Когда новый указ был подписан Кириеной и бережно унесен секретарем для передачи королевским глашатаям, в тронном зале опять долго молчали.
"Отпустила бы она нас, - тоскливо размышлял Главный Советник. - Все равно толку в этом собрании никакого".
Но королева была неумолима.
- Главный Советник! - ледяным голосом воззвала она к своему первейшему и покорному служителю.
- Да? - поднял на Кириену глаза герцог Рено. Если какое недовольство в его взгляде и присутствовало, то Главный Советник великолепно умел это скрывать.
- Мы хотим знать, почему на этом заседании не присутствуют советники Хламидий и Долл Сальдо? Разве вы не довели до их сведения…
- Довел, - с мрачным удовольствием проговорил герцог Рено. - Но они проигнорировали приказ, сославшись на то, что у них слишком мало времени, чтобы тратить его на пустые разговоры.
- Вот как! Премило… Чем же они так заняты?
- Герцог Озрик Хламидий составляет умиротворяющие петиции к властителям воюющих держав, а герцог Долл Сальдо озабочен состоянием королевской казны… Она ведь у него, как всегда, почти пуста!
- Кстати о казне… Послушайте, Советник, у нас создается впечатление, что подробности ее плачевного состояния знают все, кроме королевы. Герцог Долл Сальдо представил нам невразумительные отчеты, которым мы не верим. Мы желаем незамедлительно устроить Большую королевскую проверку казнохранилища, а также настоящего состояния дел с ценными бумагами Тарсийского Ожерелья. Причем сделаем это без предупреждения мессера Сальдо.
- А, он все равно узнает! - махнул рукой герцог Атасс. - У Долла Сальдо во дворце полно наушников. Не удивлюсь я и тому, что и этот наш разговор сей хитроумец самолично подслушивает через особую слуховую трубу, сидя где-нибудь в подвалах на мешках с наворованным у Тарсийского Ожерелья золотом!
- Ах вот как! В таком случае мы объявим его изменником короны, и пусть тогда этот высокопоставленный вор выкручивается как может!
- Это нецелесообразно, ваше величество! - мягко возразил герцог Рено.
- А что целесообразно?! Мы не можем собрать достойно вооруженную армию, сплотить народ на борьбу с врагами - это утверждение, не требующее доказательств. И стыд нам и позор - из-за прорех в государственном бюджете мы лишены возможности накормить даже такую жалкую армию хотя бы сухарями! А герцог Долл Сальдо позавчера от своего лица подписал купчую на две элристронские провинции! Он разворовывает страну!
- Откуда у вашего величества эти сведения?! - поднял брови герцог, а советник Атасс вдруг почувствовал себя неуютно и испортил воздух в очередной раз.
- Не вы один, Советник, пользуетесь услугами тайных агентов, - туманно сказала королева и посмотрела на Рено так, что тот (совершенно неожиданно для себя) захотел ее поцеловать. В лоб. Как послушного и очень способного ребенка.
Славная девочка.
"Она растет, - внутренне улыбнулся герцог. - У нее уже появились свои агенты. Надо проверить, наверняка это та самая парочка чересчур деловитых ребят: Сакс Дерскал и Мейн Лодди. Они были лучшими моими агентами в свое время. Когда королева успела их перевербовать? Впрочем, это не важно. Пусть тешится, пусть издает совершенно невероятные указы, пусть нюхает эту тухлятину, которой провонял герцог Атасс. Пусть развлекается проклятой и давно ненавистной мне игрушкой, называемой Большой Политикой… И вовсе незачем жалеть эту чужеземку. Тем наипаче, что, кажется, эта красавица отнюдь не нуждается в жалости. Да и не для жалости, в конце концов, ее сюда вытащил из зеркальной неизвестности Уильям Магнус Гогейтис".
При воспоминании об Уильяме герцог вдруг ощутил приступ совершенно непохожей на него тоски по родному замку. С момента объявления войны он так и не выезжал в свое поместье - не до этого было. Да и незачем. В королевской резиденции хватало дел, интриг и прочих подобных удовольствий. А родовое поместье… Герцог Рено, разумеется, беспокоился о его сохранности - бунтующий Деметриус от замка слишком близко. Но вряд ли древний каменный оплот рода Дюбелье-Рено подвергнется нападению - для этого нападавшие должны быть, по меньшей мере, не жалеющей собственных кишок бандой. Потому что эти кишки они оставят на первых же рядах кольев заградительного рва… Впрочем… Все может быть.
В этом королевстве все может быть.
Двери в тронный зал распахнулись, впустив новую порцию холодного влажного воздуха, от прикосновения которого все, даже непрошибаемый Атасс, инстинктивно вздрогнули и поежились. И потому безо всякой приязни поглядели на вошедшего. А это был советник по вопросам культуры барон Муштрабель собственной персоной. Нервной, подпрыгивающей какой-то походкой он, отвесив в сторону королевы восемнадцать церемониальных поклонов, наконец подошел-допрыгал к трону.
- А, барон, - скучным тоном протянул Главный Советник. - Вот уж кого не ждали так не ждали… С чем изволили пожаловать в высокое собрание?
Муштрабель принял позу, весьма напоминающую позу одной из дворцовых статуй под названием "Непобедимый герой", и заявил:
- Я ревностно исполнял порученное мне задание, памятуя о своем гражданском долге!
- Какое задание, ничего не понимаю, - недоуменно пробормотала Кириена, склоняясь к герцогу Рено. - Чего хочет этот шут?
- Ваше величество, - шепотом принялся объяснять герцог Рено, тщательно пряча улыбку, - это все замыслы военного советника. Когда началась война, герцог Атасс сподвиг нашего литературно одаренного барона на срочное сочинение стихотворных воззваний, героических од, лироэпических поэм, народных патриотических песен и прочей рифмованной чепухи в количествах, способных растерзать любой, даже ко многому привыкший, слух.
Кириена позволила себе тонкую усмешку. Ах какой у нее остроумный Главный Советник! Если б он еще так же преуспевал и в делах государственных…
- Простите, что вас не поставили вовремя в известность, королева, но, право, беспокоить вас из-за сущих безделок…
- Вы правы, советник. Однако безделка безделке рознь. Впрочем, вполне возможно, что вы не любите стихов.
- Дурных стихов, ваше величество.
- Вы судите слишком рано. А вдруг мессер Муштрабель порадует нас истинным шедевром?
- Вряд ли, - поморщился Рено.
- Будем терпеливы и выслушаем, если будет что слушать, - негромко проговорила королева.
- С чем пожаловали, барон? - бессовестно нарушая этикет, обратился Рено к советнику. Спрашивать полагалось королеве, но герцог решил, что она ему простит эту маленькую вольность.
- Вот! - Барон продемонстрировал почтенному собранию небольшой потертый свиток. - Это самые новые стихи нашего знаменитого поэта, Анабела Тарсийского. При подходящей музыкальной обработке - например, барабан и корнет-а-пистон - стихи превратятся в отличную патриотическую песню-марш, способную пробудить в ваших подданных боевой дух.
- Зачитайте, - махнула рукой королева. - Я - то есть мы - заметили, что, оказывается, поэтов у нас в стране куда больше, чем солдат. За последние три дня королевская почта не справляется с тем количеством писем, в которых даже из самых отдаленных провинций нам присылают героические стихи, оды, исполненные любви к отечеству, и эпические поэмы. Сейчас стихов написано больше, чем, верно, за всю историю Тарсийского Ожерелья.
- Это говорит лишь о высоком уровне культуры Тарсийского Ожерелья, - возразил барон Муштра-бель. - Континент Свободы давно живет без поэтов…
- И при этом отлично ведет захватнические войны… - пробормотал Главный Советник и с подавленным вздохом приготовился слушать новый поэтический опус.
Труса да пьяного
Свалит дорога.
Бросьте, мессер, петушиться!
Робость - от дьявола.
Смелость - от Бога.
Главное - это решиться…
Главное - это полшага, и в пропасть:
Пропасть небесного свода.
Рабство от дьявола, то же и робость.
Только у смелых - свобода.
Злому да гордому
Нет оправданья…
- Прах черного гламура меня побери!!! - внезапно завопил советник Атасс. - Нет оправдания тому, кто накропал эти рифмы! Это, по-вашему, барон, верноподданнические лубочные стишки? Это, по-вашему, должно поднять боевой дух даже у деревенских увальней-тупиц?!
- Что вам не нравится в этих стихах?! - взъерепенился Муштрабель (по непроверенным слухам, юный прекрасноликий поэт Анабел Тарсийский был о-очень близким другом советника по вопросам культуры). - Стихи прекрасно срифмованы, передают общую мысль…
- Слишком уж эта мысль общая, - высказался Главный Советник. - Барон, не забывайте, поэзия должна поднимать боевой дух, звать на подвиги!
- Такие стишки уж точно не на подвиги позовут, - заявил тоном знатока советник Атасс. - Этим листком только подтереться впору. Наши обласканные королевским двором поэты сочиняют такую пакость, от которой дохнут даже дворцовые таратуты!
- Неужто?
- Да. Я проверял. Точно дохнут. А от стихов Анабела Тарсийского - в особенности.
- Ах вот как! - оскорбленно взвизгнул мессер Муштрабель. - Вы отвергаете с презрением лучшего поэта своего времени!
- История нам этого не простит, - засмеялся приглушенно герцог Рено.
- Смейтесь, Главный Советник, веселитесь! Весело ли вам будет узнать, что многочисленные листовки с запрещенными стихами проклятого изгнанника, изменника короны Эдмунда Скедена Ри появляются повсюду со скоростью выпадения снега?! И их-то как раз читают!!! Те самые деревенские тупицы! И прекрасно понимают все, о чем в них говорится!!!
- А что за запрещенные стихи? - Задав вопрос, Кириена тут же поняла, что совершила непростительную промашку. Абигейл, чья роль была ей препоручена судьбой, должна была знать о существовании поэзии Эдмунда Скедена Ри, коль скоро именно по королевскому указу помянутая поэзия была запрещена. Но в пылу дискуссии, благодарение розовому небу Ожерелья, ошибки королевы никто не заметил. Тем более что советник Муштрабель уже извлек из кармана несколько сероватых листков.
- Вот, не угодно ли! - брезгливо потряс он бумажками. - Это собрали в харчевнях, в портовых кабаках, в бедняцких поселениях посланные мной люди. Стихи Эдмунда там стали чуть ли не гимнами - малые дети распевают их наизусть! А неграмотным это читают вслух!
- Что ж, тогда и вы нам почитайте, - потребовала Кириена.
- Но, ваше величество, указом за номером две тысячи семнадцать от седьмого гентаврия публичное чтение стихов Эдмунда Скедена Ри карается…
- Нам это и без вас прекрасно известно. Читайте, барон. И будьте спокойны: вас карать никто не собирается, - громко сказал герцог Рено. И потом, понизив голос: - Вы сами кара для всех.
- Мы ждем, - холодно напомнила о себе королева.
- Как угодно, ваше величество!.. - Голос у барона почему-то сел, и читать он начал неуверенно, с неприятной хрипотцой и пришепетыванием:
Господа, а вот кому войны?!
Отдаем задешево и много!
Нашей замечательной страны
Нету боле в записях у Бога.
Господа, берите: глад, и мор,
И разруха - бросовые цены!
Вам со скидкой? Что за разговор!
Отдадим с доплатой, драгоценный!
Налетай, толкайся, воронье,
Растащи по лоскутам да щепкам…
Без войны - никак. Как без нее?
Ни в историю войти, ни щебнем
Лечь под победительной стопой.
Без войны - ни почести, ни славы.
Что же ты умолк, певец?! Воспой
Гибель нашей царственной державы!
Мы разбиты - так тому и быть.
Но зато в веках нас вспомнит кто-то,
Кто собрался вновь в безумье битв.
Но его судьба - не нам забота…
После чтения в тронном зале воцарилась неприятная тишина. Наконец Кириена подала голос:
- И эти стихи были запрещены?
- Не именно эти, ваше величество. Но все, что написано Эдмундом Ри, подлежит запрещению… И новинки его творчества - тоже.
- Премило, - сказала королева. - Интересно узнать, каким образом стихи изгнанника оказались в стране, которая его изгнала? Впрочем, это не важно.
- К-как не важно, ваше величество? Ведь это же разложение патриотического духа!
- Мы этого не заметили, советник Атасс. Патриотический дух исчезает вовсе не от чтения крамольных стихов, а от голода, разрухи, бедствий и общего настроения в державе. Главный Советник, разве не так?
- Ваше величество, я не успел составить своего мнения по этому поводу…
- Вывернулся, - презрительно прошептала Кириена.
- Ваше величество, что же делать с этими стихами? - не унимался барон Муштрабель. - И с теми, у кого они были обнаружены?
- Оставьте, - махнула рукой королева. - Нам стихи понравились…
- О!
- О?!
- О…
- Да, и мы отменяем действия указа, изгнавшего Эдмунда Ри из страны. Пусть пишет свои обличения на родине. Это не займет у него много времени. Если он радеет о счастье Ожерелья, а не о собственной славе, то писать ему недолго. Полагаем, он станет войном.
- О.
- О.
- О.
- А что передать мессеру Анабелу Тарсийскому? - продолжал барон. - Насчет его стихов? Он ведь наш признанный поэт, и будет весьма неудобно обойти его творчество молчанием…
- Пожалуйте ему титул, Советник Рено.
- Ваше величество, у Анабела уже несколько титулов.
- Тогда, - Кириена усмехнулась, - мы запретим его поэзию.
- Для него это слишком высокая честь, королева, - усмехнулся и Главный Советник.
- Прекрасно. Значит, он станет лучше писать. И закончим на этом. - Голос Кириены обрел твердость знаменитого скеденского хрусталя. - И без поэзии у нас предостаточно забот.
- Как угодно вашему величеству…
- Совет окончен, господа. Можете быть свободны. Но вас, Главный Советник, мы попросим остаться.
- Как всегда, - язвительно подхихикнул герцог Атасс, вставая с кресла. - Давненько у нас не бывало фаворитов…
"Я его когда-нибудь убью, - спокойно решил герцог Рено. - И на одну пару грязных сапог в этом мире станет меньше. А воздух будет чище и свежее. Это тоже заслуга, которая наверняка зачтется мне на небесах".
Когда Атасс и Муштрабель покинули тронный зал, живо переговариваясь насчет того, что в королевском буфете нынче подают отличное мясо в остро-сладком соусе и к нему крепкий ферейн сорта "Королевская кровь" и такое гастрономическое событие не следует пропускать, королева с видимым наслаждением сошла с трона и, поеживаясь (это церемониальное платье, хоть и было закрытого фасона, рассчитывалось явно на летнюю жару), подошла к лишенному стекол окну. Герцог Рено следил за нею взглядом.
Кириена, покусывая губы, смотрела на распустившиеся за окном золотистые цветы королевского мигелия. Это было действительно прекрасное зрелище - тонкие хрупкие ветки, сплошь усыпанные цветами. И даже то, что порывами ветра нежные лепестки срывало и пригоршнями бросало вниз, к неуютной земле, не могло испортить прелести картины.
- Красиво и печально, - прошептала Кириена. Провела ладонью по широкому каменному подоконнику. К ладони прилипли золотистые лепестки.
- Вы изволили что-то сказать, ваше величество? - Герцог Рено уже находился рядом и тоже любовался очаровательными цветами. Или делал вид, что любовался.
- Нет, ничего, - смешалась местоблюстительница престола. Вытерла ладонь платком, стряхнула лепестки на пол. - Просто грустно… Грустно, оставив свою родину, попасть в мир, где, как и на родине, вечно идет война. Идет, даже несмотря на то, что здесь цветут столь дивные цветы…
- Вы сожалеете о том, что стали королевой Тарсийского Ожерелья?
Кириена поджала губы. Вольно ему потешаться над нею! Ему - и над нею! Она этого никогда не забудет.
И не простит.
Когда-нибудь она бросит ему вызов. За все те возвышающие унижения, что пришлось ей испытать по его милости. За корону и почетную кличку "ваше величество"!
И они будут драться.
На равных.
- Королевой?! Это же смешно, герцог. Никто из членов Совета, никто, даже вы, мессер Рено, не видите во мне королеву на самом деле.
- Помилуйте…
- Вот видите. Вы слова не даете мне сказать. Речь настоящей королевы вы не осмелились бы прервать. Вероятно.
Герцог покаянно склонил голову.
- Простите, ваше величество.
- Пустое, герцог. Вернемся к нашей войне. Я намеренно говорю "нашей".
- Я понял, ваше величество.
- У нас действительно все так плохо, как доносите мне вы, а также мои агенты? В битве при Фестале мы действительно потеряли наш арьергард?
- Увы…
- И флотилия Славной Затумании потопила наши бригавеллы в сражении у мыса Истинной Веры?
- Совершенно верно. Этого следовало ожидать. Великая Затумания недаром зовет свой флот Неповрежденной Громадой. А наши утлые самотопы вместо кораблей… Конечно, если б мы заранее знали о грядущем бедствии, то выстроили бы флотилию, использовав все запасы королевского едра, но увы…
- Да разве дело в кораблях? В мечах, стрелах и копьях? Дело в людях, герцог. Это они выигрывают или проигрывают. Они возносятся к славе или падают в пропасть забвения. А война дает возможность каждому достичь истинных высот духа и обрести… Почему вы так на меня смотрите, Главный Советник?!
- Простите, ваше величество. Но меня чрезвычайно изумили ваши слова о том, что человек достигает каких-то там высот духа на войне. Поверьте, об этом на войне и речи нет. Никакого благородства! Никакой чести! Дрожь за собственную шкуру и собственный карман - это и есть человек на войне.
- Я не верю вашим словам, герцог, они слишком злы.
- Зато правдивы, королева.
- Может быть, в этой стране все происходит именно так, как вы и говорите, Советник, - после долгого молчания заговорила Кириена. - Но в Монохромме понятия о чести и героизме были драгоценны для всех: мужчин, женщин, детей. Наверное, поэтому мою родину еще никто не смог победить…
Герцог счел опасным продолжение разговора. Все, что касалось бывшего мира его подопечной, было строго засекречено. Не приведи небеса, этот разговор еще подслушает кто-нибудь!
- Скоро наступят знаменитые Тарсийские Ночи, - внезапно сменил тему герцог. - Но в нынешнем году вряд ли они будут праздноваться так, как прежде.
- А как было прежде? - Королева упрямо смотрела в окно. Видно было, что она недовольна таким поворотом разговора, но считает ниже своего достоинства указывать на это Главному Советнику.
Тот только улыбнулся:
- О, Тарсийские Ночи воистину прекрасны! Празднование длится пять ночей - ровно столько, сколько цветет элрис.
- Элрис?
- Да. Удивительный и редкостный цветок, у молодых считающийся покровителем любви, а у старых - покровителем здоровья и долгой жизни. Цветок растет на диких пустошах, принадлежащих Элристрону, и время его цветения сопровождается костюмированными шествиями, танцами, весельем и разгулом по всему Тарсийскому Ожерелью. Все стремятся увидеть, как расцветает элрис. Пока цветет элрис, никто не поднимет меча - отменяются казни, сражения и прочие издевательства над своими ближними…
- Это традиция?