- Видишь? - спросил Симон у пустого кресла в углу.
Кресло скрипнуло.
- Нет, Инес, я не про свинец. Не пугайся, я в своем уме. Я знаю, что тебя нет. Ты умерла, я сам сжег твое тело. Даже если ты есть, ты не здесь. Ну и что? Мне надо с кем-то разговаривать, и лучше с тобой. Смотри: я помещаю кружку в пламя, и кружка меняет форму. Кружка - это порядок. Пламя - хаос. Продолжим?
Резким движением он сбросил оловянный блин на пол. Взял вторую кружку, побольше, налил воды из кувшина. Ладони вернулись на прежнее место; минута, другая, и в кружке забулькало. Вверх, изгибаясь, как танцовщица, потянулся легкий парок.
- Я помещаю воду в металл. Металл я помещаю в пламя, - Симон дохнул на пар, и струйка отклонилась к окну. - Металл сохраняет форму. Вода - меняет. Вода - порядок. Пламя - хаос. Управляемый, но все-таки хаос. Моего управления достаточно, чтобы пламя не расплавило металл; хаоса достаточно, чтобы пламя испарило воду.
Взяв яйцо, он бросил его в кружку с водой.
- Следи, Инес, - вода, начавшая было остывать, вновь закипела. - Ты обожала такие опыты. Я смеялся над тобой, злился, запрещал тратить время на пустяки… Следи за мной; можешь смеяться. Я не обижусь.
Вода кипела все сильнее. Яйцо вертелось, билось о стенки кружки.
- Я помещаю воду в металл, и яйцо в воду. Сейчас оно сварится вкрутую. Изменится, станет плотным. Из него больше не вылупится цыпленок. Варим дальше…
Яйцо треснуло. Наружу, быстро схватываясь, полез белок.
- Если пламя - хаос! - усилится, вода выкипит. Яйцо сгорит, превратится в уголь. В конце концов, расплавится металл. Все дело в пропорциях хаоса, а пропорции диктую я…
Симон поднял руки к потолку. Дождался, пока вода остынет, и ловко выхватил яйцо. Сжал в кулаке, превратив в кашу из белка, желтка и обломков скорлупы.
- Я помещаю яйцо в руку. Сдавливаю, и яйцо меняет форму. Яйцо - порядок. Давление - хаос. Пропорции хаоса - мой выбор. Сожму слабее - треснет скорлупа. Сильнее - раздавлю целиком. Хаос вторгнется в порядок, порядок изменит форму. Скажешь, пустяки? Конечно, пустяки. Сварить яйцо, вскипятить воду - это сумеет мясник и прачка, шлюха и пастух. Правда, им понадобится костер. Но какая разница, откуда возьмется хаос?
Словно в ожидании ответа, старец долго глядел в угол. Впору было поверить, что Красотка слушает его, забравшись в кресло с ногами и укутав колени пледом.
- Зерно падает в борозду. Соки земли - хаос. Их движение, их состав. Они вторгаются в зерно, и оно меняет форму. Набухает, прорастает. Все, зерна нет. Есть росток ячменя. Мы поместили зерно в землю, и получили метаморфозу… Да, это прописная истина. Но ведь я теперь самый старый. Старики часто впадают в детство. Почему бы мне не начать с начала?
Он бросил раздавленное яйцо под стол. Отодвинул прочь кружку, взял с подноса лепешку. Собрал в щепоть зернышки черного тмина, которыми Пула всегда посыпала хлеб; кинул в рот, стал задумчиво жевать. Сглотнул, дернув хрящеватым кадыком. Губы Симона зашевелились, рождая слова, каким не место под солнцем. Под веками сверкнула бирюза, зрачок превратился в точку, дырку от швейной иглы. Пальцы, по-прежнему собранные в щепоть, терлись подушечками друг о друга. Так барышник на рынке напоминает покупателю, что товар денег стоит. Только у барышника пальцы не шуршат, будто листы пергамента. И мелкие, колючие искорки не сыплются под ноги ошалелому покупателю, готовому бежать сломя голову.
Лепешка потекла, как олово. Желтый, неприятный блеск корочки. Муравьиная суматоха тмина. Бурление мякиша. Казалось, скверный мальчишка, пользуясь занятостью матери, лепит из хлеба игрушку. Миг, и там, где лежала лепешка, встала лошадка. Запрокинув точеную голову, она беззвучно ржала. Грива по ветру, передняя нога согнута в колене. Мальчишка был талантлив, спору нет. Судя по фактуре, хлеб зачерствел до твердости дерева, а может, и превратился в дерево.
- Я помещаю лепешку в мои мысли, - сказал Симон лошади. - В огонь чувств и требований, в магию, которая пропитывает меня. Яйцо в кипяток, металл в пламя. И что же? Лепешка меняет форму. Лепешка - порядок. Мысли, чувства, требования; знания, полученные от учителя… Хаос? Магия - управляемый хаос? Выходит, что так. Размести порядок в хаосе, соблюди пропорции, задай направление метаморфозе - и внутри порядка начнется движение, которое приведет к желаемому изменению. Ошибись с пропорциями, позволь хаосу бурлить невозбранно - и он растворит порядок в себе. Цепь хаотических метаморфоз, а в итоге - чистый хаос, и никакого порядка. Я прав, Инес? Не отвечай, прошу тебя. Твоя болезнь - ответ. Твоя смерть, и мучения после смерти - ответ…
Надев на палец перстень с крупным карнеолом, Симон взял кусочек кебаба. Увидь это зрелище стряпуха Пула - залилась бы горькими слезами. Она ведь так старалась! А хозяин жевал нежнейший фарш, как корова - травяную жвачку. Пренебрегая вкусом и ароматом, поглощен размышлениями. Двигались челюсти, зубы перемалывали пищу. Ходил туда-сюда кадык, когда Симон глотал. И светлел камень в перстне, делаясь из темно-вишневого пурпурным.
- Хаос, - повторил маг, покончив с кебабом. - Мы используем его мощь для изменений. Порядок сам по себе мертв. Хаос сам по себе разрушителен. Лишь хаос, скованный цепями порядка, способен творить. Менять целенаправленно, создавать новый порядок. Кристалл - это наивысший порядок. Самая прочная в мире клетка. Не потому ли большинство амулетов содержит кристаллы? Они лучше всего сохраняют силу хаоса - силу магии. Ты следишь за моей мыслью, Инес?
Симон прошелся по комнате, остановился перед креслом. Наклонился, заглядывая в лицо незримой собеседнице:
- Но ведь кристалл - это всего лишь камень? Верно? Значит, любой камень - тоже порядок. Да, рубин совершенней гальки на берегу, а изумруд - булыжника мостовой. Но я видел, как Око Митры во лбу Циклопа превращало камень в камень! И раньше, когда он лечил меня, и сегодня, когда чародеи корчились в грязи. Яшму - в лазурит, изумруд - в бирюзу, гранит - в песок. Менялись камни; менялась плоть. Твоя плоть, Инес. Плоть Амброзовых заклинаний. Возможно, тела магов, собравшихся у башни, тоже изменились. Правда это или нет, выяснится позже. Моя плоть тоже менялась - камень Шебуба под воздействием Ока Митры растворялся в моем теле, как соль в воде. Но в моем случае Циклоп направлял хаос, рожденный метаморфозами камней, как лекарь направляет ланцет, вскрывая нарыв. Ты же, Инес… Тебя просто зацепило рикошетом и искалечило. Так в глаз прохожему вонзается щепка из-под топора плотника. Прости нас, глупцов! Знай мы это раньше…
Симон вернулся к столу, устало опустился на стул. Сжал фигурку лошади в кулаке - и долго смотрел, как вниз, песчинками в колбе часов, сыплются крошки, сухие и колючие.
- Вульм, Натан, слуги магов… Скажи, Инес: мне это кажется, или с ними действительно ничего не случилось? Впрочем, нет, не отвечай! Наши тела, чары Амброза… Что в них общего? Чего нет в обычных людях? Магия. Хаос течет в наших жилах. Мы пропитаны им, как губка водой. Менялись мы, менялись заклинания; изменялись камни. Не только кристаллы в жезлах и перстнях! Гранит и известняк, оникс и мрамор… Что это значит, Инес? Да, ты права. Средоточия магии, пленника-хаоса - вокруг нас. Любой камень! Горка щебня и бусы из малахита. Твердь горы и гладкий окатыш на берегу моря. Стены башен. Исполинские платформы под слоем почвы. Кладка дома и песок пустыни… Мы, маги, и камень - сродни друг другу! Нас пронизывает одно и то же - сила хаоса, которую мы зовем магией!
Усталость сгинула. Не в силах усидеть на месте, Симон заметался из угла в угол. "Как зверь в клетке, - пришло на ум банальнейшее из сравнений. Разум, кипя от возбуждения, продолжил цепочку аналогий: - Зверь хаоса в клетке порядка! А может, не клетка - хранилище? Весь камень мира - колоссальное хранилище? Сокровищница силы? магии? знаний? Чего - или кого?!"
- Если так… если мы все плаваем в ауре молчуна-камня…
Симон замер. Обернулся к пустому креслу:
- Око Митры - король камней. Король властен над судьбой своих подданных. Солдат по воле монарха делается вельможей, герцог - узником, лишенным титула; стряпуха - блудницей. А значит, Око Митры меняет ауру каменного королевства, выпуская на волю скрытую силу хаоса. И начинаются метаморфозы, гибельные для магов. Ибо хаос освобожденный чует хаос, текущий в наших жилах, льнет к нему, вторгается в его течение… А мы не умеем управлять новым, чуждым потоком. Кто же умел? Ушедшие? Светлая Иштар! "Они ушли в камень…" Нет, Ушедшие не вымерли, и не погребены в толще гор! Они и впрямь ушли в камень! Они живут в нем - их магия, знания, сила, накопленная за тысячелетия. Или…
Старец содрогнулся:
- Или то, что мы зовем магией - это они сами?!
5.
Безумным взором Симон обвел комнату. Выдержка мага, в прошлом - тверже скалы, сейчас дала трещину. Казалось, из стен, фундамента, амулетов, перстней - из камня, чем бы мерзавец ни прикидывался! - сейчас поползут орды непредставимых, непредсказуемых, всемогущих тварей. Ушедшие - хозяева земли столь древней, что ее трудно было назвать землей - вернутся, если они вообще куда-то уходили, и Симону Пламенному придется дать бой, последний, безнадежный бой в долгой жизни Остихароса. Как надеяться на победу, если твое оружие - твой враг? Может ли дерево сражаться с почвой, откуда пьет соки? Победа огня над дровами - смерть огня. Куда сбежать от присутствия камней, если даже под океаном есть дно…
- Римингал!
Брякнул колокольчик. И вновь, снова - Симон дергал за шнур с такой злостью, словно хотел оторвать его. Заполошное дребезжанье наполнило дом. Вскоре раздались шаги - торопливые, гулкие. Молодой управляющий вихрем ворвался в кабинет, с изумлением глядя на хозяина, в котором раньше видел олицетворение спокойствия.
- Скажи мне, Римингал…
- Что-то случилось, хозяин?
- Да. Я хочу задать тебе вопрос.
Римингал беззвучно шевелил губами. Когда ругательства кончились, а сердце застучало ровнее, он вытер пот со лба и ответил, безучастней статуи:
- Я слушаю.
- Допустим, у тебя есть друг, который всего себя посвятил одному делу. Делу пустому, бессмысленному, не дающему ни прибыли, ни славы. Короче, глупостям. Все смеются над ним, считают безобидным дурачком. Выслушивают его речи, делая вид, что им интересно. Представил?
- Да, - кивнул Римингал, мрачный как ночь. - И очень хорошо.
- Теперь представь, что этот друг умер…
- Вам плохо, хозяин? Послать за лекарем?!
- Заткнись и представляй. Твой друг умер. Ты похоронил его и оплакал. И вот ты узнаешь, что кое-что из речей твоего друга - вовсе не такая ерунда, как думалось. Что в этом есть определенный смысл. У тебя мало доказательств, все зыбко, шатко, и тем не менее… Что бы ты сделал, Римингал?
Управляющий пожал плечами:
- Сперва я попросил бы прощения у покойника. За насмешки и недоверие. Затем… Если подтвердилось кое-что, а не все, я бы зашел с другого конца.
- Каким образом?
- Я бы вспомнил, о чем еще говорил мой друг. Я поискал бы подтверждения иным его рассуждениям - не тем, в которых отыскал крупицу смысла, а тем, что до сих пор кажутся мне бессмыслицей. Если они подтвердятся хотя бы частично… Я не маг, хозяин, и не мудрец. Это базарная, деловая сметка. Если я узнаю, что честнейший в моих глазах человек украл брошь с топазом, я начну выяснять, не водилось ли за ним иных случаев воровства. Если да, я откажу вору от дома. Если нет, я решу, что брошь - наклеп злопыхателей.
- Храни тебя Митра, Римингал! Говоришь, базарная сметка?
Когда управляющий покинул кабинет, Симон встал над хрустальным шаром. Долго смотрел в затянутые сизым дымком глубины, даже не пытаясь оживить шар. Там, в дыму и мерцании, старец прекрасно видел и так: башня Красотки, Циклоп на крыльце - и чародеи, бьющиеся в конвульсиях.
- Кого из нас ты спасала, Инес? - тихо спросил маг. - Меня или Циклопа? Чего ты боялась? Что я сожгу его первым, и поднимусь к тебе? Что он первым обратит камень в камень, и мой огонь растечется водой? Кого бы ты ни спасала, ты спасла обоих. Я вышел за Циклопа в Круг Запрета, как вышел бы за тебя. Я не стыжусь, и не жалею о случившемся. Напомни мне, Инес: какую твою идею я полагал самой вздорной? Да, спасибо. Демоны - музыка Ушедших…
Дым в хрустале клубился тучами над горной грядой.
- Музыка вне звука, говорила ты. Песня вне слов. Клубок страстей, чувств и порывов. Вызывая демона в тварный мир, мы сами придаем ему форму. Страсть без примесей? Ну конечно же, демон! Когда Шебуб усиливался во мне, я едва справлялся с его звучанием. Ярость, похоть; восторг и наслаждение. Моя суть - борьба. Я глушил Шебуба, потому что этого требовала природа Симона Остихароса. Он звучал со всё большим неистовством, ибо его природа - быть услышанным…
Дым свернулся клубком змей.
- Римингал сказал: искать подтверждения. Ну что ж…
* * *
Симон в задумчивости провел ладонью по шершавому камню стены. "И в тебе тоже - магия? Знания Ушедших? Или - они сами?" Камень не ответил. Сухой и прохладный на ощупь, летом он спасал людей от зноя без всякой магии, не пуская духоту внутрь. Напрасно дни, полыхая жарой, один за другим шли на приступ спиральных башен. Зимой же здесь было холодно, но терпимо. Если разжечь камин…
Камин Остихарос решил оставить в покое. Не за тем маг, покинув уют дома, спустился в нижний, подземный ярус башни. Тут Симон проводил наиболее опасные опыты. Стены, сложенные из блоков вулканического базальта, повидали такое, от чего содрогнулась бы сама преисподняя - и выстояли. Маг надеялся: выстоят и на этот раз. Или, на худой конец, станут могилой Симона Пламенного.
Он медленно обвел взглядом "камеру для опытов", словно видел ее впервые. Идеально круглая, два десятка шагов в поперечнике; считай, пустая. Лишь у дальней стены стояли грубо сколоченные стол и табурет. На столе - дюжина свечей, охра, мел и уголь. На стенах горели шесть смоляных факелов; в их пламени явственно сквозила зеленая нотка. Резкие, угольные тени обозначили два проема: вход с лестницы - и запасный выход, ведущий в камеру-соседку.
Камень пола, камень стен…
"Не потому ли мы, маги, так любим камень? Серебро, золото, слоновая кость, эбеновое дерево… Нет! Известняк и гранит, туф и базальт. В краях Н’Ганги всё строят из дерева и бамбука. Н’Ганга же возвел башню из песчаника, с облицовкой из плитняка. Каждый из нас подбирает камень по себе. Мои башни снаружи покрыты металлом. Но под ним - базальт и диорит, и облицовка из мрамора и сланца… Традиция? Или, сами того не сознавая, мы чуем скрытую в камне силу - и пытаемся заключить себя в ее кольцо?"
- Демоны, - громко произнес Симон. Голос дрожал, маг впустую боролся с волнением. - Музыка Ушедших. Тогда ад, обиталище демонов - скрипторий прошлой расы. Хранилище звучащих кристаллов; вернее, хранилище звука в чистом, нематериальном виде. Если так, демон должен возвышать дух, дарить новые переживания! А мы вытаскиваем их в тварный мир, вынуждаем принимать облик, соответствующий нашим страхам и ожиданиям…
Он прислушался. Звучало глупо.
Глупей, чем у Красотки.
- Мы используем демонов, как дикарь, нашедший лютню: он принимает ее за дубину и бьет по голове другого дикаря. Удивительно ли, что демоны, воплощаясь, несут смерть и разрушение? В лучшем случае - исполняют примитивные, животные желания того, кто сумел их обуздать…
Звучание демона, рассмеялось эхо. Тирьям-пам-пам.
"Что я делаю, старый дурак?"
Первые же слова призывающего заклятия отдались зудом в пальцах правой руки. Камень Шебуба, растворенный в крови, откликнулся на зов. Он готов был выпасть в осадок, как соль из пересыщенного раствора. Рука налилась ужасной, скальной тяжестью. Голос Симона окреп, взлетел к сводам камеры. Вопль достиг громового крещендо, и кривой нож в левой руке мага наискось полоснул по запястью, отворяя вены.
- Шебуб! Г’хаш уррагх, асситус видери!
Ярче вспыхнули факелы на стенах. Тягучие черные капли со стуком забарабанили по полу. Как смола, они искрились в свете факелов. Мельчайшие крупицы Шебубова камня, смешанные с искрами Симонова пламени, вспыхивали, гасли, загорались вновь. Капли жили своей собственной жизнью, ведя нескончаемую борьбу.
- Шебуб! Секхарра видери!
Миг, и призрак огромной, двуглавой фигуры возник в центре камеры. Шебуб Мгновенный не зря носил данное ему прозвище. Пламя факелов отшатнулось, пятная стены копотью.
- Шебуб! Л’асерра!
Призрак обрел плоть. От нижней правой руки отродья Сатт-Шеола остался короткий обломок. Широкая трещина змеилась по левому бедру. Из нее на пол с тихим шорохом сыпалась крошка - словно кровь, вытекающая из раны. Грудь демона изъязвили выбоины и сколы. Обе головы Шебуба с отчетливым скрежетом повернулись в сторону мага. Симон невольно отступил на шаг. Он узнал эти растрескавшиеся лики. Казалось, тысячу лет назад скульптор грубо вытесал из гранита лицо Симона Остихароса, повторив его дважды. Но прошли века, и трое варваров - ветер, песок и время - истерзали статую.
- Шебуб фуг’с’аннур!
В глотке Шебуба заклокотало. Так рокочет обвал в горах, сомневаясь: делаться лавиной или погодить. Одна голова неотрывно глядела на Симона, другая озиралась по сторонам. Как слабоумный ребенок, демон топтался на месте, переминаясь с ноги на ногу. Защитный круг, обычно вычерчиваемый на полу, отсутствовал. Руны-охранницы, амулеты-обереги, ветви белой рябины - ничего. Если дети Сатт-Шеола способны испытывать удивление, Шебуб - свободный - был удивлен.
- Я вызвал тебя не для битвы. И не для того, чтоб обуздать…
Симон понимал, что говорит глупости. Человеческая речь для демонов - пустое сотрясение воздуха. Но хранить молчание было еще глупее.
- Если ты создан, чтобы звучать, я хочу услышать.
Рокот усилился, наливаясь мощью.
- Звучи же! Звучи для меня!
Демон шагнул ближе, навис над жертвой. Рев Шебуба оглушал, лишая воли и туманя мысли. Симон Остихарос улыбнулся в ответ. Руки мага крыльями взмыли к потолку. С губ слетели властные слова, рождая в душе чувственный отклик. Повинуясь воле старца, камера подернулась рябью, как гладь озера под рассветным ветром. Кровь, пролитая Симоном, ударила с пола черным дождем. В струях мелькали искорки и крупинки камня. Дождь заплясал вокруг мага и демона - быстрее! еще быстрее! - заключив их в кровавый кокон. Мир вне кокона стремительно гас, истончался и мерк, подергиваясь мглистым туманом. Пол под ногами исчез, исчезли стены и факелы. Кокон выпал из тварного мира в безвременье, проваливаясь все глубже, сквозь ничто и нигде, без формы и названия. Минула вечность, и еще одна. Наконец пустоту заполнили переливы света, что пронизывал собой все, ничего не освещая. Маг и демон достигли Мерцающих Слоев Иммутара.
Холл геенны? Обитель демонов в их истинном облике?
Скрипторий Ушедших?
- Звучи для меня, Шебуб!
Здесь у Симона не было рта, чтобы произнести эти слова. Он был - мысль и дух, воля и пламя. Шебуб здесь не имел ушей, чтобы слышать, но он услышал и отозвался. Пожираемый демоном заживо, маг творил величайший подвиг в своей жизни - Симон не сопротивлялся. Это оказалось самым трудным. Весь опыт, все существо Пламенного, вся ярость его огня восставали против бездействия. Слабость - смерть! Демон - враг! Сражайся, прах тебя побери! Дерись, или умрешь! Справиться с собой было стократ тяжелей, чем справиться с демоном.
Укротить жажду боя. Сдаться. Позволить…