- Ты сумасшедший, - сказал Содерини, внимательно глядя на Леонардо, - вот почему ты бродишь здесь между двумя лагерями… Я все понять не мог… Ну, прощай, - и он ушел…
- Привет вам, мастер Леонардо, - сказал хозяин. - Давненько к нам не заглядывали.
- А ты все тот же, что и был, - сказал Леонардо. - Неграмотен, как францисканец, но весел.
- Я потому и весел, что неграмотен, синьор Леонардо.
- Не притворяйся, друг, что ты глупей, чем есть.
- Вы сильно постарели, синьор Леонардо… Зато много успели, я слышал.
- Деньгами нищ, зато богат разлуками. Ну, прощая, пойду и я…
И Леонардо вышел из трактира.
- Постарел… Постарел, - сказал хозяин, глядя ему вслед. - Раньше он был спокойный.
НЕ С КЕМ РАЗГОВАРИВАТЬ
А приезжий тем временем видел сон. Но так как наступило летнее веселое утро, и город пробудился, и никому дела не было до чудака, который заснул в тени возле придорожного окраинного кафе, то мозг его слышал звуки, шумы, пение, музыку города. И отключенная воля не мешала мозгу перерабатывать информацию по-своему и приводить ее в соответствие с опытом жизни этого приезжего, с его тайными хотениями, с его талантом. А что такое талант - не знает никто. Может быть, это способность иногда побывать в четвертом измерении и оттуда поглядеть на наши три.
И тогда приезжий видит, как на скамейку, под часами, садятся старик и девушка.
- Сон, а сон, - сказал приезжий. - Я кому говорю!.. Ты мне снишься?
- Да отвяжись ты, господи, - сказал сон. - Я же на работе!
- Надоело мне это тиканье, - сказал приезжий. - Сил нет.
Тогда старик щелкнул пальцами, и тиканье пропало. Остался только писк транзисторов.
- Люди не любят, когда им заметно, как течет время, - сказал старик.
- Какой-то вы странный, гражданин, - сказала ему девушка. - Я вас где-то видела.
- Вряд ли мы могли встречаться, - сказал старик. - Я чертовски стар. Фактически я ваш праотец.
- Какой-то вы странный, гражданин, - сказала девушка.
- Вы сидите под часами, - сказал ей старик. - Значит, вы пришли на свидание. Логично?
- Я пришла просто так. У нас общежитие еще закрыто. Я обыкновенная девушка.
- Еще одна сумасшедшая! - сказал приезжий. - Можно подумать, что бывают обыкновенные девушки… Послушайте, - сказал он старику. - А вы действительно тот самый?…
- Да, конечно. Я тот самый.
- Забавно, - сказал приезжий. - Итак, на бульваре сошлись трое - поэт того старомодного типа, который верит во вдохновение, девушка, считающая себя обыкновенной, и бог времени Хронос.
- Да. Я Хронос, - сказал старик. - Поэту не стоило бы удивляться. Я был всегда и всегда буду.
- Кстати, время относительно. Это доказал Эйнштейн.
- Э-э… - сказал старик. - Отдельному человеку это незаметно… Плохо, если поэт перепутал время.
- Не понимаю.
- Понимаешь, но боишься признать… Юность человечества прошла. Юный измеряет время биением сердца и не наблюдает часов. Тик-так - стучит его время, и он идет вслед за сердцем. Потом первый испуг - он видит день и видит ночь, и они не совпадают с биением сердца. Тогда он признается в поражении и придумывает часы… Что? - Не слушайте его, - сказала девушка.
- Не бойся, - сказал приезжий. - Он прав.
- Человек стал маленьким, - сказал старик, - и сердце перестало влиять на жизнь. Удар сердца ничего не меняет… Время ревет в микрофоны, и песня человека - это писк мыши.
- Ну-ну… не надо так, - сказал приезжий. - Ты уже стар. А то тебя хватит кондрашка, и получится банальный сюжет…
- Сюжет, - презрительно сказал Хронос. - Картинки из жизни, в которых можно найти что угодно, кроме истины… Чем дальше идет сюжет, тем дальше он от жизни. Я перепутываю твои сюжеты, - сказал Хронос и взмахнул рукой. Он кинул в воздух пачку исписанных листков. Белая метель. Крик девушки. Она хватает приезжего за руки, она пытается поймать листки. Но Хронос исчезает, и начинают все громче тикать часы: тик-так… Тик-так… Тик-так…
- Не смей! Не смей! - кричит девушка.
- Поздно, - говорит приезжий. - Хронос начал свою работу…
- Что же делать? Что делать? - в отчаянии говорит девушка.
- Смотреть…
- А ты не боишься, - спрашивает девушка, - что он прав?…
Тик- так… - стучат часы. Тик-так… - металлическое лязганье механизма. Что-то хрустит, хрипит, хрюкает и масляно чавкает - и все это тик-так… Тик-так… Девушка со страхом ждет ответа.
- Если поэзия - это истина, - говорит приезжий, - ее увидишь даже в обломках.
- А если нет?
- Значит, истина в твоих глазах, - говорит приезжий.
- Ты меня любишь? - спрашивает она.
- Как тебя зовут?
- Неважно. У меня некрасивое имя… Сначала скажи - любишь?
- Не знаю… - говорит приезжий. - Не знаю… И надевает черные очки.
- Ты меня любишь? - говорит девушка. - Скорей!
- Как тебя зовут?
- Зовут Муська… Сокращенно - Муська… Скорей!
- А полностью?
- Полностью меня зовут Муза, - говорит девушка.
- Что?!
Но тут он всхлипнул и проснулся.
…Солнце палило вовсю.
Жара стояла такая, что у всех прохожих выросли животы.
Столики из кафе вытащили на самый солнцепек, и там был только один-единственный посетитель. Озверевшие от жары официантки сидели в своих синих халатах под навесом, как синие куры, и занимались саботажем.
"Если сказать ему, - подумал приезжий о посетителе, - климат окончательно испортился, интересно, что он ответит?"
Он подошел к нему и сел за столик.
- Нет, нет… я не о климате… - сказал приезжий. - Вы меня не поняли.
- А разве я что-нибудь сказал? - ответил тот. Это был тот самый ученый, который сначала выслушивал, а потом диктовал в микрофон древние истории, и это подхватывали телетайпы - вот какое значение придавали каждому его слову. Он был знаменитый в своей области.
- А разве я что-нибудь сказал? - ответил он.
- Все равно, - сказал приезжий. - А пиво у них холодное?
- Этого никто не знает.
- Почему?
- А вы попробуйте подозвать официантку, - сказал знаменитый. - Я полчаса сижу.
- Сейчас попробую, - сказал приезжий и крикнул: - Девушка, получите с меня…
Он обернулся к знаменитому:
- Сейчас они будут кудахтать и выяснять, чей это столик. Потом, тряся животом, подойдет тридцатилетняя девушка с блокнотом как на пресс-конференции… - Тут к ним подошла официантка. - Четыре бутылки пива, две окрошки, два шашлыка. - Он отсчитал деньги. - Получите.
Официантка перелистывает блокнот, сонно глядит на приезжего, потом накаляется.
- Да вы что, гражданин?! - говорит она.
- Я жду ровно три минуты, - сказал приезжий и посмотрел на часы. - Через три минуты у вас начнутся ба-альшие неприятности. Окрошку принесете холодную, а шашлыки горячие… И перемените скатерть… Да, и еще позовите заведующего… И не забудьте захватить жалобную книгу.
- Да вы что, гражданин?! - громко сказала официантка.
- Осторожно, - сказал приезжий. - Если вы скажете, что я нахал, я вызову милицию, опечатаю кассу и позвоню в Верховный Совет… Пиво несите сразу… - и добавил громко: - И назначу глубокую ревизию… Хлеб белый и черный…
- В чем дело? Почему не обслуживаете клиента? - спросил метрдотель, поглядывая на приезжего.
- Я обслуживаю, обслуживаю, - сказала официантка и ушла.
- Она поглядела на нас расширенными глазами, - сказал приезжий. - А она нас не отравит?… Тогда я буду ей являться во сне… Нет, послушайте… когда все это кончится? Никто не хочет заниматься своим делом.
- Неужели надо отвечать? - сказал ученый. - Это кончится вместе со скучными профессиями. Когда людей в профессию не будет загонять необходимость.
- Дайте человеку вечный двигатель, и все наладится, - сказал приезжий.
- Дайте. Вот возьмите и дайте, - сказал ученый. - У меня его нет.
- А у меня есть, - сказал приезжий. Тут подошла официантка.
- Не вздумайте нас отравить, - сказал приезжий, - мы все предусмотрели. Я буду являться вам во сне.
Она со страшной скоростью открыла бутылки и ушла. Приезжий разлил пиво.
- Да не сумасшедший я, не сумасшедший, - сказал он.
- Вы читаете мысли? - спросил ученый.
- Нет.
- Ругаться я с вами не стану, - сказал ученый. - Пиво холодное, и потом все-таки вы мне заказали обед.
- Какое ваше мнение? - спросил приезжий. - Может один человек спасти человечество?
- Один?
- Один.
- Не может, - сказал ученый.
- А почему?
- Жарко потому что, - сказал ученый. - Вот если бы попрохладней - тогда пожалуй… А от чего спасать?
- От глупости.
- А может один человек спасти одного человека от глупости? Одного. А не все человечество.
- Нет. Один не может, - сказал приезжий. - Чтобы спасти одного от глупости, нужно все человечество.
- Ненужная трата энергии.
- Господи, - сказал приезжий. - Что вы все обижаетесь?
- Послушайте, - сказал ученый. - Такое впечатление, что вы жили в пустыне, где не с кем было слова перемолвить. Неужели вам не приходит в голову, что мне просто не хочется разговаривать? Я устал после работы.
- Да, не с кем разговаривать, - сказал приезжий. - О том, о чем хочется, - не с кем. Вот и болтаю с кем попало.
Ученый посмотрел на него внимательно и поднялся.
- Мне надо идти… Срочно, - сказал он. - Я бы хотел вас еще застать. Вы здесь посидите?
- Да… Может быть, - сказал приезжий.
ВОЗЬМИ С СОБОЙ ПОРТРЕТ
…Шум толпы возле картины в огромном зале.
Изображена "плохая война", как говорят итальянцы. Опять мчится конница по нивам… Опять артиллерийский дым смешивает с пылью хриплая пехота… Воздух полон стрел… А под ногами конницы в пыли - скрежет, человеческий визг и лязг ножей, которые вспарывают доспехи, как устриц…
"Битву при Ангиари" - картон во всю стену выставил Леонардо да Винчи в зале Совета во Флоренции. Толпятся возмущенные и восхищенные.
Гонфалоньер Флоренции Содерини стоит, положив руку на бедро, и с гневом смотрит на эту чудовищную картину. Но не смотрит на нее Леонардо, и, не замечая ничего, заглядывает в лицо Содерини, и страстно говорит ему о своем проекте канала, и разворачивает чертежи.
- Тут указано расстояние между главными городами, которые пересечет канал, - говорит Леонардо. - А здесь стоимость земляных работ. А вот здесь искусная ирригационная система. Она заставит воду орошать поля. Прато, Пистойя, Пиза и Флоренция выиграют ежегодно по двести тысяч золотых дукатов! Кто захочет - может получить сокровище за акр земли…
- Нет, - говорит Содерини, почти не разжимая рта, и идет к двери.
Наступает тишина, и в этой тишине слышен только стук шагов уходящего Содерини.
И в этой тишине слышно, как на улице детский голос произносит:
- Мама!
Содерини идет не останавливаясь, и в толпе купеческой сволочи раздается хихиканье. Это хихикнул Джиокондо.
Но Леонардо, бледный, идет за Содерини и слышит, как детский голос просит есть, и видит, как нищая мать зарывает в землю чужую еду…
- Стой! - говорит Леонардо, и Содерини останавливается.
Тогда Леонардо без сил, без слов показывает ему большой рисунок канала. Потом начинает швырять на пол перед ним бесценные рисунки свои, но Содерини даже не смотрит.
- Нет, - говорит Содерини. - Не позволю. Я устал от тебя, Леонардо… От твоих выдумок. Твои безумные фантазии только сеют волнения среди черни…
- Синьор мой, людям нужно есть… - говорит Леонардо, задыхаясь. - Еды должно быть столько, чтобы о ней не думать… Чтобы на всех хватило, нужны каналы, машины и знания. И тогда беда не будет кружить над городом.
- Просто ушам своим не верю… Ведь ты уже не молод, - сказал Содерини удивленно. - Старый человек, а тешишься ребяческими мечтами… Господи, еще один маньяк, желающий улучшить мир… Как все это старо! Просто ты боишься крови, Леонардо!.. В нашей жизни нужно быть героем, - сказал Содерини.
И тогда Леонардо пришел в себя. И рот у него стал такой, каким он его нарисует в Виндзорском портрете, - сжатый и презрительный.
- Скоро не останется людей в Италии, - сказал он. - Останутся одни герои… Правда, от этого погибнет Италия, но стоит ли говорить о таких пустяках… Героям всюду тесно, они все время сражаются, дьявол их забери… Один другого рубит пополам и этим делает двоих. Они размножаются делением, как поганки… Это я изобразил в своей картине.
- Молчи! - топнул ногой Содерини. - Вместо того чтобы поднять дух людей, ты нас смутил кровавым видением…
- Что такое ваша битва с пизанцами? - сказал Леонардо. - Два соседа, живущие через реку, насмерть дерутся на мосту…
- Ты стал бесполезен, Леонардо, - сказал Содерини. - Кто ты и что ты? Подумай, ученики твои бездарны… Картин твоих ничтожно мало, да и те на глазах ветшают… Машин твоих не видел почти никто - так, слухи одни… Ты даром прожил жизнь, Леонардо… Ведь ты старик, стыдись, ты бесполезен, - сказал Содерини с презрением.
И Леонардо ответил:
- Пара коней влечет телегу жизни… И каждый тянет в свою сторону… Телега делает зигзаги в поле… Я все старался направить бег коней прямо по дороге.
И Леонардо вышел.
…Лошади тихо скачут по мягкой траве в запахе мяты и укропа, который тянется со сжатых полей.
Садится солнце.
Кричат ласточки.
И колокола возвещают своим звоном прощание с Леонардо.
…Вот Леонардо сидит в саду Джиоконды, и перед ним портрет, лучше которого не бывает.
Джиоконда смотрит на Леонардо не отрываясь, и не отрываясь смотрят на него нянька Анита, ученики - Зороастро и Мельци.
- Проклятая война, - говорит Леонардо. - Она съедала все мои усилия. Все мои лучшие деянья… Правители и князья дерутся, как пауки в банке. Наемные войска бесчинствуют по стране… Надвигаются орды испанцев, и бороться с ними некому. Я уезжаю искать правителя, который бы объединил страну. Сегодня едем…
И тогда поднялась Джиоконда и сказала быстро и звонко:
- Не уезжайте. - И замолчала, и все оглянулись на нее, и тогда она заговорила, и пятна выступили у нее на щеках.
- Нет, этого не может быть… Как же это так вдруг? А мой портрет? Вы же его не окончили, Леонардо… Это преступление перед искусством.
- Искусство! - сказал Леонардо. - Искусство в том, чтобы приносить пользу! И так я поступал всю жизнь как умел. Скорей… Скорей… - сказал он, собираясь.
- Не уезжай, любимый… - тихо и отчаянно сказала Джиоконда.
И стало совсем тихо, и вес перестали шевелиться, и Леонардо повернул к ней бледное лицо:
- Что вы… сейчас сказали… Монна Лиза?… - Любимый мой… - сказала Джиоконда ясным голосом. - Как сладко говорить "любимый"…
- Что ты говоришь, безумная! - крикнула ей нянька Анита. - При людях!
- Ну вот, теперь ты знаешь, - торжествующе сказала Джиоконда. - Пусть! Все равно… Я столько времени молчала… Да, я люблю тебя… ты мои! Ты никуда теперь не уедешь!..
- Что она говорит?! Что говорит… Опомнись… ты замужем, - в страхе сказала Анита.
- Мой муж, - с презрением сказала Джиоконда. - Он меня получил за долги, когда разорился отец… Но душу за долги не получают… А я ее тебе отдала, Леонардо… Ты не посмеешь отказаться…
- Я! - воскликнул Леонардо, глядя на Джиоконду в горе и счастье. - Мне отказаться от такого дара?! Еще до встречи с тобою я тебя любил - при встрече только припомнил! Что же мне мешало сказать тебе это? О мадонна! Неужели этот мул, что купил тебя, как мешок овса?! Я угадал, что встречу тебя, - не угадал только, как это случится…
- Ты не уедешь? - сказала Джиоконда.
- Сердце мое, рвись… - сказал Леонардо.
- Ты не уедешь!
- Что же нам делать?! Скажи? Неужели, словно собакам, ухватив кость, вползать в конуру? Ведь то, что живет в моей душе, не даст, чтобы я спокойно ел и пил, когда за долги продают девчонок, когда нищие дети просят хлеба! Их тощие, немытые руки за сердце меня держат…
- Да, ты уедешь, - тихо сказала Джиоконда. - Я не угадала…
- Молчи, молчи! Не гляди так! Я тоже не стану глядеть на тебя. Давай посмотрим на портрет.
И Леонардо положил руки на спинку кресла, стоящего перед мольбертом.
- Прощай, - сказал Леонардо. - Прощай! Здесь все, что я умел… На этом холсте слиты ты и я… Смотри в глаза - узнаешь? Это мои глаза. Смотри в уста - это твоя улыбка… Я знаю, я сделал удивительную вещь. Теперь вижу… Здесь все звенит, как песня. Здесь руки умеют разговаривать… Видишь, одна рука зовет: "Не уходи!" - "Прощай, прощай!" - отвечает другая… А голоса их в складках рукавов отдаются печальным эхом…
И Леонардо опустил голову на руки, лежащие на спинке кресла.
И тогда, тяжело сглотнув комок слез, Джиоконда сказала ровным голосом:
- Возьми с собой портрет, Леонардо… Пусть он всегда будет при тебе… Где бы ты ни был… Я так хочу… И… эту шаль, - сказала она и накинула на портрет кружевную свою шаль. - Прощай, - еще сказала она.
И тут Франческо Мельци по знаку Зороастро снимает накрытый черной шалью портрет и выносит.
И тут Анита, нянька, ненавидевшая Леонардо, поднимает его голову, крестит и ведет к дверям. И Зороастро его выводит.
А Джиоконда прикрывает ладонью рот и молча плачет.
И тут входит муж.
- В чем дело? - спрашивает он. - Что случилось, Мона Лиза?
- Синьора расстроилась, потому что прекратят писать портрет, - говорит нянька в замешательстве. И выводит Джиоконду.
- Н-да… - говорит муж, - странные особы эти бабы… И плачут и хохочут - все невпопад…
Он хлопает в ладоши, входит мальчик.
- Подмети да закрывай окна в доме… - говорит синьор Джиокондо. - Свежо на улице…
…Ученый посидел молча, закрыв глаза, потом снял шлем и попросил, чтобы его выпустили.
Выкатили кресло. Отстегнули ремни. Человек взял микрофон. На верхнем этаже, как сорвавшиеся с цепи борзые, наперегонки застучали телетайпы, отпечатывая вступление.
- Вечер. Сад, - сказал человек. - Половодье цветов и листьев. На каменной скамье две женщины-, старая и молодая. Молодая поет:
"В сновиденьях моих… мы друг к другу прильнули…
Мы с тобою вдвоем… мы с тобою вдвоем…"
ПРОШЛЫЙ ПЕРЕУЛОК
- Семина, - сказал метрдотель. - Ты бы хоть подмела у своих столиков, что ли.
- Не пойду, - сказала официантка. - Очень нужно.
- Я ее не осуждаю, - сказала подруга. - Создайте условия - тогда спрашивайте работу.
- А ты помолчи, - сказал метрдотель.
- Семина - хороший работник, - сказала подруга. - А издевательства она терпеть не обязана.
- А ты помолчи, - сказал метрдотель.
- Конечно, мы обязаны быть вежливыми, но и посетитель должен быть на высоте, - сказала подруга. - Я такого первый раз вижу… То дрыхнет, то спорит, то спит, то лается.