- Похоже, это нам не по карману, а над тобой подшутили. "Нобль с розой" - наверняка самая дорогая гостиница, так обычно называют заведения, где за постой платят никак не меньше этого самого нобля. Насчет "Святого Камня" - не знаю, но площадь Айге, насколько я слышала, - главная в городе, вот и понимай.
- Что же делать?
- Поедем в сторону порта, поищем что-нибудь такое… не дворец, но и не сарай.
- Хорошо. В сторону порта, но не в самый порт. Поздно уже.
Они продолжали путь, расспрашивая прохожих. Селия держалась свободно, ничуть не опасаясь, что в ней признают женщину. Во время карнавала в Карнионе было принято женщинам рядиться мужчинами и наоборот, и так укоренился этот обычай, что подобное не только не почиталось грехом, но всячески поощрялось. Иное дело будни, но будни - когда-то они еще наступят.
Наконец им указали на гостиницу под названием "Хрустальная башня", что в переулке за церковью Святой Екатерины Александрийской.
"Хрустальная башня" - частый, даже навязчивый образ из древней карнионской поэзии - в действительности ничего хрустального, а также башенного в себе не заключала. Это было двухэтажное здание с красной черепичной крышей, внутренним двором (как это принято на Юге) и затейливой, хотя и порядком осыпавшейся, лепниной по фасаду. Вероятно, раньше заведение процветало, но теперь осталось в тени более модных гостиниц вроде "Нобля с розой". Эта догадка подтверждалась и готовностью, с какой гостинник встретил даже таких невзрачных путников.
- Приветствую, господа! Ужинать или на постой?
- И то и другое. Комнату до конца карнавала… а там видно будет.
- Безусловно! Но у нас… платят задаток.
Несомненно их вид все же внушал сомнения по части кредитоспособности.
- Не торгуйся, - тихо предупредила Селия. - Во время карнавала это не принято. Но если он задержит или испортит ужин, можешь его избить. Никто ничего не скажет. Обычай такой…
Оливер заплатил. Хозяин просиял:
- Что господа желают на ужин? Сегодня прекрасный выбор - жаркое по-карнионски, телячьи ребрышки с лимоном, утка, фаршированная оливками, рагу из индейки. Вина - фораннанское золотое, красное реутское, привозные - рейнское и кипрское, а также осенний эрдский эль, если господа с Севера…
Оливер махнул рукой, останавливая перечисления. Здесь он мог с честью доказать, что в Карнионе бывал и что к чему понимает. Это были все традиционные южные блюда, без увлечений новомодными роскошествами в духе знаменитого "императорского жаркого" или попыток воспроизвести римские излишества, такие, как пироги с живыми птицами внутри, - все это наверняка подавалось в "Нобле с розой", - но и без уклона в простонародность, скажем, кровяных колбас или рубцов, доступных в любой харчевне.
- Жаркое и утку. И кувшин реутского. Да прикажи позаботиться о наших лошадях.
- Конечно, о чем речь… И… - хозяин с некоторой задумчивостью оглядел новых постояльцев. - Может, господам угодно помыться с дороги? Я прикажу, чтобы бочку занесли в комнату.
- Это уж безусловно, - проворчала Селия. Оливер не видел под маской ее лица, но мог бы поклясться, что она усмехается. - Мы прибыли в цивилизованные края, друг мой…
- Он даже не спросил наших имен, - сказал Оливер, когда они поднимались по лестнице.
- И не спросит. Это ведь карнавал… Так они стали постояльцами "Хрустальной башни". И после сытного и вкусного ужина - карнионская кухня была хороша, хотя, на взгляд северян, излишне отдавала перцем, чесноком и лавровым листом, - вволю отпарившись в горячей воде, лежа в чистой постели - извечная карнионская страсть к комфорту! - трудно было поверить, что совсем недавно они не знали ничего, кроме бесприютных странствий, хмурого неба над головой и ночевок на холодной земле. Но так было. И скоро снова будет. Не нужно обманывать себя мечтой о покое и уюте. А обмануться так хотелось! Оливер вынужден был признать, что с самого отрочества, пока он жил у тетки под крылышком, он не знал таких удобств. А ведь удобства были весьма скромными - свежее белье, стены без щелей, стол и стулья, не страдающие хромотой. Но он отвык от всего этого за скудностью и безобразием университетского квартала в Тримейне, а затем в скитаниях по постоялым дворам. И он сам был в том виноват. Если у него вдруг случайно заводились деньги, он предпочитал тратить их на книги, а не на жилье.
- Завтра или послезавтра, - сказал он, отгоняя эти мысли, - мы пойдем в порт, разузнаем насчет корабля… может, зимние шторма кончились.
- Ты так легко принял решение об отъезде. А как же твои родные в Старом Реуте?
- Мои родители давно умерли.
- Ты никогда не говорил.
- Ты не спрашивала.
- Прости. - Она повернулась к нему. В комнате было темно, но Оливеру показалось, что ее лицо помрачнело. Только глаза были светлы, как всегда. - Я была слишком сосредоточена на себе. Больше этого не будет.
Он обнял ее, что уже стало привычкой, пристроил ее голову себе на плечо.
- В Старом Реуте… давно я там не был… да, есть у меня там родственники, но они привыкли, что я всегда в отбытии… но… знаешь, я прежде не думал о том, что вернусь, а сейчас, если бы это было возможно, я хотел бы вернуться туда… вместе с тобой… У меня есть в городе дом. Небольшой, но есть. Никогда не хотел там жить. Скучно казалось. А теперь… если бы мы могли там поселиться… Впрочем, что говорить о том, что не может быть…
Она ничего не ответила, только крепче прижалась к нему.
Около полуночи их разбудил такой шум и грохот, будто в город ворвалась императорская конница и все крушит на своем пути. Звон, треск, вопли сливались с набатом на башнях.
Инстинктивно рванувшись за оружием, Оливер замер, прислушиваясь. Шум, несмотря на все безобразие, отличался от сопутствующего сражениям. Люди, бежавшие по улицам, колотили в сковороды и кастрюли, миски и противни, кукарекали, вопили, словно коты, которых дерут за хвост, - правда, не исключено, что настоящих котов к этому хору тоже присоединили. Среди общего дрязга и звона можно было различить отдельные дружные выкрики: "Пошла прочь, старуха! Убирайся вон!"
- А, старуху гонят. - Селия приподнялась в постели, пояснила: - Зиму выгоняют из города в январские календы…
- Ты еще скажи: "Обычай такой". В этом городе когда-нибудь спят?
- Ну, наверное, к рассвету угомонятся. Должны же они когда-то отдыхать.
Они рассмеялись. Потом Оливер спросил:
- А мы с тобой? Спать же все равно невозможно…
- Что ж, значит, мы тоже успокоимся на рассвете…
В первый день в порт они решили не ходить, сделав короткую передышку. Почти до полудня - как и большинство горожан во время карнавала - провалялись в постели, а после, наскоро перекусив, отправились в город.
Начало рождественских праздников, совпадавшее с древним днем Полузимья, необычайно яркое и пышное, несколько приглушавшееся последующими днями поминовения мученика Стефана и невинноубиенных младенцев - когда веселье было объявлено кощунством, и если не было сведено на нет усилиями Святых Трибуналов, то по крайней мере вводившееся в рамки, - в канун январских календ буйно вспыхивало вновь, как огонь костров на пустоши, и не должно было более утихать до самого Богоявления. Так, впрочем, было везде, не только в Карнионе, хотя здесь праздники имели свои особенности. Нигде в империи люди не предавались ряжению с такой страстью. И ни в одном городе, отметил Оливер, он не видел столько звериных масок. Чаще всего это были оленьи маски, нередко в сочетании с оленьими же рогами и шкурами, но также волчьи, лисьи, бычьи, кабаньи. Последние две личины чаще всего принимали на себя мужчины. Хотя - кто здесь мужчина и кто женщина? Люди не только с упоением рядились в одежды противоположного пола - мужчины зачастую цепляли себе накладные груди, женщины привязывали бороды. Празднество дикарей? Вот уж чего о здешних жителях не скажешь… И к тому же вздымавшийся ветер порой, отбрасывая лохматые шкуры, открывал добротный и даже изысканный наряд - башмаки из тонкой кожи, блеск чеканного серебра на поясах и пряжках…
Ветер дул сильный и пронзительный - это было единственное, что портило яркий погожий день. Солнце сияло до рези в глазах.
В пестрой толпе Оливер и Селия смотрелись довольно серо и блекло, несмотря на то, что он оделся в чистое (от самого Кархиддина берег), а она - в новое (именно серое). Конечно, не они одни были такими, на карнавале не возбранялось веселиться никому, вне зависимости от достатка, и одевался каждый как мог, лишь бы лицо было скрыто под личиной, а это правило они соблюдали. Оружие на карнавале также допускалось, правда, у многих ряженых оно было шутовским, но у Селии с Оливером - настоящее. Она снова взяла с собой оба меча, спрятав их за спиной, лишь плащ накинула сверху - и не видать совсем, а торчащие рукояти можно было принять за какие-то замысловатые карнавальные украшения. Эти предосторожности - и оружие, и стремление его спрятать, - не смущали Оливера. Передышка передышкой, а угрозу, висящую над ними, никто не отменял.
Они миновали переулок, обогнули церковь Святой Екатерины, которой Оливер в иное время, возможно, поставил бы свечку, ибо эта святая, помимо всего прочего, покровительствовала историкам, и присоединились к небольшой процессии. Во главе ее два буффона, приплясывая, вели под уздцы смирную пегую лошадь, а на ее спине балансировала девушка в зеленом платье и маске куницы. Она жонглировала кинжалами и посеребренными шарами. Следующие за ней барабанщики вовсю отбивали ритм. Однако этот стук был всего-навсего ручейком, вливавшимся в море звуков, когда они вышли на площадь Айге. Здесь снова возобновились пляски под звуки виол и флейт, рот и тамбуринов, рожков и волынок. Помимо непременных хороводов, танцы были весьма разнообразные, в том числе крепко нелюбимый Церковью моррис. Но излюбленного на Севере, и даже в Тримейне, танца с мечами Оливер не увидел здесь…
Конечно, пляски составляли не единственное развлечение народа, как не единственной на площади была жонглерская труппа, вслед за которой они пришли. Гимнасты и фокусники, глотатели огня и поводыри обезьян показывали на дощатых подмостках свое искусство, силачи зазывали желающих потягаться с ними в борьбе.
Иное представление увидели они на другой площади, Соборной, куда вынесла их праздношатающаяся толпа. Между башнями собора Богоматери были натянуты канаты, и вот там-то и шла истинно чудесная пляска - "между небом и землей, с облаками под пятой, факелы в руках мелькают, а в награду - золотой…" Так, по крайней мере, воспевали канатоходцев карнавальные куплеты.
В галереях были выстроены клетки, в которых можно было увидеть зверей диких и опасных, прирученных искусством человека, - медведей и волков, а также заморского пардуса, пантеру и льва. Лев, правда, был старый, облезлый и очень хотел спать, но другие звери были хороши. Церковь беспрестанно боролась с тем, чтобы хищников выставляли на посмотрение в Рождество, ибо волк, медведь, лев, как известно, - образы диавола, а что в Восточной империи об это время устраивают на ипподромах шествия и травлю диких зверей, так то деяния, достойные схизматиков-православных, за что Провидение беспрестанно и насылает на них богомерзких турок… Находились у подобных зрелищ и красноречивые защитники среди клира, как раз напиравшие на то, что если названные звери - образы врага человеческого, то заточение их в клетку символизирует посрамление нечистого, и таковое развлечение служит назиданию… Но здесь, на площади, вряд ли кто думал о назидании. Селия не хотела задерживаться возле зверей, и они вернулись к канатным плясунам.
- Как они только держатся при таком ветре? - заслоняя, глаза ладонью, спросил Оливер.
- Да… Это похоже на Город Ветров.
- Какой город?
- Есть карнионское предание о городе, в который очень легко войти, но невозможно выйти. В нем всегда дуют ветры и поднимаются смерчи, что мешает отыскать выход.
- Как в лабиринте.
- Нет, - задумчиво произнесла она. - В том-то вся и штука, что в Городе Ветров никакого лабиринта нет. Только ветер…
- Ну… - ему не хотелось продолжать эту тему, - вон там, за фонтаном, народ собирается. Пойдем, посмотрим?
Зрелище там и в самом деле творилось презабавное - турнир обезьян верхом на козах. Одежда и вооружение у обезьян в точности копировали рыцарские, на них были жестяные латы и шлемы с петушиными перьями, на щитах были намалеваны гербы и пышные девизы. Козлы были покрыты яркими полосатыми попонами, украшенными блестками, к высоким седлам прикреплены флажки. Жонглер затрубил, сидящие на насесте мартышки в длинных платьях из обрезков бархата и атласа и колпаках-энненах с вуалями замахали шарфами своим кавалерам, и ристующие поскакали навстречу друг другу, как подобает истинным рыцарям, сначала преломили копья, а потом взялись за мечи, с грохотом колотя ими о щиты и получая от этого видимое удовольствие. За турниром последовало венчание "царицы красоты и вежества", верещавшей и вертевшейся. Народ покатывался со смеху. Взобравшись на край фонтана, Селия и Оливер досмотрели представление до конца, затем двинулись дальше.
Так они проблуждали до вечера, когда вернулись в гостиницу и снова заказали хороший ужин - а здесь любили постояльцев, которые платили наличными, и совершенно не важно, откуда у этих постояльцев деньги… В конце концов, подобные материи не волнуют никого. Не только в Карнионе и не только во время карнавала.
Город тяжело утихомиривался на ночь, шумел за окном, как прибой. Скоро, возможно, они будут слышать прибой настоящий. Но карнавал все еще длится, и завтра маска снова закроет лицо.
В масках, однако, не только веселятся. В масках в первую очередь прячутся, и не только от повседневной скуки и семейных неурядиц, как поступают добропорядочные горожане, почитающие закон и покорные властям. Но тем, кто закон преступил, пощады не будет, и чем быстрее они озаботятся, как переправиться за море, тем лучше. То есть неизвестно, лучше ли за морем жить, - скорее всего, нет, и даже напротив, - но вряд ли кто там станет разыскивать тримейнскую еретичку.
Новый день ничем не отличался от предыдущего - такой же солнечный, такой же ветреный, столь же наполненный шумом и красками.
Покуда Селия с Оливером шагали по направлению к порту, навстречу им стали попадаться разочарованные галдящие компании. Прислушавшись, путники узнали причину недовольства. Оказывается, вчерашняя труппа канатоходцев объявила, что представление будет продолжено в гавани. На сей раз канаты будут натянуты не меж соборными башнями, а между мачтами кораблей. В Фораннане подобные зрелища любили - высота здесь для гимнаста, может, и не слишком велика, но из-за неустойчивости опоры требует несравнимо больше мастерства. Однако представление было отменено из-за "Божьего наказания", и зеваки ругаясь, на чем свет стоит, расходились - кто к городским воротам, смотреть медвежью травлю, а кто - к гостинице "У Святого Камня", во дворе которой должны были представлять фарсеры.
Известие мало вдохновляло. "Божьим наказанием" в портовых городах именовали норд-ост, заливавший не меньше чем на неделю. Ни один капитан если он, конечно, не решил свести счеты с жизнью в это время в море не выходил.
- Вот тебе и шутки про Город Ветров, - бормотал Оливер. - Впрочем, неделя - это еще не смертельно…
Возвращаться с полдороги не хотелось, и они шли дальше. Увы, худшие ожидания подтвердись. Хотя посмотреть на Фораннанский порт в coлнечную погоду было даже приятно, штормило даже на непросвещенный взгляд, и ясно было, что ни сегодня, ни завтра, ни, возможно, через неделю рассчитывать на отплытие не придется. Осталось уповать, что в любом случае навигация здесь открывается раньше, чем на Севере.
Они решили потолкаться еще в порту, посмотреть, порасспрашивать. Оливер, которому приелось путешествовать морем, называл Селии разные типы судов, совершенно забыв, что она тоже была в портовом городе. Хотя девочкам, а тем более, девушкам болтаться в порту нежелательно, и, пожалуй, услышанное было ей внове. Здесь были грузовые нефы и малые купеческие когги - последних правда, немного, их чаще можно было видеть на Севере, в южных же портах когги вытесняли корабли новой постройки: с иной обшивкой - не чешуйчатой, а вгладь, с более стройными очертаниями и высокими бортами, имевшие, в отличие от одномачтовых коггов, три мачты, оснащенные четырьмя парусами - прямым четырехугольным и тремя латинскими на косых реях. Это позволяло кораблям ходить круто к ветру. Правда, сейчас паруса были убраны - все из-за того же ветра, а военные галеры по той же причине и вовсе уведены в сухой док. Были в гавани еще три мощных корабля, весьма напоминавшие боевые, однако имперских флагов они не несли. У всех трех были одинаковые белые вымпелы с изображением пяти красных якорей, и Оливер вынужден был признаться, что не знает, кому этот герб принадлежит.
С расспросами им упорно не везло. Большинство людей, обретавшихся нынче в порту, были не моряками, а такими же, как они сами, любопытствующими, а те, кто вроде бы что-то знал, были не расположены к откровенности всухую. Селия с Оливером, в свою очередь, не желали излишней настойчивостью привлекать к себе внимание, вследствие чего познавательная экскурсия плодов не принесла.
Размышляя, стоит ли выжидать окончания штормов или двигаться верхом дальше по побережью на юго-восток, они шли обратно в гостиницу. Огорчаться, что они понапрасну потеряли полдня, не годится, думал Оливер. Дурные вести - тоже вести.
Это глубокомысленное умозаключение прервал пронзительный, словно из пищевода идущий вопль:
- Древний карнионский обычай!
Оливер поднял голову, оказалось, они уже на площади Айге. Там, где вчера они видели силачей, на дощатых подмостках, перед балаганом с расписным занавесом, где были намалеваны башни, олени и быки, голосил тощий - в чем душа держится? - зазывала.
- …Забытый повсеместно! Только здесь, вы можете увидеть, как сражались наши предки!
Бравый молодец - одна штанина красная, другая полосатая, кожаная безрукавка на голое тело, маска с блестками, жесткие черные волосы, подозрительно напоминавшие конские, - вскинул два меча, ловя уходящее солнце.
- Каждый, в ком струится кровь истых жителей Древней земли, может сразиться с Эохайдом Могучим! Любой может стать победителем, и любой может поставить на победителя - и выиграть! Мы представим вам редкостное зрелище, и вы можете участвовать в нем! Кто хочет сражаться - тоже ставит! Смелее! Кто не рискует - тот не выигрывает Неужели потомки победителей Темного Воинства перевелись в Фораннане? Или Эохайду придется биться с собственной тенью?
- Ставки принимаешь?