- Как я, госпожа, есть Фигль, каковский лишь намедни узнал, что он никакой не волшебенный башмачник, я не постыжусь сказануть, что я взаправду потолковал со своими новыми братьями и прознал, что, когда они живали далеко в горах, им и впрямь приходилось иной раз драксаться с человеками, когда те притопывали копать волшебенно золото, и раз приключнулась страх-шен-ная битва, и воистину, те злодейцы, у которых мозговьев не хватило драпс-драпс, те, видать, вместе со всеми мозговьями и кирдыкснулись. - Он кашлянул. - Однако ж в защиту моих новых братьев я должон особисто оговорить, что они всегда старались уравнивать шансы по честноте и справедливости, то есть по одному Фиглю на каждый десяток человеков. Честнотнее не бывает! И не их вина, что некоторые человеки вздумали самоубивственно покончить с жизнёй.
Уловив в глазах Чокнутого Крошки Артура характерный блеск, Тифффани на всякий случай уточнила:
- И как же именно они совершили самоубийство?
Фигль-полицейский пожал крохотными, но широкими плечами.
- Они пришлындрили с лопатами к кургану Фи-глей, госпожа. Я - слуга закона, госпожа. Я в жизни не зырил кургана, покуды не познакомился с этими достойными господарями, и всё-таки у меня кровь вскипает, госпожа, вскипает, и бурлит, и бульбулькает. Тяжко тудумкает сердце моё, учащается пульс мой, ходит ходуном моё грызло, точно драконья дыхалка, при одной только мысли о том, как лопата из светлой стали впивается в глину Фиглевого холма, и крушит, и кромсает, и режет. Я бы убил того, кто это сделал, госпожа. Я бы убил его до смерти и гнался за ним через всю его следующую жизню, чтобы убить ещё раз, и снова, и вдругорядь, и ещё один рядь, ибо всем грехам грех - истребить целый народ, и только одной лишь смертью его не искупишь. Однако ж, как я есть вышепоозначенный слуга закона, я оченно надёжусь, что нынешнее недоразуменье поразрешится без прибегания к повальной резне и кровопроливанию, и не возникнет нужды в криках, стенаниях и рыданиях, и не придётся человеков по кускам пригвоздявывать к деревам, как того вовеки не зырили, дыкс? - И Чокнутый Крошка Артур, держа обычную полицейскую бляху на манер щита, воззрился на Тиффани потрясённо и вместе с тем вызывающе.
Но Тиффани была ведьмой.
- Я скажу тебе кое-что, Чокнутый Крошка Артур, - промолвила она, - а ты должен меня понять. Ты вернулся домой, Чокнутый Крошка Артур.
Бляха выпала из крохотной руки.
- Ах-ха, госпожа, теперь я понял. Стражнике не должон грить тех словес, каковские я только что брякнул. Стражнике должон толковать про судей, и присяжных, и тюрьмы, и приговоры, а ещё должон грить "нет" самосудничеству. Так что я сдам свою бляху, точнякс, и останусь тута, в своём народе, хотя, должон уточнить, ги-гиеньи стандарты поблюду всяко получшее.
Толпа Фиглей разразилась аплодисментами, хотя Тиффани отнюдь не была уверена, что они в большинстве своём понимают концепцию гигиены - или, если на то пошло, концепцию соблюдения закона.
- Я даю тебе слово, что к кургану больше никто не притронется, - проговорила Тиффани. - Я за этим пригляжу, ясно?
- Дыкс, ладно, - чуть не плача, отозвался Чокнутый Крошка Артур, - это всё очень даже хорошенно, госпожа, но что приключнётся за твоей спиной, пока ты лётаешь над холмами тудыть-сюдыть по своим важнецким делищам? Что приключнётся тогда?
Все взгляды обратились на Тиффани, включая козьи. Ведьма давно уже такого не делала, потому что считала дурным тоном, но теперь она схватила Чокнутого Крошку Артура и подняла на уровень глаз.
- Я - карга холмов, - произнесла она. - Ия клянусь тебе и всем прочим Фиглям, что дому Фи-глей никогда больше не станут грозить холодным железом. Я никогда не повернусь к дому Фиглей спиной: он всегда пребудет у меня перед глазами. И пока это так, никто из живущих ныне не прикоснётся к нему, если хочет и далее пребывать в числе ныне живущих. А если я не сдержу слова, данного Фиглям, да протащат меня через семь кругов ада на метле из острых гвоздей.
Строго говоря, признавала про себя молодая ведьма, это всё по большей части пустые угрозы, но Фигли считали, что клятва - это не клятва, если в ней маловато грома, молнии, похвальбы и кровищи. Кровь каким-то образом помогала клятву узаконить. "Я позабочусь о том, чтобы к холму никто больше не прикасался, - думала Тиффани. - Теперь Роланд мне ни за что не откажет. Кроме того, у меня есть тайное оружие: доверие и симпатия юной леди, которая вот-вот станет его женой. В подобных обстоятельствах у мужчины просто нет шансов".
Вполне успокоенный, Чокнутый Крошка Артур радостно заявил:
- Хорошенно сказано, госпожа, и могу ли я, воспользовавшись случаем, от имени моих новых друзей и родичей поблагодарствовать тебя за то, что растолковала всё в детальности насчёт свадебных женихательств? Было оченно интересно, особисто тем из нас, кто в таких делах не бум-бумс. Кой-кто гадал, а нельзя ли вопросы поспрошать.
Когда тебе угрожает призрачный ужас - хорошего мало, но отчего-то мысль о Нак-мак-Фиглях, расспрашивающих о подробностях супружеской жизни, вдруг показалась ещё страшнее. И нет смысла объяснять, почему она ничего объяснять не станет; Тиффани просто сказала "нет" голосом, в котором звучала сталь, и очень осторожно поставила Артура на землю. И добавила:
- Вам не следовало подслушивать.
- Почему нет? - удивился Туп Вулли.
- Потому что! Объяснять я ничего не буду. Просто - не следовало, и всё тут. А теперь, господа, мне бы хотелось заняться своими делами, если не возражаете.
Конечно же, несколько Фиглей за нею всё равно увяжутся, подумала про себя Тиффани. Они всегда за ней приглядывают. Девушка снова поднялась в парадный зал и уселась поближе к громадному очагу. Даже поздним летом здесь царил холод. Повсюду, утепляя собою стылый камень стен, висели гобелены. Самые обыкновенные, как везде: одни воины в доспехах грозили другим воинам в доспехах мечами, луками и секирами. Учитывая, что битва - дело шумное и быстрое, храбрецам, по-видимому, приходилось каждые две минуты прекращать бой, чтобы дамы-гобеленщицы успевали запечатлеть их подвиги. Тот, что висел у самого очага, Тиффани знала наизусть. Да и все дети знали. Историю изучаешь по гобеленам, если найдётся рядом какой-нибудь старик, чтобы объяснить происходящее. Но в целом, когда она была совсем маленькой, ей куда больше нравилось сочинять истории про разных рыцарей, вот, например, про того, который бежит со всех ног, пытаясь догнать своего коня, или вот про этого, которого конь сбросил, а поскольку шлем на нём заострённый, теперь бедолага торчит вверх ногами в земле, а даже в детстве все понимали: на поле битвы это положение незавидное. Все эти фигуры - что старые друзья, застывшие недвижно в войне, от которой в Меловых холмах не сохранилось даже названия.
И… внезапно появилась ещё одна фигура, фигура, которой прежде здесь не было: и этот человек бежал к Тиффани через всё поле битвы. Девушка неотрывно уставилась на него; тело её властно требовало выспаться, причём немедленно, а бодрствующие частички мозга настаивали: сделай хоть что-нибудь! Рука её выхватила тлеющее полено, лежащее у границы огня, и, нацелившись, занесла над гобеленом.
Ткань совсем обветшала от старости. Она вспыхнет, как сухая стерня.
Теперь чёрный человек ступал осторожно. Девушка пока что не различала деталей - да и не хотела. Рыцари на гобелене были вытканы без учёта перспективы: плоские, точно на детском рисунке.
А вот чёрный человек, сперва - всего-то навсего штрих на заднем плане - по мере приближения вырастал всё больше, и вот… Тиффани уже рассмотрела его лицо и пустые глазницы: даже отсюда было видно, как меняется их цвет, когда он проходит мимо одного одоспешенного рыцаря, затем второго, третьего… а вот он снова побежал, он растёт… Уже потянуло вонью… Сколько может стоить такой гобелен? Имеет ли она право его уничтожить? Теперь, когда эта тварь вот-вот из него выйдет? О да, о да, имеет!
То-то она порадовалась бы, будь она волшебником, - она приказала бы рыцарям дать последний бой!
То-то она порадовалась бы, будь она ведьмой, которая находится не здесь, а где-то в другом месте! Тиффани замахнулась потрескивающей головнёй и глянула прямо в дыры на месте глаз. Только ведьма попытается переглядеть взгляд, которого на самом деле не существует, и потому кажется, будто он вытягивает из твоей головы твои же собственные глазные яблоки.
Эти провалы в черепе завораживали… а теперь чёрный человек ещё и раскачивался из стороны в сторону, медленно, как змея.
- Пожалуйста, не надо.
Этого Тиффани не ожидала: голос звучал настойчиво, но вполне дружелюбно, и принадлежал он Эскарине Смит.
Подул холодный серебряный ветер.
Лёжа на спине, Тиффани глядела в белое небо; на краю видимости сухие травы подрагивали и шуршали на ветру, но, как ни странно, сразу за этим фрагментом сельского пейзажа обозначился громадный камин и сражающиеся рыцари.
- Нив коем случае не двигайся - это очень важно, - произнёс тот же голос за её спиной. - Место, где ты сейчас находишься, собрано, так сказать, на скорую руку только ради этого разговора: его не было до того, как ты здесь появилась, и оно перестанет быть в тот самый миг, когда ты его покинешь. Строго говоря, по стандартам большинства философских дисциплин, оно вообще не обладает бытием.
- То есть это магическое место, да? Как Объект Движимости?
- Очень разумная формулировка, - отозвался голос Эскарины. - Те из нас, кто о нём знает, называют его "передвижное настоящее". Это удобный способ поговорить наедине; как только оно схлопнется, ты окажешься в точности там, где была, и в той же самой временной точке. Понимаешь?
- Нет.
Эскарина присела в траву рядом.
- Вот и хорошо. Если бы понимала, был бы повод встревожиться. Ты, знаешь ли, весьма необычная ведьма. Насколько я могу судить, у тебя - врождённый талант делать сыры; талант весьма завидный, надо признать. Миру нужны сыровары. Хороший сыровар ценится на вес, хм, сыра. То есть с талантом к ведьмовству ты не родилась.
Тиффани открыла было рот, чтобы ответить, ещё до того, как поняла, что именно скажет, - ну да среди людей это не редкость. Первым сквозь толчею вопросов пробился вот какой:
- Погодите-ка, я только что держала в руках горящую головню. Но теперь вы перенесли меня сюда, где бы это "сюда" ни находилось. Что произошло? - Девушка поглядела на огонь: языки пламени будто застыли в воздухе. - Меня заметят, - проговорила она и тут же, учитывая обстоятельства, добавила: - Правда?
- Ответ - "нет"; причина довольно запутанна. Передвижное настоящее - это… прирученное время. Время, которое на твоей стороне. Поверь, во Вселенной и не такие странности случаются. Прямо сейчас, Тиффани, мы на самом деле живём заёмным временем.
Языки пламени по-прежнему казались застывшими и словно бы холодными, но Тиффани ощущала тепло. А ещё она успела подумать:
- А когда я вернусь?
- Ничего не изменится, - заверила Эскарина, - кроме твоих мыслей, а в настоящий момент только это и имеет значение.
- И вы так расстарались только ради того, чтобы сообщить мне, что у меня нет таланта к ведьмовству? - напрямик спросила Тиффани. - Очень любезно с вашей стороны.
Эскарина рассмеялась. Её молодой смех до странности не сочетался с морщинами на лице. Тиффани в жизни не видела, чтобы старики выглядели так юно.
- Я сказала, что с талантом к ведьмовству ты не родилась; этот талант достался тебе непросто, ты вложила в него много труда, потому что тебе захотелось им обладать. Ты заставила мир отдать его тебе и о цене не задумывалась, а цена была, и есть, и всегда будет высока. Ты ведь слышала присловье: "выкопаешь яму - в награду получишь лопату побольше"?
- Да, - кивнула Тиффани. - Матушка Ветро-воск так говорит.
- Она это присловье и придумала. Говорят, не ты находишь ведьмовство, оно само тебя находит. Но ты его нашла, пусть в ту пору и сама не знала, что ищешь, ты его нашла, и ухватила за шкирку, и заставила работать на себя.
- Это всё очень… любопытно, - проговорила Тиффани, - но у меня много дел.
- Только не в передвижном настоящем, - решительно возразила Эскарина. - Послушай, Лукавец снова тебя отыскал.
- Думаю, он прячется в картинках и книгах, - предположила Тиффани. - Ив гобеленах. - Девушка передёрнулась.
- Ив зеркалах, - добавила Эскарина, - ив лужах, и в отблеске света на осколке стекла или на лезвии ножа. Сколько способов ты можешь вообразить? Готова ли ты испугаться, и если да, то как сильно?
- Мне придётся дать ему бой, - проговорила Тиффани. - Мне кажется, я давно уже это знаю. Думаю, убежать от него невозможно. Он любит издеваться над своими жертвами, да? Он - хвастун и задира, он нападает только тогда, когда уверен в победе, так что мне надо каким-то образом оказаться сильнее его. Я наверняка что-нибудь придумаю: в конце концов, он немного смахивает на роителя. А с роителем я на самом деле легко справилась.
Эскарина не повышала голоса; но почему-то эта тихая речь производила больше шума, нежели самый громкий крик.
- Ты упорно отказываешься признать важность происходящего, Тиффани Болен, мастерица по сырам? Тебе дан шанс победить Лукавца, но если ты не справишься - ведьмовство погибнет и падёт вместе с тобой. Лукавец завладеет твоим телом, твоим знанием, твоими талантами и твоей душой. И ради твоего же блага - и ради блага всеобщего - ведьмы, твои сёстры, в кои-то веки позабудут о своих разногласиях и ввергнут вас обоих в небытие, пока ты не натворила новых бед. Ты понимаешь? Это очень важно! Ты должна сама себе помочь.
- Другие ведьмы меня убьют? - в ужасе переспросила Тиффани.
- Конечно. Ты - ведьма, и ты знаешь, что всегда говорит матушка Ветровоск: "Мы делаем то, что нужно, а не то, что приятно". Либо ты, либо он, Тиффани Болен. Проигравший умрёт. Что до Лукавца, к сожалению, он, скорее всего, снова объявится спустя несколько веков; что до тебя, тут я даже гадать не берусь.
- Погодите минутку, - встрепенулась Тиффани. - Если ведьмы готовы сразиться с ним и со мной, почему бы тогда нам всем не объединить усилия и не сразиться с ним теперь же?
- О, запросто. И ты этого хочешь? Чего ты хочешь на самом деле, Тиффани Болен, здесь и сейчас? Выбор за тобой. Наверняка другие ведьмы хуже о тебе думать не станут. - Эскарина на мгновение замялась, а затем добавила: - Ну, то есть, наверное, они проявят снисхождение.
"Ведьма, которая бежала от испытания? - подумала Тиффани. - Ведьма, к которой проявляют снисхождение, потому что знают: она недостаточно хороша? А если ты сама считаешь, что недостаточно хороша, тогда ты уже никакая не ведьма". А вслух она сказала:
- Я лучше умру, пытаясь быть ведьмой, нежели останусь девчонкой, к которой все снисходительны.
- Госпожа Болен, ты демонстрируешь просто-таки греховную самонадеянность, непомерную гордыню и уверенность в себе, и да позволено мне будет заметить, что от ведьмы я меньшего и не ждала.
Мир чуть дрогнул - и изменился. Эскарина исчезла, пока слова её ещё оседали в сознании Тиффани. Перед ней снова возник гобелен, девушка всё ещё грозила ему тлеющей головнёй, но теперь уже - решительно. Ей казалось, воздух переполняет её и тащит вверх. Мир словно с ума сошёл, но она, по крайней мере, знала, что огонь, едва коснувшись сухого гобелена, сожжёт его, как солому.
- Я сожгу эту старую тряпку, ты и глазом моргнуть не успеешь, так и знай! Убирайся, откуда пришёл!
К вящему её удивлению, чёрная фигура отступила. Послышалось тихое шипение - и словно бы тяжкое бремя упало с плеч Тиффани, забирая с собою и вонь.
- Ну надо же, как интересно!
Тиффани стремительно обернулась. Перед ней маячила жизнерадостная усмешка Престона.
- А знаешь, я здорово встревожился, когда ты на пару мгновений словно одеревенела, - промолвил молодой стражник. - Я уж подумал, ты умерла. Я дотронулся до твоей руки - со всем моим уважением, никаких вольностей, - и на ощупь она была что воздух в грозовой день. Так что я понял: это дела ведьминские, и решил приглядеть за тобой; и тут ты вдруг стала грозить ни в чём не повинному гобелену уничтожить его в пламени!
Тиффани заворожённо смотрела в глаза юноши, точно в зеркало. Огонь, думала она. Огонь однажды уже убил Лукавца, и Лукавец об этом знает. Он к огню даже приближаться не станет. Разгадка - огонь. Зайчиха бежит в огонь. Гмммм.
- Вообще-то я огонь люблю, - заявил Престон. - Не думаю, что он мне враг.
- Что? - вздрогнула Тиффани.
- Боюсь, ты говорила сама с собой - едва слышно, себе под нос, - объяснил Престон. - Ия даже не стану спрашивать, о чём речь. Бабуля всегда повторяла: "В дела ведьм не лезь - затрещину огребёшь".
Тиффани посмотрела на него - и решение пришло само собою.
- Ты умеешь хранить секреты?
Престон закивал:
- Разумеется! Например, я же никому не проболтался, что сержант пишет стихи.
- Престон, ты только что проболтался мне!
Престон ухмыльнулся.
- Да, но ведьма - это же не кто попало! Бабуля говорила, рассказать свой секрет ведьме - всё равно что со стенкой пошептаться.
- Ну да, пожалуй, - начала было Тиффани и умолкла. - А как ты узнал, что он пишет стихи?
- Да поди не узнай, - объяснил Престон. - Видишь ли, он пишет на страницах учётного журнала в караулке, вероятно, во время ночного дежурства. И предусмотрительно вырывает страницы: очень аккуратно, никто бы ничего и не заметил, но он так сильно давит на карандаш, что на следующем листе остаётся чёткий, разборчивый отпечаток.
- Значит, и остальные стражники тоже заметили? - предположила Тиффани.
Престон покачал головой, отчего безразмерный шлем слегка завращался.
- Да что ты, госпожа, ты ж их знаешь: их послушать, так чтение - это девчоночье занятие, настоящим мужчинам оно даром не сдалось. Как бы то ни было, если я прихожу в караулку пораньше, то на всякий случай нижний листок тоже вырываю, чтобы над сержантом никто не стал смеяться. Должен признать, для самоучки он поэт очень даже неплохой - прекрасно владеет метафорой. Все его стихи посвящены кому-то по имени Милли.
- Так это его жена, - объяснила Тиффани. - Ты наверняка её в деревне встречал: столько веснушек, как у неё, я в жизни не видела. Она очень из-за них переживает.
Престон кивнул.
- Должно быть, вот почему его последнее стиховорение называется "Нет красоты в беззвёздном небе"?
- А по его виду и не скажешь, правда?
Престон на миг задумался.
- Прости, Тиффани, но выглядишь ты неважно, - выпалил он. - На самом деле, не в обиду будь сказано, так просто ужасно. Если бы ты только поглядела на себя со стороны, то наверняка решила бы, что ты серьёзно больна. По-моему, что такое сон, ты давно забыла.
- Прошлой ночью я проспала никак не меньше часа. А позавчера днём чуть-чуть подремала! - возразила Тиффани.
- В самом деле? - строго осведомился Престон. - А если не считать сегодняшнего завтрака, когда ты в последний раз нормально ела?
Тиффани казалось, что её переполняет свет - отчего бы?
- Ну, вроде бы перекусила чем-то вчера…
- Ах вот как? - откликнулся Престон. - Подремала и перекусила, стало быть? Это, знаешь ли, не жизнь; так и умереть недолго!
Тиффани понимала: он прав. Но от этого становилось только хуже.