Симфония ярчайших, сверхчеловеческих страстей поглотила старца. Лишила собственных чувств и мыслей, паводком снесла последние барьеры, которые воздвиг тот, прежний Симон, не желающий сдаться без борьбы. Шебуб покончил с добычей, переварил ее, сделав частью демонической сущности. Чужое звучание разметало Симонову личность мириадами песчинок в неистовстве вихря. Гнев содрогался мраморной поступью барабанов, ненависть лилась темным ядом басов, а решимость взвивалась к небу крещендо труб и "гидры". Похоть плела сети из хора виол и лютен, капель арфы возносила эту низменную похоть до вершин божественной любви - и рушилось вниз острое, как нож, стаккато: неминуемая боль утраты.
Утрата.
Потеря себя.
Симона больше не было. Яркость и глубина переживаний уничтожили Симона Остихароса. Кипение страстей полностью растворило его - так мастерство виртуоза поглощает слушателя без остатка. Скорбная кода - вот-вот отзвучит и она, и от мага не останется ничего. Разве что бренная оболочка - там, в далеком тварном мире - пустая и бесполезная.
Все.
Финальный аккорд.
* * *
- Вдова, - сказал Симон. - Черная Вдова.
Маг стоял в камере - один. Демон исчез. Отзвучал, завершился; вернулся в ад. Симон знал: Шебуба можно призвать снова. Искупаться в животворном гейзере. Главное - уйти из тварного мира и не сопротивляться. Сердце, омытое музыкой Ушедших, билось сильно и ровно. С чувств, огрубевших за долгие годы, наждаком содрали коросту. Чувства, подумал Симон. Основа магии. Я словно родился заново; я сильнее, чем был вчера.
- Вдова предлагала мне то же самое. Впустить в себя, сделать своей частью. Частью знания? Я называл это: пожрать. И бился до последнего всякий раз, потому что моя природа - сопротивление. Я отторгал Черную Вдову, и в итоге она отторгала меня. Великий Митра! Так ученик поглощается авторитетом учителя. Теряет прежние взгляды и привычки, навыки и умения… Закончив обучение, он рождается заново - выбирается из учителя, разрывая пуповину, восстанавливается на более высоком уровне. Карши был таким. Он принимал без сомнений все, что я говорил или показывал. Если бы я не накормил мальчишку страхом так, что его начало рвать от магии! Я, вернувшийся из Шаннурана; доверху полный своего собственного страха. О, я помню это до сих пор! Вдова пожирала меня, я упирался, и все начиналось опять, день за днем…
Лицо старца побелело, губы затряслись:
- Неужели Вдова звала меня в ученики?
Глава седьмая
Проклятое наследство
1.
Стылые пальцы ласкали лицо. Невесомые, бесплотные, они касались щек и лба с вкрадчивой нежностью. Так Смерть примеривается к очередному любовнику, прежде чем заключить его в ледяные объятия и унести в свое царство, откуда нет возврата - что бы там ни болтали некроманты…
Мгла беспамятства лопнула, истаивая клочьями тумана. По телу Тобиаса Иноходца прошла судорога. Маг-калека отчаянно вскрикнул, закашлялся, отмахнулся от Костлявой, мазнув себя ладонью по лицу. Ладонь была шершавой, как наждак, и Тобиас окончательно вернулся к жизни. Резко открыл глаза, зажмурился от слепящей белизны, ворвавшейся под веки.
Вздрогнул, ощутив на щеке холодное и мокрое.
Снег. Всего лишь снег! С неба, кружась, летели пушистые мухи. Роились, закручивались в вихри. Грядет метель, понял Иноходец. Он хрипло расхохотался. Хвала Митре! Я жив! Но что, Даргат побери, тут произошло?! Барьер крови исчез. Земля, прогретая чарами, быстро остывала - зима спешила взять свое. Тобиас заворочался, пытаясь встать. С третьей попытки ему это удалось. Мага качнуло, но знакомые сильные руки вовремя поддержали сзади, не дав упасть.
- Я здесь, хозяин! Вот, наденьте. Не лето, чай…
Верный Феликс накинул на плечи Тобиасу плащ на беличьем меху. Иноходец сделал несколько глубоких вдохов-выдохов. Морозный воздух прочистил мозги. Маг мотнул головой, уперся в землю здоровой ногой и деревяшкой. Его наконец перестало шатать, как на корабле в шторм.
- Все, отпусти. Кыш, говорю!
Слуга - крепыш средних лет с торсом-бочонком, лапами кузнеца и физиономией пройдохи - отступил на пару шагов. Замер в ожидании приказов, готов в любой миг прийти на помощь хозяину. Тобиас же боролся со слабостью. Казалось, по магу пробежало стадо ригийских олифантов. Все тело было - один тупо ноющий кровоподтек. Слабость, раздрай и головокружение. В животе бурчало; там ворочался клубок скользких червей. Дико зудела утраченная нога, чего с Иноходцем не случалось уже лет двадцать. Но главное - в нем почти не осталось магии, волшебной силы, что давно проникла в плоть и кровь Тобиаса, пропитала его насквозь. Маг ощущал себя голым и беспомощным, как при рождении.
Он огляделся. Кругом стонали и кряхтели собратья по Высокому Искусству. С трудом поднимались на ноги: кто сам, кто при помощи слуг. Осмунд, кособочась, с перекошенным от ужаса лицом, бормотал проклятия. В рыжей шевелюре Осмунда блестели нити седины, зато в снежно-белой бороде пробилась красная медь. Голова Н’Ганги гудела, распухая пчелиным роем и вновь уплотняясь. Газаль-руз изрыгал чудовищную брань, от которой небо должно было рухнуть на землю, а земля - превратиться в кипящую лаву. Поодаль, ближе ко входу в башню Красотки, сидел в подмерзшей луже и пялился в небо Амброз Держидерево. Тобиас проследил за взглядом Амброза, но ничего не увидел в вышине, затянутой дерюгой туч.
Два тела лежали без движения. Максимилиан Древний, вокруг которого, сменив привычный кокон теней, клубилась поземка - и Талел Черный. Мертвы? Вон, у Талела даже лицо посинело. Толстые щеки, похожие на собачьи брыли, обвисли, нос заострился, в глазницах залегли свинцовые тени. Тобиас принюхался. Ему почудилось, что он улавливает душок тления, исходящий от некроманта. Внезапно глаза мертвеца открылись. Ладони уперлись в землю - и Талел начал медленно, с натугой, садиться. Заметив, что за ним наблюдают, жрец Сета хищно оскалился: "Не дождетесь! Я всех вас переживу!" Оказавшись в сидячем положении, некромант принялся вставать. Так встают не люди - трупы, поднятые заклинанием. Впору было поверить, что Талел - кукла на ниточках, и загадочный кукольник тянет его вверх, презирая законы, данные телу человека. Жирным стервятником Талел навис над телом Древнего, по-птичьи вертя головой, чтобы взглянуть на Максимилиана то одним, то другим глазом. Минута, и некромант каркнул:
- Прах к праху…
- Мои перстни! - откликнулось эхо. - Скорпионово семя!
Тобиас обернулся. К сидящему в луже Амброзу широким шагом приближался Газаль-руз. Сейчас Злой Газаль полностью оправдывал свое прозвище - его ярости хватило бы на сотню демонов.
- Что ты натворил, мерзавец?! Отвечай!
Оторвав взор от косматых туч, Амброз уставился на Газаля. Рот королевского мага кривился в горькой улыбке; на левой щеке явственно проступил багровый, шелушащийся лишай. Тобиас мог бы поклясться: утром никакого лишая у Держидерева не было.
- Ты еще и смеешься?!
Лицо собирателя перстней налилось дурной кровью. Вне себя от бешенства, Газаль-руз с размаху ударил Амброза сапогом в подбородок. В последний миг он поскользнулся, и носок сапога, загнутый на манер клюва, лишь вскользь зацепил скулу Держидерева. Газаль грохнулся на задницу; Амброз, не изменив позы, провел двумя пальцами по ободранной скуле. Издали Тобиасу померещилось: это не пальцы, а сучки, покрытые растрескавшейся корой. Слизнув с указательного пальца каплю крови, Амброз счастливо зажмурился, смакуя - будто ничего вкуснее в жизни не пробовал.
Тонкая корочка льда хрустела под ним.
Газаль-руз барахтался в грязи и снегу, воя от боли в отбитом копчике. Подошвы скользили по наледи; пытаясь встать, всякий раз Газаль терял равновесие и падал обратно. Когда же ему наконец удалось подняться, перед Злым Газалем возник Талел Черный, загородив собой безучастного Амброза.
- Уйди, труподел! - ощерился Газаль.
- И что ты сделаешь, если я уйду?
"Труподела" некромант пропустил мимо ушей, хотя спускать оскорбления было не в привычках Черного. Тобиасу стало страшно по-настоящему. Что же происходит, если Талел счел оскорбление Газаля не стоящим внимания?
- Я этому хлыщу все кости переломаю!
- За что?
Талел был сама невозмутимость: могильный курган на пути вихря.
- За что?! За что?!! - Газаль ткнул Амброзову защитнику под нос обе руки с растопыренными пальцами. - Ты это видел?! Мои перстни! Камни! Их сила! Она исчезла! Пыль! Прах! И ты еще спрашиваешь?!
Пальцы мелко дрожали. В розетках из металла и дерева тускло блестели камни: яшма вместо рубина, сапфир вместо сердолика, уголь взамен аквамарина.
- Полагаешь, - спросил толстяк, - это сделал Амброз?
- А кто, по-твоему?
Подошел Осмунд. Рыже-седой маг из последних сил пытался сохранять самообладание. На лбу его выступили бисеринки пота - несмотря на ветер, пронизывающий до костей, от Осмунда за лигу несло жаром.
- Циклоп, - ответил Талел.
- Чушь!
- Циклоп. Ты это знаешь. Все мы знаем. Просто не желаем признать.
- Циклоп?!
Руки Газаль-руза бессильно упали вдоль тела.
- Подмастерье? Никчемный служка Красотки?!
- Или монстр, которого мы знаем под именем Циклопа.
Тобиас Иноходец сам не заметил, как ноги - здоровая и увечная - понесли его к чародеям, собиравшимся вокруг Амброза. Слуги опасливо сгрудились в отдалении, перешептываясь. Никто не хотел стать мишенью для гнева разъяренных хозяев.
- Бред! Циклоп не маг!
- Даже не ученик!
- Такое никому не по силам!
- Тогда почему вы обвиняете нашего брата Амброза?
Упала тишина. Лишь свистел, набирая силу, ветер, облизывал выщербленные стены башни; обещал скорую пургу. И в тишине раздался смех. Не вставая, Амброз Держидерево смеялся - все громче и громче. Задыхаясь от хохота, он поднял руку. Палец, похожий на сучок, уперся в грудь Газаль-руза. Газаль попятился, закрываясь; скрежетнули друг о друга бесполезные перстни.
- Примеряйте мою шкуру, братья! - хохот превратился в слова. - Примеряйте! Ты, Газаль, теперь - я! И ты, Осмунд - я. И ты, Тобиас…
Палец указывал на каждого по очереди, утверждая приговор.
- А ты - кто?! - рявкнул в ответ Газаль-руз.
- А я - никто! Меня нет.
- Издеваешься?
- Я уже умер, но еще не родился…
Амброз внезапно умолк, выковырял из снега серый камешек и принялся изучать его, потеряв к собратьям-магам всякий интерес.
- Свихнулся, - мрачно констатировал Осмунд.
- Притворяется!
- В любом случае, он не мог сделать то, чему мы были свидетелями.
- А Циклоп мог?!
- Когда творится безумие и происходит невозможное - разгадка должна быть такой же. Безумной и невозможной.
Лишь потом, видя, что все уставились на него, Тобиас Иноходец сообразил: это сказал он. Слова родились без долгих раздумий, оформляя смутную мысль на ходу, по мере произнесения.
- Ты умнее, чем кажешься, брат Тобиас, - Талел разрушил колючую, неуютную паузу. - Я согласен с тобой. Вы все ощущаете, что магия едва теплится в вас? Что сил едва хватит на простенькое заклятие? Все видели, как менялись камни в перстнях и жезлах? Как менялся камень башни Красотки? Как менялся облик Циклопа? Как сквозь него проступал облик покойницы-Инес? Как чары Амброза выворачивались наизнанку? Теперь скажите: кто из нас способен на подобное?!
Тишина. Свист ветра.
- Никто!
- Это наваждение!
- И тем не менее, мы это пережили. Все видели Око Митры во лбу Циклопа?
- Да!
- Король Камней!
- Ты хочешь сказать, что с его помощью…
- Какой-то служка…
- Неуч!
- Обычный человек…
- Один - против всех нас?!
Расколись небо надвое, явись из сияющего разлома великий Митра и светлая Иштар, встань земля на дыбы, извергнув из себя орды Ушедших - и тогда маги, собравшиеся у башни Инес ди Сальваре, не испытали бы большего потрясения. Мироздание трещало по швам, рушились основы вечного порядка. Из Внешней Тьмы в трещины заглядывало, злорадно скалясь, Неведомое. То, чего нет, не должно быть! То, что не имеет права на существование. Да, маги не всемогущи. Чародея можно убить стрелой или ядом, его способен одолеть отряд мечников, демон, чудовище или другой, более сильный маг. Но чтобы скромный служка управился с сонмом опытнейших чародеев, даже прибегнув к помощи сколь угодно могучего артефакта - этого не могло быть, потому что не могло быть никогда!
Осознать и принять свершившийся факт было для магов стократ болезненнее, чем терпеть телесные муки. Неудивительно, подумал Тобиас, что Амброз повредился рассудком. Все-таки он принял на себя первый удар…
- Позор, - с отчаянием выдохнул Осмунд Двойной.
Слово было произнесено. И услышано.
- Если об этом узнают наши собратья…
- …герцоги и короли…
- …ювелиры и оружейники…
- …воры и прачки…
- …нищая шелупонь…
Голоса магов, способные греметь, сотрясая небеса, сейчас были подобны шелесту осенних листьев. Все и без лишнего шума понимали, что стоит за сухим, мертвым шорохом слов.
- Мы будем молчать до самой смерти.
- И после.
- Никто ничего не узнает…
- Мы будем молчать. А они?
Осмунд слегка качнул головой, и все догадались, о ком говорит Двойной. Слуги. Они сгрудились поодаль, пряча лица от колючего ветра. Ждали распоряжений хозяев. Еще не догадываясь, каков будет последний приказ. Тобиасу было жаль своего Феликса. Он привык к пройдохе. Где найти другого, столь же расторопного слугу? Да еще обученного грамоте. И все же Осмунд прав: рисковать нельзя.
- Согласен.
- Согласен.
- Согласен…
Кто-то молча кивнул.
- Сначала пусть разожгут костры и приготовят еду. Нам надо решить, что делать дальше. А здесь холодает. Да, еще жаровни в шатрах…
Талелу хорошо, вздохнул Тобиас. Он-то явился на Дни Наследования один! Впрочем, маг-калека не сомневался: толстяк-некромант без колебаний умертвил бы хоть сотню лишних свидетелей. Слуг, учеников, родичей. В чем-чем, а в этом у жреца Сета имелся большой опыт.
2.
Укрыться от зимы в башне - что сделал бы любой бродяга, окажись он поблизости от жилья - никому и в голову не пришло. Одна мысль о таком поступке рождала безотчетный ужас. В ушах магов до сих пор стоял вопль жуткого, изменчивого существа - полу-женщины, полумужчины - с обнаженным мозгом и камнем, пульсирующим во лбу:
- Это моя башня!
Его - ее?! - крик, и бессилие, когда чары уходят водой в песок. В песок, которым стали гранит и сланец башенного крыльца. В песок, что заполнил жилы взамен крови и силы, сомкнулся над взыскующими наследства, погребая под дикой тяжестью, гася сознание и лишая надежды. Да, понимали маги. Мы выжили. Но нам уже не быть прежними. Что-то сломалось, изменилось, расстроилось в телах и душах. Песок - будь он проклят! - в часах, отмеряющих срок жизни, сыпался все быстрее и быстрее. Скоро его не останется совсем…
А в часах Древнего песок закончился.
Они хотели похоронить Максимилиана, как подобает, отдав последние почести старейшине волшебного цеха. Но хоронить Древнего не пришлось. Тело растаяло само, изошло зыбкими тенями вместе с одеждой. Так выкипает вода в котелке, забытом на огне, без остатка обращаясь в пар. Наверное, Древний слишком давно кутался в теневую кисею, утратив точное представление: где плоть, где тень. Лишь несгибаемая воля удерживала его в человеческом облике. Когда же воля иссякла, тени заклубились над трупом, высвобождаясь, тело Древнего обратилось в распадающийся клубок сумрака, стаей траурных лент вознеслось над башней - и растворилось в низких тучах. Где теперь обреталась душа Максимилиана, не сказал бы никто, даже Талел Черный, искушенный в мрачных тайнах посмертия.
К счастью, шатер Древнего - самый просторный из всех - остался на месте. Ежась от холода, кутаясь в шубы и плащи, пряча лица от секущего ветра, чародеи понуро брели к жилищу мертвеца. Время от времени кто-нибудь останавливался и оглядывался через плечо на башню Инес. Мнилось: в любой момент оттуда может ударить неведомый враг.
Или просто - Неведомое.
Магам было страшно.
Башня молчала. Покосившаяся, с осыпавшимся крыльцом, в язвах и трещинах, в застывших потеках изменившегося камня - как в пятнах засохшей крови - она возвышалась над чужаками: израненный великан-победитель над карликами, бредущими прочь.
В шатре было тепло. Слуги успели разжечь жаровни. У входа на костре булькал закопченный котел, распространяя вокруг запах мясного варева. Судя по аромату, кулеш был почти готов.
- Ну и славно, - улыбнулся Талел. - Пора.
Никто и не подумал возразить. Некромант был прав. Силы телесные и магические возвращались к чародеям. Их уже хватало для убийства. К чему оттягивать неизбежное? Откинув полог, адепты Высокого Искусства вышли к слугам. Миг, и те прочитали свой приговор в глазах людей, кому грели шатры и варили кулеш.
- Пощадите, хозяин! Я буду молчать! Клянусь!
Упав на четвереньки, Феликс полз к Тобиасу: единственный из всех. Остальные ждали без ропота, словно онемели. "Прощай", - хотел сказать Иноходец, и прикусил язык. Жезл не действовал, амулеты - тоже. Жаль. Он хотел бы подарить Феликсу быструю смерть. Быструю и легкую. Увы, не получится. В его теперешнем состоянии не до милосердия.
Слова заклятия дались с трудом.
Феликс захрипел, валясь набок. Схватился за грудь, разрывая на себе одежду. Засучил ногами - башмаки оставляли в снегу глубокие борозды. Он силился вдохнуть воздуха; лицо слуги побагровело, с синих губ летели клочья пены. Последним усилием Феликс с треском разорвал ворот куртки. Ногти оставили на шее кровоточащие ссадины, но это уже не имело значения. Для Феликса больше ничего не имело значения. Взгляд его уперся в хозяина: ни ненависти, ни укоризны. Лишь мольба и смертная мука. Агония была краткой: судорога, другая, и мертвец ткнулся лицом в грязь.
Это послужило сигналом.
Справа и слева от Тобиаса послышались громкие выкрики. Руки магов взметнулись, плетя рунную вязь. Лезвия из льда кромсали беззащитную плоть; наотмашь хлестал огненный бич. Двое пигмеев, похожих друг на друга, как братья-близнецы, умерли, не издав ни звука, когда пчелиный рой облепил их с головы до ног. Бритый наголо раб Газаль-руза встал на колени, сцепив пальцы на затылке. Молот-невидимка размозжил ему правое запястье вместе с затылочной костью. Слуги умирали с обреченностью животных, приведенных на бойню. Лишь слуга Осмунда бросился наутек, но растяжка ближайшего шатра вдруг ожила, вырвав из земли дубовый колышек. Летучая змея описала сложную петлю, и острие кола вонзилось беглецу под ребра, пробив сердце.
- Надо избавиться от тел, - хмуро бросил Осмунд.
- Я сделаю, - кивнул Талел.
- Погоди! Еще одна осталась.
- Кто? - удивился жрец Сета.
- Девка! - у Газаль-руза задергалась щека. - Этот привел…
Он с ненавистью ткнул пальцем в Амброза. С бесполезного перстня издевательски подмигнул хризолит-метаморф. Амброз, которого привели под руки, даже не обернулся. Стоял, качаясь с пятки на носок, устремив взгляд в одному ему ведомую даль. Из левого глаза Держидерева медленно вытекла слеза. Сползла по щеке к уголку рта, оставляя за собой мокрую дорожку.
- Мы своих прикончили. А он?!