Следов магического видно не было. Никто намеренно не сооружал из злосчастной сосны ловушки для машины. Во всяком случае, я этого не чувствовал. Хотя могло быть и так, что поработал здесь кто-то весьма и весьма Сильный. Если это так, то ощущения, что проведена в отношении Алексея Пущина процедура энвольтования на смерть, и не могло возникнуть. Настоящий мастер следов не оставляет. Ни пятнышка. В этом и заключается высший колдовской пилотаж.
Поднявшись на обочину, я ещё раз осмотрелся.
Пейзажи вокруг - передвижники отдыхают. На этой стороне густой сосновый бор, на той - заливной луг до самой Реки: поповник, клевер, иван-чай, прочее неброское, но пахучее сибирское разнотравье. Там-сям несколько залысин, посреди которых аккуратные стожки. А над всей этой омытой недавним дождём пасторалью - высокое небо в пятнах всклоченных облаков.
К левой кромке луга прижималась осиновая роща. На правом же его краю и чуть ближе, метрах в пятидесяти от дороги, был виден живописный холм, на верхушке которого гнулась на ветру старая, увешенная разноцветными тряпичными лоскутами-лентами, берёза.
"Бурхан!" - обрадовался я.
Как тут не обрадоваться? Коль обитает здесь дух места, он всё, конечно, видел. А раз так, значит, есть - пусть слабый, но всё-таки - шанс узнать, из-за чего же всё-таки произошла авария.
Чуть ли не бегом я направился через дорогу к этому волшебному месту. Вскарабкался на холм и, встав под берёзой, украшенной на манер новогодней ёлки, прислушался к своим ощущениям.
Секунду постоял.
Другую.
Ещё одну.
Да, не зря суеверный народ здешнюю берёзку украшал - присутствие Силы чувствовалось. И весьма. Место было энергетически мощным.
Не раз доводилось мне слышать: "Не затыкай ушей и то, что нужно, само подаст голос. Не зажмуривай глаз то, что нужно, само покажется". Порой так оно и происходит. Но это был не тот случай. Я простоял долго, минут десять, старательно сливаясь с физическим слоем тонких вибраций - границей между Пределами и Запредельным. Но как ни старался превратиться в антенный фидер, дух места на ментальный контакт со мной так и не вышел. Не посчитал нужным.
Тогда я сбегал к машине и вернулся с кинжалом, горстью красной гадательной фасоли и аварийным тросом. По виду это самый обыкновенный гибкий трос в стандартной пластиковой оплётке, в действительности - не совсем. Спецзаказ. В стальные вплетена одна золотая жила и две из серебра.
Спустившись на южный склон холма (подальше от глаз случайных свидетелей), я выложил трос кругом, встал в центр, после чего рассыпал перед собой фасоль, скинул куртку и, задрав рукав сорочки, рубанул кинжалом по запястью.
Когда первые чёрные капли упали на бобы, я закрыл глаза, сосредоточился и стал заклинать:
Чёрное на красное,
Редкое на рясное,
Свет для глаза, звук для уха -
Маг-дракон взывает к духу.
По неписанному правилу, по древнему закону
Дух стихий явись дракону.
Вроде всё правильно произнёс и с чувством, но только дух не соизволил отреагировать.
Я повторил.
Опять ничего.
Я ещё раз.
И тут он, наконец, подал знак, показал, что услышал: дернулась несколько раз вершина берёзы, задрожали ветки, всколыхнулись тряпицы.
Но и только.
Так старая ленивая собака во сне дёргается, услышав свою кличку: задирает лапу - "тут хозяин почеши", но не просыпается.
Короче говоря, не захотел дух материализоваться, и медиума во мне не признал.
Обидно, но бывает.
Требовался какой-то другой ритуал и более сильное заклинание.
"Возможно, совсем-совсем древний, - подумал я про своенравного духа. Тогда тут нужно нечто специфичное. С этнографическими наворотами. Чтоб пробрало его по-настоящему".
И тут я сразу вспомнил про Альбину Ставискую, про зазнобу мою ненаглядную. Эта ведьма в здешних краях со времён Ермака обретается, оттого все местные ходы-выходы и проходы отлично знает. Ей-то да не ведать про национальные особенности колдовства в Приозёрье. Кому тогда?
Понимал я и другое: ведать-то, она ведает, да только фиг задарма поделится с заповедным, обязательно потребует что-нибудь взамен. И я даже догадывался, что именно. Ожерелье Дракона. Вот что. Давно зарится на эти сто семь потускневших от времени и скуки жемчужин. При каждом удобном случае слёзно клянчит: подари да подари. Оно и понятно, вещь в хозяйстве небесполезная. Одну жемчужину из Ожерелья в яблочном уксусе раствори, выпей в ночь на Ивана Купала - и тридцать лет жизни с плеч долой. Как тут не позариться? Помолодеть хочется любой женщине, даже ведьме. Ведьме, быть может, особенно хочется. Не про внешний облик тут разговор (ведьме молодухой прикинуться раз плюнуть), а про остроту восприятия жизни, про вкус к ней, про азарт.
Никаким сомнений не было, что за возможность помолодеть душой Альбина мне выложит, что угодно. Но только не мог я так бездарно распорядиться Ожерельем, которое получил в наследство от предыдущего хранителя Вещи Без Названия достопочтенного Вахма-Пишрра-Экъхольга.
Дело в том, что я это волшебное украшение собираюсь подарить собственной дочери, для неё и берегу. И не важно, что у меня пока нет дочери. Это совсем не важно. Рано или поздно появится. Дело времени и веры.
Короче говоря, вариант с Ожерельем, как изначально неприемлемый, я сразу отбросил, и всю дорогу до города искал слова, с помощью которых можно было бы Альбину уговорить. Но не нашёл я таких слов. Нельзя найти то, чего нет.
Силой выбить заклинание я тоже не мог. Не потому что пацифист. Вот уж что нет, то нет. Просто не было у меня на ту минуту необходимой для этого Силы.
Получался тупик: по-хорошему - бесперспективно, по-плохому - невыполнимо.
Но нет таких тупиков, из которых дракон не нашёл бы выхода.
Реально оценив положение, я решил разбудить в себе природное коварство.
Решил и разбудил.
Поначалу вознамерился запугать Альбину намёком на звёздное дерби. Дескать, не расколешься - оседлаю и заезжу до смерти в ночь Силуяна, когда потянет тебя, как ту панночку, на кражу коровьего молока. Но затем эту идею, основанную на отсроченном воздействии с неясным исходом, откинул, и подумал о штуке более надёжной. О банальном шантаже.
Сам по себе шантаж - это не есть хорошо, конечно. Это есть плохо. Что уж тут говорит. Вестимо. Но только золотой дракон не действует в узких рамках дихотомии "хорошо-плохо", он действует на широком поле парадигмы "справедливость".
Мысли мои сразу заработали в нужном направлении, и когда я проезжал пост ГАИ на въезде в город, уже знал, к кому обращусь за помощью. К Кике, конечно.
Кика эгрегор. Не человек, не дракон, а одно из тех странных существ, которые появляются благодаря воле людей, объединённых общей мыслью или желанием. Философ Маркс обронил как-то, что идея, овладевшая массами, обретает материальную силу. Как это ни странно, прав был мозголом. Так эгрегоры и появляются.
Рождение эгрегоров основано на принципе магической цепи: когда большое количество народа продолжительное время хочет одного и того же, появляется субстанция, олицетворяющее такое желание. Сначала она появляется в Запредельном. Именно там "разбитые мечты обретают снова силу высоты". А затем, получив от людей достаточный запас жизненной энергии, субстанция оседает в Пределах и начинает жить самостоятельной жизнью. Жить-поживать, добра наживать. Существо это ограничено в свободе воли, но в то же время, само сильно влияет на своих "родителей". Иной раз так, что просто ах. До слёз. До кровавых. С другой стороны, едва создавшая эгрегора идея начинает изживать себя, он сразу чахнет, мало-помалу выветривается из физического плана бытия и растворяется там, где зародился. В Запредельном.
Вообще-то, эгрегоров в Пределах немало. Не так, чтобы прямо кишмя ими всё тут кишит, но явление это не редкое. Появляются, исчезают, снова появляются. Из тех, имена которых на слуху, можно вспомнить товарища Ленина. Мощный был эгрегор. Не эгрегор - эгрегорище! Породило его овладевшее широкими массами стремление ни о чём не думать (чего тут думать?!), а всё отнять и поделить. Пишут, что он из Швейцарии приехал в запломбированном вагоне. Ерунда. На самом деле - пришёл из Запредельного. Пришёл, дел наворотил, физическую оболочку оставил людям на память и ушёл восвояси. А люди семьдесят лет потом сваренную им кашу расхлёбывали. Впрочем, сами виноваты.
Печально известный олигарх Борис Абрамович Неленин тоже из эгрегоров будет. Этот возник в результате всеобщего стремления подсуетиться, и урвать на халяву кусочек из развалин рухнувшей империи. Выскочил, что тот чёртик из табакерки, и начал - Сила есть, ума не надо - куролесить. Десять лет изгалялся. Но как только народ очухался и устыдился сам себя, сдулся эгрегор. Исчез. Как и не было его. В газетах пишут, в Лондон укатил. Ерунда. В Запредельное подался. До поры, до времени.
Нынешний правитель России тоже, между прочим, эгрегор. Натуральный. Порождён неизбывной народной тягой к осмысленному бытию. Запуталась страна на рубеже веков, устала от хаоса, и возжелала хоть кого-нибудь толкового на трон. И он пришёл. И крепким словом повёл народ к истокам новым. Которые на самом деле оказались старыми. Зато проверенными.
Что касается Кики, то он, конечно, эгрегор масштабом помельче. Эгрегор человеческого любопытства местечкового пошиба. Появился в 1986 приснопамятном году на пике перестроечного интереса к размерам зарплаты первого секретаря обкома и жилищным условиям председателя облпортебсоюза. За двадцать лет, объекты любопытства, конечно, у людей кардинально сменились (их теперь пуще остального интересует, как дурит в запое киноартист Амазонкин и с кем спит певица Фифелова), но паскудная природа, а главное - энергия, этой человеческой слабости никуда не исчезла. Жив-здоров Кика. Весел, бодр и в меру упитан. В Пределах зовётся Комаровым-Ильёй-Можно-Без-Отчества, трудится газетным журналистом, сотрудничает сразу со всеми изданиями Города, вращается в самых разных кругах, умеет расположить к себе любого, всякому в задницу без мыла влезет и знает всё про всех. Одним словом - профессионал.
Я с Кикой не дружу (драконы не с кем не дружат), но знакомство поддерживаю. Практикующему сыщику грех брезговать неисчерпаемым источником информации. Зачастую приходится прильнуть. Как, к примеру, и на этот раз.
Мобильный Кики оказался в зоне доступа.
- Внимательно, - сразу отозвался эгрегор.
- Привет, Кика, - сказал я.
- Егор-Егорище?
- Он самый.
- Здорово, старичок. Что нужно гордому дракону от мутного сгустка инфернального Ничто?
- Помощь.
- Для тебя, Егор, всё что угодно, - горячо заверил не лишённый самоиронии эгрегор. Потом подумал, и оговорился: - Кроме секса, конечно.
Я, хохотнув в подтверждении того, что оценил шутку юмора, сразу перешёл к делу:
- Послушай, Кика, у тебя случайно не завалялось что-нибудь такое эдакое на Альбину Ставискую?
- Под эвфемизмом "такое этакое" надо понимать компромат? - мигом перейдя на деловой тон, уточнил эгрегор.
- Понимай, Кика, как хочешь. Но мне нужна такая информация, которая могла бы заинтересовать Совет.
- Белый или Чёрный?
- Хоть тот, хоть этот, а лучше - оба. А ещё лучше - Большой. Ты меня понимаешь?
- Я понимаю тебя, Егор. Я тебя, старичок, отлично понимаю.
- Поскребёшь по сусекам?
Эгрегор ответил не сразу. Молчал секунд десять. Но зато потом обрадовал:
- А ты знаешь, Егор, ведь кое-что есть на неё.
"Кто бы сомневался", - подумал я.
- Материальчик - не бог весть что, - самокритично прикинул эгрегор. - Но если под нужным соусом подать, то Альбине не поздоровится.
Я не стал спрашивать, сольёт он мне это "кое-что" или нет. На кой чёрт он тогда это "кое-что" собирает? Не солить же. Поэтому сразу заговорил о цене:
- Сколько за всё?
- С тебя, Егор, нисколько, - быстро и волне искренне ответил он.
- Только без фанатизма, Кика. Мы не дети. Называй свою цену, и не стесняйся.
- Хорошо… - Он тяжело вздохнул и осторожно сказал: - Восемьдесят… Нет, сто доз.
Торговаться по мелочам - не в моём стиле, но я сомневался, есть ли у меня столько капсул в наличии, поэтому попросил:
- Подожди секунду, Кика. - Дотянулся рукой до кармашка пассажирского сиденья, пошарил и выгреб со дна прозрачный пластиковый пузырёк с наклейкой "Аспирин". Потряс содержимым. Пузырёк был наполнен Зёрнами Света лишь наполовину. Я врать не стал: - Кика, такое дело, у меня только пятьдесят штук. Или что-то около того. Давай так: эти сейчас, а через день-другой подгоню остальное. Пойдёт?
- Лады, Егор. Как скажешь. Где и когда?
- Минут через двадцать у Танка.
- К Танку не успею. Никак. Я на левом берегу.
- А если у Саши Лобастого?
Но и на бульвар Гагарина к памятнику Александру Третьему он не успевал.
В результате договорились встретиться через сорок минут у фонтана возле Центрального рынка. Ему это было по пути, а мне в тему: вспомнил, что в тех краях есть у меня одно небольшое, но важное дельце.
Очень вовремя, кстати, вспомнил.
7
Прикатил я раньше срока минут на пятнадцать, загнал болид на платную стоянку и, прикупив по дороге бутылку тёмного пива, уселся среди праздного разночинного люда на лавку возле фонтана.
Поблизости от того места, где я так удачно пристроился, лежал на солнцепёке пожилой верблюд по имени Саид. Он на этом месте уже восемь лет лежит, это его законное рабочее место, сюда его каждый день приводит фотограф. В последнее время помимо Саида приводит ещё и белую карликовую лошадь. А в самое последнее время - ещё и чёрного её жеребёнка.
Саид лежал на пузе, медленно хлопал глазами и выглядел как всегда жалко. Жеребёнок лежал рядом, лежал он на боку и сладко спал, расслабившись, как избалованная собака. А его мать спала стоя, как боевая лошадь.
Гуляющие люди подводили своих детёнышей к этим не зверским животным и чего-то там с умным видом объясняли.
А затем лошадь привнесла в благостную картинку элемент пикантности: не меняя сонного выражения морды, начала прудить прямо на асфальт. Делала она это основательно и шумно. Дети радостно взвизгнули, некоторые принялись хлопать в ладоши. Народ, уплетающий у столиков быструю еду, загалдел и стал тыкать в сторону оплошавшего животного надкусанными хот-догами. Фотограф куда-то метнулся, притащил сиреневый пластмассовый тазик и предусмотрительно подставил лошади под хвост. С минуту публика, затаив дыхание, ждала, что вот-вот повалятся "яблоки". Но не случилось. Когда фотограф убрал тазик, по толпе прошёл вздох разочарования. Лошадь обманула общее ожидание.
"Люди как люди, - подумал я. - Как во все времена - мечтают о Спасении, а просят хлеба и зрелищ".
И посмотрел, сколько ещё осталось в бутылке.
По стеклу скользила капля. В капле, как муха в смоле, билось каштановое солнце. Пива осталось ещё на добрых три глотка.
Я оторвал зад и пошёл к верблюду, возле которого в ту минуту никого не было. Момент был подходящим.
Каких-то восемь лет назад Саида звали Купреяновым Петром Романовичем, и был он тогда человеком. Самым обыкновенным человеком. Честно служил на радиозаводе начальником сборочного цеха и пользовался у трудового коллектива заслуженным авторитетом. И семья у него была - жена и дочь-школьница. И тесть ещё был. Абрам Моисеевич Либерман. Вот этот самый Абрам Моисеевич (в миру - главный бухгалтер чаеразвесочной фабрики, а по жизни - латентный кабаллист-чернокожник) как раз и превратил Петра Романовича в верблюда.
Случилось всё нелепо, глупо и, как это и бывает зачастую у людей, сгоряча.
А вышло всё из-за треклятого дефолта.
И вышло так.
Когда рубль в августе 1998 года закатился за плинтус, на радиозаводе, где и без того в ту пору дела шли ни шатко ни валко, а большинство цехов превратились в вещевые рынки, производство встало окончательно. Генеральный директор, не видя никакой перспективы, собрал всех работников завода в актовом зале и объявил им вольную. Так Петр Романович Куприянов в одночасье превратился в безработного.
Очутившись на улице без выходного пособия бывший начальник сборочного цеха не нашёл ничего лучшего, как зело надраться. Что, конечно, учитывая все обстоятельства, понятно и даже простительно. Но вот то, как он повёл себя дальше, это уже не простительно. Повёл же он себя самым паскудным образом: вернувшись домой, стал буянить, гнобить жену, а попытавшегося его урезонить Абрама Моисеевича зачем-то назвал жидом да ещё, к тому же, и пархатым. И войдя в раж, заявил вдогон, что такие вот деятели, как Абрам Моисеевич, как раз Россию-матушку-то и продали всяким импортным фирмачам-сволочам.
Своими хмельными и неумными словами Петр Романович обидел Абрама Моисеевича до глубины души, поскольку тот, конечно же, не продавал Россию, и даже никогда не помышлял об этом. Мало того, являясь большим патриотом страны, в которой родился, вырос и собрал полную коллекцию почётных грамот, горячо верил в её будущее возрождение. Кстати, именно по этому наотрез отказывался в своё время от заманчивых предложений переехать на постоянное проживание в обетованную страну Израиль.
Кончилась ссора плачевно: получив от жены сковородой по ранней плеши, Пётр Романович вспылил и с криком "Ноги моей больше не будет в этом доме!" ретировался на улицу. Там-то его и настигло проклятие оскорблённого чернокнижника.
Чем, какими такими больными фантазиями, руководствовался Абрам Моисеевич, превращая Пётра Романовича именно в верблюда, неизвестно. Возможно, тут сыграл свою подлую роль бородатый анекдот про крокодила, чебурашку и злого волшебника. Или, быть может, случились некие коннотации, связанные с легендой о сорокалетним походе Моисея по пустыне. А может статься, что-то иное в тот миг в голове у бухгалтера всплыло, вспыхнуло и перемкнуло. Кто знает. Сия тайна велика есть. И теперь эту тайну уже никому не раскрыть, поскольку в тот же самый вечер у Абрама Моисеевича случился сердечный приступ, от которого старый еврей скоропостижно помер.
Такая вот вышла ерунда.
Старик помер, а Пётр Романович (по той причине, что заклятие может снять только тот, кто его накладывал) до сих пор влачит земное существование в облике верблюда. Будь он и в ментальном плане верблюдом, это было бы ещё ничего. Естество бы взяло своё, растворило рассудок без остатка и тем изжило бы печали. Тогда можно было бы жить. Живут же другие скоты. Но вся скверность положения бывшего начальника сборочного цеха как раз в том и заключалось, что, имея тело животного из отряда мозоленогих, умом он был человек разумный. Изощрённо наказал его тесть. Примерно наказал.