Если бы подобное произошло в другом мире, следовало бы попросту собраться и улететь прочь, отдавшись под защиту наару. Но теперь корабль разбит, К'ер умирает, и выход лишь в битве против Орды да в молитвах о чудесном, почти невероятном спасении хоть кого-то из дренеев.
О К'ер, старый мой друг! Как же мне не хватает твоей мудрости, и как горько видеть тебя лежащим в сердце владений врага - врага, не подозревающего о твоем существовании!
Велен прижал кристалл, называемый Песня Духа, к груди и уловил слабый, едва слышимый отклик умирающего К'ера. Пророк склонил печально голову и закрыл глаза.
Гул'дан, довольный и веселый, оглядел собравшихся. Совет Теней уже собирался несколько раз и подтвердил правильность Гул'данова выбора.
Избранные охотно соглашались - даже нет, рвались - предать свой народ в обмен на власть и силу. И добились уже многого, действуя через глупую орущую гору мышц, искренне считавшую себя причастной к планам совета. Его и верховным вождем легко было избрать, и убаюкать лестью.
Совет улыбался ему угодливо, поддакивал, и верховный, удовлетворившись похвалами, удалялся исполнять еще что-нибудь льстящее самолюбию. А совет, вздохнув свободно, приступал к настоящему обсуждению и планированию.
- Приветствую! - объявил Гул'дан, скользнув в кресло во главе стола.
Как обычно, Нер'зул сидел в углу, к столу не допущенный, но удостоенный права слышать разговоры. Так приказал Кил'джеден, и хотя Гул'дан не понимал, зачем Повелитель захотел этого, приказ нарушать не посмел, более всего ценя благоволение Великого.
Совет равнодушно пробормотал приветствия, и Гул'дан перешел к делу.
- Как кланы отнеслись к принятию огров в союзники? Каргат, твое слово - первое.
Вождь клана Изувеченной Длани ухмыльнулся и сообщил:
- Да они резни только и хотят. Им все равно, кто помогает, лишь бы помогали.
Совет дружно захохотал, кивая, поддакивая, махая руками. В тусклом свете факелов глаза собравшихся казались Гул'дану оранжевыми.
Однако кое-кто скривился и хохотать не стал.
- Клан Белого Когтя недоволен, - сообщил один из кривившихся - И Дуротан, который вождь Северных Волков, хоть и взял Тэлмор, глаз за ним нужен да глаз.
Гул'дан поднял руку, призывая к вниманию.
- He бойся - я давно за Дуротаном присматриваю.
- Так чего он еще жив? - прорычал Каргат. - Нетрудно ж заменить его кем посговорчивее да посогласнее. А то прям, все знают, что он ни с тобой не согласен, ни с Черноруком.
- Именно потому он мне нужен живым, - возразил Гул'дан, наблюдая, кто же поймет без дальнейших объяснений.
На паре лиц отразилось понимание, прочие же выглядели озадаченными и рассерженными.
- Суть как раз в том, что он известен умеренностью и взвешенностью, - пояснил Гул'дан, досадуя, что пришлось раскладывать по полочкам для большинства в Совете. - Если уж он соглашается, то и любой сомневающийся соглашается вместе с ним. По сути, он говорит за всех, кто сам боится высказаться. И эти трусы думают: если уж Дуротан согласился, то и я могу. Как говорил уже Каргат, сомневается не только клан Северного Волка.
- Но если он подойдет к черте, которую перешагнуть не сможет? Если оспорит наше решение в открытую?
Гул'дан улыбнулся холодно.
- Тогда мы позаботимся о нем наивыгоднейшим способом, не подвергающим риску нашу власть. Как обычно.
Затем Гул'дан решил сменить тему. Наклонился, упершись руками в стол.
- К слову о сомневающихся: я слышал, кое-кто еще пытается говорить с предками и вызывать стихии.
Один из членов Совета заерзал, заговорил, сперва смущенно, а после уже и дерзко:
- Я их пытался разубедить, но я ведь не могу их наказывать! Нас на войну с дренеями подняла именно вера в предков, исполнение их воли.
- Да, конечно. - Гул'дан улыбнулся одобрительно, - Это была приманка, крючок, зацепивший глубоко и потянувший.
Глянул на Нер'зула - тот встретил взгляд, но быстро отвернулся, уставился в пол. Да уж, старика подцепило как надо, а вот на самого Гул'дана вовсе не подействовало.
- Больше он не нужен, - объявил Гул'дан. - А нужно раз и навсегда порвать с прошлым. Конечно, нам везло в войне, и с ограми-союзниками успехи наши, скорее всего, будут продолжаться.
Но при первой же неудаче, первой же проигранной битве сторонников шаманизма будут слушать, а они обвинят нас в измене обычаям. Этого нельзя допустить!.. Хм, мы не просто должны поддерживать занятия чернокнижнической магией. Шаманизм следует запретить! Будет очень некстати, если кто-то сумеет вызвать предков…
Снова глянул на Нер'зула - ведь тот лишь в священной горе сумел поговорить с предками и разобраться в происходящем. До того даже столь могучего шамана, как Нер'зул, попросту водили за нос иллюзиями. Так что образ действия ясен.
Глубоко в бестелесности, в мечтах и сне обитали существа, сотканные из света. Они помнили прошлое и время от времени прозревали будущее.
Они долго жили в обители Иного, питаемые им, таким похожим на них и таким различным. Существа чувствовали: Иной медленно, медленно умирает - но до недавнего времени постепенная его гибель была спокойной и мирной, и существа, обитавшие между жизнью и небытием, наслаждались безмятежностью. Но теперь явились скверна, ненависть, злоба. Души спящих живых перестали откликаться на зов. Возлюбленные живые больше не приходили говорить, наполнить водой священное озеро и тем поддержать жизнь Иного. Пришел лишь Обманутый, рыдая и умоляя, но обман и ложь слишком далеко увели его - далеко за грань помощи и спасения.
Внезапно глубокий их сон прервался, по душам пробежала дрожь. Боль пронзила существа, и они закричали, прося помощи у Иного, но тот был бессилен помочь. Он не мог помочь и себе. Черные нечистые существа, когда-то бывшие носителями прекрасного, приближались - духи предков чувствовали их страшный шаг. Приближались неотвратимо, соединяя силы, замыкая кольцо вокруг горы. Тьма плясала в душах пошедших за Саргерасом, уродливых, изувеченных, привлеченных обещаниями силы и власти, живущих надеждой уничтожить все и вся. Предки чувствовали, видели кипящую ненависть, собирающуюся сгустком зелено-черной мути, расползающейся, выбрасывающей жадные щупала, соединяющие порабощенных ею. Медленно и неизбежно тьма смыкалась, окружая гору, закрывая ее наглухо, не пуская ни отчаявшегося орка взойти на нее, ни отчаявшуюся душу выйти.
Даже Иной закричал в отчаянии, чувствуя сомкнувшуюся тьму. Без приносящих воду шаманов он не мог исцелить себя, а без Иного исчезнут и души предков.
Далеко внизу несколько орков, еще втайне считавших себя шаманами, дрожали и плакали во сне, превратившемся в кошмар нескончаемой муки, наполненный видениями близкой ужасной беды.
Глава 18
Я - из нового поколения шаманов, и я же - вождь нового и, надеюсь, лучшего, мудрейшего воплощения Орды. Я говорю с духами стихий и дикой природы, множество раз я взывал к ним, соединялся с ними - и они приходили на мой зов, но многократно и отказывали в помощи.
Однако даже в снах я никогда не видел предков - а душа моя стремится видеть их, говорить с ними. Еще совсем недавно те, кто когда-то шел по пути шамана, и не надеялись вновь ступить на него, но теперь время шаманов вернулось.
Возможно, когда-нибудь преграда между нами и духами возлюбленных предков исчезнет. Возможно.
Но боюсь, если они узнают, как далеко мы ушли от них, от их обычаев и мудрости, если увидят, что мы сделали на Дреноре и с Дренором, ведь могут отвернуться, предоставив нас нашей судьбе. Если решат поступить так, я не стану их винить.
- Не понимаю, - заявил упрямо Гун, самый младший чернокнижник клана и, как с горечью отметил Дуротан, неисправимый идеалист.
Тоже мне, защитник старины! Морщится при взгляде на призванных тварей, помогающих в битвах с дренеями, глядит с сожалением и сочувствием на корчащихся в агонии врагов.
После Гул'данова объявления о запрете шаманизма мальчишку привел к вождю Дрек'Тар.
- Чем плохо надеяться на возвращение стихий? И почему я не могу пойти к Ошу'гун?
Как Дуротану было ответить? Приказ о запрете шаманства под страхом суровой кары - а то изгнания или смерти за повторное прегрешение - явился будто сам по себе, без всякого повода. Конечно, бывшие шаманы отреклись от старого ремесла, когда стихии отказались приходить на зов.
Но почему запрет на разговор с предками? Почему же в то время, когда советы древних понадобились бы более всего, Гул'дан не пускает орков в самое священное для них место?
Оттого что нечего было ответить юнцу - хорошему, честному, заслуживающему ответов, - Дуротан разозлился и сказал грубо:
- Чтоб победить дренеев, наш верховный нашел особых союзников. Эти союзники дали силы, которыми ты владеешь. Тебе ведь они нравятся, правда?.. Не ври мне - я это видел.
Тонкие острокогтые пальцы Гуна разгребли иссохшую землю, нашли камень. Молодой шаман повертел его, подбросил в ладони, а вождь нахмурился, глядя на его кожу. Конечно, сухость земли, невзгоды и тревоги последних двух лет взяли свое: обычно гладкая смуглая кожа, облегавшая тугие мускулы, теперь иссохла, шелушилась. Гун рассеянно поскреб лоскут кожи, тот осыпался чешуйками, и Дуротан, леденея, увидел новую кожу под ней.
Она была зеленой!
На мгновение Дуротана захлестнул животный, безоглядный ужас. Но заставил себя успокоиться, глянул снова. Да, не ошибка: новая кожа отчетливо зеленовата. Непонятно, к чему это и отчего, но странно, ново и неприятно, прямо нутром чувствуется - не к добру. А Гун, кажется, и не замечает. Ухнув от натуги, швырнул камень вдаль, проследил за ним взглядом. Если б старше был, заметил бы предупреждение в голосе вождя. А так свои сомнения и ослепили, и оглушили.
- Да, конечно, - согласился молодой чернокнижник рассеянно, - Эти призванные твари - они хорошо дерутся. Но не в их умении драться дело. Оно же чувствуется - не так это, неправильно. Убийство, конечно, всегда убийство, и сила стихий убивает так же, как новая магия. Но со стихиями я никогда не чувствовал этого… этой неправильности. Мы начали воевать по слову предков - так почему же Гул'дан говорит теперь, что нам нельзя общаться с ними?
Все - ярость вышибла пробку, выплеснулась вовне. Дуротан заревел, вскочил, вздернул юнца на ноги. Схватил молодого за грудки и заорал, брызжа слюной в лицо:
- Это не важно, понимаешь, не важно! Я делаю, что лучше для Северных Волков, а это значит - делаю, что Гул'дан и Чернорук прикажут! Дали тебе приказ - исполняй!
Гун глядел молча, недоуменно и обиженно.
Ярость вдруг испарилась, осталось лишь сожаление. И тогда Дуротан добавил хриплым шепотом, чтоб слышал лишь молодой: "Иначе я не смогу тебя защитить".
В глазах Гуна промелькнул странный оранжевый свет, орк вздохнул и повесил голову.
- Мой вождь, я понимаю. Я не навлеку позора на наш клан.
Дуротан отпустил - Гун отступил на шаг, отряхнул одежду, поклонился и ушел. Дуротан же проводил его взглядом, мучимый сомнениями.
И Гун ощутил неправильность происходящего - но один-единственный юнец, пытающийся заговорить со стихиями, ничего не сможет поделать.
Как и один-единственный вождь.
Храм дренеев должен был стать следующей жертвой Орды. Сразу после приказа о запрещении шаманизма последовал приказ выступить к месту, у дренеев называемому храмом Карабора.
Хотя он и находился поблизости от долины Призрачной Луны, древних земель Нер'зулова клана, ни единый орк раньше его не видел. Орки уважали священные места, пусть и чужие, по крайней мере, до теперешних времен. А теперь Чернорук встал перед собравшейся орочьей армией и принялся, надсаживаясь, обличать дренеев.
- Все взятые до сих пор города - просто тренировка! - объявил Чернорук. - Скоро мы уничтожим и их столицу. Но до тех пор нужно переломить самый стержень их душ, уничтожить суть!
Мы возьмем их храм, разобьем идолов, сотрем с лица земли все дорогое им, убьем их духовных вождей! Они падут духом, ослабеют, растерянные, и тогда брать их города станет легче, чем убить слепого щенка!
Дуротан, стоявший в строю рядом с прочими верховыми, глянул на Оргрима - как почти всегда, старый друг держался рядом с Черноруком.
Оргрим научился сохранять лицо спокойным в любых обстоятельствах, но все же чувства друга от Дуротана не укрылись. Оргрим ведь тоже понимал: храм - дом Велена. Когда Дуротан с Оргримом попали в Тэлмор, Велен лишь гостил там.
Жил он, молился, медитировал, размышлял, руководил своим народом и предсказывал его будущее в храме Карабор. Если пророк окажется дома в день штурма - его попросту зарежут. Как горько и мерзко было убивать Ресталаана. Хоть помолиться бы, чтоб Велена убивать самому не пришлось, так ведь и молиться некому…
Спустя шесть часов Дуротан стоял наверху лестницы, ведущей в храм. От вони кружилась голова. Уже знакомый запах крови дренеев, смердение мочи и кала, страшная вонь предсмертного страха. А еще сладкий, липкий смрад благовоний - и мягкий, ясный аромат тростника, рассыпанного по ступеням, похрустывающего под залитыми кровью сапогами. От него почему-то делалось горше всего…
Дуротан согнулся вдвое, содрогаясь, перхая, и блевал, пока не опустошил желудок. Потом дрожащей рукой вытянул флягу, прополоскал рот, сплюнул и услышал похабный регот. Разъяренный, обернулся и увидел двух Черноруковых щенков, Ренда с Мэймом.
- О, вот это боевой дух! - выговорил Ренд, захлебываясь со смеху, - Как раз то, чего кривоногие заслужили, - нашу блевотину и плевки!
- Да, блевотину и плевки! - эхом отозвался Мэйм, пнул труп жреца в пурпурной мантии, плюнул.
Дуротана передернуло от омерзения. Отвернулся, но вокруг то же самое: повсюду орки терзали трупы, обдирали, грабили, напяливали на себя окровавленные мантии и прохаживались насмешливо. Другие, чавкая сладкими фруктами, оставленными в жертву богам, которых орки не знали и знать не хотели, деловито набивали мешки узорчатыми прекрасными сосудами, подсвечниками, тарелками. Чернорук, счастливый очередной победой и прибавкой к славе, обнаружил выпивку и торопливо выхлебывал, брызгая и пачкая зеленым пойлом свои доспехи.
Так вот чем стали орки: мародерами, убийцами безоружных жрецов, ворами священного, осквернителями тел? О мать Кашур, я даже рад, что ты теперь недоступна для нас. Я не хотел бы, чтоб ты видела это…
- Храм они взяли, но мою добычу не нашли, - сказал Кил'джеден.
Голос Великого был по-прежнему ровным и благодушным, но хвост подергивался нервно - и Гул'даново сердце стиснуло холодным ужасом.
- Предатель Велен мог заподозрить, - прошептал орк. - Его ж не зря называют пророком.
Кил'джеден двинул огромной головой, и Гул'дана бросило в дрожь. Но Великий лишь кивнул:
- Ты прав. Если б он был слабым и глупым врагом, я б давно уже его нашел.
Гул'дан вздохнул с облегчением. Так хотелось спросить, чем заслужил Велен такую лютую и непреклонную ненависть, что же учинил сородичу - в том, что он родня Кил'джедену, сомнений не осталось. Но орку хватало ума помалкивать. Тут любопытство можно и перетерпеть - оно небезопасно.
- О Великий, раз храм их взят, все уцелевшие спрятались в столице - больше негде. Они думают, что спаслись, а попали в ловушку!
Кил'джеден хрустнул алыми пальцами, улыбнулся.
- Именно! Чернорук прочно и удобно уселся в Цитадели - так ты возьми храм себе. Но прежде чем прикажешь своим послушным недоумкам напасть на крепость дренеев, собери их здесь - у меня для них небольшой подарочек, да…
Нер'зул выжидал, пока Гул'дан закончит писать. Наблюдал из-под полуприкрытых век за бывшим учеником, пыхтевшим, пятнавшим чернилами толстые пальцы, то и дело пихавшим в рот то фрукт, то кусок мяса. Значит, особо важные письма - иначе бы позвал писца, тот куда лучше справляется.
Старый орк подумал, что не прочь был бы посмотреть на храм дренеев до того, как, по Гул'дановым словам, храм "очистили". Да уж, очистили, перебив безоружных жрецов, храбро и глупо вставших на пути. Перебили быстро, безжалостно и деловито, а потом, как Нер'зул слыхал, осквернили тела. Что ж, душа еще не совсем оглохла и ослепла, раз и от таких известий мерзко и больно. Но теперь оскверненные тела жрецов давно исчезли из храма, как и священная утварь. Большую часть храма закрыли - Совету Теней много места не требовалось. Кое-какую мебель сохранили для нужд Совета, остальную либо разбили, либо убрали, заменив черными, угловатыми, утыканными шипами, зловещими на вид поделками, уже ставшими привычным атрибутом Орды. Храм Карабор переименовали в Черный храм, и теперь вместо жрецов и пророков там поселились лжецы и предатели. Нер'зул подумал с горечью: он-то уж точно первейших из них.
Наконец Гул'дан закончил. Посыпал написанное песком, откинулся на спинку, довольный. Глянул на бывшего учителя с плохо скрываемым отвращением.
- Старик, проставь адреса и вручи гонцам. Быстро!
Нер'зул чуть склонил голову - все еще не мог заставить себя поклониться бывшему ученику.
А тот, зная, насколько старый орк удручен и подавлен, настаивать на поклоне не хотел.
Как только звук тяжелых Гул'дановых шагов стих вдалеке, Нер'зул уселся в опустевшее кресло и принялся читать. Конечно, Гул'дан ожидал, что старик прочтет письма. Старик и так знал их содержание - ведь присутствовал на всех заседаниях Совета Теней, хоть и не за столом, рядом с настоящими властителями орков, а сидя на холодном каменном полу храма. Непонятно, зачем ему позволялось все знать - должно быть, воля Кил'джедена. Иначе Гул'дан давно бы расправился со старым шаманом.
Нер'зул прочел и содрогнулся от омерзения, от бессильной ярости. Беспомощный, жалкий, опутанный по рукам и ногам старик, будто муха, увязшая в липкой сладкой смоле на коре дерева олемба. Правда, сравнение запоздало: деревья эти, дававшие сладкий вкусный сок, были вырублены для выделки оружия, а оставшиеся умирали от засухи. Старик потряс головой, отгоняя видение, и принялся сворачивать пергаменты, глядя бездумно на чистые куски и незакрытую чернильницу.
Затем явилась мысль - столь дерзкая, что перехватило дыхание.
Оглянулся быстро - конечно, он один здесь, и вряд Гул'дан вернется скоро. Все они: Гул'дан, Кил'джеден, Совет - считали его сломленным, безвредным, обеззубевшим старым волком, греющим древние кости у костра, пока вялая дрема не превратится в сон смерти. Отчасти они правы.
Но лишь отчасти.
Нер'зул уже примирился с бессилием, с лишением всякой власти, но ведь волю не отобрали.
Если б отобрали и волю, не смог бы противиться Кил'джедену. И если сам Нер'зул действовать не мог, мог найти способного действовать.
Дрожащими пальцами расправил кусок пергамента. Долго не мог успокоиться, сосредоточиться, заставить пальцы слушаться. Наконец нацарапал краткое послание, сыпнул песком, свернул и запечатал.
Да, волк обеззубел, но еще не забыл, как драться.