И все же, когда Лейтенант что-то делал, он знал, что поступает правильно. Он не мог объяснить, откуда бралось это знание, как и многое в его жизни, но зачастую этого и не требовалось. Заметив своего подчиненного и незнакомую девушку, тащащих чье-то неподвижное тело, он тоже знал, что делать. К тому же, в этой жизни он впервые видел настоящую девушку, а не искаженную вирусом беженку.
В то, что происходило на водопроводной станции, его посвятили с самого начала. Просто знали, что Лейтенант Божур никогда не оспаривает приказы. Хотя о том, чтобы не помогать своим, ему никто ничего не говорил, так что формально ничего запретного он не совершал.
- Тебе крепко повезло, парень, - сказал он Дарко и похлопал его по плечу. Тот наконец вдоволь напился и теперь только ощущал навязчивую пустоту в желудке, временами выдающую себя легким урчанием. Димитрия, которая тоже уже почти двое суток и капли во рту не держала, аккуратно выхватила фляжку с водой из рук Зорко. Она все боялась, что вода внезапно закончится, но, к ее искреннему удивлению, ей хватило, чтобы полностью утолить свою жажду. Пока девушка пила, у нее на шее пульсировала жилка от напряжения, и звук глотающей Димитрии был единственным посреди тишины. Разговор начинать никто особенно и не хотел, и даже разговорчивый Зорко понуро опустил голову, что-то тщательно обдумывая.
Как ни в чем не бывало Дарко поднялся с пола и безапелляционно положил ладонь Димитрии на плечо. Та уже перестала пить и смотрела на солдата своими большими мутными глазами, которые когда-то давно были яркого серого цвета. Но три года назад они внезапно погасли.
- Нам нужно выбираться, - заявил он таким тоном, будто еще несколько минут назад не лежал без движения, парализованный "бритвой".
Лейтенант издал издевательский смешок. Его крупные широкие ладони взметнулись вверх.
- Нет выхода, сынок. Городу осталось существовать от силы десять часов. За это время до границы вы дойти точно не успеете, а любой другой вариант - верная смерть.
- А как же вы? - Дарко прищурился. Он упорно пытался найти брешь в этом, казалось бы, безупречном плане конца света.
- Мы отправимся вместе с этими тварями на базу, а затем получим новое распределение, - пожал плечами Зорко. - Скорее всего, куда-нибудь в более оживленное место.
- Сынок…
- Простите, Лейтенант. Мы отправимся на базу вместе с прибывшим сюда отрядом Посланцев, а потом…
- Все-все, мы поняли, - торопливо заверил его Дарко. Он знал, что, если Зорко не остановить, он будет болтать с утра до ночи.
Дарко обменялся с Димитрией короткими взглядами. Каждый из них знал, о чем подумал другой. Лучше бы они успели на предыдущий поезд.
Но теперь было уже ничего не поделать.
- Вы можете задержать Посланцев? - с надеждой поинтересовалась Димитрия. Это был их последний шанс, каким бы призрачным он им ни казался. У судьбы таких несколько не выпрашивают.
Зорко криво улыбнулся и прикоснулся кончиками пальцев к подбородку, как бы все обдумывая. Кончики его ушей снова покраснели - это уже говорило о том, что у парня уже был какой-то план.
- Ты когда-нибудь во мне сомневался, братишка? - И он заговорщически подмигнул.
Лейтенант Божур издал страдальческий вздох, будто говоря этим: "Я на это не подписывался, сынок. У меня вообще-то приказ есть, который надо исполнять". Но это снова был тот момент, когда он почувствовал, что то, что он собирается сделать, верно как никогда. Черт подери, как же это было верно!
За всю свою после-жизнь Лейтенант еще ни разу не сделал ничего хорошего. По-настоящему хорошего. Из своих прошлых воспоминаний о жизни он помнил, что это значило. Если совершаешь что-то стоящее - это значит, что ты хороший человек, а Лейтенант всегда мечтал стать именно таким хорошим человеком. Может быть, он был даже не психиатром… Или нет. Он был психиатром, но всегда мечтал стать спасателем или пожарным. Или врачом. Настоящим врачом - тем, которые за шиворот вытаскивают людей из мира мертвых, заставляя их жить и дышать. Особенно жить. Особенно дышать.
Так какая разница, выполняет он приказ или нет? Главным было то слабое приятное чувство где-то в районе грудной клетке.
- С вами все в порядке, Лейтенант? - забеспокоилась Димитрия, увидев на лице Лейтенанта Божура странное замечтательное выражение.
И, глядя на эту хрупкую девочку, он вдруг вспомнил. Хотел он того или нет.
- …на этом нам стоит закончить. - Лицо женщины появилось перед его глазами как старое кино, которое при новом просмотре казалось настоящим открытием. - Ты, может быть, забыл, что я женщина, что я тоже хочу свой кусочек счастья? Кро-охотный такой ломоть именинного пирога?
Коротко стриженные каштановые волосы. Огромные карие глаза, чем-то напоминающие те, что Лейтенант время от времени видел у своего отражения в зеркале. Ему нравилось рассматривать себя, узнавать, делать вид, что что-то вспоминает. Он был как ребенок, и девушка перед ним, кажется, тоже.
- Тебе не достаточно того, что я даю тебе? - Этот голос не мог принадлежать ему. Слишком властный, слишком холодный. Таким человеком он быть никогда не хотел.
- Ты всегда думаешь только о себе, отец! - Хорошенькое личико перекосилось от злости. - И мы с Авелем поедем в эту чертову Испанию, даже несмотря на то, что за окном сейчас все взрывают! Слышишь?! Несмотря ни на что!
Хлопнула дверь. Затем у Лейтенанта внезапно закружилась голова. Он как будто разделился напополам: одна половина была в его прошлой жизни, а другая - в этой. Это и был тот день, когда он окончательно потерял память.
- Вы точно в порядке? - Лицо Димитрии смешивалось в его сознании с лицом погибшей дочери, и ему было страшно. Да, смелому Лейтенанту, который готов был в огонь лезть, стало страшно от того, каким он был в прошлой жизни.
- Да, все хорошо. - В глазах Лейтенанта Божура вспыхнул огонь, и Димитрия тут же отшатнулась. Дарко инстинктивно приобнял ее за плечи.
- Все проклятая болезнь… - успокоил их Лейтенант, пытаясь совладать с собой и хоть как-то улыбнуться. - Все она… Показывает мне жизни, которых не было.
Глава тринадцатая
На перроне было людно. Пробиваясь сквозь толпу беженцев, Димитрия крепко схватилась за локоть Дарко. Теперь она не позволит ему испариться ни при каких обстоятельствах.
Перед ее глазами все еще стояло добродушно улыбающееся лицо Лейтенанта и то, как он салютовал им на прощанье. Где-то на заднем плане их напутствовал Зорко. Кажется, все его слова Димитрия пропустила мимо ушей. Но она знала, что будет благодарна этим людям до конца своей жизни, какой бы короткой она ни оказалась.
Над полуденным Белградом встала ядовитая радуга, которая слепила глаза еще похлеще, чем солнце, которое, на самом деле, теперь не так уж было заметно. Температуры зашкаливали, но это происходило лишь из-за парникового эффекта, который полвека назад большинство населения Земли считало дедушкиными сказками. А солнце было теперь только видимостью. Большая бестолковая звезда, которая никак не хотела гаснуть.
К лицу Димитрия прижимала тряпицу, пропитанную водой, чтобы было легче дышать, но даже сквозь такую заслонку она могла уловить омерзительные животные запахи сотен тел.
То, что поезд и впрямь пришел вовремя, казалось девушке чем-то особенным. Она глазела по сторонам, недоумевая, как могут все эти беженцы вот так спокойно волочиться по платформе, даже не подозревая о том, что произойдет с городом всего через несколько часов. Лейтенант Божур и Зорко говорили о том, что знают один способ, как можно задержать Посланцев до того, как поезд пересечет границу, но в подробности не вдавались. Димитрии почему-то казалось, что, если бы она узнала эти самые "подробности", лучше бы ей от этого не стало.
Как предупредил ее Дарко, на посадку отводилось всего пять минут. Это пять лет назад пяти минут хватило бы с лихвой, но когда сесть на поезд - вопрос жизни и смерти тысячи беженцев, выбирать не приходится. Все толкаются, пихаются, есть и такие сумасшедшие, которые не брезгуют идти по головам как по живому мосту. Среди всей толпы Димитрия чувствовала себя маленькой слабой девочкой, которая ничем не может себе помочь. Если бы не Дарко, она бы точно не успела заскочить в последний вагон посеребренного лупоглазого поезда в самый последний момент. Раздался финальный свисток, и двери бесшумно съехались. Кто-то закричал от боли или от отчаяния - Димитрия точно сказать не могла. За прозрачным непробиваем и огнестойким стеклом она видела обезображенные отчаяньем лица. Кому-то сегодня придется ночевать на платформе. И завтра кто-то точно не проснется.
На мгновение Димитрии стало жаль тех, кто снова остался по ту сторону (совсем как тогда, на границе), но разум вновь возобладал над человеческими эмоциями. Беженцы определенно не были теми, кто достоин какой-либо жалости.
В вагоне было не протолкнуться, а дышать было и подавно нечем. Самые хваткие заняли редкие сидячие места - из красного сверхпрочного пластика. На каждый вагон по шестнадцать мест: четыре "гнезда" по четыре стула. Какая-то беженка - раздувшаяся и пухлая, наверное, от какой-то болезни - заняла целых два места подряд, растянулась на них и уже сладко сопела. Никто не решался к ней приближаться, опасаясь спровоцировать драку. Пока. Ночью же здесь все будет по-другому. В темноте просыпаются даже самые жестокие помыслы. Для них темнота - как катализатор в химической реакции. Для беженцев, по сути, никакой разницы: и там, и там они видят одинаково хорошо. Но ночью какая-то атмосфера особенная, что ли, - самое оно для убийств и грабежа.
Димитрия пробиралась через вагоны следом за Дарко как утенок за своей мамой. Ее никаким леденцом было не заманить куда-нибудь в другое место. Хотя еда и вправду не помешала бы. Сколько там человек может без нее обходиться?
К счастью, Лейтенант Божур дал им напоследок пару пачек уже знакомого им безвкусного картонного печенья, которое Дарко надежно спрятал в сапог, ибо любое другое место для пищи было бы небезопасно: вездесущие ручонки беженцев тянутся к еде практически инстинктивно.
Вагон за вагоном они шли вперед, а поезд тем временем стремительно набирал скорость. Пейзаж за окном постепенно менялся: городские джунгли вновь перетекали в безжизненные пустыри и выжженные луга.
Кругом сопели и хрипели беженцы. Мужчины, женщины, дети… Сдавленные, парами, группами, поодиночке… Их было слишком много, и Димитрия боялась сталкиваться с ними глазами.
Изуродованные, покореженные, помятые, раздутые, отощалые. С перекошенными лицами, покрытыми оспами, опухшими веками. С глазами темными, пустыми. Без глаз.
Цирк уродов.
Когда-то такие были на вес золота. С тех пор, как ученые научились генерировать код будущего младенца. Будущие родители приходили к врачу, описывали младенца их мечты, и через девять месяцев - о чудо! - они качают на руках самого прелестного малыша на свете. Конечно, штуки вроде крыльев, хвостов, зеленой кожи и перепончатых лап запрещались, но желающих на них и не было. Все хотели белокурых малышек или ангелочков с пронзительными синими глазами. Как в супермаркете, родители просили одарить младенцами генами здоровья, предрасположенности к стихосложению, метанию молота и классической музыке (что-нибудь из начала двадцать первого века, скажем, устаревший хэви метал - весьма мелодично). Но эйфория совершенного человека длилась недолго: в тридцать первом программу поспешно свернули (сослались на глобальное потепление), - да и до этого она была в распоряжении только очень богатых родителей. И все же, если бы вторжение и Третья мировая, со временем совершенные люди взяли бы верх над обычными. Мир бы превратился в идеальный уголок для идеальных созданий.
Настоящих уродов - тех, кого любили оставлять у порога церкви, когда им было всего несколько часов от роду, было очень мало. В основном, это были такие, как Хранимира - сломленные внутренне и внешне, обозленные на весь окружающий мир. Отсутствие красоты воспринималось знаком Божьим в ответ на эксперименты ненасущного человека.
Димитрия неосознанно втянула голову в плечи, как черепаха, вспомнив, что Хранимира тоже должна была отбыть из Белграда этим поездом вместе со своей шайкой свихнувшихся беженок, среди которых должна была быть и та агрессивная чешка с мальчиком-дьяволенком.
Внутри девушки все сжимается, когда ее взгляд ненароком падает на какого-нибудь мальчишку, хоть отдаленно напоминающего дьяволенка. Это была не мания преследования, а скорее естественный страх, вызванный тем, что Димитрия нигде в этом мире не могла почувствовать себя в безопасности. Дарко вытащил ее из ее кокона - квартирки на Дражской улице, но и собственный дом, как оказалось, был не идеальным убежищем.
Опасность таилась повсюду. И это был новый мир, который Димитрии было сложно признать своим.
Первый вагон - только для элиты. Тут почти никто не стоит. По бокам расположены специальные жесткие койки без матрацев. Поистине королевские хоромы.
Поначалу Димитрия не могла понять, что они с Дарко тут делают. За такие места кто-то готов и жизнь отдать, так что тут все по-взрослому. Отдыхают только львицы.
Но когда Дарко вытащил из сапога длинную золотую цепочку с маленькими карманными часами на конце, девушка еще раз убедилась, что даже в этом изменившемся мире все продавалось и все можно было купить. Дарко выбрал жертву пофлегматичнее: сухой мужчина с темной кожей, которая напоминает самый настоящий сухарь. Казалось, с него даже крошки сыпались дождем. Почти лысый, но с длинной спутанной бородой цвета кофе с молоком. Мужчина не особенно сопротивлялся, когда увидел золотые часы, - просто взял, засунул их себе в карман и не мешкая освободил нижнюю койку.
Дарко коротко кивнул Димитрии, чтобы она тут же забиралась, и девушка повиновалась. Разговаривать в вагонах было опасно: любое слово могло кому-нибудь не понравиться, и спустя секунду ты - уже растерзан на мелкие кусочки. Может, именно поэтому все молчали, даже грудные младенцы-мутанты, которые, прикрыв маленькие глазки, только и делали что сосали обвислые груди матерей.
Не спал никто. Это было слишком опасно. Даже намного опасней, чем заснуть где-нибудь на равнине или прямо на какой-нибудь мостовой. Тут было слишком много народу, слишком мало места и слишком мало еды. Голод ощущался в воздухе практически физически: это был горький запах поджелудочных соков, терпкий, из-за него было просто невозможно дышать.
Но привыкаешь быстро. И даже брезгливость Димитрии испарилась прочь уже спустя несколько часов пути.
Она сидела на своей койке, подтянув колени к груди и обхватив их руками. Девушка безотрывно глядела в окно на неменяющийся пейзаж, как будто находила в нем что-то занимательное.
Димитрия старалась не ловить ничей взгляд - опасно - и самой ни на кого не смотреть. В данной ситуации осторожность была ее лучшей защитой, ведь даже если Дарко и попытается прийти ей на помощь, то он ничего не сможет сделать против целого состава обезумевших полулюдей.
Под стук колес девушка пыталась прийти в себя, что удавалось ей с большим трудом. Хотела ли она, чтобы все это побыстрее закончилось или чтобы вообще никогда не кончалось, трудно сказать. Всего, чего ей на самом деле хотелось, это никогда не засыпать, чтобы не видеть перед своими глазами полупрозрачное лицо погибшей сестры. Димитрия знала, что это она была виновата в ее смерти. Чувство вины не отпускало ее ни на секунду и только усиливалось в такие моменты как этот, когда невозможно было думать ни о чем другом.
Сколько прошло времени с тех пор, как поезд отбыл с перрона Белграда, Димитрия не знала. Часами уже никто не пользовался, а биологические часы того и гляди норовили обмануть. Хотя, с другой стороны, час, два или три - кому какая разница?
И только когда на голом небе высветился бледнолицый полумесяц, в вагоне постепенно возрастало оживление. Короткие писки, всхлипы - непродолжительные стычки быстро заканчивались - побежденному только и оставалось, что зализывать раны и не нарываться на большее. Это было нормально.
Дарко тайком протянул Димитрии знакомое печенье. Незаметным было оставаться трудно, практически невозможно: у всех до единого беженцев было идеальное обоняние.
- Думаешь, мы доберемся живыми? - шепотом поинтересовалась Димитрия, когда принимала от солдата пищу, но сарказм, который она так тщательно пыталась скрыть, все равно прорвался в ее вопрос.
- Надеюсь, - искренне ответил Дарко. Если говорить начистоту, это было все, что он мог ей сказать.
Димитрия попыталась заснуть. Она знала, что Дарко был рядом и поэтому ей ничего - почти ничего - не угрожало. И все же это было равносильно тому, чтобы чувствовать себя в безопасности в логове ядовитых кобр. По крайней мере, доносящееся со всех сторон утробное шипение уж точно походило на змеиное.
И вдруг спертый ночной воздух прорвал истошный вопль. Так воют волчицы рядом со своими умирающими волчатами. Крики доносились из соседнего вагона, и многие, рискуя оставить свое место без присмотра, потянулись туда, чтобы посмотреть, что происходит, а заодно и чему-нибудь поживиться.
Дарко и Димитрия обменялись вопросительными взглядами, и мужчина, сдавленно кивнув, дал ей понять, что скоро вернется. Это было что-то вроде "надо, Димитрия", но она не хотела его отпускать.
В опустевшем вагоне Димитрии оставалось только уповать на чудо, чтобы открыть глаза и не увидеть напротив себя горящие от голода желтые глаза с болезненно расширенными зрачками.
Димитрия представляла, что ее сестра сейчас рядом. Ее маленький ангел-хранитель. Ее вечная личная Весна - любимое время года Димитрии.
И пока девушка пыталась взять себя в руки, Дарко отправился вместе со всеми узнать, в чем дело.
В соседнем вагоне было не просто людно - там практически яблоку было негде упасть (от яблока, надо сказать, сейчас бы не отказался никто). Только посередине образовалось свободное пространство, что-то вроде ринга, на котором друг напротив друга стояли мужчина и женщина. Оба изогнулись, приготовившись к очередному прыжку.
Теперь Дарко понял, почему женщина кричала: противник укусил ее за ухо так, что из него теперь хлестал фонтан крови. Может, откусил ухо насовсем, трудно было сказать. Кровь была повсюду: на полу, брызги - на потолке.