Этот дух проявлялся во всем, в каких-то мелочах, не имеющих особого значения, но в совокупности создающих атмосферу… в том, что на стульчике в приемной сидел одетый в футболку плюшевый медвежонок. В заботливо и художественно драпированной на окнах тюли. В подносе с русским самоваром, фаянсовыми чашками и набором плошек с китайскими и японскими чаями, стоящим на столике в комнате ожидания. В юмористических плакатах с надписями и анекдотами, развешанных повсюду. В кабинете генетического консультанта Джейн увидела целую серию картинок, сопровождаемых надписями. На первой пастор в рясе беседовал с голым дикарем-негром, который указывал на толпу ребятишек, среди которых возился один белый малыш и говорил "Святой отец, я чего-то не понимаю… я черный, и моя жена черная, почему же у нас родился белый ребенок? Кроме вас, здесь нет белых мужчин" На второй картинке пастор, по-отечески обнимая дикаря за плечи, объяснял: "Есть такая вещь, как генетика. Сейчас я тебе объясню…" На третьей картинке пастор демонстрировал дикарю стадо белых коз, среди которых паслась одна черная. "Вот видишь, все козы белые, а одна из них черная… это все генетические варианты". На четвертой картинке дикарь делал поспешный жест примирения, говоря при этом: "Хорошо, я больше ничего не буду говорить о белом ребенке… но вы, пожалуйста, тоже не говорите ничего моей жене о черной козе". Джейн улыбнулась, тут же поймав себя на том, что почти не слушает беседу консультанта с посетительницей. Молодая женщина нервно комкала в руках белый платочек.
- Но… вы думаете, что это так серьезно?
- Моя дорогая, - задушевно сказал генетик, благообразный крупный мужчина в возрасте, - третья группа здоровья - это не уродство. И это всего лишь предрасположенность к пороку сердца, которая… она проявится, но видите ли, ведь степень дефекта может быть разной. Может быть маленькая дырочка в перегородке, о которой никто даже ничего не будет подозревать. А может быть, трехкамерное сердце. Я бы посоветовал вам подождать два-три месяца, пока сердце разовьется… это, слава Богу, такая болезнь, которую мы можем диагностировать еще в состоянии плода. Там будет уже что-то видно на томографе. Тогда и примете решение… хотя можно и сейчас удалить плод и попробовать зачать снова.
- Но тогда… это уже будет трех-четырехмесячный плод… практически ребенок. У него же ручки, ножки уже есть…
Генетик пожал плечами.
- В какой-то степени, конечно, аборт - жестокость. Но представьте себе, родить больного ребенка. Какое это страдание для него, ведь придется переносить операции, он не сможет нормально развиваться. А для вас? Вы же всю свою жизнь в этого ребенка должны вложить. Один больной ребенок - что трое здоровых. Ну боитесь делать поздний аборт - сделайте сейчас, хотя еще ничего не определено четко. Но принципиальной разницы между поздним абортом и ранним нет… ручки и ножки - это не мозг, по сути, эмбрион в 4 месяца такое же полурастительное существо, как и в месяц. Вы же не стесняетесь цветы рвать… мясо кушаете, наверное.
У женщины на глазах показались слезы. Генетик похлопал ее по руке и сказал мягко.
- Ну-ну, успокойтесь… ничего страшного. Вас же никто не заставляет. Вы сами все решите…
- Я не могу решить, - всхлипнула женщина, - и больного не хочется, конечно… и убивать как-то жалко. У меня он первый…
- Первый раз труднее всего, - сочувственно сказал генетик, - ну-ну, вы же умная, интеллигентная женщина… Подойдите к этому по-другому. Почему убивать? Ведь когда происходит зачатие, из миллионов сперматозоидов тоже только один пробивается.
- Но это же не сперматозоид… это уже живой, живущее существо… клетка - это только часть моего тела. А он уже отдельно, понимаете, я его ощущаю, как отдельного… Я чувствую, что он хочет жить. Он боится, понимаете?
- Это ваше воображение, - возразил генетик, - вы просто себе внушили, что это уже ребенок… на самом деле вы должны еще отфильтровать неудачные попытки, пробовать снова и снова, пока не родится действительно здоровый, умный, развитый ребенок. А вообще у вас с вашим другом была отрицательная рекомендация, вам не стоило иметь с ним детей.
- Но я же его люблю…
- Ну и что? Любовь заключается в том, чтобы, как животные, произвести на свет совместное потомство? Любовь - это совместный путь, это значит быть рядом с человеком, поддерживать его во всем… А ребенка, если уж вам так хочется - ну возьмите сперму из Фонда, родите не от вашего друга. Если он вас любит, то какая ему разница, откуда ребенок? Поймите же, что это вековые предрассудки… обязательно надо иметь ребенка от любимого человека. Ребенок обязательно должен быть своим по крови. Ну бред же это, и никакого смысла не имеет! Все эти правила выработаны теми людьми, которые считали, что женщину, и вообще человека можно угнетать и держать в повиновении… которые не позволяли людям принимать свободные решения. Зачем вы до сих пор держитесь этих старых правил?
Женщина перестала плакать, молча, сосредоточенно смотрела в пол.
- Ну не усложняйте себе жизнь бабушкиными предрассудками. Примите разумное решение, разумное, и заметьте - доброе, потому что это именно доброта и любовь по отношению к ребенку - позволить ему родиться здоровым, крепким, вырасти, может быть, даже ликеидом. Вы же умная женщина, вы можете воспитать даже ликеида.
- Да, вы, наверное, правы, - сказала посетительница глухо, - Я слишком эмоционально все воспринимаю… я актриса, и конечно… да. Я подумаю. Спасибо.
Джейн поднялась. Как только женщина вышла, подошла к генетику и пожала ему руку.
- Спасибо. Вы замечательно провели беседу. Вы не только генетик, но еще и прекрасный психолог.
Мужчина улыбнулся.
- Нам всем приходится быть немножко психологами. Работа с людьми…
- Великолепно, Игорь, - произнесла Элина, - ну а теперь, Джейн, пройдемте в лабораторию.
После обеда снова пошел снег, засыпал весь город мягкой пеленой, укрыл лес и к вечеру прекратился… Алексей стоял у полукруглого окна в выделенной ему комнате.
Снег сиял во тьме, первозданной, чистейшей белизной, снег покрывал всю поверхность озера, покрывал землю и леса за озером, и от этого озеро казалось морем… северным океаном, скованным вечным льдом. Лес в темноте выглядел мрачным, непроницаемым, и только верхушки покрыты мягкими белыми, сверкающими в ночи шапками. Алексей взял книгу, лежавшую на подоконнике, отвернулся от окна. Сел в мягкое кресло…
Чудесная комната. Полукруглый, уходящий кверху потолок, деревянная мебель, чуть скрипучий деревянный пол, потрескивает огонь в камине… как давно он не жил в такой обстановке. Какой чудесный день… Алексей молился с утра, читал - у Элины оказалось прекрасное собрание бумажных книг. Алексею всегда нравилась бумага, все-таки, когда держишь в руке настоящую книгу, не электронную и не на пленке, совершенно другое чувство… Бумажная книга - почти живое существо. Алексей нашел старое издание Булгакова, перечитывал "Мастера и Маргариту"… странная книга. Когда-то Алексей очень увлекся ею, позже ложные образы Христа, Пилата, Воланда оттолкнули его… теперь Алексей понимал, что евангельские образы взяты просто наудачу, в глубине душе чувствовал, что книга не очень… отец Иоанн бы не одобрил… но все же читал, просто не мог оторваться, наслаждаясь каждой гениальной фразой. Перед обедом Алексей погулял по лесу с Барсом, пес оказался на удивление дружелюбным и ласковым. И лес чудесный, морозный свежий воздух, сверкающая на солнце белоснежная вязь ветвей. Алексею всегда нравился зимний лес… без всяких там духов зимы, просто нравился - и все. Удивительное ощущение покоя, замедленности, полусна, созерцание роскошных, сверкающих бриллиантами, тончайших зимних кружев, каких никогда не создать человеческой руке… С прогулки Алексей вернулся спокойным и счастливым, умиротворенным. Поговорил с Марфой - она работала у Элины уже три года, ей здесь нравилось, в поселке у нее жил друг… От Элины девушка была просто в восторге, похоже, эта женщина обладала способностью нравиться каждому. Впрочем, так часто бывает с уверенными в себе людьми. Потом Алексей снова взялся за "Мастера"…
Как давно у меня не было таких дней, подумал он с легким удивлением. И не будет… нет, не будет больше. Это невозможно… это очень трудно кому-нибудь объяснить, что значит - жить в маленьком отсеке каменной коробки, если давно уже привык вот к такой обстановке, к дереву, к огню, к простору, к раскинувшимся вокруг лесам или полям. К возможности выбежать утром босиком на траву… но так ли уж мне все это нужно? - усмехнулся Алексей. Просто привычка… Лена никогда не жила в такой обстановке. "Но все-таки понимаешь, я привык… я ведь был этаким аристократом. Думал, что имею на это право… глупости, конечно. Да это не имеет никакого значения, ну правда, абсолютно никакого, - оправдывался он перед Леной, у него давно уже возникло обыкновение разговаривать с ней так, как будто она могла его слышать, - Ты не переживай еще из-за этого. Ну и что, что у нас никогда не будет столько денег, что мы не сможем себе позволить… как будто в этом суть! Одиночество… я давно не был в одиночестве, и мне еще долго не придется… может быть, никогда. Но это неправильно, преувеличивать значение одиночества. Нет, просто во мне просыпается что-то нехорошее… Когда я смотрю на Джейн… Лен, ты знаешь, я не могу ее понять - такое ощущение, что она меня преследует. Зачем? Что ей от меня нужно? Неужели правда хочет понять, чувствует, что за мной стоит что-то, и хочет это постичь… она ликеида, но ведь совсем молодая… я тоже был дураком, в сто раз хуже, чем она. Может, она чистый, честный человек, и это ее последний шанс хоть что-то понять. Иначе она станет циничной, как большинство из них. Отец Иоанн думает так же, иначе он не благословил бы меня общаться с ней… я ведь ему обо всем рассказал. И еще, если честно… я тебе не должен об этом говорить. Я и отцу Иоанну не сказал, это из-за гордыни, я был уверен, что справлюсь с такими низменными желаниями. Идиот! Откуда у меня такая уверенность? Ладно, я тебе скажу, пока ты все равно меня не слышишь… у меня была такая девчонка, когда я в Астре учился, мулатка, звали ее Лиз. Ничего меня в ней не привлекало на самом деле, просто талия у нее была такая, тоненькая, и знаешь, такой изгиб очень четкий, почти ступенька между талией и бедрами, и смуглое такое крепкое тело… Даже сейчас, когда я об этом думаю, у меня что-то нехорошее шевелится… грязное что-то. То есть не грязное это, человеческое, но ведь блуд, ведь ничего, кроме этого изгиба талии и смуглоты, ничего я о ней не знал, и женаты мы не были… И вот этот же изгиб есть у Джейн, и она тоже крепкая, довольно загорелая, и американка. Она об этом не догадывается… нет, не думай, никакой опасности нет. Неужто я такую мелочь преодолеть не смогу. Но мысли возникают, то есть даже не мысли - тень мысли, тень желания… а это уже грех. "Каждый, кто смотрит на женщину с вожделением…" Все-таки придется сказать отцу Иоанну. Ох ты, Господи, да это же кошмар какой-то, почему же я такой грешный, и что же мне с собой делать, в конце-то концов? До какой степени я могу испытывать Божье терпение? Да, оно безгранично, но ведь мне-то стыдно! А как с мыслями бороться? Конечно, Лен, это я тебе на самом деле не скажу… все, ты этого не слышала. Ты никогда об этом не услышишь. Еще не хватало тебе боль причинять… И так уже столько боли в этом мире… Господи, помилуй!"
И Алексей стал повторять про себя Иисусову молитву. Господи Иисусе, Сыне Божий, помилуй мя грешного. Он часто любил повторять ее просто так, по многу раз, просто тянуло к этому. И как-то немного утешало, как будто Христос и в самом деле прощал мучившие Алексея грехи. По крайней мере, возникала такая надежда.
"Я просто неправильно отнесся к этому дню, - понял вдруг Алексей, - Во мне возникла гордыня, сожаление, вообще я пожалел себя - мол, бедный я, несчастный, у меня теперь нет и не будет возможности жить как ликеид. А я должен был просто поблагодарить Бога за этот чудесный день, за комнату, за книги, за зимний лес… Спасибо тебе, Господи, спасибо!" - Алексей улыбнулся. Недостоин я такой радости, но спасибо! И настоящая радость вдруг проникла в сердце, Алексей даже рассмеялся тихо… как хорошо! Как чудесно, что был такой день, и завтра будет еще такой же… А потом домой, в Петербург, к маме и Лене. Господи, как все прекрасно в жизни! Какое счастье!
К ужину собрались все - Элина с Джейн, Алексей, супруг Элины, рослый рыжеволосый канадец Роберт. Он не переоделся, сел за стол в рабочем костюме - то есть в сшитом по последней моде костюме - шерстяные зеленоватые пиджак и брюки, шейный платок от Денье, пестрая рубашка от него же. На широком откидном вороте пиджака красовался горящий факел - значок Ликея.
Элина и Джейн продолжали бурно обсуждать результаты дня. Роберт лишь молча улыбался, воздавая должное ужину. Ужин и в самом деле был прекрасный - тропический салат с рисом, картофельное пюре, свежие помидоры, на десерт - кофе с мороженым и ликером. Алексей не мог себя заставить ни вступить в беседу, ни даже улыбнуться… просто ничего не мог с собой сделать - в присутствии ликеидов он чувствовал себя напряженно.
Элина рассказала, что их дочь учится в Московском Ликее, живет, соответственно, в Москве.
- Вы живете здесь уже давно? - спросила Джейн.
- Уже двадцать лет, - с легкой грустью ответила Элина.
- Вам не… не хочется домой?
- Наш дом здесь, Джейн. Мы с Робертом познакомились еще в колледже. Вообразите, мы вместе проходили Путь Воина. Я сразу поняла - это именно тот человек, с которым я готова прожить всю жизнь.
- Ну уж так и сразу, - прогудел добродушно канадец. В глазах Элины вспыхнули огоньки.
- Да, сразу! Это ты, старый черт, не разглядел во мне твое сокровище! Ну вот, после миссии, а Роби проходил ее в Китае, он приехал ко мне… Через год совместной жизни мы подумали и решили зарегистрироваться. Взяли супружеский обет в храме Афродиты на пять лет.
- Ну, сейчас пойдут мелкие подробности, - вставил Роберт. Элина сверкнула на него глазами.
- Потом Валентина родилась. Ну а теперь мы уже взяли обет на двадцать лет… поняли, что никуда не денемся. А там, глядишь, и бессрочный… Все равно старики уже новых приключений на попу не ищут. А без Роби я бы тут билась, как рыба, вытащенная из воды… вот как вы, Джейн. Мы с ним такой проект составили, как помочь маргиналам, и средства нашли, часть своих собственных вложили, и вот теперь все это движется… завтра посмотрите.
- Я много читала по проблеме маргиналов, - сказала Джейн, - вообще, получается любопытно. Наша цивилизация как бы замкнулась в себе, не замечая людей, живущих вне ее… они не могут нам мешать - у них нет и не может быть надежной боевой техники. Они ведут жалкое существование, их жизнь еле теплится. И все же мы должны проявить милосердие и помочь им.
- Знаете, иногда складывается такое ощущение, что они как бы даже отталкивают нашу помощь… иногда так по-хамски, - пожаловалась Элина, - когда мы приезжаем и делаем им операции, даем лекарства, даем продукты и вещи, они с жадностью на все это накидываются, да еще между собой драки устраивают… а как только попытаешься чуть-чуть подтолкнуть их к тому, чтобы им самим правильно построить свою жизнь… все, неприятие, оскорбления…
- Они религиозны, как правило? - спросила Джейн.
- Нет. Абсолютно… в каждой деревне верят во что-нибудь свое, а чаще всего - полный атеизм. Не забудьте, это потомки одичавших людей посттоталитарной атеистической эпохи. Вы же знаете, когда развалился этот монстр СССР, много людей просто ушли на землю и стали жить натуральным хозяйством. Ну, конечно, у них есть колдуны, целители, знахари - это уж обязательный атрибут.
- Даже, я читала, был такой культ в те времена… каким-то женским именем назывался, - сказала Джейн, - они призывали всех уходить жить на земле, и создавать какую-то новую атмосферу… выращивать растения и не пользоваться ничем механическим, жить в согласии с природой. У них даже несколько таких поселений возникло. Наверное, благодаря этому число маргиналов еще увеличилось.
- Вы имеете в виду культ "Анастасия"… да нет, он вряд ли повлиял на число маргиналов. В основном люди уходили на землю от безысходности, от невозможности себя прокормить в городе, а вовсе не из идейных соображений. А эти поселения… это были вот такие усадьбы, как наша - поселения богатых людей, у многих из них дети стали первыми русскими ликеидами. Но их все равно было немного.
- Мы планируем показать на передвижных станциях серию фильмов Рузака - "Ловушка", "Разорванный мир", "Чаша и Клинок", - вступил в разговор Роберт, - по-моему, странная затея… фильмы сложные, не для примитивного восприятия. У них на "ура" идет в основном эротика и боевики… знаете, самые элементарные - стрельба, драки, минимум смысла.
- Да, - подтвердила Джейн, - Рузак только для восприятия ликеидов… нужно уже какой-то культурой обладать, чтобы смотреть эти фильмы - там столько аллюзий на современную литературу, на элитарное кино… Ходы режиссерские не совсем прозрачные. Я бы не рискнула даже образованным не-ликеидам демонстрировать.
- А вы что думаете, Алексей? - спросила Элина. Пилот вздрогнул от неожиданности.
- Я? По поводу Рузака? Конечно, режиссер гениальный, но отношения с ним у меня непростые… а что касается маргиналов - почему же нельзя им показывать? Я встречал маргиналов, и среди них есть очень неглупые люди… хотя и необразованные. Пусть они не смогут понять все аллюзии и намеки, но фильмы в целом, так, как они есть… Да пусть воспринимают! Да и вообще, на самом деле ничего не надо делать элитарным… с любым человеком можно говорить обо всем открыто.
- Где-то я с вами согласна, - подтвердила Элина. Алексей ощутил странное чувство - удовлетворения и тревоги одновременно. Он сидит за столом с ликеидами, говорит с ними, как равный… Ему лестно оттого, что его снова допустили в этот круг. И в то же время тревожно - не совершает ли он некоего предательства?