- Как водится.
- Сколько с меня?
- Четыреста двенадцать.
- А если золотом?
- Буду не против.
Гость развязал кошель и расплатился. Платил он с форсом, по-ганьбэйски: сыпал навалом, почти не считая, после сдвинул все это лапой через стол, встал, попрощался и вышел. И вот его шаги уже давно затихли вдалеке…
А Рыжий все сидел, смотрел на груду золота и думал. Монеты были разные - далеких, близких стран, на всех на них были знакомые, привычные гербы. А эта, интересно, чья? И вообще, какая странная монета! Буквы на ней… Ого! Он никогда таких не видел! Все пишут одинаково - здесь и в Далянии, Фурляндии, Тернтерце. А тут… Рыжий, боясь пошевелиться, сидел, смотрел на странную монету… и чувствовал, что нечто очень важное вот-вот проснется в нем - и тогда сразу рухнет, опрокинется все то, что стало для него уже таким своим, привычным! Он счастлив, он доволен всем. Зачем ему… Нет, глупости! Он взял монету, повернул…
И вздрогнул - глаз! Такой вот странный герб - обычный глаз: большой, внимательный, печальный… И очень знакомый! Он уже где-то видел этот глаз. Но где? Рыжий задумался. И вдруг…
Монета в его лапе как была, так и осталась неподвижной, а глаз зато…
А глаз на ней вдруг повернулся и словно посмотрел в окно, на Океан. Рыжий прищурился и, задержав дыхание, повел монетой вправо, влево…
А глаз по-прежнему смотрел на Океан. Он звал, манил. Он… разбудил тебя! Когда-то на реке, зимой, на льду…
Нет-нет! Бред это, наваждение! Ты - староста, трактирщик. А это колдовство; не знал ты никакой реки и дикарей не знал! В огонь ее, пусть плавится! Рыжий стремительно вскочил…
И грузно сел обратно. Дрожащей лапой затолкал монету в пояс. В глазах у него рябило. И сыпало искры. Снег чудился. Сугробы - вот такие, в рост! А за сугробами - громоздкий двухэтажный сруб, там на крыльце два стражника в шейных ремнях, налапниках. Кто-то кричит: "Двор-р! Двор-р!". Рыжий вскочил!..
И снова сел. Видение исчезло. Он подождал немного, отдышался и, подозвав жену, хрипло спросил:
- Кто это к нам приходил?
- Ганьбэец. Капитан.
Рыжий кивнул: он так и думал. Ганьбэй - это всегда обман и колдовство, злодейство. И этот капитан, он как все они… Вот почему он спрашивал: "А золотом?" Значит, заранее готовился. Подсунул. А ты схватил, не посмотрев! И как теперь избавиться? Никак. Играл - и проиграл все сразу. А Быр ведь сколько раз предупреждал тебя. Быр… А кто это такой? Ты Быра никогда не видел! А, это Частик говорил о нем… А Частик - это кто, Частик откуда взялся? А сам ты кто?! Ты никакой не ветеран! Ты и присяги даже не принимал! Сэнтей еще смеялся, говорил…
Вот именно: Сэнтей! Подвал! Стол, сорок пять свечей! А свет от них…
Он отшатнулся и зажмурился…
Вскочил…
Не помогло! Огромный серый шар влетел в окно, ударил его в голову, свалил, подмял - и давит, давит, давит! Кричать? Нет сил! Он… Он…
- Кронс! Что с тобой?
Очнулся. Лежал на полу. Жена трясла его за плечи: в ее глазах - испуг. Его жена? Гм, странно! А это что? Трактир? На окнах шторы с якорями. Глупо…
- Кронс! Отвечай! - звала его жена. - Кронс! Кронс!
Рыжий молчал. Язык его распух. Глаза его слезились; было очень больно. Но вот он все же встал, сам подошел к скамье, сам сел на нее. Сглотнул слюну.
- Ты болен? - спросила жена.
- Я? - через силу усмехнулся Рыжий. - Нисколько. Я просто устал. И… что-то душно здесь мне. Выйду, пройдусь.
- Нет, лучше здесь сиди, - строго сказала жена. - Куда тебе ходить такому?! Здесь будь. Я принесу тебе подушку. И дверь запру. Чтоб эти не толкались, не шумели.
Он не спорил. Закрыл глаза - и так и просидел до вечера. Вначале он еще надеялся изгнать чужие, непонятно как попавшие к нему видения и, думая, что его собственное прошлое ему в этом поможет лучше всего остального, стал вспоминать сперва отца, а после школьную казарму, день выпуска, свой первый бой, друзей по Легиону и маркитантку… как ее… ах, да! - Крошку Ланти… Но его память, как секретные чернила, очень быстро высыхала - и оставался чистый белый лист, лист превращался в снег, а по снегу, по насту, след в след - на четырех, как звери, - дикие воины шли к Оленьему Ручью. Юрпайс кричал. Зурр говорил - но вот что именно, Рыжий не слышал. Рыжий пытался вспомнить дом, в котором он родился, цветник под окнами… А видел только Выселки. Хват - тощий, изможденный - лежал в траве: он умирал. Лед трещал под стопами, Дымск спал. Лягаш остановился, оглянулся и спросил:
- Ну а меня хоть ты еще помнишь?
- Помню, - ответил ты. - А как же! И ты прости меня, Лягаш.
- Так не за что. Кто я? Простой дикий дикарь. А ты… - И тут Лягаш насмешливо прищурился…
И вдруг исчез. А Рыжий все сидел в трактире. Чад, полумрак. Ику возилась у плиты. Было слышно, как ревел прибой. Там, совсем рядом за стеной, Океан. И там же, рядом с ним, поселок. Ты в том поселке староста, тебя все уважают. Жена у тебя внимательная, работящая, добрая, чего еще желать для счастья?! А эту фальшивую монету надо как можно скорее выбросить. И дальше жить как жил. А там… Там видно будет! И Рыжий, словно ничего и не случилось, легко вскочил и подошел к столу. Спросил:
- Ну как, готово?
- Сейчас, сейчас, - сказала Ику.
Засуетилась, принесла кувшин.
- Ого! - воскликнул Рыжий. - А это в честь чего?
- Так ведь какой день сегодня удачный! Ты взял с него, как никогда!
- И то! Так за удачу?
- Да. И за тебя!
Вино было отменное. И ужин - праздничный, обильный. А разговор был… Да, он тогда как будто говорил, что купит ей музыкальную шкатулку. И еще новых бус… Насвистывал, шутил. А после все рассказывал, рассказывал… А вот о чем рассказывал, теперь он совсем уже не помнит. Лишь помнит, что смотрел в окно и слушал Океан. Шторм наконец унялся. Вот, значит, и весна уже пришла, скоро будет путина, все рыбаки уйдут на промысел, в трактире опять станет пусто. И он тогда по целым дням будет сидеть за игровым столом, скучать, а вечерами наблюдать, как солнце прячется за горизонтом. Что там? В Лесу все верили - Луна скрывается в Убежище. А Солнце где?
Ночью, когда жена заснула, Рыжий тихонько встал и подошел к свече, достал из пояса монету, посмотрел. Глаз снова повернулся к Океану - как намагниченный. Там, в Океане, говорил Сэнтей, нет ничего. И подал Яблоко. Он думал, что ты все забудешь, и все же, чтобы до конца увериться, что все у него получилось, как надо, прикинулся фискалом, прибежал… Да, тот фискал - теперь ты уже точно это вспомнил - это и был Сэнтей. И вот он прибежал сюда и нюхал и нашептывал… Хр-р! Р-ра! А ведь опять Сэнтей ошибся! Есть Южный Континент! Вот Незнакомец - да, вот именно, тот самый, который в Дымске укрывался подо льдом, - вот этот самый Незнакомец теперь смотрит на тебя с этой монеты, зовет тебя на юг, в Бескрайний Океан. И сразу же все твое прошлое…
Р-ра! А твое настоящее? Как с ним теперь быть? Рыжий задул свечу, лег на постель, задумался. Да, миром правит Равновесие: уже пять тысяч лет все так, как им тогда было дано, и живут. И при этом они даже счастливы - что в Лесу, что на Равнине, что в Мэге и Фурляндии, Далянии, Горской Стране - то есть везде! А Южный Континент - там, что ли, то же самое? Тоже пять тысяч лет тому назад все замерло? Так стоит ли тогда искать его, тот Континент, чтобы еще раз убедиться в том, что никому нигде и никогда не изменить того, что изначально было создано Создателем?!
А Незнакомец? А монета?! Они тогда к чему? Разве это не знак?!
Так он лежал и размышлял. Потом, так ничего и не решив, заснул.
Проснулся он позже обычного. Долго лежал и ждал. Никто не приходил. Тогда он позвонил. Не отзывались. Тогда он встал и вышел в зал…
Нет никого. Столы - без скатертей, а зеркало повернуто к стене. Вошла жена. Рыжий спросил:
- Случилось что-нибудь?
- Да, - сказала она, помолчав. - Ты уходишь.
- Я? - поразился он.
- Да, ты. Я этого ждала. Меня предупреждали.
- Но, может, я…
И Рыжий замолчал. Глаза их встретились… Эй, ты чего задумал, а?! Опомнись, Рыжий! Впервые за всю жизнь ты наконец обрел свой дом, покой! И вообще, Ику так тебя любит! И не обманет, не предаст - да ни за что! А ты…
Спокойнее, спокойнее! Он сел. Жена - голос ее дрожал - сказала:
- Ты все равно уйдешь. Я знаю. Проклятый Океан околдовал тебя. Фискал, который приходил сюда, просил, чтобы я следила за тобой…
Рыжий вскочил, гневно вскричал:
- Что?! Повтори!
- Да, - сказала жена. - Он просил…
- Фискал? И ты следила?!
- Н-нет, не совсем. Но я очень боялась. За тебя.
- И потому молчала? Целый месяц!
- Я не одна. Мы все молчали - весь поселок. Фискал так приказал. Но я надеялась…
- Так, - мрачно сказал Рыжий, - хорошо. Что он еще приказывал?
- Нет, больше ничего. Он только говорил, что ты был одержим: тебя лечили и спасли. Теперь ты в здравом разуме. Но может так случиться, что…
И замолчала. Р-ра, боится! И не она одна - ведь и Сэнтей, значит, боится! Но если я - да как, впрочем, и все - ничего не могу изменить, ибо на все воля Создателя, тогда чего они меня боятся? Зачем тогда было травить меня, а после прибегать сюда и подговаривать против меня и наушничать? Пять тысяч лет мир находился в Равновесии, и ради Равновесия…
Так будь же оно проклято, такое Равновесие! И Рыжий встал, сказал:
- Довольно. Пойди и передай фискалу - я все вспомнил. И вот пусть теперь он попробует меня остановить. Если сможет. Прощай.
- Останься! Я…
- Прощай!
И Рыжий вышел из трактира. Куда? Теперь только в Ганьбэй. Там хоть не лгут, там все в открытую. И, главное, хоть Башня бесконечна, но никогда еще она не простиралась до Ганьбэя!
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ - РЕКА БЕЗ БЕРЕГОВ
Глава первая - ГОРОД ЗЛОДЕЕВ ГАНЬБЭЙ
Ганьбэй никто не охранял. И даже более того: на всем пути к нему время от времени на поворотах дороги встречались полосатые столбы, на них были таблички с надписью "Добро пожаловать!" и стрелки-указатели. Рыжий три дня бежал - босой, ганьбэйцы непременно босы… бежал вдоль берега, кормился крабами и сладкими медузами, спал прямо на песке, утром вставал и вновь бежал, потом свернул, взошел на перевал - едва-едва вскарабкался, - затем спустился по крутой, резко петляющей тропе - и вышел к городу.
Ганьбэй был город небольшой, зато красивый. Здесь, Бурку не в пример, были широкие, прямые улицы. Пальмы, цветущие магнолии. Дома из легкой белой пемзы. Все крыши - плоские, окна закрыты парусиной. А дальше - гавань, корабли. Форт на скале. Маяк. Две верфи, зимний док. Цепь, запирающая Внутреннюю Гавань. Чайки. Солнце. Жара… И крепкий дух смолы, канатов, пота, перца. Рыжий зевнул, оскалился - ушел-таки!..
Ушел? Ну, скажем так, почти. Ведь что ни говори, пусть это было только на бумаге, но все-таки Ганьбэй - юридически это часть Мэга. Правда, когда Республике ставят в вину Ганьбэй, Правитель тотчас отвечает, что, мол, Ганьбэй уже давно ему не подчиняется, налогов, податей оттуда нет и не предвидится, да и бегут в Ганьбэй не только одни мэгцы, а все, кому не лень. Вот так! Перешагнув через поваленный шлагбаум, Рыжий вошел в Ганьбэй. Пыль. Тишина. Был адмиральский час; город, казалось, вымер. Вот разве что вон там, наискосок по улице, вдруг занавеска дернулась, а вон как будто кто-то промелькнул и скрылся в палисаднике, за бочкой… Хр-р! Р-ра! Иди, друг мой, смелей, и нечего глазеть по сторонам, и нюхать нечего, ушами не стриги; такое нужно чуять шкурой. И знать - один неосторожный шаг, а то и просто жест… и тотчас же раздастся тонкий свист, из духовой трубы засадный выплюнет колючку, смоченную ядом, - и будешь корчиться, хрипеть, ибо духовка бьет без промаха на двадцать пять шагов. А так все хорошо в Ганьбэе; тихо, жарко. Иди, Рыжий, иди! И он и шел, спокойно и уверенно, как некогда ходил по Дымску. Встретив случайного - случайного? - прохожего, Рыжий спросил у него, как пройти к Карантину. Тот объяснил. Рыжий прошел еще немного и вышел к двухэтажному строению с высоким мраморным крыльцом и флагом над раскрытыми дверями. Флаг был такой: на выцветшем черном полотнище девять белых волнистых полос - то есть девять единых эскадр, девять морей, девять законов.
Охраны перед Карантином не было; Рыжий поднялся на крыльцо, вошел и осмотрелся. Обшарпанный, исчерканный когтями пол. Широкий колченогий стол, на нем две книги - красная и черная, - рядом с ними перо и чернильница. И карта на стене. В дальнем углу на пуфаре лежал дежурный в синем форменном бушлате и, закатив глаза, курил обманку - здесь это запросто и даже поощряется. Рыжий, немного подождав, откашлялся. Тогда дежурный нехотя привстал, спросил:
- Чего тебе?
- Да вот, пришел.
- Ну так давай, впишись. Или неграмотный?
Рыжий прошел к столу, сел, пододвинул к себе книгу…
- Не эту! Сперва черную! - велел дежурный.
Рыжий, отсунув красную, взял черную, раскрыл ее и полистал, нашел свободную страницу и начал заполнять вопросник. "Кто?" - "Кронс, второй трубач Шестого Легиона". "Судим ли?" - "Да, неоднократно. Дважды к смерти". В графе "Полезные профессии" Рыжий, подумав, записал: "Шулер, бретер". "Последнее пристанище" - "Трактир "Под якорем" в Голодной Бухте". Ну, и так далее, всего четырнадцать вопросов. В последней же графе, где нужно было указать цель приезда, Рыжий поставил жирный прочерк, а потом расписался замысловато, с прибамбасами - и отложил перо и поднял голову… Как вдруг дежурный приказал:
- И лапу приложи!
Рыжий послушно обмакнул лапу в чернильницу, а после приложил ее к листу. Остался четкий отпечаток.
- А вот теперь… - дежурный нагло усмехнулся. - Теперь давай за красную!
Рыжий, скептически хмыкнув, вновь взялся за красную книгу, опять, как и черную, перелистал ее до незаполненной страницы, на которой только в самом верху была написана всего одна строка…
Ар-р! Р-ра! Зато какая! На ней его же почерком было уже указано: "Я, Рыжий, уроженец Глухих Выселок, полковник, йор, строитель, тайнобрат, трактирщик…" - а дальше чистый лист. Пиши! И Рыжий взял перо… Лапа его дрожала. Сдержав дыхание, он покосился на дежурного. Тот с видимым довольством затянулся, пустил дым кольцами, спросил:
- Что? Что-нибудь не так? Напутали?
- Н-ну, в общем, да, - с трудом ответил Рыжий. - Полковником я не был.
- Был. Согласно сводной милитартаблице, равнинский первый воевода приравнивается к нашему полковнику. Еще вопросы есть?
- Н-нет.
- То-то же, - гордо сказал дежурный. - А Кронса закололи прошлым летом. Вилы в бок - и готов.
В бок. Р-ра, прекрасно это помнится! Рыжий недобро усмехнулся, отбросил перо и сказал:
- Ну, если вам и так все, что надо, известно, так сами все и заполняйте.
- Не все, мой друг, не все! - дежурный важно сел, стряхнул с обманки пепел, глянул на Рыжего - глаза в глаза - и продолжал:
- Вопрос всего один: за что это Сэнтей обкормил тебя Чертовым Яблоком?
А! Вот оно что! Хорошо! Рыжий оскалился и ощетинился, когтями впился в стол и прохрипел:
- Вопрос действительно один. А вот ответов будет два. Во-первых: про Яблоко я расскажу лишь Кроту. Уяснил? А во-вторых… Встать, чва! Перед тобой полковник!
Дежурный подскочил, застыл "на караул", нервно задергал ухом…
- Вот то-то же! - насмешливо воскликнул Рыжий. - Так оно лучше. И так Кроту и доложи: только приватно буду отвечать. Пусть думает. А я пока что отдохну с дороги. Куда мягче откинуться? Ну! Что молчишь, икра?!
- Т-так это бы… вам… да… - заикаясь, промямлил дежурный… и злобно сплюнул, закричал: - Да! В офицерскую! Дик! Дик! - и засвистел.
Шварк-шварк, шварк-шварк - и вот он, этот требуемый Дик, уже в дверях. Стоит, прижав к груди треух, пасть налево, служиво сопит. Рыжий вразвалку подошел к нему, пнул в бок и приказал:
- Порс! В офицерскую!
Дик браво козырнул и первым побежал с крыльца. А Рыжий еще глянул на дежурного, и подмигнул ему, и щелкнул ему пальцем у виска и, как Лягаш учил, высек искру, и даже шерсть немного подпалил… и лишь потом уже сошел с крыльца и небрежно свалился в коляску. Дик тотчас сунулся в ремни и побежал - бойко, вприпрыжку.
Гостиница для пришлых офицеров была совсем недалеко. Прогарцевав мимо пустых Невольничьих Лабазов, Дик круто положил на зюйд и возле Башни Предсказания Погоды взял во дворы… и резко осадил.
- Приехали!
Рыжий швырнул Дику на кус, сошел, вошел в гостиницу, представился:
- Полковник Рыш, по высочайшему.
Смотритель сразу низко поклонился и пригласил именитого гостя к столу. Стол был неплох: горячий суп, яичница, два ковыря особой тростниковой… Поев и ковырнув, Рыжий спросил, куда ему теперь.
- Селитесь, где желаете.
- Что так?
- А все уже на промысле. Голяк. Остались только ветераны.
Ладно. Рыжий поднялся на второй этаж, прошел по коридору, глянул туда, сюда - и выбрал себе комнату с видом на Океан. Когда смотритель, низко поклонившись, вышел, Рыжий сел на пуфарь и задумался. Невдалеке, на отмели, на черепашьей ферме, старшой ругал подлапного за нерадивость. Ганьбэйцы обожают черепах. А что! Из черепах у них жаркое, суп, яичница. А черепашьи панцири, тут в них полгорода шатается. И вообще, как это принято считать в Ганьбэе, первым родился, вырос и уже успел забуреть Океан, а суши, земли, еще не было, земля была на дне, земля еще была яйцом, и лишь потом уже из этого яйца вышла она, Аонахтилла, и поднялась со дна и поплыла по Океану, и панцирь ее - диск, овал, а никакой не треугольник, пусть даже и разумный; вот какова она, наша земля - спина Аонахтиллы, кость, и все мы - черепашьи дети, от черепах нам жизнь, и если твоя грудь, твоя спина становятся так же крепки, как черепашья кость, только тогда тебя уже можно называть существом, ибо ты уже действительно существуешь, ты понял сущность этой жизни, а остальные, эти крысы сухопутные, они…
Ну и так далее, не стоит даже повторять. Да и отвлекаться не стоит. Так, значит, вот что уже сделано: бежал - и добежал. Дежурный, надо полагать, уже поставил в твоем деле номер и подшил, и припечатал… А что там припечатывать?! Ты ж к красной книге даже не притронулся. А то, что в черной написал, так черная, кому она нужна?! Ее два раза в год - весной и осенью - отвозят в Бурк и там с нее снимают копии; Ганьбэй не выдает своих, но Бурк хотя бы для виду желает знать, кто здесь у них прячется, в этом беспутном Ганьбэе. Вот что такое для Ганьбэя черная - это чистейшая формальность. А вот зато красная, та сразу идет на стол к самому Кроту. Ого, Кроту! Ты так и брякнул там - "Кроту"! Хр-р! Р-ра! Рыжий вскочил и заходил по комнате. Зачем было? Вот бы… Ну да… Хотя… И долго так ходил, а то стоял, смотрел в окно, на рейд, на горизонт… и даже дважды доставал заветную монету, вертел ее… и прятал, вновь ходил… Потом, немного успокоившись, лег на пуфарь и отстучал по переборке сообщалку, в которой приказал смотрителю подать ему сигару и газету.