Рут оглядела женщину-чема. Чувствовали ли они что-нибудь? Можно ли было как-то задеть их, причинить боль? Заставить чемов почувствовать боль, пусть даже не большую, чем комариный укус, казалось Рут сейчас самой желанной вещью во вселенной.
- И как же вы, уродливые создания, размножаетесь? - спросила Рут.
- Ты ненавидишь нас, да? - спросила Инвик.
- Боитесь отвечать? - продолжала Рут.
Инвик пожала плечами.
- В сущности, примерно так же, как и ваш вид… за исключением того, что женщин еще на самых ранних стадиях развития лишают репродуктивных органов. Мы должны идти в центры размножения, получать разрешение - очень утомительная и скучная процедура. Но мы неплохо развлекаемся и без этих органов.
Врач подошла к кровати и остановилась в шаге от нее.
- Но ваши мужчины предпочитают женщин моего вида.
Инвик снова пожала плечами.
- О вкусах не спорят. У меня были любовники с вашей планеты. Некоторые из них были хороши, другие - совсем нет. Беда в том, что вы слишком быстро угасаете.
- Но вы играете с нами! Мы забавляем вас!
- До определенной степени, - сказала Инвик. - Интерес слабеет и угасает.
- Тогда почему вы остаетесь здесь?
- Это прибыльно, - сказала Инвик. И заметила, что туземка уже выходит из эмоционального штопора, в который попала. Сопротивление, объект для ненависти - вот и все, что понадобилось. Этими существами было так просто манипулировать!
- Так значит, чемам мы нравимся, - сказала Рут. - Они любят истории про нас.
- Вы - бездонная бочка самозарождающихся историй, - сказала Инвик. - Вы сами по себе создаете высокохудожественные циклы. Это, конечно, и огромный источник хлопот. Вы требуете очень аккуратного обращения, чтобы запечатлеть вас и воспроизвести для нашей публики. Искусство Фраффина основывается на таких тонких нюансах, которые заставляют нас смеяться, захватывают наше внимание.
- Вы мне омерзительны, - прошипела Рут. - Вы - не люди.
- Мы - не смертные, - сказала Инвик. И подумала: "Интересно, она уже забеременела? Что она будет делать, когда поймет, что носит чема?"
- Но вы прячетесь от нас, - сказала Рут. Она указала на потолок. - Там, наверху.
- Когда нам так нужно, - отпарировала Инвик. - Разумеется, сейчас нам приказано скрываться от вас. Но так было не всегда. Я открыто жила с вашими людьми.
Рут задевало равнодушное спокойствие тона Инвик. Она знала, что обидеть инопланетянку не удастся, но не могла не попробовать.
- Вы лжете, - сказала она.
- Возможно. Но скажу тебе, что некогда я была Богом Эа, наводящим ужас на пленных иудеев. В Шумерии, некоторое время тому назад. Было довольно-таки забавно устанавливать ваши религиозные обычаи.
- Вы выдавали себя за бога? - Рут передернуло. Она понимала, что Инвик сказала правду. Инопланетянка говорила слишком непринужденно. Слова ничего для нее не значили.
- А еще я была цирковой карлицей, - сказала Инвик. - Работала во многих эпопеях. Иногда иллюзия древности доставляет мне удовольствие.
Рут покачала головой, не в состоянии промолвить ни слова.
- Вы не понимаете, - сказала Инвик. - Да разве вы можете это понять? Это наша проблема. Когда будущее бесконечно, древности нет. Навсегда застреваешь в вечном Сейчас. Смиряешься с фактом, что твое прошлое не имеет значения, тогда и будущее перестает иметь значение. Это может быть роковым. Режиссерские корабли спасают нас от этого рока.
- Вы… шпионите за нами, чтобы…
- Бесконечное прошлое, бесконечное будущее, бесконечное настоящее, - сказала Инвик. Она склонила голову, смакуя собственные слова. - Да, такова наша судьба. Ваши жизни - краткие вспышки, все ваше прошлое - немногим больше, и все же мы, чемы, получаем от вас явное ощущение чего-то древнего… прошлое, которое имеет значение. Вы даете нам это, понимаешь?
Рут снова замотала головой. Казалось, слова имели смысл, но женщина чувствовала, что может постичь только часть его.
- Это то, чего мы не можем получить от паутины Тиггивофа, - сказала Инвик. - Возможно, это то, в чем отказывает нам наше бессмертие. Паутина связывает всех чемов в единый организм - я могу чувствовать жизни каждого из остальных, миллионов миллиардов чемов. Это все… старое, но не древнее.
Рут сглотнула. Инопланетянка что-то слишком разговорилась. Но беседа давала время прийти в себя, и Рут чувствовала, что внутри нее крепнет ядро сопротивления, ядро, где она может уединиться, в котором она сможет находиться в безопасности от чемов… вне зависимости от того, что они с ней делали. Она знала, что все еще будет подчиняться Келекселю, что эта ведьма Инвик даже сейчас делала что-то такое, чтобы смягчить эмоциональный отклик пленницы чемов. Но внутри появилось ядро, придающее смысл ее существованию здесь.
- Неважно, - сказала Инвик. - Я пришла осмотреть тебя.
Она приблизилась к краю кровати.
Рут глубоко вздохнула, чувствуя, как перехватывает горло.
- Вы наблюдали за мной, - сказала она. - У этой машины. Келексель знает?
Инвик замерла. Как глупая туземка догадалась задать такой прозорливый вопрос?
Рут почувствовала брешь в броне Инвик, сказала:
- Вы говорите о вечности, об эпопеях, но используете ваш… этот… - она махнула рукой, имея в виду режиссерский корабль, - чтобы снимать… Убийство…
- Это действительно так! - сказала Инвик. - А теперь ты скажешь мне, почему Келексель вызывает меня.
Хрустальные грани над кроватью начали лучиться голубоватым сиянием. Рут почувствовала, как тает ее воля. Она покачала головой:
- Я не…
- Ты скажешь мне! - Лицо женщины-чема было круглой маской гнева, лысая голова отливала влажным серебром.
- Я… не… знаю, - прошептала Рут.
- Он сделал глупость, когда дал тебе пантовив с неограниченным доступом, и мы все тоже сглупили, позволив сделать это, - сказала Инвик. Она провела ладонью по толстым губам. - Что ты поняла из всего этого?
Рут почувствовала, что воздействие ослабевает, сделала глубокий вдох. Ядро ее внутреннего уединения все еще было на месте.
- Это была моя мать, вы убили мою мать, - пробормотала она.
- Мы убили?
- Вы заставляете людей делать то, чего вы хотите, - сказала Рут.
- Людей! - фыркнула Инвик. Ответы Рут свидетельствовали о том, что женщина знала лишь о самом малом из деяний чемов. Однако туземка представляла опасность, так как могла направить интересы Келекселя в неправильное русло.
Инвик наложила руку на живот Рут, взглянула на манипулятор над кроватью. Искрящийся голубой узор изменился, что вызвало улыбку на круглом лице. Бедняжка уже была оплодотворена. Какой странный способ вынашивать отпрысков! Но зато какой восхитительный и изящный способ поймать в ловушку ищейку Главенства.
Факт беременности Рут вселил в душу Инвик странное чувство тревоги. Инопланетянка убрала руку. Ее ноздрей коснулся характерный мускусный запах туземки. Какие огромные молочные железы! И все же щеки туземки запали, точно от недоедания. Рут носила просторное струящееся одеяние, напомнившее Инвик одежды греков. У греков была любопытная культура, только недолгая. Такая недолгая.
"Я должна быть довольна своим открытием, - подумала Инвик. - Почему же оно тревожит меня? Что я упустила?"
В сознании Инвик всплыло четверостишие из застольной песни чемов:
Давным-давно, давным-давно,
Когда мы были молодыми,
Мы слышали музыку плоти
И пение солнца
Инвик тряхнула головой, стараясь прогнать наваждение. Бессмысленная песня, только ритм хорош, игрушечная последовательность шумов, еще одна забава.
Но что она означала… когда-то?
Над кроватью линзы манипулятора начали плавно изменять цвет, сначала засветившись зеленым, затем разлив по комнате пастельный красный цвет.
- Отдохни, маленькая глупышка, - сказала Инвик. Она положила странно нежную ладонь на обнаженную руку Рут. - Отдохни и восстанови свою красоту к приходу Келекселя.
13
- Просто на нее слишком много навалилось, и она сбежала, - сказал Бонделли. Он взглянул на Энди Турлоу, удивляясь странно изможденному виду доктора.
Они сидели в адвокатской конторе Бонделли, где царили полированное дерево и кожаные переплеты книг, ровной линией стоявших за стеклом книжных полок, где на стенах висели в рамках дипломы и фотографии известных персон с автографами. Было раннее утро солнечного дня.
Турлоу сидел, согнувшись, поставив локти на колени, сцепив побелевшие в костяшках руки.
"Я не осмеливаюсь рассказать о своих подозрениях, не осмеливаюсь… не осмеливаюсь".
- Кому могло понадобиться причинять ей вред или увозить? - спросил Бонделли. - Рут уехала к друзьям, возможно, во Фриско. Ничего сложного. Она даст знать, когда справится со страхом.
- Так думает и полиция, - сказал Турлоу. - Они полностью сняли с нее все подозрения в убийстве Нева… вещественное доказательство…
- Тогда лучшее, что мы можем сделать, это заняться делом Джо. Рут вернется домой, когда будет готова.
Вернется ли? Турлоу не мог отделаться от ощущения, что живет в кошмарном сне. Действительно ли они с Рут гуляли в той роще? Действительно ли Нев погиб в том таинственном несчастном случае? Сбежала ли Рут куда-нибудь? Куда?
- Мы собираемся углубиться в юридическое определение невменяемости, - сказал Бонделли. - Сущность и последствия. Справедливость требует…
- Справедливость? - Турлоу впился взглядом в адвоката. Бонделли повернулся в кресле, демонстрируя профиль, сжатые в тонкую ниточку губы под усами.
- Справедливость, - повторил Бонделли. Крутанулся, на кресле, взглянул на Турлоу. Бонделли гордился умением составлять суждение о людях и теперь изучал Турлоу. Психолог, казалось, начинал выходить из ступора. Разумеется, никаких вопросов, почему парень так потрясен. Все еще влюблен в Рут Мэрфи… Хадсон. Ужасное происшествие, но все уляжется. Так бывает. Единственное, чему учит юриспруденция: все раскрывается в суде.
Турлоу глубоко вздохнул, напомнил себе, что Бонделли никогда не занимался уголовным нравом.
- Нам следовало бы быть более заинтересованными в реализме, - сказал он. В голосе слышался отзвук кислого критицизма. - Справедливость! Юридическое определение невменяемости - полное дерьмо. Общество хочет, чтобы Мэрфи казнили, а наш драгоценный окружной прокурор, мистер Паре, баллотируется на следующий срок.
Бонделли был шокирован.
- Закон выше этого! - Адвокат покачал головой. - И не все общество настроено против Джо. Почему оно должно быть настроено против?
Турлоу, точно разговаривая с непонятливым ребенком, ответил:
- Потому что боятся, естественно.
Бонделли позволил себе взглянуть в окно рядом со столом - знакомые крыши, зелень вдали, небольшие клочья тумана, начавшего затягивать воздух над соседними зданиями. Туман клубился и извивался, образуя причудливый рисунок.
Адвокат вновь переключил внимание на Турлоу.
- Вопрос в том, как невменяемый человек может знать о сущности и последствиях своего деяния? Я хочу от вас, чтобы вы опровергли все это безобразие насчет сущности и последствий.
Турлоу снял очки, поглядел на них, снова надел на нос. В очках все тени казались более четко очерченными.
- Невменяемый человек не думает о последствиях, - сказал он. И подумал, неужели он действительно собирается позволить себе принять участие в безумных планах Бонделли по защите Джо Мэрфи.
- Я придерживаюсь мнения, - сказал Бонделли, - что оригинальные взгляды лорда Коттенхэма поддержат нашу защиту.
Он повернулся, вытащил из книжного шкафа за спиной толстую книгу, положил на стол и открыл в месте, где лежала закладка.
"Не может быть, чтобы он говорил серьезно", - подумал Турлоу.
- Вот что говорит лорд Коттенхэм, - сказал Бонделли. - "Неверно прислушиваться к любой доктрине, которая предполагает наказание лиц, действовавших в состоянии невменяемости. Невероятно, что человек, который был неспособен отличить верное от неверного, понять, было ли его деяние плохим или хорошим, должен нести ответственность, как с моральной, так и с правовой точки зрения. Я полагаю странным, что какое-либо лицо может действовать в состоянии психического расстройства и тем не менее сознавать, что это было расстройство: на самом деле, если бы оно сознавало свое состояние, это было бы уже не расстройством".
Бонделли захлопнул книгу и посмотрел на Турлоу, точно говоря: "Вот! все проблемы решены!"
Турлоу прочистил горло. С каждым мигом становилось яснее, что Бонделли витал в облаках.
- Все верно, конечно, - сказал он. - Но не может ли получиться так, что даже если наш достопочтенный окружной прокурор заподозрит, или даже поверит, что Джо Мэрфи невменяем, он сочтет, что лучше казнить такого человека, чем помещать его в психиатрическую больницу?
- Боже правый! Зачем?
- Двери психиатрических лечебниц иногда открываются, - сказал Турлоу. - Паре избрали, чтобы он защищал город - даже от самого себя.
- Но Мэрфи же совершенно очевидно невменяем!
- Вы меня не слушаете, - сказал Турлоу. - Разумеется, он невменяем. Как раз этого-то люди и боятся.
- Но разве психология…
- Психология! - фыркнул Турлоу.
Бонделли пораженно смотрел на Турлоу, не говоря ни слова.
- Психология - всего лишь современный предрассудок, - сказал Турлоу. - Она ни черта не может сделать для таких, как Джо. Прошу прощения, но такова правда, и будет лучше, если мы закончим с этим прямо сейчас.
- Если именно это вы сказали Рут Мэрфи, неудивительно, что она сбежала, - сказал Бонделли.
- Я сказал Рут, что помогу всем, чем смогу.
- Вы как-то очень странно выполняете обещание.
- Слушайте, - сказал Турлоу. - Весь город ополчился против Джо - они взвинчены и испуганы. Мэрфи - средоточие их скрытого чувства вины. Они хотят, чтобы он умер. Они хотят снять с себя этот психологический груз. Нельзя подвергнуть весь город психоанализу.
Бонделли начал нетерпеливо барабанить пальцами по столу.
- Так вы поможете мне доказать невменяемость Джо или нет?
- Я сделаю все, что смогу, но вы же знаете, что Джо будет сопротивляться такой форме защиты, правда?
- Знаю! - Бонделли наклонился вперед, положив ладони на полированную поверхность стола. - Треклятый идиот взрывается каждый раз при малейшем намеке на невменяемость. Он продолжает талдычить про неписаный закон!
- Эти глупые обвинения против Адели, - сказал Турлоу. - Джо собирается очень затруднить нам доказательство его невменяемости.
- Психически нормальный человек сейчас прикинулся бы невменяемым только для того, чтобы спасти шкуру, - сказал Бонделли.
- Хорошенько помните это, - сказал Турлоу. - Джо не может ни в каком виде принять мысль о том, что он невменяем. Признав это, пусть даже только как возможность или необходимое притворство, он будет вынужден столкнуться с фактом, что акт насилия был совершенно бесполезным и бессмысленным делом. Чудовищность такого допущения была бы гораздо хуже, чем невменяемость. Невменяемость намного более предпочтительна.
- Вы сможете изложить это присяжным? - спросил Бонделли. Он говорил притушенным голосом.
- Что Мэрфи считает более осмотрительным прикидываться вменяемым?
- Да.
Турлоу пожал плечами.
- Кто знает, во что поверят присяжные? Джо может быть пустой скорлупой, но чертовски крепкой при этом. Он не пропустит внутрь ничего, что ему не нравится. Он всеми фибрами души сконцентрирован на необходимости казаться нормальным, поддерживать видимость вменяемости - для себя так же, как и для остальных. Смерть предпочтительней другого допущения… Прямо по Оскару Уайльду.
- "Каждый человек убивает то, что любит", - прошептал Бонделли. Он снова повернулся и посмотрел в окно. Дымка была еще здесь. Адвокат лениво подумал, что, наверное, где-то внизу рабочие смолили крышу.
Турлоу опустил взгляд на барабанящие по столу пальцы Бонделли.
- Ваша беда, Тони, в том, что вы - один из честертоновских ужасных детей, - сказал он. - Вы чисты и любите справедливость. Большинство из нас порочны и, естественно, предпочитают милосердие.
Бонделли, как будто не услышав, сказал:
- Нам нужно что-то простое и изящное, чтобы продемонстрировать присяжным. Они должны быть ошеломлены сознанием того, что… - он внезапно замолчал. - И ваше предсказание болезни Джо отлично подходит к иску.
- Слишком технично, - сказал Турлоу. - Присяжные не будут сидеть тихо, не поймут. Они обычно не слышат того, чего не могут понять. Их умы начинают блуждать. Они думают о фасонах одежды, жуках в розовом саду, о том, что будет на обед, где им провести отпуск.
- Но вы же предсказывали это, правда? Рут правильно передала ваши слова?
- Психотический срыв? Да, предсказывал. - Слова прозвучали почти как вздох. - Тони, неужели вы не сосредоточились на том, что я говорю вам? Это было половое преступление - кинжал, насилие…
- Он невменяем?
- Ну разумеется, невменяем!
- В правовом смысле?
- В любом.
- Отлично, тогда это правовой прецедент для…
- Психологический прецедент куда более важен.
- Что?
- Тони, если я и вынес что-то из своего опыта судебного психолога в этом городе, так это то, что присяжные тратят намного больше сил на попытки отгадать мнение судьи, чем на выслушивание речей адвокатов обвиняемого. Присяжные до омерзения почтительно относятся к мудрости судей. Какой бы судья у нас ни был, он все равно будет членом общества. А общество хочет, чтобы Джо убрали отсюда - мертвым. Мы можем до посинения доказывать его невменяемость. Никто из этих милых людей не встанет на нашу сторону сознательно, даже если бессознательно согласятся с доводами. На самом деле, как только мы докажем, что Джо невменяем, мы вынесем ему приговор.
- Вы пытаетесь сказать мне, что не можете выйти на кафедру для дачи показаний и сказать, что вы предсказывали помешательство Джо, но власти отказались предпринять что-либо, потому что он был слишком важным членом общества?
- Разумеется.
- Вы думаете, вам не поверят?
- Нет никакой разницы, поверят мне или нет.
- Но если поверят…
- Я скажу, во что они поверят. Тони, я удивлен, что вы, адвокат, не осознаете этого. Они поверят в то, что у Паре есть доказательства неверности Адель, но какая-то юридическая формальность, правовая уловка с вашей стороны, запрещает выносить грязные подробности на рассмотрение. Они поверят в это, потому что в это поверить легче всего. И никакая игра на публику с моей стороны не изменит ничего.
- Вы считаете, что у нас нет ни единого шанса?
Турлоу пожал плечами.
- Нет, если дело пойдет в суд прямо сейчас. Если вам удастся отсрочить слушание или перенести его в другой округ…
Бонделли крутанулся на стуле, посмотрел сквозь дымчатый узор в окне.
- Мне трудно поверить в то, что разумные, логически мыслящие люди…
- А что разумного и логичного в присяжных? - спросил Турлоу.
Шея Бонделли над воротничком налилась румянцем злости, который начал медленно растекаться по щекам и лбу до корней волос. Он повернулся, посмотрел на Турлоу.