2
До заката удалось пройти пятнадцать миль. Когда мы разбили лагерь, послышались жалобы на скудный паек, а кто-то возмутился, что еду скармливают кошке. Тилл Огнат еще раз предложил себя в лидеры, но без особого успеха. Через пять часов, еще до рассвета, я всех разбудил; с трудом шевеля посиневшими губами, один человек пожаловался на неполадки в термокостюме. Я отправил его обратно, распределив припасы между остальными.
Дорога стала неровной и шла теперь в гору, сквозь толщу льда повсюду пробивались острые скалы - нужно было внимательно смотреть под ноги. Через десять миль пришлось объявить полуденный привал.
- В таком темпе нам хватит десяти суток! - провозгласил конгрессмен Огнат. - Рацион можно увеличить вдвое. Наших запасов хватит на сорок дней!..
Многие его поддержали, но я не разрешил. После обеда, прошедшего в молчании, и десятиминутного отдыха мы двинулись дальше. Отойдя в конец колонны, я присмотрелся к людям. Тилл Огнат, несмотря на вечное недовольство, уверенно шел впереди, а вот двое других поспевали с трудом; одному явно причинял неудобство рюкзак. Выяснилось, что у него сильно ушиблено плечо, еще со времени посадки. После жесткого выговора я отправил его обратно к шлюпке.
- Если кто-то еще хочет быть героем, не думая об остальных, признавайтесь сейчас! - потребовал я.
Никто не захотел говорить, и мы двинулись дальше. Восемь человек из десяти, и только двадцать четыре часа, как вышли…
Карабкаться с каждым часом становилось все труднее. Ночь застала нас выбившимися из сил, на полпути к перевалу. Омму сказал, что рюкзаки слишком тяжелы.
- Скоро будут легче, - ответил я.
- Ты бы увидел это моими глазами, если бы пришлось нести свою долю.
- Потому-то мне рюкзак и не нужен, - объяснил я.
Мы провели скверную ночь под прикрытием ледяного тороса; по моему приказу регуляторы термокостюмов были выставлены на минимум. Нас засыпало снегом, и на рассвете пришлось откапываться.
К полудню мы перевалили через хребет, а к наступлению темноты стояли у подножия следующего. До сих пор в ход шли силы, накопленные в покое; теперь начинало сказываться утомление. Поутру двоих удалось поднять только с трудом, а через час один потерял сознание. Я оставил им рюкзак с припасами и шанс вернуться к шлюпке. К наступлению темноты мы преодолели семьдесят пять миль.
Дни уходили за днями, сливаясь друг с другом. Когда один из нас поскользнулся на краю глубокой расселины и навсегда исчез вместе с поклажей, осталось пятеро: я, Омму, Огнат, пассажир по имени Чьюм и Лас - один из моих механиков. Под масками наши лица заострились, а глаза сверкали нездоровым блеском, но зато слабых среди нас теперь не было…
В полдень, при раздаче пайка, конгрессмен Огнат ревниво следил за моими руками.
- Так я и думал! - Его сочный баритон теперь больше походил на воронье карканье. - Видите, что он делает? - захрипел конгрессмен, обращаясь к тем, кто растянулся на льду, используя каждую секунду привала. - Стоит ли удивляться, что ему лучше всех? Двойной рацион, для себя - и для кошки!
Все вскочили - вернее, присели, глядя на меня.
- Это как? - спросил Омму. - Он правду говорит?
- Обо мне не беспокойтесь, - посоветовал я. - Ешьте, что дают, и отдыхайте как следует. Нам почти триста миль идти.
- Пора удвоить паек для всех. - Омму поднялся на ноги, двое других внимательно смотрели.
- Когда будет пора, я скажу.
- Огнат, открывай мешок и доставай вторую порцию! - потребовал Омму.
- Только прикоснись к рюкзаку - пристрелю, - предупредил я. - Ложись и отдыхай, Омму.
Некоторое время на меня смотрели молча.
- Тебе больше не стоит спать слишком крепко, Дейнджер, - сказал Омму.
Обед прошел в молчании. В молчании же мы двинулись дальше. Я теперь шел последним, ни на секунду не расслабляясь. Не могу позволить им никаких глупостей: леди Рейр на меня рассчитывает.
3
На середине пути я по-прежнему чувствовал себя здоровым и достаточно сильным. Огнат и Чьюм шли в паре, помогая друг другу на тяжелых участках пути, Омму держался Ласа. Со мной без необходимости никто не заговаривал; кошка нередко шла далеко в стороне - возможно, искала какую-нибудь поживу.
Установился твердый порядок, и очередной переход ничем не отличался от предыдущего. Мы вставали на рассвете, проглатывали паек и шли вперед. Хороший результат сегодня - две мили в час, и пейзаж никогда не меняется, будто топчемся на месте. Где-то на пятнадцатый день, когда, по моим расчетам, за спиной осталось двести пятьдесят миль, я увеличил паек. Следующие два дня мы шли немного быстрее, потом потеряли темп. Участились падения, и не только из-за сложного рельефа - люди дошли до предела своих возможностей. На полуденном привале я приказал увеличить подогрев термокостюмов до среднего; Огнат и Чьюм переглянулись. Оказалось, у обоих подогрев установлен на максимум.
- Чего бы ты хотел, Дейнджер? - пожал плечами Омму. - На таком пайке они могли замерзнуть насмерть.
На следующий день тепловой аккумулятор Чьюма вышел из строя. Чьюм продержался час, потом рухнул и уже не мог встать. Я осмотрел его: кожа до самых колен побелела, ноги одеревенели и стали холодными, как лед.
Устроив для него палатку, мы оставили еды на две недели и пошли дальше. Конгрессмен Огнат сказал, что на суде мне придется отвечать и за это.
- Если мы не дойдем до маяка, не придется, - напомнил я.
Двумя днями позднее Огнат попробовал напасть, пока я спал. Меня разбудил громкий хруст: конгрессмен не догадывался, что я перед сном рассыпаю вокруг ледяные кристаллы, растущие у подошв ботинок, - в качестве меры предосторожности. Откатившись в сторону, я выиграл несколько секунд, но вряд ли бы мне это помогло, если бы не Эврика. Кошка сбила конгрессмена с ног и зашипела ему в лицо, разинув зубастую пасть. Когда Лас и Омму прибежали на шум, мне пришлось вынуть пистолет.
- Пайки! - потребовал Огнат. - Делим на четыре части, поровну на каждого!
Я решительно отказался. Омму рассказал, что он сделает, поймав меня без пистолета; Ласу было интересно, не желаю ли я пристрелить кошку, которая взбесилась и нападает на людей. Когда все выговорились, я просто отправил людей вперед. После полудня Омму упал и больше не мог подняться. Взяв его рюкзак, я приказал Ласу помогать товарищу, но через час оба окончательно обессилели. Пришлось объявить внеочередной привал. Выдав тройной паек, я упаковал оставшиеся припасы в два рюкзака. Один взял себе, другой взвалил на конгрессмена Огната, несмотря на возражения.
Следующий день выдался нелегким. Дорога снова стала хуже; Тилл Огнат с трудом выдерживал вес рюкзака, куда более легкого, чем в начале пути. Омму и Лас по очереди помогали друг другу встать на ноги; порой трудно было понять, кто кого ведет. Пройдя восемь миль, мы остановились на ночь. На другой день удалось пройти только шесть миль, потом пять, а на следующий день, через час после восхода солнца, конгрессмен Огнат споткнулся и растянул лодыжку. К этому времени мы покрыли расстояние в триста шестьдесят миль.
- Устроим лагерь, - сказал я. - Лас, Омму - потребуются ваши руки.
Сфокусировав луч термоэлектронного пистолета до предела, я вырезал из слежавшегося снега полдюжины кубов со стороной в один фут. Получив приказ уложить их по кругу, Омму лишь диковато глянул на меня.
- Сошел с ума наконец, - объявил он. - Послушайте, бросимся вместе! Не застрелит же он троих?..
- Мы построим укрытие, - пояснил я. - Посидите в тепле, пока я не вернусь.
- О чем это он? - просипел Лас, пробуя зайти мне за спину; я с досадой отмахнулся.
- Для вас поход окончен. Огнат идти не может; вас двоих хватит на несколько миль, но зачем?.. Втроем целее будете.
- Куда ты собрался? - Конгрессмен Огнат сумел только приподняться на локте. - Так вот, просто - бросаешь нас здесь?
- С самого начала так и задумано, - прошептал Лас, потерявший голос пару дней назад. - Использовал нас как вьючных мулов, а теперь, когда мы сделали свое дело, бросает подыхать.
В течение следующих десяти минут только Омму не тратил воздуха на проклятия. Рухнув на снег, он смотрел, как я выкладываю первый ряд снежных кирпичей. Полюбовавшись на десятифутовый круг, я нарезал еще снежных блоков. Когда подошел к концу третий ряд, Омму молча поднялся на ноги и взялся конопатить щели рыхлым снегом.
На строительство иглу потребовалось два часа, включая шестифутовый входной тоннель и санитарную траншею в сторонке.
- Мы же замерзнем! - Конгрессмен Огнат чуть не плакал. - Термокостюмы выдохнутся, и все…
Я выложил на снег все продукты, собрав себе легкий рюкзак.
- Вот! - Конгрессмен брезгливо посмотрел на невысокую пирамидку консервов. - Нам, как всегда, ничего! Мы тут сдохнем с голоду, а он будет обжираться.
- Если умрете от голода, значит, не успеете замерзнуть. Втащили бы вы его внутрь, - посоветовал я Омму и Ласу.
- Не знаю, как у него выйдет обожраться, - заметил Омму. - Нам он оставил вдвое больше, чем себе.
- Как?.. А где же его заначка?
- А что мы, по-твоему, едим всю неделю? - фыркнул Омму. - Заткнись, Огнат. Слишком много треплешься.
Вместе мы втащили конгрессмена в иглу. Стены внутри светились мягким золотистым светом, и было уже теплее, чем снаружи. Покинув своих товарищей, я в компании Эврики пошел туда, где оставалась надежда найти маяк.
Рюкзак тянул на десять фунтов - три дня на половинном пайке. Сохранить физическую форму, кажется, удалось; за два дня вполне можно дойти до маяка, если не изменит удача.
Удача, однако, не торопилась. До заката я прошел десять миль, лег спать голодным, установив подогрев на минимум. К исходу следующего дня за спиной оказались последние сорок миль, но впереди по-прежнему сверкал ледяной горизонт. Маяк, если верить карте, установлен на пригорке высотой в сто футов и виден по крайней мере за двадцать миль. Еще один день пути, не меньше.
В конце второго дня я тщательно проверил записи в журнале, но даже если считать каждый дневной переход по минимуму, мне все равно полагалось быть у цели. Этой ночью пропала Эврика.
С утра начали подгибаться ноги; прикончив последнюю банку консервов, я выбросил опустевший рюкзак. Термокостюму тоже осталось недолго: меня постоянно трясло от холода.
Ближе к вечеру я снова увидел Эврику, красивым прыжком перелетевшую трещину в поверхности ледника. Может, ей удастся найти пищу? Желаю тебе успеха, девочка. На закате я неудачно упал и ушибся так сильно, что с трудом дополз до ближайшего валуна - укрыться от ветра на ночь.
С рассветом дела пошли совсем скверно. Я не сомневался, что маяк где-то рядом, но приборы моего костюма не позволяли его засечь. Направление можно было выбирать наудачу, и я пошел на восток, где за низкими облаками тускло светило солнце. Когда отказались служить ноги, я пополз, но скоро не стало сил и ползти. Аккумулятор термокостюма гудел, предупреждая о скорой и окончательной разрядке, но мне это не казалось важным. Я уже не чувствовал ни голода, ни холода, ни усталости. Плавать в теплом, золотом море было хорошо. Такая же золотистая кожа у леди Рейр, лежащей на сухом песке под жарким солнцем Гэра 28… Леди Рейр… В плену сейчас, и кто, кроме меня, ей поможет?
Шатаясь, я встал на ноги. Выбрав ближайший камень, подошел вплотную, на что ушли последние силы. Упав, я обнаружил под носом собственные следы. Забавно, правда? Когда я отсмеялся, было уже темно. И холодно. Послышались голоса…
Голоса стали громче, в глаза ударил свет; надо мной кто-то стоял, а рядом - рядом сидела Эврика, умываясь.
4
Омму и Огнат остались живы и здоровы. Не желая сидеть в иглу, Лас ушел, чтобы исчезнуть навсегда. Чьюм умер от гангрены, но из четырех человек, отправленных мной обратно к шлюпке, выжили трое. Из тех, кто остался на месте, не погиб ни один человек. Позднее мы узнали, что покинуть корабль удалось только нашей шлюпке. Причина катастрофы так и осталась неизвестной.
Поднялся на ноги я быстро, за день или два. Экипаж маяка был только рад перерыву в однообразной рутине; нам охотно предлагали все самое лучшее. Еще через пару дней прибыл корабль, чтобы отвезти нас в цивилизованные места.
На Агассе меня долго допрашивала грозная комиссия, задавая вопросы с пристрастием. Уже стало казаться, что я во всем виноват, но в конце концов меня оправдали и даже оплатили в скромном объеме путевые расходы.
За дверями зала заседаний комиссии я встретил конгрессмена Огната.
- Насколько я понимаю, вам досталось скромное вознаграждение - и намек, что чем меньше вы будете распространяться о катастрофе, тем лучше.
- Ну, можно и так сказать…
- Дейнджер, я всегда считал себя человеком с принципами. На Сиоке я ошибался, и теперь я ваш должник. У вас есть планы на ближайшее будущее?
Ознакомившись с моими планами, Тилл Огнат посмотрел на меня с интересом:
- Полагаю, это не вся история - но не вижу повода для праздного любопытства…
- Отчего же, мистер конгрессмен. - Историю я рассказал за обедом, который почти стоил тридцати суток в ледяной пустыне.
Выслушав мой рассказ, Тилл Огнат покачал головой:
- Дейнджер, а вы хоть представляете, сколько времени нужно добираться до Зериды вашим способом - нанимаясь с одного корабля на другой или зарабатывая деньги на билет?
- Довольно долго.
- Дольше жизни, при тех доходах, на которые вы можете рассчитывать.
- Не стану спорить.
- Дейнджер, я политик и практик. Романтические экспедиции - не по моей части. Но вы спасли мне жизнь, и я хотел бы вернуть долг - насколько это возможно. В моей власти предложить вам командование собственным кораблем - в рамках очень непростой миссии. В случае успеха вы получаете больше, чем можно заработать за двадцать лет в машинном отделении!
5
Подробности мне объясняли четыре холеных джентльмена на террасе под крышей здания этажей в двести высотой. Роскошь обстановки соперничала с блеском огней ночного города, сиявших миль на пятьдесят во все стороны. Конгрессмен Огнат при встрече не присутствовал; говорил по большей части один и тот же джентльмен, остальные слушали.
- Задача, которую мы хотели бы вам поручить, требует незаурядного мужества и умения рассуждать безошибочно. Кроме того, человек не должен быть связан ни семейными узами, ни обязательствами противоречивого характера. Меня уверили, что вы обладаете нужными качествами в полной мере. Упорство, здравый смысл и личная честность приведут к успеху; в случае провала вас ожидает мучительная смерть в полном одиночестве. Помочь вам никто не сможет.
Молчаливая девушка принесла поднос с бокалами. Отхлебывая понемногу, я слушал дальше.
- В последние десятилетия коммерческие интересы Агасса страдают от недобросовестной конкуренции со стороны негуманоидной цивилизации, называемой Риш. Характер деловой активности иерархии Риш заставляет подозревать цели, выходящие за пределы торговой экспансии. До сих пор, однако, нам ни разу не удалось внедрить в иерархию наблюдателей.
- Иными словами, от ваших шпионов не было никакого толку.
- Совершенно верно.
- На что же вы надеетесь в моем случае?
- Вы достигнете пределов иерархии Риш открыто и официально. Продвижение одинокого агассийского корабля будет сопровождаться благожелательным вниманием средств массовой информации. Ришианцам не удастся сохранять видимость дружелюбия, препятствуя вашей миссии. Вы просто нанесете визит доброй воли в Хай-Илиат, столицу иерархии, в качестве торгового представителя.
- Знаете, я ничего не смыслю в шпионаже. Когда я туда доберусь - если доберусь, - что мне делать?
- Ничего. Ваш экипаж будет состоять из хорошо подготовленных специалистов.
- Зачем тогда нужен я?
- Именно потому, что вы не специалист и не имеете за плечами академической карьеры. Вы выжили в пространстве во время катастрофы; может, сумеете выжить и среди ришианцев.
Как просто. После года работы меня ожидает целое состояние - когда вернусь. От названной суммы голова пошла кругом. Конгрессмен Огнат ошибся: не двадцать лет беспорочной службы, а все сорок.
- Согласен, - кивнул я. - Думаю, правда, что вы бросаете деньги на ветер.
- Оплата производится только в случае возвращения. То есть когда миссия фактически окупится.
6
Корабль, доставшийся мне, построили тысячу двести лет назад, и с тех пор никто не давал ему отдыха. Древнее, покрытое шрамами торговое судно стартовым весом пять тысяч тонн одиноко стояло в ремонтном ангаре. Если бы здесь рыскали ришианские агенты, им не удалось бы найти ничего подозрительного. Ни силовой брони, ни аппаратуры сверхсветовой связи, ни сверхтяговых агрегатов - ничего, кроме древних деформационных генераторов, стандартного навигационного оборудования и трюма, доверху набитого программными перфолентами для промышленных автоматов. Команда моя на шпионов нисколько не походила: двое юношей со скошенными подбородками и выражением вспугнутой невинности в глазах, один средних лет джентльмен, будто решивший сбежать от стареющей жены, и молчаливый рослый медведь с телосложением грузчика и тоскливыми голубыми глазами.
Две недели я заполнял пробелы в образовании, впитывая, как губка, учебные гипнозаписи. Стартовали мы незадолго до рассвета, без каких-либо торжественных мероприятий, как и подобает грузовому судну. Эврика осталась у одной лаборантки из учебного центра летного состава; может, потому я и не сомневался в успехе.
Первые несколько недель я наслаждался новой для меня ролью капитана. Ничто не сравнится с удовольствием иметь под ногами собственную палубу, даже если это старая посудина вроде "Джонго". Моя команда молча смотрела, как я, надев скафандр, собственными руками вывожу буквы на носу. Идея назвать корабль каким-то собачьим именем явно показалась странной.
Первая посадка прошла без недоразумений. Я вышел на контакт с импортерами, назвал свою цену, избавился от груза и приобрел новый, как полагается. Моя лихая команда в это время знакомилась с достопримечательностями порта. Много ли они там нашли, я не спрашивал, полагая, что не в знаниях счастье.
Посещая незначительные малонаселенные миры, мы понемногу продвигались вдоль Косы в сторону юга Галактики, где жизнь не бьет ключом, а центральные звездные скопления на экранах уже не слепят глаз.
Лон, Банун, Острок и два десятка миров, похожих друг на друга, как городки на Среднем Западе… Но наступил день, когда на экранах возникла ничем на первый взгляд не примечательная планета. Пять месяцев мы продвигались на ощупь к заветной точке на звездных картах - к месту, где я сложу голову, стоит мне совершить единственную ошибку, - к столице иерархии Риш.