Он попытался скрыть замешательство, пожав плечами.
- Жаль, что вы не можете умереть, - сказала Рут. - Я хочу, чтобы ты умер.
Несмотря на воздействие манипулятора, Рут ощущала глубоко внутри ярость, отдаленную, но отчетливую, разгорающийся и обжигающий гнев; она желала броситься на чема и впиться ногтями в его непроницаемую серебристую кожу.
Голос Рут прозвучал так спокойно и равнодушно, что Келексель не сразу понял, что они означают. Умер! Она пожелала, чтобы он умер! Он отшатнулся. Что за возмутительные грубости!
- Я чем, - сказал он. - Как ты смеешь говорить такие вещи чему?
- Ты действительно не знаешь, да? - спросила она.
- Я снизошел до тебя, ввел тебя в свое общество, - сказал он. - И это твоя благодарность?
Рут обвела взглядом комнату-тюрьму, сосредоточилась на его лице - тусклая, отливающая металлом серебристая кожа, черты искажены гримасой презрения. Сейчас, когда инопланетянин стоял рядом с ее стулом, он был лишь чуть-чуть выше ее головы, и Рут могла видеть темные волоски, шевелившиеся в его носу, когда он дышал.
- Мне почти жаль тебя, - сказала Рут.
Келексель сглотнул. Жаль? Ее слова вывела его из себя. Он бросил взгляд на руки и удивился, обнаружив, что они крепко сцеплены друг с другом. Жаль? Он медленно расцепил пальцы, заметив, что ногти начали приобретать предупреждающий дымчатый вид - реакция на размножение. Воспроизведя себя, его тело завело часы плоти. Ему требовалось омоложение, и чем быстрее, тем лучше. Неужели она жалела его потому, что он просрочил омоложение? Нет, она не могла знать о раболепии чемов перед Омолодителями.
"Просрочил… просрочил… почему я тяну с омоложением?" - подумал Келексель.
Он подивился самому себе - своему бесстрашию и дерзости. Он позволил себе зайти далеко за те пределы, когда другие чемы начинали гоняться за Омолодителями. Келексель сделал это почти добровольно, играя чувством подвластности смерти. Какой еще чем отважился бы на такое! В этом он был почти как Рут. Почти смертным! А она еще ругала его! Да как она посмела, бедняжка?
Келекселя окатила волна острой жалости к себе. Как кто-то может понять это? Кто вообще знает? Его сородичи чемы все до единого будут думать, что он воспользуется услугами Омолодителя, когда почувствует нужду в этом. Никто не понимает…
Келексель поколебался, чуть было не сказав Рут о той дерзости, которую позволил себе, но вспомнил ее слова. Она хотела его смерти.
- Как объяснить тебе? - спросила Рут. Она снова повернулась к пантовиву, покрутила ручки. Отвратительная машина, творение отвратительных чемов, вдруг стала для нее очень важной. Ей показалось жизненно необходимым немедленно показать Келекселю, почему в ней проросло семя столь неистовой ненависти к нему. - Смотри, - сказала Рут.
Экран пантовива вспыхнул, и появилась длинная комната с высокой кафедрой в одном конце, рядами скамеек позади кафедры, отделенными невысокой оградой, столами и еще одной отгороженной секцией справа, где сидели двенадцать туземцев в различных позах, выражающих скуку. Вдоль боковых стен возвышались греческие колонны, перемежаемые темными деревянными панелями и высокими окнами. Из окон лился утренний свет. За высокой кафедрой сидел кругленький мужчина в черном одеянии, лысая голова наклонена вперед, луч света играет на лысине.
Келексель обнаружил, что узнает некоторых из туземцев, сидящих за столами рядом с кафедрой. Там была приземистая фигура Джо Мэрфи, родителя Рут; и Бонделли, эксперт по праву, которого Келексель видел в эпизодах истории Фраффина - узкое лицо, черные волосы, зачесанные назад, точно два крыла жука. На стульях, стоящих рядом с ограждением, сидели те знахари, Вейли и Турлоу.
Турлоу интересовал Келекселя. Почему она выбрала сцену с этим туземцем? Правда ли, что она спарилась бы с этим существом?
- Это судья Гримм, - сказала Рут, указывая на мужчину в черном одеянии. - Я… я ходила в школу с его дочерью. Ты знаешь это? Я была… у него дома.
Келекселю послышалось страдание в ее голосе. Он хотел усилить воздействие манипулятора, но затем передумал. Воздействие могло замедлить рассказ. Он обнаружил, что ему чрезвычайно любопытно знать, что на уме у Рут. Каковы ее мотивы?
- Мужчина с тростью, вон там, слева, за тем столом, - это Паре, окружной прокурор, - сказала Рут. - Моя мать состояла в одном садовом клубе с его женой.
Келексель взглянул на указанного туземца. Весь его облик дышал надежностью и честностью. Квадратную голову покрывали седые, с металлическим отливом волосы. Надо лбом волосы образовывали прямую линию и были коротко подстрижены над торчащими ушами. Подбородок выдавался вперед. Губы казались четким сжатым переходом к крупному носу. Кустистые брови двумя коричневыми овалами нависали над голубыми глазами. Наружные кончики глаз слегка опускались вниз, что подчеркивали глубокие морщины.
Рядом с его креслом к столу прислонялась трость. Время от времени Паре прикасался к ее узловатой ручке.
Казалось, в этой комнате должно было вот-вот произойти что-то важное. Рут увеличила громкость, и до Келекселя донеслось покашливание рассевшихся по рядам зрителей и шелест переворачиваемых страниц.
Келексель наклонился вперед, положив руку на спину стула Рут, глядя, как Турлоу поднимается и идет к креслу рядом с высоким столом. Затем последовал короткий религиозный ритуал, что-то связанное с правдивостью, и Турлоу сел в кресло, а эксперт по праву, Бонделли, встал рядом.
Келексель впился взглядом в Турлоу - широкий лоб, черные волосы. Если бы не манипулятор, предпочла бы Рут это создание ему, Келекселю? Турлоу производил такое впечатление, как будто он спрятался за своими темными очками. От него исходило ощущение беспокойства. Он отводил глаза от какого-то определенного места. Келексель вдруг понял, что Турлоу избегал смотреть на операторскую группу Фраффина. Он знал о присутствии чемов! Ну конечно! Он был невосприимчивым.
К Келекселю мгновенно вернулось чувство долга. Он чувствовал стыд, вину. И он внезапно понял, почему не пошел к одному из корабельных Омолодителей. Как только он сделает это, то окончательно попадет в ловушку, расставленную Фраффином. Он станет одним из них, находящихся во власти Фраффина ничуть не меньше, чем любой из туземцев этого мирка. Оттягивая этот шаг, Келексель знал, что не подвластен Фраффину. Хотя это было лишь делом времени.
Теперь Бонделли что-то говорил Турлоу, и тот отвечал с усталым, безнадежным видом. Келексель удивился его реакции.
- Итак, доктор Турлоу, - сказал Бонделли, - вы перечислили те моменты, которые объединяют обвиняемого с другими невменяемыми убийцами. Что еще приводит вас к заключению, что он действительно невменяем?
- Я обратил внимание на постоянное повторение числа "семь", - сказал Турлоу. - Семь ударов мечом. Потом он сказал полицейским, которые пришли его арестовать, что выйдет к ним через семь минут.
- Это важно?
- Число "семь" имеет религиозное значение: Бог создал мир за семь дней, и так далее. Подобные вещи преобладают в действиях невменяемых людей.
- Доктор Турлоу, вы осматривали обвиняемого несколько месяцев назад?
- Да, сэр.
- При каких обстоятельствах?
Келексель взглянул на Рут и испытал некоторое потрясение, заметив, что по ее щекам текут слезы. Он взглянул на настройки манипулятора и начал сознавать, насколько сильны должны быть ее переживания.
- Мистер Мэрфи поднял ложную пожарную тревогу, - ответил Турлоу. - Его нашли и арестовали. Меня как судебного психолога вызвали к нему.
- Зачем?
- Ложные пожарные тревоги не стоит недооценивать, в особенности когда это делает человек, уже давно достигший взрослого возраста.
- Так вас вызвали поэтому?
- Нет, это было более или менее обычным.
- Но каково же значение ложной пожарной тревоги?
- В основном сексуальное. Это происшествие случилось приблизительно в то же время, когда подзащитный в первый раз пожаловался на импотенцию. Два эти момента, объединенные вместе, дают очень тревожную психологическую картину.
- Как это?
- Ну, он также продемонстрировал почти полное отсутствие в его характере теплоты. Ему недоставало того, что мы обычно называем добротой. В тот раз он выдал такие ответы на тесты Роршаха, в которых почти полностью отсутствовало то, что мы обычно называем жизнью. Иными словами, его мировоззрение было сосредоточено на смерти; плюс к тому сексуальное расстройство.
Келексель взглянул на фигуру на экране пантовива. О ком он говорил? Холодный, сконцентрированный на смерти, страдающий сексуальным расстройством. Келексель взглянул на фигуру Мэрфи. Обвиняемый сидел, сгорбившись над столом, с опущенными тазами.
Бонделли разгладил усы, взглянул на бумажку, которую держал.
- Каково было содержание вашего отчета в Управление по условному осуждению, доктор? - спросил Бонделли. С этими словами он бросил взгляд на судью Гримма.
- Я предупреждал, что этот человек был очень близок к психотическому срыву.
Судья Гримм нацарапал что-то на лежащем перед ним листе бумаги. Женщина-присяжная, сидящая далеко в правом углу, неодобрительно уставилась на Бонделли.
- Вы предсказывали это преступление? - спросил тот.
- В подлинном смысле - да.
Окружной прокурор наблюдал за присяжными. Он медленно покачал головой, повернулся и зашептал что-то своему помощнику.
- Были ли приняты какие-то меры по вашему отчету? - спросил Бонделли.
- Насколько мне известно, никаких.
- А почему?
- Возможно, потому, что многие из тех, кто читал отчет, не осознавали, какая опасность заключалась в использованных в нем терминах.
- А вы попытались произвести на кого-либо впечатление опасности?
- Я объяснил свое беспокойство нескольким членам Управления по условному освобождению.
- И тем не менее никаких мер принято не было?
- Они сказали, что мистер Мэрфи - значительный член общества и не может представлять опасности и что, возможно, я ошибся.
- Понимаю. Предпринимали ли вы какие-либо личные попытки помочь обвиняемому?
- Я попытался заинтересовать его религией.
- Безуспешно?
- Совершенно верно.
- Приходилось ли вам обследовать обвиняемого в последнее время?
- В прошлую среду - во второй раз с тех пор, как его арестовали.
- И что же вы обнаружили?
- Он страдает состоянием, которое я бы определил как параноидальное.
- Мог ли он сознавать характер и последствия собственных действий?
- Нет, сэр. Его психическое состояние не давало ему возможности судить о законе и нравственности.
Бонделли отвернулся, впился долгим взглядом в окружного прокурора, затем произнес:
- Это все, доктор.
Окружной прокурор провел пальцем по лбу, повторяя квадратную линию роста волос, перечитал свои замечания по показаниям свидетеля.
Келексель, поглощенный этой запутанной сценой, кивнул про себя. У туземцев, по всей видимости, было зачаточное законодательство и чувство справедливости, но все это было крайне несовершенным. И все же сцена напомнила ему о собственной вине. Не поэтому ли Рут решила показать ему это? Не говорила ли она тем самым: "И ты тоже можешь понести наказание?" Его скрутила судорога стыда. Он чувствовал, что Рут подвергла его суду здесь, в этой комнате, перенеся в зал суда, который показывал пантовив. Внезапно он отождествил себя с отцом Рут, разделив эмоции туземца через сенсоцепь пантовива.
А Мэрфи сидел, пылая безмолвной яростью, с неистовой силой направленной против Турлоу, который все еще оставался в кресле свидетеля.
"Этого невосприимчивого нужно уничтожить!" - подумал Келексель.
Фокус изображения пантовива слегка сместился, сконцентрировавшись на окружном прокуроре. Паре поднялся, хромая, проковылял к Турлоу, опираясь на трость. Тонкие губы прокурора были чопорно поджаты, но полыхающий в глазах гнев выдавал его чувства.
- Мистер Турлоу, - сказал он, подчеркнуто опуская звание "доктор". - Прав ли я в предположениях, что, по вашему мнению, обвиняемый был не способен отличить хорошее от плохого в ту ночь, когда он убил свою жену?
Турлоу снял очки. Без них его глаза оказались серыми и какими-то беззащитными. Он протер стекла, снова надел очки и опустил руки на колени.
- Да, сэр.
- А те тесты, которые вы провели, - были ли они в целом такими же, как и тесты, проведенные с обвиняемым доктором Вейли и теми, кто согласен с ним?
- В сущности, теми же - чернильные пятна, сортировка шерсти, некоторые другие тесты.
Паре заглянул в записи.
- Вы слышали, как доктор Вейли свидетельствовал о том, что подсудимый в момент совершения преступления был вменяем в правовом и медицинском смысле?
- Я слышал его показания, сэр.
- Вы знаете о том, что доктор Вейли ранее работал полицейским психиатром в городе Лос-Анджелесе, а также служил в Медицинском корпусе армии?
- Я знаю о квалификации доктора Вейли, - точно защищаясь, ответил Турлоу, и в его голосе послышалось одиночество.
Келексель почувствовал непрошеную симпатию к туземцу.
- Видишь, что они с ним делают? - спросила Рут.
- Какое это имеет значение? - спросил Келексель. Но в этот самый миг он осознал, что судьба Турлоу имеет огромное значение. И именно потому, что Турлоу, несмотря на то что рушилась вся его жизнь, и он знал это, все же оставался верным своим принципам, не было никаких сомнений в том, что Мэрфи ненормален. Фраффин сделал его ненормальным - с особой целью.
"Я был этой целью", - подумал Келексель.
- Тогда вы слышали, - сказал Паре, - медицинское свидетельство эксперта, исключающее любой элемент органического повреждения мозга в этом случае? Вы слышали, что эти квалифицированные врачи свидетельствовали, что подсудимый не выказывает никаких маниакальных наклонностей, что он не страдает в настоящий момент и никогда в прошлом не страдал состоянием, которое с юридической точки зрения может быть описано как невменяемость?
- Да, сэр.
- Тогда вы можете объяснить, почему вы пришли к выводу, противоречащему мнению этих квалифицированных врачей?
Турлоу вытянул ноги, твердо поставил их на пол, положил руки на подлокотники кресла, наклонился вперед.
- Это очень просто, сэр. О компетентности врача в психиатрии и психологии обычно судят по результатам. В этом случае я могу подкрепить мою противоположную точку зрения тем фактом, что я предсказал преступление.
Лицо Паре залила краска гнева.
До Келекселя донесся шепот Рут:
- Энди, ох, Энди… ох, Энди…
Ее голос неожиданной болью отозвался в груди Келекселя, и он прошипел:
- Замолчи!
Паре снова сверился с записями, затем сказал:
- Вы психолог, а не психиатр, верно?
- Я клинический психолог.
- Какова разница между психологом и психиатром?
- Психолог - это специалист по человеческому поведению, не имеющий медицинской степени. Он…
- И вы не согласны с людьми, которые имеют медицинские степени?
- Как я сказал ранее…
- Ах да, ваше так называемое предсказание. Я читал этот отчет, мистер Турлоу, и хотел бы сказать вот что: разве не правда то, что ваш отчет был сформулирован таким языком, который мог быть истолкован по-разному, - иными словами, он был неоднозначным?
- Он мог бы показаться неоднозначным лишь тому, кто незнаком с термином психотический срыв.
- И что же такое психотический срыв?
- Крайне опасный отрыв от реальности, который может привести к актам насилия, подобным тому, который рассматривается в данный момент.
- Но если бы преступление не было совершено, если бы обвиняемый излечился от приписываемого ему заболевания, которым, по вашим словам, он страдает, мог ли ваш отчет быть истолкован как предсказание этого?
- Без объяснения, почему он излечился, не мог бы.
- Тогда позвольте мне спросить вот что: разве насилие не может иметь других объяснений, кроме психоза?
- Разумеется, может, но…
- Разве не верно то, что "психоз" - термин спорный?
- Разногласия во мнениях существуют.
- Разногласия, подобные тем, которые были в свидетельских показаниях?
- Да.
- И любой рассматриваемый акт насилия может быть вызван причинами, отличными от психоза?
- Конечно, - покачал головой Турлоу. - Но в бредовом состоянии…
- Бредовом? - уцепился за слово Паре. - А что такое бред, мистер Турлоу?
- Бред? Это род внутренней неспособности восприятия действительности.
- Действительности, - сказал Паре. И вновь обратился к Турлоу. - Скажите мне, мистер Турлоу, вы верите обвинениям подсудимого в отношении его жены?
- Нет, не верю.
- Но если бы обвинения подсудимого имели под собой реальную почву, изменило бы это ваше мнение о его бредовом состоянии, сэр?
- Мое мнение основано на…
- Да или нет, мистер Турлоу! Отвечайте на вопрос!
- Я и отвечаю на него! - Турлоу усилием воли заставил себя откинуться назад в кресле, сделал глубокий вдох. - Вы пытаетесь очернить репутацию беззащитного…
- Мистер Турлоу! Мои вопросы предназначены для того, чтобы выяснить, разумны ли обвинения подсудимого в свете всех свидетельских показаний. Я согласен, что они не могут быть доказаны или опровергнуты деянием обвиняемого, но разумны ли эти обвинения?
Турлоу сглотнул, затем спросил:
- Разумно ли было убивать?
Лицо Паре потемнело. Его голос звучал тихо и неумолимо:
- Пора прекратить играть словами, мистер Турлоу. Будьте так добры сказать суду, не имели ли вы иных отношений с семьей обвиняемого, кроме отношений… психолога?
Турлоу с такой силой вцепился в подлокотники кресла, что костяшки его пальцев побелели.
- Что вы имеете в виду? - спросил он.
- Разве вы не были некогда помолвлены с дочерью обвиняемого?
Турлоу молча кивнул.
- Выражайтесь отчетливей, - сказал Паре. - Так были?
- Да.
За столом защиты Бонделли встал, взглянул на Паре, перевел взгляд на судью.
- Ваша честь, я возражаю. Вопрос не по существу.
Паре медленно повернулся. Он тяжело оперся на свою палку, сказал:
- Ваша часть, присяжные имеют право знать все факторы, которые руководили этим экспертом при принятии решения.
- Каковы ваши намерения? - спросил судья Гримм. Его взгляд поверх головы Паре был устремлен на присяжных.
- Дочь обвиняемого не может быть вызвана для дачи свидетельских показаний, ваша честь. Она исчезла при загадочных обстоятельствах, сопутствовавших смерти ее мужа. Этот эксперт оказался в непосредственной близости, когда муж…
- Ваша честь, я возражаю, - Бонделли стукнул по столу кулаком.
Судья Гримм поджал губы. Он взглянул сначала на профиль Турлоу, затем на Паре.
- То, что я говорю сейчас, я говорю не как одобрение или неодобрение настоящих показаний доктора Турлоу. Но в качестве признания его компетентности заявляю, что он является психологом этого суда. Будучи таковым, он может высказывать мнение, не совпадающее с мнениями других компетентных свидетелей. Это привилегия показаний эксперта. От присяжных зависит, какого эксперта они сочтут наиболее заслуживающим доверия. Присяжные могут принять такое решение, основываясь исключительно на профессионализме экспертов. Возражение принимается.