- А, между прочим, не смешно, - я судорожно вздохнула. Пора было начинать мою задумку. - Чем ты лучше того странника?
Аргминди-ри сильно удивился, но сдержал возглас.
- Но он, этот странник, учил о неком Истинном Боге?
Что ж, вот теперь я удивлю мальчика по-настоящему.
- Всё было с точностью до наоборот, господин. Это я открыла ему глаза на Истинного Бога. Я научила его истинам веры. Ибо знай, Аргминди-ри, что боги Высокого Дома - суть ложные боги. Это всего лишь духи, присвоившие себе неподобающее имя. А Истинный Бог, Создатель мира, один. Он создал всё - и людей, и духов, и всякую живую тварь. И поначалу, в первые дни творения, люди знали Его, видели Его лицо. Но потом ворожба тёмных духов затмила их сердца, и мало-помалу забыли они Его, и поклонились богам, которые на самом деле служебные духи, изменившие своему Господину…
Поначалу я боялась улыбнуться - тогда всё пошло бы насмарку. Мне необходимо было выглядеть предельно серьёзной. Глаза мои должны пылать, а голос звенеть тоном "белая звезда". Но, вслушиваясь в себя, я поняла, что боялась зря. Кажется, поймала то, что наставник Гирхан называл нитью. "Ты, девонька, когда изображаешь кого, - глуховато говорил он, - верь, что так оно на самом деле и есть. Слови нить своей игры. Только помни при том, где игра твоя, а где ты…" - Что с тобой, тётушка Саумари? - светлый держатель подошёл ко мне и озабоченно потрогал лоб. - Уж не лихорадит ли тебя? Что за чушь ты сейчас несла?
- Это не чушь, Аргминди, - спокойно ответила я. - Это правда. Вот уже две дюжины лет, как тайно поклоняюсь я Богу Единому. Это Истинный Бог, и могучий. Его силой творила я чудеса, изгоняла духов, исцеляла больных… тебя в том числе. Да, я до времени таилась, ибо страшно мне было открыто возвестить правду об истинном Владыке миров. Но вот пришёл этот странник, и пожалела я его. Слаб он был телом, но силён духом, и дух его жаждал истины. Я преподала ему начатки веры. И он жадно впитал их, как сухая губка впитывает воду.
- Но как же… - потрясённо протянул Аргминди-ри, - ведь говорят, что он и раньше, ещё до того, как ты взяла его в свой дом, возвещал это безумное учение.
Есть свидетели…
- Свидетели чего? - усмехнулась я. - Что некий человек говорил им что-то, чего они не поняли? С какой стати это именно мой постоялец, Аалану? - я намеренно произнесла имя Алана на северный лад. Ложный следок нам не помешает. - Ты вели записать рассказы этих людей, только непременно чтобы говорили они порознь. И убедишься, что не совпадут их показания. А что такие лжесвидетели есть, нимало не удивлюсь. Каждому охота получить серебряные докко, о которых вчера глашатай орал.
- Тётушка, - огорчённо сказал Аргминди-ри, - ты, видать, сошла с ума. Ты не понимаешь, сколь важно это дело. Государь послал меня во главе легиона, с целью выловить не только рядовых бунтовщиков, но и самого вдохновителя смуты. Нельзя этого душегуба упустить, он ведь и в другом месте такой же бунт подымет, такую же кровь прольёт. Поначалу мы думали, что именно раб Хаонари виною всему. Но потом выяснились подробности. Не мог неотёсанный раб сам выдумать такое безумное учение. От кого-то подцепил, не иначе. И потому главная наша цель - это тот, кто его заразил зловерием. Сама посуди - заразил одного, заразит и других.
Я глубоко вдохнула.
- Считай, я это и была, Аргминди-ри. Ты многого не знаешь. Тебе донесли, что Хаонари перед тем, как бунт поднять, приходил ко мне на двор и толковал о чём-то с Аалану. А ещё кто-то напел тебе, будто Аалану - это тот самый, кто по земле ходит и о Истинном Боге учит. Вот ты и вообразил, что Аалану всему виной. А на деле иначе было. Не впервые Хаонари в мой дом заявился. Я помогаю всем, кто ко мне приходит, будь то светлый держатель, будь то грязный раб. Ибо так велит наша вера. Для Бога все едины, и свободные, и рабы. Ну так вот, пришёл как-то ко мне Хаонари зубы лечить. У него что душа, что зубы - одинаково гнилые… И как раз я с Аалану беседовала, истины веры ему открывала. Хаонари велела во дворе ждать, когда позову. А он, поганец, в дом прокрался и разговор наш с Аалану подслушал.
Я так увлеклась, что поначалу и не заметила. Потом, конечно, наказала его - и больной зуб лечить не стала, и на здоровые боль напустила… Вот как всё на самом деле случилось. Услышал он краем уха божественные истины, да и перетолковал на свой лад.
- Но ведь видели люди, как он с этим твоим Аалану беседовал. Сразу как бунт вспыхнул.
- Может, и беседовал, - кивнула я. - Про то не ведаю, но допускаю. Видать, решил он, что нужен ему кто-то, кто поболе его об Истинном Боге знает. Меня нет, ну так и постоялец мой сгодится.
- Где же сейчас твой постоялец? - хитро прищурился Аргминди-ри. Наивный мальчик… Думает, будто тонко допрос ведёт. В Хиуссу бы его, к жрецам тамошним… быстро бы понял, как оно на самом деле бывает… Интересно, чем в столице он занимается? Судя по фигуре, и впрямь в войске. Но одно - караул нести да боевые приёмы оттачивать, а другое - искусством сыска владеть. Повезло мне, что не старого волка, прожженного хитреца какого послали, а мальчишку, зато государева родича. Увы, так оно в Высоком Доме принято. Родство превыше умения.
- Того не знаю. Как вернулась я из северных земель, так дом пустым нашла.
Сходила по соседям, поспрашивала. Не видели, говорят, не слышали. Есть у меня мысль одна… - понизила я голос. - Думаю, похитил его Хаонари, дабы силой заставить себе служить. Нужен ему человек, который бы красиво умел о божественных делах рассуждать. Своего-то умишка недостаточно… Ты пойми главное, господин. Та тьма, которую он за учение о Боге Истинном выдаёт, ничего общего со светом не имеет. Не того Триединый Бог от нас требует, чтобы рабы хозяев своих резали. Любит Бог в равной мере и тех, и других, но и от нас любви хочет, и к Себе, и друг ко другу. И не только друга любить полагается, но и врага. А какая ж то любовь, если резня?
Удивительно легко вспоминались сейчас слова Алана, в разное время сказанные.
Ложились на язык сами собой. И поразительное дело - я вроде как и сама в них поверила. С Аланом-то всё ругалась, насмехалась над безумным учением его, но сейчас не было Алана, одна я была с этим его Истинным Богом. Любит всех… и рабов, и держателей светлых, и добрых, и злых… Безумие? Но может, небесная истина и должна казаться нам безумием? Ведь сочти мы её мудростью, то была бы она чем-то таким, что мы привыкли умным полагать… но это значило бы, что нет в ней ничего нового, что это просто старые слова, красиво друг с другом сплетённые… земные слова, обычные… Что, если безумица как раз я, и по безумству своему так и не поняла Алана? Любит всех… выходит, и меня? Что ж тогда Он всегда от меня прятался? Или это я слишком ловко "нить" поймала, так поймала, что сама в ней запуталась?
- Скажи-ка, тётушка Саумари, а где ты была вчера весь день? - лукаво поинтересовался Аргминди-ри. - Соседи сказали, что как позавчера с полудня ты ускакала, так вчера на закате вернулась. И пешком. Как то понимать?
Как-как? Легко. Дурой я была бы, кабы не придумала загодя уловку.
- Дело в том, господин, что больной мой из Ноллагара, которого я лечила, в долгом уходе нуждается. Я из лап смерти его вытащила, но теперь надо разные снадобья ему давать. И в том числе сушеные листья плакун-травы заваривать, трижды в день пить. А не водится близ Ноллагара плакун-трава. Здесь у нас редко, да встречается. Потому условились мы с родными больного, что как вернусь я домой, наберу листьев достаточно, а они человека пришлют. Тот листья возьмёт и заплатит мне дополнительно. Вот и поехала я на коне дарёном. А листья те собирать только ночью надо, и только при восходе луны. Всю ночь и собирала, вечером на чердаке сушиться разложила…
Проверяй, проверяй, мальчик. Много чего у меня на чердаке сушится, ты или твои люди разве поймут, плакун ли то трава?
- А конь где?
- А не нужен он боле мне был, - хохотнула я. - Ну сам посуди, люди меня позвали не шибко богатые, за лечение конём могли заплатить, а серебра у них не больно-то водилось. Ну и взяла я. А дале-то зачем его держать? Как возвращалась я, близ Огхойи, гляжу, на восток табун гонят. Подошла я к табунщикам, предложила им коняшку свою, Гиуми. На пятнадцати докко сторговались. Зачем он мне дома-то?
Одна живу, некогда за конём ухаживать. Да и не дело это - вечно лошадь в стойле держать. Конь на то и конь, чтобы скакали на нём или запрягали…
- Тётушка, - поморщился Аргминди-ри, - ну нельзя же так! Сдаётся мне, что укрываешь ты этого своего Аалану, собою выгораживаешь. Не пойму я, зачем тебе то нужно? Ты ведь пожилая женщина, мне в бабки годишься. Неужели так страстью к нему воспылала?
- Ты глупостей-то не говори! - топнула я ногой. - Даром что ты светлый держатель да племянник государев! А всё одно не смеешь меня, почтенную женщину, в таком подозревать. Надо же выдумать… Воспылала… Ты мне, Аргминди-ри, отчего не веришь? Оттого, что безумием почитаешь веру в Истинного Бога. А меня безумицей счесть не можешь, я же не визжу, пеной не брызгаю, по полу не катаюсь, говорю здраво. Только хочешь ты или не хочешь, а придётся тебе понять, что вера моя - правильная, и не отрекусь я перед нею ни за что. Ибо сказал Бог вестникам своим, что кто отречётся от Него перед людьми, от того и Он отречётся в небесном царстве Своём.
- Что же мне делать? - протянул он с грустью, и на мгновение увидела я в нём того прежнего мальчишку, нервного, избалованного, но с неиспачканной ещё душой.
- Государь послал меня изловить вдохновителя смуты и как можно скорее в столицу доставить, для жестокой казни. Я верен своему дяде и государю. Хорошо бы Хаонари поймать, да это дело долгое и трудное. А надо быстро. Да и мало одного Хаонари, в столицу уже весть ушла, что исполнитель он, но никак не вдохновитель, не источник зловерия. Аалану этого твоего искать надо, а ты помочь следствию не хочешь. Тебя, что ли, в деревянной клетке везти в столицу? Надо мной же смеяться будут - бабку дряхлую притащил.
- Не бабку дряхлую, - оборвала я его, - а вестницу Бога Единого, Бога Истинного, Спасителя мира. И уж будь уверен, я в столице о Боге возвещу всем, до кого голос мой долетит.
- Опомнись, тётушка, - терпеливо заговорил он. - Ну зачем тебе это? Ладно, могу понять, кто-то давно соблазнил тебя этой странной верой, и ты отвергла наших богов… В столице, знаешь, тоже многие над богами смеются… но не в открытую же! Наедине с друзьями… но чтобы народу возвещать? Сама подумай, даже если и нет на самом деле их - светлого Хаалгина, Хозяина Молний, Господина Бурь… если это только, как говорит мудрец Имиагон, символы природных стихий… всё равно ведь народу они нужны. Они дают надежду, удерживают от ропота и волнений… а как красивы торжества в их честь… сколько высечено прекрасных статуй, какие восхитительные сочинены о них стихи и гимны… так зачем, возвещая этого самого твоего неведомого Бога, разрушать народную веру? Веришь сама - ну и верь за стенами своего дома. Ты ведь раньше и сама это понимала…
Я судорожно вздохнула. Он, этот мальчик, во многом прав. Конечно, не сам до того додумался - в столице у него умные учителя, лучшие мудрецы Внутреннего Дома… И всё же… Веяло от его речей какой-то гнильцой… словно от покойника, который ещё вполне ничего на вид, и мухи ещё не кружат возле тела, но стоишь рядом понимаешь: это уже не человек, а только его пустое тело… Повторяет черноокий юноша слова трусливых и умных стариков… сам-то, интересно, верит ли?
- Наш Бог, Бог Истинный, - твёрдо возразила я, - любит нас и хочет спасти.
Значит, и мы должны друг друга любить и путь спасения указывать. Моя вера - она не только меня касается. Если мы Богу не чужие, то уж друг другу-то… вот если друг твой глаза себе завязал и к пропасти подходит, неужто не кликнешь ты его?
Неужто не схватишь за руку, не сорвёшь с глаз повязку? Вот потому и надо обличать тьму и возвещать свет…
- Ну что ты несёшь, тётушка, - едва не плача, ответил он. - Ты же мне жизнь спасла… Я ж всё помню… Я даже сказки, что ты мне тогда сказывала, помню…
Все до единой… И вот теперь, получается, я тебя на смерть повезу?
- Нет в том твоей вины, господин, - улыбнулась я. - Такова, значит, воля Божия, и не в силах человек ей противиться. Ну и повезёшь меня в столицу. Пожила я достаточно, душа моя жаждет к Богу отлететь.
Он хлопнул в ладоши, и тотчас же в комнату вбежали двое воинов.
- Уведите её, - велел Аргминди-ри. - Содержать в отдельной комнате, кормить сытно, обращаться вежливо. У дверей стража, смена каждую четверть небесного круга. Мы ещё вернёмся к этому разговору, госпожа Саумари, - на прощание сказал он.
Мы, конечно, вернулись. И раз вернулись, и два… А время шло. И с каждым днём Алан с Гармаем всё дальше уходили от Огхойи, всё ближе к лодке своей воздушной.
Чем дольше я протяну время, тем лучше.
А спустя три дня светлый держатель принял решение.
- Прости меня, тётушка, - подъехал он к возу, на котором укрепили мою клетку. - Но я воин, я не могу тебя отпустить.
- А и не надо, - улыбнулась я. - Да пребудет с тобой благодать Божия.
А что за благодать такая - и сама не знала. Подцепила у Алана словцо…
11
Луна теперь рано восходит, ещё до полуночи. Целая она сегодня, спелая. Вон как заливает комнатку мою высокую - даже в книге писать бы я смогла, будь у меня тут книга.
Впрочем, и не смогла бы. Руками и не пошевелить, больно до ужаса. И не одни лишь руки, всё моё тело изломанное плачет - и спина, и шея, и ступни… Точно муравьи злобные в суставах поселились и грызут, грызут… Это ко мне добрые наши власти решили милость проявить. Уговаривали отречься от лживой и безумной веры, поклониться богам Высокого Дома. Тогда, мол, всё будет хорошо, отпустят меня в Огхойю доживать своё.
Небось, Аргминди-ри расстарался, напел сверкающему дядюшке, какая я хорошая, и как бы это народу понравилось, коли в последний миг самую главную преступницу простить. Дядюшка Уицмирл, небось, сперва лишь смеялся, булькая точно котёл закипающий. Я бы на его месте тоже смеялась. В самом деле, для того и легион гоняли, и в клетке меня сюда везли, дабы простолюдинам показать - вот что за кровавое это зловерие бывает. Ужасной должна быть казнь, надолго всем запомниться, чтобы и детишкам, и внучатам пересказывали. А тут вдруг - простить.
Уж не перегрелся ли ты на огхойском солнышке, племянничек? Не отправиться ли тебе в дальние поместья свои, здоровье поправить?
А потом, видать, дошло до него, какая тут польза возможна. Ежели покаялась преступница, на коленях прощение вымолила, прилюдно государевым богам жертвы вознесла - это же значит, что слаба её вредная вера, слаб её бог перед богами Высокого Дома. И, стало быть, без толку новые бунты зачинать. Как этот самый Истинный Бог защитит смутьянов, ежели он и вестницу свою укрепить не в силах?
Как было бы славно ему нос утереть!
И с утра явились за мной, в подвал привели. Здесь, в Вороньей Башне, подвалы знаменитые, по всему Высокому Дому идёт молва. Такая, что шёпотом да с оглядкой.
А по мне - подвал как подвал. Высокие своды, воздух спёртый и сырой, но стены камнем убраны и пол вымощен булыжником, - ну чисто мостовая столичная!
Сказать, что страшно мне не было нисколечко - не скажу. Всякому человеку муторно делается, когда видит он верёвки, с потолка свисающие, плети да клещи, по стенам развешанные, малиновые угли жаровни, где уже калится что-то… Людей можно понять, им из меня мольбу о прощении вырвать надо. Коли уговорами не вышло, придётся силой.
Обмерла я, и трудно мне было виду не подавать. Колотилось моё сердце, будто я дюжину дюжин саженей бегом пробежала. Без приглашения на пол опустилась, поглядела на собравшихся и сказала:
- Зря вы это. Не отступлю я от Бога Истинного. Жаль мне вас, дурачков.
Суетитесь, бегаете, а глаза ваши слепы. Сейчас бегаете, а после всё одно помрёте. И пожалуйте, на Нижние Поля, где такие муки вас ждут, что это всё, - обвела я рукой стены, - детскими забавками покажется. А могли бы в небесных садах с Господом пировать. Это не мне, это вам одуматься надо, веру истинную принять.
А ну как и впрямь одумаются, отвергнутся придуманных богов своих и захотят Богу Истинному поклониться? Что я тогда? Так же дурачить их, как ростовщика Ингрийей, духом восточного ветра? Разные тоны голосов использовать да хитрить? Как бы на то наставник Гирхан взглянул? А как взглянул бы Алан? А этот самый Истинный Бог - если и впрямь Он есть? Что бы Он сказал мне - слепой, которая перед другими слепцами себя зрячей выставляет? Зато знаю, что бы я Ему ответила. "Ну не ругайся, посуди здраво - как мне иначе Твоих людей спасать? Делаю как умею, а умею только уловки всякие да хитрости. Давай так - я свою долю сделаю, а Ты свою. Я время протяну, а Ты убереги Алана с мальцом от напастей путевых. Уж это-то Тебе по силам?" Наверное, им уже недолго осталось. Дюжину дней, как в путь вышли. Если всё хорошо сложится, то дня через три они Анорлайи достигнут. Вызовут воздушную лодку - и фьють, от цепких государевых лап улетят.
А после меня как холодной водой окатило. Что, если всё не так? Если Алан попросту с ума сошёл, и привиделась ему в бреду и земля его далекая, и Бог этот Истинный, и летающая лодка? Что, если всё это воображение одно? И придут они в Анорлайю, а толку?
Но потом я морок с себя стряхнула. Уж сколько я повидала умом повреждённых, уж какую чушь они ни болтали, а всё равно было понятно - обычные люди, здешние, жаль, свихнутые. А Алан… Тут даже не в том дело, что он о земле своей говорил, а в том, как вёл себя, как держался, какими глазами на жизнь глядел. Нет, очень нездешний, очень. Если и повредился он умом, то уж явно не в Высоком Доме повредился, и ни в одной земле, о которой известно мне. И потом - ведь победил же он ночное колдовство "синих плащей". Колдовство, перед которым я со всеми своими уловками бессильна оказалась.
Одно из двух. Или он силой своего странного бога это сотворил, и тогда, значит, есть он, Бог Истинный, Владыка мира, - или какой-то иноземной хитростью воспользовался. Если есть у них такие штучки, что на расстоянии огонь гасят, отчего бы и лодкам не быть, по воздуху парящим? Но тогда, быть может, и колдовские дела "синих плащей" - тоже какие-то тайные искусства, известные древним людям, а ныне почти забытые? Наставник Гирхан о таком говорил…
Наверное, лучше уж в это поверить, чем в Истинного Бога. Потому что если Он и вправду есть… тогда что же мне делать? Всю жизнь прожила, о Нём не зная, жила как сама хотела, а не как Он требует… и неизвинительно моё незнание, потому что привёл Он ко мне Алана, и не приняла я его слов, насмеялась. Как буду Ему отвечать, оставив на земле тело? Муторно душе, и выход один - встряхнуться, порвать опутавшую меня нить… Нет никакого Бога, одна лишь фантазия моя…
- Это не записывайте, - распорядился сухонький старичок в тёмно-сером плаще с белой каймой. Никогда я раньше его не видала, а слышать доводилось. Амизигу-ри, начальствующей над тайным государевым сыском. Его именем детей пугают, а выглядит ласковым дедушкой.