- Неужели выведена на пульт вневедомственной охраны? - подивился я.
- Нет, - ответил Михей и не без гордости пояснил: - Мы тут в складчину своих гавриков держим.
"На всём экономит, - подумал я. - Если человек жаден, то он жаден во всём. За рубль белку в лесу насмерть загоняет, за кроуль - сам удавится".
- А свою защиту накладываешь? - спросил я для порядка, уже догадываясь, каким будет ответ.
И угадал.
- Нет, - ответил Михей и даже не смутился.
Слов не было, оставалось только головой покачать: оказывается, даже для личной безопасности Процентщику Силы жалко.
"Это уже шиза какая-то, - мысленно поставил я ему диагноз. - Тут хороший доктор нужен. Лучше - профессор. А ещё лучше - академик Академии медицинский наук".
В лавке пахло по-особенному, именно так пахнет сгустившееся время - сандалом, пылью и прелой стружкой. Михей повёл меня через зал прямо в кабинет, но я задержался у стенда с банковскими кредитными билетами. Сразу (наверное, потому что желтоватая) кинулась в глаза "сотка" 1989 года с Екатериной Второй в овале. Улыбка императрицы и самодержицы всероссийской ничем не уступала улыбке Джоконды. Была такой же милой и загадочной. Я засмотрелся.
- Ты идёшь? - поторопил меня Михей и, не дожидаясь ответа, вышел из зала через служебную дверь.
- Иду-иду, - крикнул я и, неловко развернувшись, задел локтём стоящую на постаменте огромную китайскую вазу.
Ваза, в росписи которой присутствовала пара священных драконов, покачнулась и стала падать. Я едва-едва успел принять её горло на подъём ноги.
Бережно водрузив фарфоровую реликвию на место, с облегчением подумал: "Пронесло. И Михей бы не простил, и сам себя три года ел бы страшным поедом".
И то.
Быть может, именно эту самую вазу преподнёс Конфуций архивариусу Лао-цзы при личной встрече. Говорят, была такая встреча. А ещё говорят, что перед тем, как попрощаться, Конфуций сказал: "Птицы летают, рыбы плавают, животные бегают. Бегущее животное можно заманить в западню, плавающее - в сеть, а летящее - настигнуть стрелой. Но как быть с драконом?" По легенде Лао-цзы ответил таким образом, что Конфуций долго не мог придти в себя и потом ещё два года шептал по ночам на ухо наложнице: "Я видел Лао-цзы, я видел дракона".
Когда я вошёл в логово отчаянного скупердяя, мне было сразу указано на метровый мраморный пьедестал, имитирующий формой дорическую колонну. На нём всеми цветами радуги сверкал хрустальный колпак с набалдашником.
- Тут, что ли, чаша стояла? - спросил я, подошёл и приподнял прозрачную крышку.
- Да, там, - подтвердил ростовщик и тяжело вздохнул. - Стояла. Теперь не стоит.
- А чего, раз так дорога, сейф для неё не завёл?
- Не видел смысла.
- А теперь видишь?
- И теперь не вижу. Тут маг поработал, а маг и из сейфа бы…
Я его перебил:
- Да с чего ты взял, что это дело рук мага?
- Разве это не очевидно? - удивился моей бестолковости Михей. - Сам посуди: жалюзи не тронуты, все замки и двери в порядке, в полу, потолке, стенах пробоин нет, а чаша пропала. Кто мог так всё аккуратно провернуть? Только маг.
Я оглядел кабинет. Он был не таким уж и маленьким (квадратов, наверное, двадцать полезной площади в нём имелось, а то и больше), но казался очень тесным. А всё из-за многочисленных стеллажей и шкафов, полки которых заполнял всяческий магический хлам. Чего там только не было: выводок божков-бродяг из нефрита, фарфоровые фигурки крокоттов, левкрокоттов и прочих мантихор, эмали с рельефными изображениями различных гадов, кубки, клинки, фрагменты рыцарских доспехов и манускрипты разных времён и народов. А помимо того: веера, опахала, алхимические приборы, чьи-то сердца в банках с формалином, глаза в спирту и засушенные лапы птиц. А ещё: затёртые тысячами прикосновений чётки, пентакли, талисманы, подвески, бусы, кольца, серьги и браслеты в ларцах, шкатулках и россыпью. И ещё: рога и копыта, мумии змей, чучела летучих мышей, лакированные хвосты ящериц и ожерелья из волчьих (и не только) клыков. И прочее, прочее, прочее.
Весь этот колдовской брикабрак излучал Силу, много Силы, очень много Силы, поэтому определить, была ли использована вором магия, не представлялось возможным. Разве реально определить, плевал ли кто-то в лужу, если после плевка прошли часы? Вообще-то, наверное, реально, но только на такой химический анализ уйдут века. Овчинка выделки не стоит.
- Больше ничего не пропало? - ещё раз окинув взглядом всё это несметное богатство, спросил я.
- Нет, больше ничего, - ответил Михей. - Я бы почувствовал.
"Не знаю, как ты сам, а вот жаба твоя точно бы почувствовала, стала бы душить", - подумал я, вслух комментировать не стал, пошёл в коридор. Решил посмотреть, что там и как.
Левое крыло освещалась светом, проникающим через открытую дверь из торгового зала, а правое уходило в темноту.
- Где тут свет включается? - обернулся я к Михею, который в это время хлестал минералку.
- Пошарь справа, - оторвавшись от бутылки, ответил он. И снова приложился.
Щёлкнув включателем, я увидел, что справа, от кабинета и дальше, коридор заставлен ящиками разных форм и габаритов. Вначале между ними ещё имелся какой-никакой проход, но чем дальше, тем он становился уже, а метров через шесть и вовсе упирался в полуметровую баррикаду.
Открыв один из ящиков, я увидел банальную стружку.
- Тара, - пояснил вышедший из кабинета Михей.
- Вижу, - кивнул я и решительно направился к завалу.
Минут пять у меня ушло на то, чтобы его разгрести. Но потел я не зря - обнаружил, что коридор не кончается тупиком, что перегорожен двустворчатой решёткой. Куда коридор ведёт после неё, было не видно, через три метра он делал поворот.
- На четвёртые сутки Зоркий Сокол увидел, что в камере нет четвёртой стены, - невесело пробормотал я, подошёл, схватился за чугунные прутья и со всей силы потряс конструкцию. Держалась крепко, даже не шелохнулась. Такую бы в 17-ом вместо ворот Зимнего дворца, глядишь, и переворота не случилось бы.
В грубо приваренных "ушках" висел амбарный замок и - что меня особо умилило - деревянная "гитарка" с пластилиновым оттиском. Подёргав замок, я убедился, что висит не для вида, действительно замкнут.
- А чего ты говорил, что вход один? - повернулся я к запыхтевшему в затылок Михею.
- Ну это… - Он смущённо пожал плечами. - Это же внутрь здания ход. Через бойлерную к центральной лестнице.
- Печать твоя?
- Моя. Там по кругу - "Складские помещения Городского хлебоприёмного предприятия N2".
- Ключ у кого?
- У меня… И ещё на вахте запасной. На случай пожара.
- Ну ты, Михей, даёшь!
- А что? - пожал он плечами после секундного замешательства. - Ты что, думаешь, что вор отсюда зашёл? - И не веря в такую возможность, по-собачьи замотал головой. - Нет-нет, быть того не может. Печать-то цела.
- Дай Силы! - рявкнул я, крепко ухватив его за руку.
Михей такой наглости от нанятого дракона не ожидал, раскрылся, и меня окатила мощная волна.
Не дожидаясь, когда ростовщик придёт в себя, я быстро ткнул указательным пальцем в пластилиновый слепок и энергично воззвал:
Силой чар
Тает жар.
Слово - влёт,
Силой - в лёд.
В тот же миг пластилин замёрз, стал твёрдым, словно камень. Я подцепил кружок ногтем и протянул ошарашенному Михею.
- Вот так это делается.
- Ага, значит, всё-таки маг украл! - с негодованием прокудахтал ростовщик.
В очередной раз я убедился, что правильнее говорить не: "Маги-люди не доверяют друг другу", а: "Маги-люди не доверяют друг другу со страшной силой".
- Не усложняй, - охладил я пыл ростовщика. - Баллончик с охлаждающим газом - вот и вся магия.
- Полагаешь?
- Запросто. О криохирургии слышал?
Михей мотнул головой, нет, мол, не слышал. Пришлось объяснить:
- Это удаление бородавок, рубцов, родимых пятен и прочих бяк посредством местного охлаждения. Сейчас, чтоб ты знал, есть такие переносные системы, которые выплёвывают закись азота, охлаждённой до минус 180. Тьфу - и на тебе три Антарктиды.
- И что, ты думаешь…
- Стой, опасная зона. Работа мозга.
- Что?
- Ничего. Ничего я, Михей, пока не думаю. Я пока факты собираю. Кстати, о девочках, что тебе сказала служба?
- Какая служба?.. А, в смысле охранник. Ничего он мне не сказал.
- Совсем, что ли, ничего?
- Сказал, сигнализация не срабатывала, ночь прошла спокойно.
- Я так понимаю, в сознании ты его не копался?
- Знаешь… - Михей насупился. - Давай это уж ты сам.
Меня зло взяло.
- Слушай, Михей, - спросил я, снимая с его плеча невидимую пылинку, - а зачем тебе Сила нужна? Можешь сказать? Нет?
Он промолчал.
- Копишь ты Её, копишь, - проворчал я, - скоро столько накопишь, что взорвёшься.
- Не взорвусь, - с вызовом сказал он и собрался объяснить: - Ведь я же Силу…
- Понимаю, - опередил я его, - на артефакты сбрасываешь. Но почему немного на защиту не потратить? Объясни мне, дураку неумному, почему?
Он пожал плечами.
- А смысл? Ну потратил бы. Думаешь, это остановило бы того, кто решил чашу украсть? Если кто-то что-то решил украсть, он найдёт способ защиту обойти. Согласен?
- Согласен.
- Так зачем тогда Силу на защиту тратить?
У меня было что на это ему ответить, и я ответил:
- А затем, Михей, чтобы не вводить в искушение того, кто не собирался ничего воровать.
И ещё я хотел добавить на посошок, что скупой богач беднее нищего, но сдержался. В конце концов, всякий маг сам вправе решать, как ему свою Силу использовать. Или как Её не использовать.
Короче, не стал я его грузить, вместо этого рассказал о своих ближайших планах:
- Пойду, охрану за грудки трясти.
- Тот, что ночью дежурил, уже сменился, - предупредил Михей.
- Разберусь.
- Может, с тобой пойти?
- Сам справлюсь. Ты давай сокровища свои стереги. Молотобойцы узнают, как у тебя тут дело незатейливо поставлено, голову оторвут. Помнишь пункт восемьдесят восемь Уложения?
- О нераспространении "живых" артефактов среди непосвящённых?
- Именно.
- Помню.
И тут я всё-таки не удержался, поучил его немного уму разуму:
- Помнить мало, соблюдать нужно.
Михей не обиделся, лишь попросил:
- Держи меня в курсе.
- Обязательно, - крикнул я, уже выходя из зала.
Чутьё мне подсказывало, что без охраны в этом деле не обошлось. Интуитивное чувство подкреплялась знанием статистики, согласно которой, в семидесяти процентах краж виноваты сами сторожа. Или не оказывают сопротивления (кому охота под пули лезть за двадцать рублей в час), или принимают участие (кто что охраняет, тот то и имеет). Мало нынче среди сторожей истинных самураев, всё больше пофигистов и "оборотней с берданкой".
На вахте за подобием стойки зевал от скуки помятый тип в помятой же униформе. При своих сорока выглядел он на все пятьдесят. И немудрено. Попей её родимую. От него и в ту минуту за версту несло самой незамысловатой сивухой. Никаких сомнений не было, что бодун - это его естественное состояние.
Будучи весьма чувствительным к резким запахам, я попробовал подойти к нему не с подветренной стороны, но он нажал на педаль и мой живот уткнулся в заблокированную "вертушку".
- Куда? - спросил страж невидимой границы.
- Собственно, к вам, - бодро ответил я.
Мужик напрягся.
- Ко мне?
Вместо ответа я улыбнулся ему как родному.
Он напрягся ещё больше.
- Чего надо?
- Родное забрать, - сказал я, вставая на носки в попытке заглянуть за стойку. - Вечером товарищу, что до вас дежурил, пакет оставлял.
- Какой пакет?
- Такой белый с… А он что, не передавал?
Мужик поиграл бровями, вспоминая, как оно всё во время смены было, после чего уверенно мотнул головой:
- Ни хрена. - И ещё раз головой туда-сюда. - Ни хрена мне Лёха не передавал.
- Точно?
- Точно.
- Как же так. Я же… Там же… Вот же чёрт какая непруха. Точно не оставлял?
- Да ни хрена он мне не оставлял.
- Ё-ка-лэ-мэ-нэ! - схватился я за голову. - Ё-ка-лэ-мэ-нэ! - Играл я так вдохновенно, что даже сам чуть было не поверил в наличие мифического белого пакета. - Ё-ка-лэ… А как мне Лёху теперь найти?
- В понедельник подходи, - посчитав на пальцах, посоветовал мужик. - У нас через два дня на третий.
Я замахал руками:
- Не-не-не, не пойдёт, мне этот пакет сегодня… А где Лёха живёт? Скажи, я смотаюсь.
Охранник подтянул к себе замызганный гроссбух и открыл на одной из последних страниц. Стал водить пальцем в поисках адреса. Водил-водил, водил-водил, а потом вдруг поднял голову и посмотрел на меня изучающим взглядом. Этот его взгляд с прищуром не предвещал ничего хорошего. Через секунду-другую он озвучил своё подозрение:
- А ты не гонишь?
Я нарисовал на лице недоумение.
- В смысле?
- Сдаётся, гонишь. Не мог Лёха пакет у постороннего взять. Особливо у такого. Уж больно морда лица у тебя хитрая.
Не знаю, действительно ли он проявил бдительность, или просто переключился на любимую игру маленьких человечков "Я с кокардой, ты - дурак". Выяснять не стал. Используя остаток Силы, которую стянул у Михея при заморозке пластилина, поджёг мусор в урне. Стояла переполненная возле стены, попалась на глаза, я и шваркнул. Гори, гори ясно, чтобы не погасло.
Дальше закрутилось.
Заметив огонь (не заметить его было невозможно - полыхнуло будь здоров), мужик по-детски ойкнул, подскочил, опрокинув табурет, и с прытью, которой я от него не ждал, метнулся к огнетушителю. Решительно сорвал аппарат с крюка, но задействовать не смог. Не знал, как. Вместо того чтобы просто вырвать чеку, навести раструб и дёрнуть вниз рычаг, зачем-то перевернул баллон вверх дном и несколько раз шваркнул об пол. Получив нулевой результат, ещё раз ойкнул, отшвырнул бесполезный баллон в сторону и побежал к стойке. На миг исчез за ней и появился уже с электрочайником. Залив огонь кипятком, подхватил урну и, оставляя за собой чадящий шлейф, побежал на улицу.
Пока он героически боролся с очагом возгорания, я спокойно изучал список сотрудников. На мою удачу среди них числился лишь один человек с именем Лёха - Белобородов Алексей Вадимович. Согласно записи, проживал он по адресу: улица Бабушкина, дом 56, квартира 42.
- В жизни всегда есть место подвигу, товарищ, - сказал я охраннику, столкнувшись с ним на выходе.
- Да иди ты! - посоветовал мужик в ответ.
Я воспользовался его бескорыстным советом и направился к заждавшемуся меня болиду.
На часах было уже половина двенадцатого, солнце подползало к зениту, чувствовалось, что день вновь будет жарким. В такие дни хорошо на берегу речки лежать в тени раскидистого кедра, а не носиться по пыльным улицам в поисках невесть чего.
Но если надо, то надо.
Запрыгнув в машину, я сразу запустил кондиционер. Этого показалось мало и, помня о вчерашнем нестерпимом пекле, я врубил ещё и одну из самых "холодных" песен Цоя. Ту, что называется "Город". Приятно слушать про лютый февраль знойным августом.
Я люблю этот город, но зима здесь слишком длинна.
Я люблю этот город, но зима здесь слишком темна.
Я люблю этот город, но так страшно здесь быть одному.
Здесь за красивыми узорами льда мертва чистота окна.
Проезжая перекрёсток за перекрёстком, я подпевал Цою и думал о том, что тоже питаю добрые чувства к своему городу. Нет, никогда Город не станет мне родным (не здесь родился и не здесь хочу упокоиться), но я благодарен ему за то, что дал он мне стол и кров, а главное - возможность исполнить своё предназначение.
А ещё я думал о Цое. О Викторе Робертовиче. Когда впервые побывал на его концерте (приезжал он в Городе за год до гибели), решил, что он дракон. Ошибся. Трудно было не ошибиться: слов песен не различал, но видел свет между словами. Потом выяснил, что - увы, увы, увы - не дракон. Честно говоря, очень жаль - был бы драконом, пел бы до сих пор.
Дом N56 по улице Бабушкина оказался ничем не примечательной пятиэтажной "хрущёвкой". В подъезде всё было задушевно: кошачьи запахи, бодрые надписи на обшарпанных стенах и трупики спичек, присобаченные к потолку. А ещё была впечатляющая музыка: из-за оббитой рваным дерматином двери в квартиру N42 доносились готические навороты.
Звонка я не обнаружил, поэтому постучал. Сначала вежливо, потом настойчивей, а когда не помогло, двинул несколько раз ногой. Любитель тяжёлого рока по имени Алексей по фамилии Белобородов даже и после этого подойти не соизволил. Зато открылась дверь напротив. В щель просунула свои бигуди разбитная тётка с сигаретой в углу рта.
- Чего, козёл, гремишь? - быстро переместив сигарету в другой угол, спросила она.
- Добрый день, сударыня, - учтивым голосом произнёс я. - Будьте так любезны, подскажите, не здесь ли проживает Алексей Вадимович Белобородов?
Она поначалу опешила от такого подлого к себе обращения, но быстро пришла в себя.
- Лёха-то? Тута. Где ж ему ещё, козлу-то вонючему. А на кой тебе?
- Повестку ему принёс из военкомата. На двухнедельные сборы вызывают.
- Ты, что ли, военкомовский? - не поверила она.
- Да, нет, меня тоже хотят забрить, - поделился я доверительным полушёпотом и, перейдя на полный шёпот, признался: - Но обещали - у пятерых подписи возьму, освободят от повинности.
- Хитрозадый, значит, - понимающе кивнула тётка. - Тогда ладно, тогда колоти. Дома он. Видела, как со смены припёрся. Дрыхнет, поди. Он всегда так - придёт, накатит и как мёртвый. Колоти, не бзди. Колоти, колоти. Пусть забирают. Достал уже своей фрицовской хренотенью.
Сказала, вернула сигарету на прежнее место и хлопнула дверью. С силой. Аж штукатурка посыпалась.
Тем временем музыка в квартире N42 стихла, и я, воодушевленный этим обстоятельством, стал вновь набиваться в гости.
Минут пять стучал, но никто мне так и не открыл. Разозлившись, я вытащил из заветного кармашка Ключ От Всех Замков и - врёшь, не уйдёшь! - осторожно вскрыл квартиру. Прислушался - не идёт ли кто по подъезду? Никого не было. Я потянул дверь на себя и, шикнув на предательски заскрипевшие петли, быстро вошёл внутрь.
Белобородов Алексей Вадимович находился дома. Тут тётка не ошиблась. Ошиблась она в другом: он не спал как мёртвый, он и был мёртвым.