Но чтение не шло. Он начал беспокоиться, почему так долго не возвращается Галина Павловна. Уже скоро метро закроют, а ее все нет. Снова подошла Петрова и сообщила ему, что девчата устали и хотят спать. И что ему тоже на матраце, возле самой стены, будет выделено спальное место, которое, чтобы он их не стеснялся, они отгородят дорожными сумками. Павлов поблагодарил Петрову за заботу и спросил, не найдется ли у них для него какое-нибудь полотенце, потому что он не прочь был бы принять душ. И еще он, конечно, хотел бы переменить носки. Но Петровой об этом он, разумеется, не сказал.
……………………………………………………………………………………………………………………………………….
- Вот, Лена Водонаева дала свое, - сказала ему Петрова, протягивая ему чуть-чуть влажное белое махровое полотенце с вышитой на ней латинской буквой W, которая в перевертыше означает букву М.
- Мастера, значит, как Маргарита, ждет, - догадался Павлов.
- А это мое, вы им ноги вытрите и в душевой оставьте, все равно выбрасывать, - сказала Петрова и протянула ему коричневого цвета махровое полотенце с едва заметными ржавыми разводами.
Павлов взял оба полотенца, сказал "большое спасибо" и отправился принимать душ. Сначала он включил горячую воду, чтобы повысить в душевой температуру, а потом только разделся, развесив свою одежду на вбитые в бетонную стену железные костыли.
- Вешалки нормальной даже нет - посетовал он.
Потом он отрегулировал температуру и напор воды и приступил к водным процедурам, самой любимой из которых был контрастный душ. После того, как он уже трижды переключился с горячей воды на холодную, в дверь душевой постучали.
- Кто там? - спросил он, первым делом, подумав о вернувшейся с вокзала Галине Павловне.
- Это я, Лена, я вам шампунь принесла, хороший, импортный, - услышал он знакомый голос.
- Спасибо, оставь возле двери, - поблагодарил он ее.
- А я хочу directement sur place, из рук в руки, - сказала она и, чуть приоткрыв лишенную запоров дверь, просунула в нее руку с зажатым в кулаке флаконом шампуня польского производства с ласковым названием "Дося".
Рука была голой, и в этом был либо намек, либо подвох. Потом рука исчезла, и в проеме показалось изящная ступня босой ноги, на которой болтались маленькие кружевные трусики. Если бы не они, то Павлов, наверное, догадался, что его разыгрывают, а так он подумал, что Лена Водонаева пришла к нему на свидание, и теперь уже поздно что-то изменить.
И он поспешил открыть дверь, чтобы впустить ее. О том, что может быть потом, он не отдавал отчета. Завелся. Распахнув же дверь, он обнаружил себя в столь дурацком положении, о котором не мог и помыслить. За дверями душевой стояли Лена Водонаева и Нина Петрова, раскрасневшись от волнения по поводу своей пикантной шутки. В отличие от него они были одетыми. Только у Водонаевой на спортивном костюме рукав был закатан выше локтя, а штанина - выше колена. Мгновение, и он захлопнул дверь, услышав, как девицы, давясь от смеха, убегают.
- Бестии, чуть до инфаркта не довели! - выругался он, но потом все-таки выглянул за дверь, чтобы удостовериться, что за ней еще кто-то не стоит, подобрал с пола флакон с шампунем и продолжил водные процедуры.
В невеселом настроении он вышел из душевой и направился в свой уголок на лавочке. Почему то он вспомнил, что в начале любимого им девятнадцатого века показать свою ножку мужчине считалось для девушки смертельным грехом. Свет в спортзале был притушен до состояния таинственного полумрака. Горели только две люминесцентные лампы: над запасным выходом и к удобствам общего пользования. Девчата в разных позах: на спине, на боку, на животе, - устроившись на спортивных матрацах, подложив себе в изголовье, каждая, что смогла собрать из своего гардероба, готовились попасть в объятия Морфея. Внимательно присмотревшись, Павлов заметил в углу возле стены, вдоль которой были положены матрацы, поставленные в ряд друг за другом три дорожные сумки. Затем он посмотрел на свои часы.
- Уж полночь близится, а Германа все нет! - подумал он, имея в виду сильно запаздывающую. Галину Павловну.
Он еще немного посидел, дав голове просохнуть. Потом достал из карманов джинсов все находившиеся в них предметы, и переложил их в портфель-дипломат. Туда же поместил флакон польского шампуня "Дося". Встал, повесил на шею полотенце Лены Водонаевой и сам себе скомандовал:
- Павлов, к барьеру!
Он действительно чувствовал, что ему надо хотя бы ненадолго прилечь, распрямить спину и дать своему опорно-двигательному аппарату небольшую передышку. Опять же спокойно с мыслями своими разобраться и подумать, если не о завтрашней поездке Новосибирск или о Галине Павловне, то о продолжении обещанного окончания стихотворения Лены Водонаевой. Но, к его разочарованию, на противоположной стороне барьера из сумок приготовилась ко сну не Лена Водонаева и даже не Нина Петрова, а спортсменка Марина. Лена и Нина устроились на ночлег где-то в середине лежбища.
Павлов снял обувь, положил в изголовье дипломат, накрыл его курткой, лег на матрац и наслаждением вытянул ноги. Но спокойно полежать ему не дали.
- Дмитрий Васильевич! - обратилась к нему, приподнявшись из-за барьера, спортсменка Марина: Мы боимся!
- А в чем дело? - заволновался он.
- По крыше спортзала кто-то ходит, я сама слышала. А Валя и Люда утверждают, что видели, будто кто-то заглядывал в окно, - сказала Марина.
- Точно видели! Кто-то смотрел! - подтвердила Валя и Люда.
- Может, это Галина Павловна? - предположил кто-то.
- Ага! Щас она тебе на крышу полезет! С глузду, что ли она съехала! - узнал Павлов по голосу Нину Петрову.
По спортзалу пробежал смешок.
- Либо у девчат воображение разыгралось, либо на самом деле за нами кто-то следит, - подумал Павлов и тут же вспомнил открывшуюся, а потом захлопнувшуюся дверь макулатурного склада, а потом внезапно погасший свет. Все это вместе выглядело довольно странно.
- Может, его "гэбня" пасет, и надо выйти на улицу и посмотреть, или, лучше, как-то помочь девчатам взбодриться, - быстро размышлял он про себя. И принял парадоксальное решение.
- Девчата! - обратился он к коллективу: А вы спойте что-нибудь! Отгоните злых духов и недругов!
- А что, давайте споем! - сразу же откликнулись на его предложение несколько голосов. - Петрова! Нашу любимую!
- Ой, что-то я совсем не в форме, - начала отнекиваться Петрова, но немного погодя попросила: А ну-ка, Лена, дай верхнее ля второй октавы.
- "Над небом голубым есть город золотой", - чистейшим сопрано пропела Лена Водонаева.
- А ты, Люда, дай нижнее до первой октавы, - попросила Петрова другую девушку.
- "С прозрачными воротами и яркою звездой", - пропела альтом девушка по имени Люда.
И Петрова сильным, слегка надтреснутым, но все равно выразительным голосом запела, тогда еще не столь известную и популярную, песню на слова Анри Волхонского и музыку средневекового композитора Франческа де Милано в переработке Владимира Вавилова. В своем изначальном варианте, если кто не знает, песня называлась "Рай".
Девчата подпевали Петровой, разбив голоса на две партии. И столько затаенной страсти и тоски по прекрасной и неведомой обители человеческих душ услышал Павлов в ее голосе, что, накрыв лицо полотенцем, беззвучно заплакал. Ему, почему то, разом, стало стыдно за себя и все неблаговидные поступки, которые он совершил в своей сознательной жизни. Но и исполнение, надо сказать, было таким, что автору стихов и композитору не было бы стыдно за свое произведение.
Затем девчата спели "Светит незнакомая звезда". Солировала распевшаяся Петрова. А потом они стали уговаривать Лену Водонаеву спеть Ave Maria. Может, она бы и спела, если бы Нина Петрова опять не прикололась:
- Дмитрий Васильевич! Это она вас стесняется! Боится, что вам не понравится!
После короткой перебранки с Петровой: "Да замолчи ты, дура" и т. п., - Лена Водонаева запела: "Спят усталые игрушки". Девчата громко засмеялись и хором подхватили. На этом концерт закончился. Гостьи столицы постепенно успокоились и, наконец, в спортзале установилась тишина. Слышно только было, как трещат люминесцентные лампы, да еще где-то далеко звенят отправляющиеся в парк трамваи.
Павлов повернулся на правый бок, лицом к пахнущей касторкой стене, задремал, а потом и вовсе заснул. И приснился ему странный сон. Будто бы он открывает крышку железного ящика, в который профессор Шредингер засунул своего кота Ганса. А кот - живехонек, и усы у него почему-то позолочены, а на шее - белая манишка.
- Так это же Бегемот! - ахнул он. Кот громко мяукнул, вылез наружу, подошел к неведомо откуда появившейся двери и начал требовательно царапать ее когтями.
- В туалет или пожрать захотел, - догадался Павлов и открыл дверь.
Кот прошмыгнул в дверь. Павлов пошел за ним и неожиданно оказался в университетской аудитории.
- Опять ты, Павлов, опаздываешь! - строго сказал ему преподаватель с бородой, как у Михаила Ивановича Калинина, и черного цвета академической шапочкой на голове. На шапочке мелом было написано: "Академия наук СССР". Еще раз внимательнее приглядевшись, Павлов с удивлением обнаружил, что преподаватель почти голый - в одних черных, до колен трусах. А на трусах мелом написано: "Действительный член".
Павлов, бочком-бочком, пробрался на свободное место и огляделся. Аудитория была заполнена до отказа, но не одного знакомого лица он не заметил.
- Двоечник и разгильдяй Коровьев, к доске! - скомандовал преподаватель.
Из последнего ряда вылетел какой-то субъект, в клетчатом костюме и надтреснутом пенсне, и приземлился возле кафедры.
- Докажи, что теорема Пифагора не верна! - потребовал преподаватель.
- При каких коэффициентах искривления пространства, Мессир? - попросил уточнить студент
- Со всеми, какие знаешь, - сказал преподаватель и добавил: А про которые не знаешь, нам Павлов расскажет.
Удивившись такому повороту событий, Павлов, как положено в такой ситуации вести себя застигнутому врасплох студенту, начал вертеть головой, ища того, кто бы ему помог. Но все демонстративно от него отвернулись. Он, конечно, обиделся, но в этот момент к нему подлетела записка. Он обрадовался, развернул ее и прочитал: "Хер тебе на колесиках, стукач, а не подсказка!".
- Так, кто бросил Павлову шпаргалку? - грозно спросил преподаватель. - Молчите? А мне и без вас известно, что это - Изя Фишман. А также и то, что там написано. Кандидат наук Фишман! Вон из аудитории!
Павлов решил, что это не справедливо. Не только потому, что в записке нет ничего по теме семинара. Ему показалось, что форма обращения преподавателя к студенту, имеющему степень кандидата наук, попахивает не только антисемитизмом, но и оскорблением личности. Когда студент по фамилии Фишман в вельветовом пиджаке броского вишневого цвета вышел из аудитории, громко хлопнув дверью, Павлов встал и заявил преподавателю свой протест.
Выслушав его, преподаватель взмахнул рукой и скомандовал:
- Транспортное средство г-ну Павлову - в студию!
Тут же в аудиторию, в один миг превратившуюся в сверкающую юпитерами телевизионную студию, под звуки фанфар и гром аплодисментов, с шумом и грохотом прибывающего поезда въехал огромный фаллос, на котором торжественно восседал Валентин Георгиевич Афанасьев в сером двубортном костюме и накинутым на него кроваво-красным плащом с белым подбоем. В руках тов. Афанасьев держал предмет, отдаленно напоминающий копье.
- Да это же вылитый Понтий Пилат! Всадник Золотое перо! - поразился Павлов, сразу опознав в своем начальнике главного героя романа Михаила Афанасьевича Булгакова "Мастер и Маргарита".
- Пора отсюда сваливать. Щас тут такое начнется! - подумал он и, бочком-бочком, выбрался из аудитории-студии.
В дверях он столкнулся со старшим лейтенантом госбезопасности Светланой Викторовной Олениной, причем совершенно голой и с трупными пятнами на груди и животе.
- Вот, - сказала она, показав ему свое служебное удостоверение и сверкнув фосфорическими глазами, - пришла на пересдачу зачета. Не знаете, кто принимает?
Не ответив на ее вопрос, Павлов бросился со всех ног по длинному коридору, в конце которого он увидел свет.
Приблизившись к концу коридора, он услышал шум морского прибоя и крики чаек. Обрадовавшись тому, что можно искупаться, он выскочил на белый песчаный пляж. Там он с удивлением обнаружил своих знакомых юнкоров, которые лежали в купальниках на спортивных матрацах и принимали солнечные ванны. И только Нина Петрова загорала topless. Он окликнул ее и сделал ей строгое внушение, мотивируя требование надеть купальник вредностью ультрафиолета для молочных желез.
- А мне по барабану, - ответила Петрова, - все равно после того аборта мне никогда не родить. Вы бы лучше Лену Водонаеву научили плавать.
Тут же Лена Водонаева поднялась с матраца и показала ему фигуру из трех пальцев. В этот момент он начал уже просыпаться и даже осознать то, что он лежит не на боку, а на спине, и что кто-то толкает его в бок. Он понимает, что толкают его из-за того, что он храпит, снова переворачивается на правый бок и досматривает сон, в котором видит себя одиноко плывущим в море навстречу восходящему желто-красному солнцу. Плывет, мощно работая хвостовым плавником, а про себя думает:
- Почти всех видел: Бегемота, Воланда, Коровьева, Понтия Пилата, Геллу, а вот Мастера и Маргариту не видел. И кто же я?
В ответ на этот вопрос он услышал голос пьяного сторожа Кузьмича:
- Мудак ты, Павлов, обыкновенный мудак! Старых знакомых не узнаешь. А ведь мы столько лет не виделись, Иуда из Кариафа!
- Опять ты, Левий Матвей, со своими шуточками! - ответил он Кузьмичу и послал его вместе с Понтием Пилатом, куда подальше.
Тут он окончательно проснулся и посмотрел на свои часы. Стрелки циферблата застыли на 0 часов 40 минут. Павлов понял, что забыл завести часовой механизм. Затем он поднялся со своего спортивного мата и пошел в туалет. Все семеро девчат (он их специально пересчитал) находились на своих спальных местах. Возвращаться назад к барьеру ему уже не хотелось. Вроде выспался. А что же сон? Да мало ли, какая чепуха, может присниться усталому и голодному человеку в условиях коронарного солнечного возмущения!
На лавке возле выхода он нашел оставленный кем-то пакет кефира, в котором еще оставалось на стакан полезной не только с похмелья кисломолочной продукции. Выпил. Открыл дверь и вышел на крылечко. Поежился от холода и с удивлением рассмотрел какой-то необычный, клубящийся перед ним туман. Сколько времени неизвестно.
В школьном саду щелкал Luscinia luscinia, или попросту - соловей. Значит, - решил Павлов, - уже не меньше 3-х часов. Он не намного ошибся, так как, судя по нарастающему гулу огромного города - благополучной столицы могучей, еще не выкачавшей до дна Самотлор, великой советской державы, было около 4.00.
Потом он услышал голоса и опознал в вышедших из тумана людей: школьного сторожа Кузьмича, Галину Павловну с большой сумкой в руках и одного из мальчиков, ради которых Галина Павловна уехала на Белорусский вокзал. Двух других, по ее словам, забрал и увез куда-то наряд милиции. Оказывается, вырвавшись из-под ее опеки, и не имея возможности уехать, они связались с привокзальной шпаной. Образцовые пионеры, - какой ужас! - пили портвейн "три семерки" и горланили под гитару неприличные песни Владимира Высоцкого. Водитель Гаврилов вовсе куда-то пропал, как сквозь землю провалился. Может, договорился с проводником поезда и уехал, а может и не уехал.
Кузьмич был совершенно трезв. Он, в свою очередь, рассказал Павлову о том, что вышел на улицу, так как ему показалось, что по двору школы кто-то ходит. А потом он увидел подъехавшее к школе такси и узнал в выбравшейся из автомобиля женщине Галину Павловну.
- Как ты тут, товарищ Сухов, не перевозбудился!? С таким гаремом! - спросила его Галина Павловна после того, как он вкратце доложил ей обстановку.
- С чего бы? - хмуро ответил он, даже не улыбнувшись удачному сравнению его с главным героем фильма "Белое солнце пустыни".
Павлов передал Галине Павловне 100 рублей на билеты и попросил насчет возврата денег не беспокоиться. Убедил ее в том, что с задержанными нарядом милиции мальчиками ничего плохого не случится.
- Нет никаких сомнений, - сказал он, - что они, накормленные и уложенные в чистые постели, находятся сейчас в детском приемнике, из которого их выпустят, когда за ними приедут их родители.
- А с этим что делать? - спросила Галина Павловна, показывая на возвращенного ею в лоно коллектива смуглого темноволосого парня в измятой синей куртке и перепачканной белой рубашке, но уже без пионерского галстука.
Парень сидел на лавке, слегка покачиваясь, и бессмысленно улыбался. Павлов принюхался и, кроме запаха алкоголя, учуял не самый приятный аромат, несомненно, означающий лишь то, что парень обделался. Не стесняясь, он высказал свое предположение Галине Павловне.
- И это сын второго секретаря райкома КПСС! - сказала она таким тоном, что он даже не понял, кого она в этом казусе винит: отца, сына или райком КПСС.
- По чину отца и парфюм, - заметил он, намекая на то, что вторые секретари обкомов отвечают за идеологию и коммунистическое воспитание.
- Как ты можешь такое говорить! - возмутилась она.
- Что нос чует, о том и говорю, - ответил он и предложил ей как-нибудь заставить паренька отправиться в душ.
Полотенце и другие банные принадлежности нашлись у парня в доставленной Галиной Павловной вместе с ним дорожной сумке. Но парень сопротивлялся и никак не хотел идти мыться. Тогда Павлову пришлось заломить ему руку за спину и потащить в душевую. Галина Павловна шла за ними. Стащив с парня куртку, рубашку и брюки, она брезгливо поморщилась и сказала Павлову:
- Иди. Теперь я сама справлюсь.
И он оставил их вдвоем, а сам пошел собирать свои вещи, твердо решив, что ему пора отсюда сматываться. На Тверской (в то время она называлась улицей Горького) он намеревался поймать такси, доехать до дома, оставить водителю в качестве залога дипломат, взять дома деньги, вернуться и расплатиться за поездку. В такой ситуации он уже однажды оказался, когда возвращался с банкета в ресторане "Прага". Вот только что же он не успел сделать? И Павлов вспомнил про свое обещание написать Лене Водонаевой окончание ее стихотворения о попавшем в страшную беду экипаже земного звездолета. Да и шампунь с полотенцем ей бы следовало вернуть.
Он еще раз посмотрел на спящих смоленских красавиц, вздохнул, печально улыбнулся, и в этот момент услышал, что кто-то шепотом его спрашивает.
- Дмитрий Васильевич! Вы уже уходите?
Он узнал Нину Петрову.
- Еще нет, но скоро уйду, - шепотом ответил он ей.
- А я вас во сне видела! - шепотом сказала Лена Водонаева. Она, оказывается, тоже не спала.
- И я! И я тоже видела! - раздались другие голоса.
Павлов понял, что появление Галины Павловны и пополнение коллектива доставленным с вокзала сыном второго секретаря обкома КПСС, прервало сон девчат. Про свой собственный сон ему вспоминать почему-то не хотелось. Он надел куртку, взял в руки дипломат и сказал:
- Спите, еще очень рано. Вам Галина Павловна билеты на поезд забронировала. Впереди у вас трудный день. Вам надо обязательно хорошенько выспаться.
Выходя из спортзала, Павлов услышал, как кто-то из девчат, сладко зевнув, сказала:
- Какой же сон был красивый! Так в нем навсегда бы и осталась!