Поднимаются воины по обеим сторонам, и люди встают на крыше Десятинной церкви на стенах и слушают, как поет Митуса, ибо певцов всегда слушают и редко слышат.
- Кончились добрые времена… И брат брату молвил: "То мое, а и то мое же!" И в княжьих крамолах век человечий сократился. Только вороны грают, трупы, между собой деля. Тут кровавого вина не доста. Тут пир покончили храбрые русичи… И сватов напоили… а и сами полегли… за землю русскую… Свистнула стрела.
Упала на крыше Десятинной церкви девушка, и лилия выпала у нее из волос.
И в ответ свистнула стрела! И ударила в открытый лоб татарина!
Пал татарин со стены, и только закружилось в воздухе перо голубое цапли.
И тотчас стрелы омрачили воздух. И поднял лилию Митуса, и засмеялся, и слезы потекли у него по лицу.
И начался бои. Но и он не заглушил хохота Митусы…
САМОЕ ЗАНЯТОЕ
Первым зданием города было придорожное кафе - стеклянный ящик, занавешенный изнутри белыми шторами. На двери болталась табличка
"ЗАКРЫТО"
Приезжий остановился. Возникло и пропало тиканье часов. Приезжий разжал кулак и посмотрел на спичечную коробку.
- Ящерица… - сказал он. - Это я, здравствуй, ящерица… Я накормлю тебя, маленький крокодил… А теперь смотри не высовывайся из коробки. А то придут пионеры, и ты умрешь. Они положат тебя в банку с формалином и сделают из тебя наглядное пособие… Потому что наука требует жертв, искусство требует жертв, любовь требует жертв, и черт его только не знает, что не требует жертв… Все требуют жертв, и никто не догадывается, что живые помогают прогрессу больше, чем покойники… А теперь я посплю, ящерица.
Он выбрал местечко на зеленой траве, неподалеку от дверей кафе, подстелил плащ и улегся удобно и привычно.
- Я очень долго шел, а теперь я посплю, - сказал он. - Сплю.
По потом он приподнялся на локте.
- Батальоны все спят, - сказал он спокойно.
Сено хрупают кони.
И труба заржавела
На старой цепи.
Эта тощая ночь
В случайной попоне
Позабыла про топот
В татарской степи.
- Сплю… - сказал он. - Сплю… - и снова приподнялся. - Сон, а сон.
- Да… - ответил сон.
- Приснись мне, - сказал приезжий.
- Ладно, - сказал сон.
- Что-нибудь не очень глупое.
- Ладно, спи.
- Много лет назад я был в одном городке, ну ты знаешь такие города - в торговых рядах продают стиральные машины, сборники фантастики и шифер по справкам горисполкома. В сквере - памятники партизанам последней войны и войны с Наполеоном, а у церкви - пьяные велосипедисты. Утром и вечером мне хотелось поселиться там навсегда, а днем и ночью бежать куда глаза глядят…
- Хватит болтать, - сказал сон.
- Вот говорят, что любовь и голод правят миром, - сказал приезжий. - Интересно бы знать - куда это они правят! Городок-то ведь ждет… Там гуси отскакивают от мотоциклов, там воскресенье не начинается без водки, там в магазине я купил книжку "100 затей для умелых рук" и в речке поймал пескаря. Я не заметил в городке ни любви, ни голода, но я заметил тоску по необыденному. Как ты думаешь - может она править миром?
- Не мешай мне работать! - сказал сон. - Я не могу работать в таких условиях! Сейчас все Другое.
- А что? - спросил приезжий. - Ты мне уже снишься?
- Да. Снюсь! - сказал сон.
- Вся моя беда, - сказал приезжий, - что, в сущности, я никогда не был уверен в том, где я нахожусь. То ли мне здесь снится, что я там, то ли мне там снится, что я здесь. Вот, например, дворник… надеюсь, он мне не станет пылить в нос.
"Вжик, вжик…" - сказала метла дворника, но пыли не было. Так разве что немножко, самую малость.
- В этом городе есть пивные? - спросил приезжий у дворника, когда тот приблизился.
- В этом городе нет пивных, - сказал дворник. - Вы нездешний?
- Я приехал издалека, - сказал приезжий.
- Амнистированный? Или турист? - спросил дворник.
- Вы оригинально мыслите, - сказал приезжий.
- Эх, разве это сейчас ценят, - сказал дворник. - Работаю дворником, а мог бы быть фтизиатором.
- Что такое фтизиатор?
- Откуда я знаю? - сказал дворник.
- Вы, я вижу, тоже нездешний.
- Мы все нездешние, - сказал дворник.
- Слушай, дворник, - сказал приезжий. - По-моему, сегодня должно что-то случиться. Как по-твоему?
- Черт вас знает, - сказал дворник. - Так и шастаете тут, так и шастаете.
- Не твое дело, - сказал приезжий. - Я люблю видеть сны какие мне хочется.
- Это приятно? - спросил дворник.
- Не всегда, - ответил приезжий. - Но всегда чревато. - Чем?
- Событиями, - сказал приезжий. - Тебе не кажется, что сегодня должно что-то случиться?… Уже случилось…
Он так сказал потому, что из-за угла кафе вышли две женщины. Одна средних лет. Другая помоложе.
- Это тебе снится, чудак, - сказал дворник.
- Нет. Это уже не сон, - сказал приезжий.
- Принесите мне чего-нибудь горячего, - попросила та, что постарше.
- Валентина Николаевна, - сказала молодая. - Здесь кто-то спит.
- Ничего. Поспит и проснется, - та, что постарше, наклонилась к спящему. - Ох!.. - сказала она, выпрямившись.
- Валентина Николаевна, что с вами? Женщина тихонько засмеялась, потом вытерла слезы и наклонилась снова.
- Спишь, - сказала она. - Ты все-таки пришел, бродяжка… Дай я хоть погляжу на тебя… Похож.
- На кого похож? - спросила молодая.
- Изменился… На себя похож…
- Валентина Николаевна, а кто это?
- Это? Страшный человек.
- Господи…
- Самый большой лентяи на свете. Чемпион лентяев. Старая школа.
- Вы его знаете?
- Немножко. Это мой муж, - сказала она. - Бывший, бывший… Я его не видела полжизни… Она тряхнула спящего за плечо.
- Проснись. Приезжий открыл глаза.
- Ты знаешь, пока я спал, мне пришла в голову одна идея, - сказал он. - Я понял, почему я не люблю ходить в театр… Покупаешь билет, и тебе показывают живых людей, как в трамвае. Но в трамвае это стоит четыре копейки. Конечно, если без багажа. С багажом дороже… Ну ладно, я еще посплю. У меня там был ряд интересных встреч. Я не досмотрел, чем все это кончится.
Он опять закрыл глаза.
Но женщина схватила его за плечи и стала трясти.
- Э-э, нет, не выйдет, - приговаривала она. - Ты у меня сейчас проснешься как миленький. Ну… вставай.
Тогда приезжий поднялся.
- Может, поздороваешься наконец? - спросила женщина.
- Здравствуй, Валя, - сказал приезжий. - Я слышал, ты стала известной актрисой. Или мне это приснилось? И ты все еще играешь официанток?
- Валентину Николаевну знает весь свет, - с вызовом сказала молодая.
- По-моему, вы официантка, - сказал он ей. - В этом кафе.
- Откуда вы знаете?
- Знаю, - сказал приезжий. - У вас в кафе мухи есть?
- Начинается, - сказала актриса.
- Да вы что, гражданин, - сказала официантка. - Спятили? Наше кафе лучшее в районе… Какие мухи?
- В тех кафе, где бываю я, крошка, все официантки выносливые, - сказал приезжий. - И вежливые. Все. До единой.
- Я вас не оскорбляла…
- И умные, - добавил приезжий. - Там заказ клиента угадывают по глазам…
- Не люблю таких, - сказала официантка. - Все переиначиваете.
Приезжий стукнул кулаком себя по ладони.
- Могу я достать в этом кафе пару хороших мух?! - спросил громко. - Или нет? Я вас спрашиваю! У меня ящерица не кормлена!
- Слушай, не пугай человека… Какая ящерица? - спросила актриса.
- Я ее отнял у юных натуралистов, - сказал приезжий и, приоткрыв коробку, показал маленькую скучную ящерицу.
- Ой, зелененькая… - сказала официантка.
- Вы хорошая девушка, - сказал он.
- У нас этих ящерок сколько хочешь, - сказала она.
- Вы плохая девушка, - сказал он.
- Прошу вас, идите… Нам нужно поговорить, - сказала Валентина Николаевна.
Официантка сказала - хорошо, потом кивнула на него, покрутила пальцем у виска, понимающе подмигнула Валентине Николаевне, поднялась по ступенькам кафе, отворила своим ключом дверь и ушла внутрь.
- Ну, рассказывай, - устало произнесла актриса.
- Я перед сном глядел на ящерицу, и мне приснился крокодил в виде дворника.
- Я хочу знать, как ты живешь, где ты живешь, кем ты работаешь?
- Я живу хорошо, - ответил он со смирением. - Я живу везде. Я работаю поводырем крокодила.
- Жаль, - сказала она. - Я думала, мы с тобой поговорим как люди.
- Валя, мы и говорим как люди, - мягко возразил он. - Только в слово "люди" мы вкладываем разный смысл. Как всякий неталантливый человек, ты любишь сложности.
- Я тебя не понимаю.
- Ты меня никогда не понимала.
- Не обольщайся, - сказала она. - Я тебя всегда понимала. Поэтому мы не вместе. И насчет неталантливости ты врешь. Болтун несчастный. Значит, так и проиграл в игрушки всю жизнь?… Все так же спишь, все так же бездельничаешь, все так же рассказываешь байки и затеваешь споры с кем попало… Это ты любишь сложности. Я живу понятно и просто. А ты закрученный, как штопор.
- Нет, Валя, я не люблю сложностей. Это они меня любят. Что может быть проще желания поспать? А мне все время мешают, будят. Вот и ты всегда будила меня невпопад.
- Работать надо, голубчик, работать! - сказала она. - Все люди работают и создают ценности!
- Это не одно и то же. Валя, - сказал он. - Работать и создавать ценности. Ладно. Не хочется спорить.
- Лекции читаешь… - Голос у нее стал злым. - Интересно бы знать, какие ТЫ ценности создаешь, соня несчастный!
- Сейчас покажу, - сказал он и оглянулся на подходившую официантку.
- Я мух принесла, - сказала официантка.
- Понятно? - спросил он у актрисы.
- Ладно. Я пойду, - сказала она. - Не думала, что мы с тобой так встретимся. Мне казалось, что я тебя еще немножко люблю… Иллюзии, иллюзии… Дуры мы, бабы.
- Прости меня. Валя, если можешь.
- Бог подаст. Чужой человек, - сказала она.
- Ничего ты не поняла, - сказал приезжий. - Вот смотри…
И он обернулся к официантке.
- Слушайте, у вас же таких ящерок полно, - сказал он, - а вы этой мух принесли. Она усмехнулась.
- Эта вроде уже знакомая, - сказала она.
- Поняла? - спросил он у женщины средних лет и, видимо, средних способностей, он всегда знал это, но был уверен, что это поправимо.
Актриса смотрела на него с яростью.
- А теперь ступай, - сказал он. - Я не досмотрел сон. Ты меня разбудила, когда начиналось самое занятное.
Они обе ушли.
РАНЬШЕ ОН БЫЛ СПОКОЙНЫЙ
Вечер. Сад. Половодье цветов и листьев. На каменной скамье две женщины. Пожилая нанизывает бусы. Молодая поет:
В сновиденьях моих
Мы друг к другу прильнули,
Мы с тобою вдвоем,
Мы с тобою вдвоем.
Если серьги в ушах
У меня шевельнулись,
Это ты шевельнулся
В сердце моем.
Молодая положила лютню на колени.
Платье белое на ней из прозрачного шелка, вышито маленькими букетиками мирта и желтых цветов. На голове гирлянда из шиповника и веток чемерицы.
Она сорвала пучок мяты и, растирая ее между пальцами, надушила горячий воздух вокруг.
- Ох, не люблю я эту песню, - сказала старая. - Все поешь, все поешь. А ведь уже который год замужем. Пора остепениться.
- Подожди, Анита… - сказала молодая и быстро встала. Беглыми движениями она поправила волосы, опять села. - Кажется, приехали.
- Глаза бы не глядели… Ты же вся горишь…
- Иди, Анита… Иди… Я счастлива… - сказала она, глядя на идущих по дорожке.
Впереди высокий. Длинная борода, длинные волосы.
- Здравствуйте, синьора Джиоконда, - сказал он.
- Здравствуйте, синьор Леонардо, - ответила она тихо.
- Можешь сегодня не переодеваться, - сказал невысокий полный человек (ее муж). - Синьор Леонардо писать не будет. Он уезжает.
- Вы уезжаете?
Она поглядела на него недоверчивым взглядом крестьянской девушки, удивительным у такой взрослой и нарядной дамы.
- Уезжаю, Монна Лиза… Воине с пизанцами конца не видно. Мне синьория заказала военную картину…
Спутники Леонардо стояли молча.
- А как же мой портрет? - спросила она.
- Я вернусь, Монна Лиза… как всегда… Прощайте.
И Леонардо ушел со своими спутниками.
- Как всегда, - сказал муж, глядя ему вслед. - Вам не кажется, синьора, что ваш портрет несколько затянулся?…
Монна Лиза ничего не отвечает, и муж уходит, пожав плечами.
А Монна Лиза наклоняет голову и снимает слезинку со щеки.
Она снова берет лютню:
Встала я задула свою лампу,
А луна высокая светла.
Знаю, знаю, мне не надо плакать…
Вот опять слезинка потекла…
- Да, - говорит она, перестав плакать. - Вы попали в беду, синьора.
…Едут всадники по закатной равнине.
Спокойно ступают кони.
Впереди Леонардо в берете с пером по самые плечи.
Низкое солнце заходит за поле, пасутся свиньи. Далекие голубые холмы. Длинные тени пали на дорогу.
Это час тоски путешественников, час нежности в сердце того, кто сказал недавно "прости" милым друзьям.
Близкая ночь догоняет их, и они подстегнули коней.
Поднялась луна, огромная, желтая, и осветила дорогу с белыми призрачными фигурами. Это были волы. Белые волы тосканской породы.
Они бредут по скошенному полю, задевая рогами друг друга, и тянут бронзовые пушки с уродливыми колесами.
Вдали показался городской холм…
Зубчатые стены и воротные башни среди вытоптанных хлебных полей на берегу Арно, а за стенами города Пизы встает багровое зарево. Театр военных действий. Ну что же, спустимся в партер.
…Около деревни.
Женщина, нищенски одетая, роет лопатой землю. Возле наполовину вырытой ямы стоит бочонок. Двое детишек устало и давно плачут.
- Деточки мои… милые мои… - мать не оглядывается на них.
- Ма-а-ма… кушать хочу…
- Родненькие, кету кушать, не плачьте… Нету кушать…
- А в бочке?
- Воробышки мои… это не наше… Если мы сохраним бочонок от солдат, хозяин трактира нам заплатит.
Тихо подъезжает Леонардо со спутниками, молча смотрит, и его замечает мальчик.
- Мама… там дядя…
- Где? Где? - оборачивается женщина. - Не дам, проклятые, не дам! Мы умираем с голоду! А-а-а-а! Не дам!
- Что ты, голубушка, - говорит Мельци. - Мы не возьмем. Что ты?
- Не знаю, ничего не знаю! Мы не виноваты!
- Молчи… Ну… молчи! - говорит Зороастро. - Как нам доехать до Флорентийского лагеря?
- Вон дорога… Она приведет.
- Прощай, - говорит Зороастро, но мать обращается к Леонардо.
- Подайте милостыню, ради Христа. И Леонардо молча дает ей денег.
- Дай бог вам здоровья, синьор… Дай бог вам счастья… Синьор, у вас, может быть, найдется кусочек хлеба?… Ребеночек все плачет, и второй все просит есть… На деньги здесь ничего не купишь… Солдаты все позабирали…
Леонардо велит дать хлеба, и Зороастро достает хлеб из кожаной сумки. Женщина жадно хватает хлеб, дает детям. Извиняясь, смотрит на Леонардо и вдруг загораживает бочку.
- А-а-а-а! Не дам! - кричит она.
- Опомнись, женщина, - сурово говорит Зороастро. - Наш синьор не грабитель.
- А что он… грозно так смотрит?
- Грозно? - Зороастро оглядывается на Леонардо. - Он смотрит на тех, кто довел вас до нищеты.
- Что врешь… Здесь нет никого…
- Не мешай нам думать, женщина, - сурово говорит Зороастро.
И Леонардо печальный гонит коня вскачь, и ученики его вслед за ним.
…Огромная комната придорожного трактира. За окном вдали пылает прекрасный город Пиза. Трое рваных солдат пьют вино.
- Все с голоду скоро подохнем, - сказал один. - Шесть месяцев не платят жалованья. Кормись как знаешь… И мужичье проклятое не кормит.
- У них самих нечего жрать, - сказал второй.
- Стой, ребята! - сказал первый. - Люди из отряда Колеони подходят.
Вбегает воин, за ним другие.
- …А вы уже здесь! - закричал воин. - Прочь отсюда!
Схватились… Бьются…
- Стой! Погоди… - говорит первый солдат. - Передохнем.
Оба отряда останавливаются. Хмуро держась за мечи, тяжело и хрипло дышат.
- Уж мы б вас вздули, бергамцы паршивые, - сказал первый солдат, - вторые сутки вот без еды…
- Собаки! - закричал пришедший воин. - А мы, по-вашему?! Они голодные! А мы? Мы первые подошли к деревне!
Деревня наша!
- Ваша?… Возьмите, если ваша, - ответил солдат.
- Возьмем! - сказал воин.
- Возьмите!
- Вот отдохнем и возьмем.
- Ну, отдохнул, пожалуй, - сказал солдат и, подняв меч, бросился на воина.
Опять началась схватка, и все ушли сражаясь.
Стало совсем тихо в трактире. Зарево горящей Пизы освещало небо.
И тогда вышел хозяин и поднял поваленные скамьи.
- Плохие времена наступили… Джузеппе! - крикнул он. - Эй, Джузеппе! Испугался? Не бойся, дурачок… Они все ушли.
- Ушли? - ответил голос невидимого Джузеппе, и вылез парень.
- Все прибрать надо, - сказал хозяин, глядя в окно. - На то мы и хозяева трактира, чтобы наблюдать драки со всей округи… Вылез, Джузеппе? Вот и хорошо… А теперь обратно полезай… Опять солдаты идут…
- Ох, - сказал Джузеппе и скрылся.
- Э, погоди… солдаты - это мелочь, - сказал хозяин. - Тут поважнее господа едут… О господи, сам гонфалоньер Флоренции синьор Содерини жалует, и с ним кто же это, не разберу?… Джузеппе! Черт проклятый, ты вылезешь, наконец, из ямы?!
- Иду, иду, - сказал Джузеппе.
Вошли Леонардо и Содерини, человек невысокого роста, с большим носом, с большой челюстью.
- Спокойнее, маэстро, спокойнее, - сказал он, - мои солдаты вас проводят. Если нужно, попугают мародеров.
- О! Попугают! - откликнулся Леонардо. - Все кого-нибудь боятся… Мирные волы и те пушки тянут… Сладостная военная жизнь… Мало еды, зато много крови…
- Ну, ну, не расстраивайся… Ты бы лучше подумал, как нам выиграть эту войну… Такому великому инженеру, как ты, грешно уклоняться…
- Я уже подумал.
- Ты шутишь… Все вон отсюда… Оставьте нас вдвоем.
Все ушли.
- Ну говори, - жадно придвинулся Содерини.
- Надо так сделать, - сказал Леонардо, глядя в окно. - Надо заключить мир с пизанцами.
- Что? - изумился Содерини. - Ну хорошо… Продолжай.
- Надо заключить мир… Это первое… Нужно построить канал на реке Арно, который соединит город Пизу с Флоренцией… Это второе, - сказал Леонардо твердо.
Содерини пристально поглядел на Леонардо и отодвинулся, поджимая тонкие губы.
- Я исследовал реку… Это вещь возможная… Канал нужно строить совместно с пизанцами… После этого войны ваши прекратятся, потому что канал обогатит оба города… Я сделал подсчеты.