- По поводу Демона сам, чувак, смотри. Я тебя предупредил.
В ответ я лишь махнул, дескать, не ребёнок - уже всё понял, повторять не надо.
12
Вышел я на улицу без двадцати восемь. И вышел окрылённым. Ещё бы. Хотел ведь чего? Хотел разыскать того, кто сделал Антонине шрамирование, через него выйти на саму Антонину, через неё - на её дружка. А получилось что? Получилось ещё лучше - сразу нашёл адресок Антонова-Демона. Это ли не удача?
Впору было плясать от радости.
Но когда я прибыл по адресу (ехать там было от силы - пять минут со всеми красными светофорами), радость моя поубавилась - убивца на месте не оказалось.
Я несколько раз проиграл звонком трель футбольных болельщиков - та-та, та-та-та, та-та-та-та та-та, но никто к двери не подошёл.
Ну нет, так нет.
Не долго сомневаясь, я открыл оба замка Ключом От Всех Замков и, продолжая держать пистолет на изготовке, проник в квартиру.
Меня ничуть не смутило, что я тем самым совершаю проступок, подпадающий под действие первого пункта статьи 139 Уголовного Кодекса РФ. Ерунда. Поступал так не впервые, за долгую сыщицкую карьеру доводилось проворачивать подобное не раз и не два, поэтому давно забыл, как это - смущаться.
И наказания не боялся. Максимальная кара по данному пункту - исправительные работы на срок до одного года. Разве это кара? Вот если бы был я, к примеру, вампиром, то за проникновение в чужое жильё без приглашения мне светило бы (не по Уголовному Кодексу РФ, разумеется, а по Уложению Посвящённых) полное развоплощение. Но не вампир я, слава Силе, а дракон.
Однокомнатная квартира Евгения Антонова по прозвищу Демон не походила на человеческое жильё, скорее - на мастерскую художника. Мебели было очень мало - стол, кресло, два стула. Это всё. Зато имелись: мольберты с неоконченными работами, сваленные в кучу холсты, рамы разных размеров, листы с эскизами, на столе - кисти, тюбики, банки с красками, бутыли с какой-то химией, прочая дребедень из той же песни. А на стенах - плакаты разных времён и народов, графические работы и картины, написанные маслом. В воздухе присутствовал дурманящий запах ацетона. И ещё скипидара. Жильём же не пахло. И в переносном смысле и в прямом. Правда, в углу стоял холодильник, но ничего съестного в нём не было. Абсолютно.
"Тут не живут, тут работают, - окончательно решил я, шаря взглядом по пустым лоткам и полкам. - А в последнее время даже и не работают".
Заглянув в морозильную камеру, я обнаружил две неаппетитного вида картонных коробки. Сначала подумал, что лекарство, но потом прочитал на упаковке: "CRYOLASER. Картриджи хладагента оксид азота".
"Я был прав, - подумалось мне, - У него всё-таки есть портативный криохирургический аппарат".
Прав-то я был прав, только что толку?
Побродив ещё какое-то время по квартире, я понял, что ничего мне здесь не светит. Надеяться на то, что Антонов-Демон вдруг заявится, было глупо.
"Что ему тут делать? - рассуждал я. - Ему сейчас не до своей мазни. Он сейчас в иных эмпириях витает. У него на уме встреча с Хозяином. Хочет силой потусторонней разжиться и все свои проблемы - житейские и ментальные - на раз решить".
Проклиная свою нерасторопность, я пошёл на выход, но едва взялся за ручку двери, вдруг почувствовал: что-то не так.
Какие-то магические флюиды тянули меня назад, в комнату.
Тянули настойчиво.
Я не стал сопротивляться родному бессознательному и вернулся. Встал посреди комнаты и, полностью раскрывшись, прислушался к своим ощущениям.
Сила исходила от одной из картин, висящих на стене.
Это было мрачное по сюжету полотно: воин-легионер вспарывал коротким мечом живот привязанного к столбу пленника. Рваную плоть, море крови и выпадающий на зрители ливер автор выписал с фотографической точностью. Подписана была картина фирменной аббревиатурой "ДЧХ".
Известно, что картины великих мастеров по Силе не уступают иным волшебным артефактам. Лично я знаю несколько таких картин, одна из них - "Жалость" Уильяма Блейка. Могу закрыть глаза, и сходу представить: на земле неподвижно лежит безучастная ко всему женщина, а две другие несутся по тёмно-синему небу на слепых конях. И ночь, и ветер, и звёзд ночных полёт. И ещё развивающиеся волосы наездниц. У одной из них в руках крошечный ребёнок, и она, склоняясь, показывает его той, что лежит на земле. Будто хвалится.
Эта картина - иллюстрация к "Макбету" Шекспира. Если точнее, то к тому эпизоду, где герой размышляет о последствиях убийства Дункана:
И жалость, как младенец обнаженный
Верхом на вихре или херувим,
Несущийся на скакуне воздушном,
Повеет страшной вестью в каждый глаз,
Чтоб ветер утонул в слезах.
Даже репродукции этого полотна имеют заряд не меньше пятидесяти кроулей. А подлинник, говорят, так и вообще - атомная бомба. Силён Блейк. Нет спору, силён. Я потому Блейка знаю, что стихи его люблю. Ведь он же ещё и поэт. Кто "Мертвеца" Джармуша смотрел, тот в курсе. Поэт. И поэт отличный. Большой мастер.
А вот Евгений Антонов по прозвищу Демон ни коим образом не тянул на звание мастера. Неплохой ремесленник и только. Даже судя по этой его картине: за натурализм исполнения можно поставить оценку "отлично", но, как говорит в подобных случаях моя грамотная помощница Лера, тема не раскрыта. Мученика, к примеру, жалко не было. Ничуть. Выражение лица у него такое, будто он получает наслаждение от всего происходящего. Чего такого мазохиста жалеть? А палач выглядел каким-то бесстрастным, ни ожесточения не было в его лице, ни сострадания - так, мясник на рынке, равнодушно разделывающий замороженную тушу. В общем, картина не вызывала никаких эмоций, помимо понятного физиологического омерзения. Нормальная реакция на это полотно - закрыть глаза и отвернуться. И я искренне не понимал, почему от него веет Силой.
До тех пор не понимал, пока, ведомый интуитивным порывом, не снял картину с гвоздя.
Тут-то секрет и открылся.
За картиной прятался вмонтированный в стену сейф. Стало ясно, что магические флюиды излучает вовсе не картина, а некий предмет, сокрытый в тайнике.
"Вот она где, Чаша долголетия, - смекнул я, постучав рукояткой пистолета по дверке сейфа. - А может и не только Чаша, но и все остальные артефакты".
Сейф был из дорогих, с кодовым замком, такой Ключом Лао Шаня не вскроешь. Был бы я при Силе, снял бы комбинацию заклинанием и произвёл изъятие украденных вещей без шума и понятых. Изъял бы, и на том бы вся эта безобразная история, пожалуй, и закончилось. Но только Силы у меня на данную минуту было по-прежнему ноль целых кроулей и ноль десятых. Даже полученную от Михея Процентщика в качестве аванса и ту истратил. До последней капли.
Оставалось одно - набраться терпения, затаиться и ждать, когда Антонов-Демон явится за артефактами. В том, что должен придти, теперь не сомневался - без этих предметов Силы провести чёрную службу невозможно.
Я глянул на часы (была уже четверть девятого), скинул с кресла свёрнутый в рулон матрас, расположился и начал ждать.
Чтобы ненароком не уснуть, разглядывал плакаты. Вернее один плакат. Это был креатив времён студенческой революции 1968 года, и там так: по красному полю бредёт в пустоту стадо понурых баранов и надпись на французском "Retour a la normale".
"Возвращение к норме", - перевёл я и усмехнулся.
На самом деле стало смешно. Лидеры "революции троечников" считали обывателей пустоголовыми баранами, но когда повзрослели, благополучно встроились в ненавистную систему, заняли приличные государственные посты и возглавили стадо. Теперь уже сами посылают войска в депрессивные кварталы разгонять буйных алжирских парней. Разве не смешно?
Смешно и навевает на определённые мысли.
Только не суждено мне развить эти мысли, поскольку Антонов-Демон пришёл уже через семь минуть. В восемь двадцать две. Я, честно говоря, не ожидал, что всё случится так скоро.
Пока он щёлкал замками, я успел снять пистолет с предохранителя и отойти к зашторенному окну.
Когда его я увидел, вначале не понял, отчего у него такое прозвище - Демон. В его внешности не было ничего демонического. Среднего роста тридцатилетний мужчина с ранней плешью и невыразительными чертами лица. Лицо, пожалуй, даже какое-то простоватое, не породистое ничуть. Из толпы такое не выделишь, а второй раз встретишь, не узнаешь.
В одежде я тоже никаких претензий на исключительность не заметил: потёртые джинсы, серая майка и болотного цвета ветровка.
Человек как человек, ничего особенного.
- Ты кто? - спокойно, ничем не выдав своего удивления, спросил он.
- Тот, кто тебя остановит, - ответил я, поднимая пистолет.
После секундного замешательства он меня поправил:
- Ты труп.
Произнёс так, что стало понятно - дай волю, убьёт.
Иные буйные носятся с воплями "Поубиваю всех, порешу", и эти вопли истошные только смех вызывают и ничего кроме. А этот вроде тихо сказал, но у меня сразу мурашки по коже пошли. Голос его никак не сочетался с ординарной внешностью, был убедительным и властным. Ладно голос - в глазах, до этого тусклых, будто молния сверкнула. Парень был не так прост. Совсем не прост.
"Нет, не зря у него у него такое прозвище, - рассудил я. - Ох, не зря. Псих в натуре. Маньяк. Такой на самом деле может проникнуться, войти в транс и отбарабанить заклинание на "ять". А уж про то, что потом вытворит, и подумать страшно".
Чтобы скрыть свою озабоченность, я скептически улыбнулся:
- Убьёшь, говоришь? Ну-ну. - Затем стёр с лица ухмылку и спросил вполне серьёзно: - Что, Женя-мальчик, понравилось убивать? Во вкус вошёл?
За ним не заржавело.
- Не твое собачье дело, - отмерил он мне.
Вот так вот грубо.
Впрочем, его раздражение можно было понять. Заявилось какое-то чудо незваное, пушкой размахивает, странное говорит. Будешь тут раздражаться. Но только мне его недовольство было до одного места.
- Слушай ты, несуразное дитя перестройки, а чего ты всех так ненавидишь? - спросил я. - Ты же человек. Тебе дано любить. Почему вместо того, чтобы любить, убиваешь?
Помолчав, он произнёс:
- Слабаки и неудачники должны уйти, - Даже скорее не произнёс - изрёк. И добавил в том же высокомерно-назидательном тоне: - Вот первая заповедь любви.
Я хлопнул себя свободной рукой по лбу.
- А-а, ну да, ну да. Как же это я мог забыть. Ведь Gott ist tot. Бог умер. Теперь ты, Женя-мальчик, будешь у нас вместо Бога. Теперь ты будешь подталкивать падающих, раздавать испытания и снисходительно взирать на простёртые к тебе руки. Нравится взирать на простёртые руки? Тащишься от этого? А, Женя-мальчик?
- Да пошёл ты! - вызверился он. Задело, видать, за живое.
А я, продолжая гнуть своё, запричитал по-стариковски:
- О-хо-хо-хо хо-хо. Ещё один зверь, желающий проредить больное стадо, нарисовался. Сколько таких зверюг-сверхчеловеков было на моей памяти, сколько ещё будет, не счесть.
- Я первый и последний, - заносчиво и на полном серьёзе заявил он.
"Совсем-совсем больной", - подумал я, а вслух сказал:
- Ага, первый и последний, исключительный. - Потом поправил стволом очки и спросил: - А хочешь, я тебе одну умную вещь скажу?
Он ответил лаконично и зло:
- Обойдусь.
- Всё равно скажу. И вот что скажу: пришёл в этот мир человеком, ну так и будь человеком. И вот что ещё скажу: усилия надо прилагать не для того чтобы стать сверхчеловеком, а для того чтобы быть человеком. Понимаешь? Повторяю ещё раз для тех, кто в танке: усилия надо прилагать, чтобы оставаться человеком. Хотя бы.
Не знаю, Женя-мальчик, трудно или не трудно быть богом, но знаю точно - человеком быть трудно. Постоянный напряг, ежесекундный выбор, вечно больное тело - всё это, надо признать, выдерживать непросто. Прямо скажем - тяжко. Нужно мужество, чтобы сохранить в себе человека. И ещё усердие. Не будешь стараться - всё, пошёл в откат: обратился в недочеловека, в зверушку, каковых и так кругом - не протолкнуться.
После этих слов я сделал паузу и задал себе справедливый вопрос: "Какого беса я его лечу?" Разумного ответа не нашёл. Решил: "Значит так надо". Переложил пистолет из правой руки в левую и продолжил:
- Такая вот фигня, Женя-мальчик: сверхчеловеком человеку стать не дано, не было таких никогда, нет и не будет, а недочеловеком - запросто. На один миг дал слабину, и готово. Но это ещё ладно. Каждый второй человечек до звания "человек" не дотягивает. Другое страшно. Страшно, когда свою слабость, своё неумение сохранить себя, человек обращает в пагубную страсть возвышения над себе подобными. Это вот действительно страшно. Кстати, Женя-мальчик, твой случай.
Молча выслушав мою тираду, Антонов-Демон снисходительно ухмыльнулся. Дескать, мели-мели Емеля, пока твоя неделя, но только фуршет в итоге всё равно будет на мой улице.
- Думаешь, погубив одного-другого-третьего, станешь сверхчеловеком? - не обращая внимания на его глупую реакцию, спросил я. И резко ударил пистолетом по сгибу правой руки. - А вот тебе, Женя-мальчик. Безжалостным человекоподобным роботом ты станешь, а не сверхчеловеком.
Он не сдержался и выкрикнул:
- Посмотрим!
- Лечиться тебе нужно, Женя-мальчик, - констатировал я. - Найти хорошего психиатра и лечится.
Эти слова его явно обидели, кривая улыбка вмиг сползла с лица, а правая щека несколько раз дёрнулась в нервном тике.
- Вот тут ты не прав, козёл, - глуховато сказал он. - Ох, как же ты не прав.
- За "козла" ответишь, а насчёт того, прав или нет… По любому прав.
- Это почему же?
- А потому, что у меня пистолет.
Он сложил руки на груди и, впервые посмотрев на меня не исподлобья, а в упор, сказал:
- Плевать.
И повторил:
- Плевать.
- Ни бывать тебе, Женя-мальчик, сверхчеловеком, - заверил я его тоном эксперта. - Нет, ни бывать. Никогда.
- Посмотрим.
- На тёмные силы надеешься? Зря.
- Это почему же?
- Я же уже говорил: потому что у меня пистолет. А что касается тёмных сил в целом и в частности… Мой тебе совет, Женя-мальчик: прежде чем взорвать адскую машинку, убедись, что она не у тебя в заднице.
- Ах, ты тварь! - угрожающе воскликнул он и сделал шаг в мою сторону.
- Стой, где стоишь, - предупредил я, передёрнув затвор.
Он будто в стеклянную стенку упёрся - замер. На рожон не полез. Надо отдать ему должное, в этом плане оказался адекватным. Умирать за так не хотел.
- Будем считать, что официальная часть саммита закончена, - сказал я, опуская пистолет. - Переходим к неофициальной. Сейчас ты, Женя-мальчик, подойдёшь на цыпочках к сейфу, откроешь и вытряхнешь всё содержимое. Понял?
- А если нет? - спросил он с вызовом.
- Тогда мне придётся продырявить один из твоих жизненно-важных органов. Какой именно, я решу по ходу дела.
Он поднял голову, внимательно посмотрел на меня, убедился, что не шучу, и сказал:
- Допустим, открою. Что дальше?
- Я заберу то, что должен забрать.
- И это всё?
- Всё.
- А что будет со мной?
- С тобой пусть менты разбираются. Или врачи. Лично мне ты неинтересен.
Он где-то с полминуты, наверное, молчал, просчитывая варианты, а потом через силу выдавил:
- Хорошо, я открою.
- Вот и отлично, - похвалил я и показал пистолетом на сейф. - Прошу.
Недолго поколдовав над кнопками замка, он добился от механизма звонкого щелчка, провернул ручку-штурвал против часовой и потянул на себя стальную дверку.
- Вот, что хотел спросить, - подходя ближе, обратился я к супостату. - Вы ребёнка уже похитили?
- Конечно, - ответил он и сунул руку в сейф.
- И у кого?
А вот на этот вопрос Антонов-Демон ничего не ответил, резко развернулся и выстрелил мне в живот.
Пуф! - и вся недолга.
После этого выстрела я ещё сумел устоять на ногах и даже попытался поднять руку с пистолетом. Но вторая пуля, угодившая в грудь, сбила меня с ног, и я грохнулся на спину.
Странно, но боли не испытывал, только было до жути стыдно за свою свинскую беспечность.
А потом Антонов-Демон контрольным выстрелом продырявил мне башку, и стыд ушёл.
Всё ушло.
Нагон Тнельх, нарушивший второе правило дракона "Никогда и ни при каких обстоятельствах не верь людям", благополучно помер.
13
Первое, что услышал, когда душа вернулась в тело, был фрагмент старой легенды. Откуда-то из далёкого далёка донесся неспешный говор наставника. Он рассказывал: "Проведя край, дракон уснул, и всем показалось, что он умер, а он просто устал от раздвоенной жизни и хотел отдохнуть от безумного мира людей".
Постепенно голос вирма Акхта-Зуянца-Гожда затих и превратился в жужжание мухи, бьющейся о стекло.
Потом послышался лёгкий стук.
А вслед за тем я услышал, как Архипыч (его голос ни с чьим не спутаешь) по-военному чётко произнёс:
- Стрит. Партия. Считаем.
И как Ашгарр в ответ озадаченно крякнул:
- Опять повезло тебе, чертяка.
Заставив себя открыть глаза, я повернул голову.
Эти двое сидели за столом и азартно резались в кости. Сам я лежал в углу на матрасе. Свет в комнате был включен. За окном темнело.
Я сунул пистолет в кобуру (Антонов-Демон, похоже, не сумел его вырвать, а быть может, не захотел), сел и, прислонившись к стене, спросил:
- Который час?
Голос дал петуха, и мужики в пылу спора меня не услышали. Тогда я прокашлялся и крикнул:
- Мужчины, алло! Который час?!
- О-о-о! - повернулся ко мне молотобоец. - Ожил, слава яйцам.
- Двадцать пять десятого, - сказал Ашгарр, кинув взгляд на часы.
Я вяло возмутился:
- Чего так долго канителился?
Возмутился больше для порядка, чем по делу, но Ашгарр стал оправдываться.
- Так это, блин, - начал он, помогая мне подняться на ноги. - Когда тебя кокнули, меня самого скрутило будь здоров. Минут пятнадцать корчился, встать не мог. Когда оклемался, сразу стал ниточку отматывать. По пути сообразил, что Силы нет, пришлось крюк дать, чтобы из Десятинного Котла черпнуть. Полез, а мне… - Ашгарр скрутил дулю и сунул себе под нос. - Пришлось Сергея Свет Архиповича на подмогу вызывать. Пока то, пока сё - вот и считай. Слушай, а ты когда Десятинным успел попользовался?
- Когда от Ворона уходил. Я же тебе рассказывал.
- Не помню.
Я в ответ только плечами пожал и стал сковыривать с очков бляшки застывшей крови. От этого "увлекательнейшего" занятия меня отвлёк молотобоец. Подошёл и протянул нечто, зажатое в кулаке:
- На, смертью смерть поправший, держи на память. - И высыпал на мою ладонь три тупоконечных свинцовых пули. - Девять миллиметров. У него что - "макаров" был?
- "Макаров", - кивнул я.
- А кто это тебя так? - спросил Ашгарр.
Я ответил уклончиво:
- Хмырь один чокнутый.
А про себя подумал: "Хмырь-то он хмырь, но в отличие от меня не болтает, а делает".
Тут в разговор вновь вступил Архипыч. Смерив меня пристальным взглядом, он задал вопрос, который я и сам бы задал ему в подобной ситуации:
- Ты ничего не хочешь рассказать, Егор?
- Хочу, - честно ответил я. - Но не могу.
- Какая-нибудь помощь нужна? - помолчав, спросил он. - Огневая поддержка? Силовое прикрытие?
Я мотнул головой:
- Нет.
- Уверен?
- Да. Только это…