В поселке бродяг иногда отстреливала комендатура, приезжали из Мурманска собачья служба, отлавливающая бедолаг. И никто назад больше не вернулся… И это – бывшие хозяева, люди!? Их убивали и не ели! И псы поняли, что за поселком безопаснее… На людей, по той же врожденной традиции, не нападали… пока не нападали! Хотя счет их обид на двуногих возрастал! А так хотелось иметь хозяина и быть ему преданным!
От этого человека, одинокого на пустынном остывающем асфальте, пахло вкусным, пахло едой. Сквозь запахи ночи, дороги, бензина и прелой листвы пробивался назойливо запах свежего мяса. Этого стая выдержать никак не могла!
Идти Муслимову стало некуда. Бежать – совсем глупо. Он подобрал с насыпи куски крупной гальки и дробленного скального гранита и начал швыряться в собак. Даже попал, одна псина жалобно завизжала. Стая разбежалась, и Аскер отвоевал себе путь. Прошел всего несколько метров и кольцо зверей опять сомкнулось вокруг сильно струхнувшего Аскера.
Не было бы у него с собой мяса, он бы может и прошел, но голод вел стаю на него! И одна из осмелевших псин подбежала сзади и рванула у него сумку. Старшина отбился, но тут же налетела еще одна, затем другая… В сражении ему порвали новенькое форменное пальто…
Тогда он подобрал увесистый березовый дрын, валявшийся в кустах на обочине, и стал отбиваться. Но не долго – атакуя, звери прижали его в скале. "Не в ту сторону пробиваться стал!" – запоздало пожалел кок.
Озираясь, он достал из сумки один кусок мяса и бросил стае. Те кинулись к мясу, пьянящему их скудный мозг запахом крови, образовалась свалка. Но кусок был слишком мал, а сумка все еще пахла добычей. Полетел второй кусок, за тем – третий, и оставался всего один единственный… что потом? А собаки вошли во вкус, охотничий азарт стаи, а кроме того, охотники говорят, что хищники чуют запах гормонов страха, и это подстегивает их агрессию.
Чего-чего, а запаха страха было много! А дорога была всё также пустынна, лишь горели огоньки фонарей где-то вдалеке… Муслимов раз десять попрощался с жизнью, собачьи зубы прошлись по его ноге, царапнули пальцы правой руки…
В этот самый момент бедный, загнанный в угол старшина-кок увидел большое, грозное чудовище, косматое, совершенно аспидно-черного цвета. В свете полудохлого фонаря горели его глаза… Собака Баскервилей – подумал Аскер. Этот фильм он смотрел совсем недавно!
"Вот и всё!" – понял Муслимов, в очередной раз прокляв себя за прогулку к чужой женщине, за кражу мяса у бедных матросов, за… за… Да что там, грехов хватало, и за них теперь приходилось платить! Слова молитвы не шли в голову, но те, что удалось мысленно произнести – были от самого чистого сердца!
Чудовище грозно рыкнуло, изогнуло спину. Хвост торчал, как боевое знамя, в черной пасти сверкали длинные, мощные, клыки цвета белого жемчуга.
Рык повторился, и перешел в короткий, злобно-повелительный лай. Навстречу чудищу кинулся тощий, длиннолапый вожак стаи, отдаленно напоминавший овчарку.
Черный гигант схватил соперника страшной пастью за загривок, потряс в воздухе и отбросил в сторону. Тот упал на спину и подставил свой живот. Победитель поставил ему на грудь мощную лапу – не меньше человеческой ладони – и еще раз рыкнул. Больше из стаи никто не возражал!
Тогда он, не спеша, подошел к коку, и тот… узнал в нем корабельного пса Мишку, которого, еще с матросских времен, не раз подкармливал на камбузе, и приберегал для него косточки из котла, вкусные такие, все в махрах вареного мяса.
Еще раз грозно пролаяв на стаю, он глянул на Аскера: "Что стоишь? Пошли!" и двинулся в сторону кораблей, призывно размахивая хвостом. Муслимов с некоторой опаской, но быстро пошел за Мишкой, еще не веря в свое чудесное освобождение.
Мишка еще раз грозно рыкнул на шавок: "Это – мой человек, из моей стаи, под защитой! А если кто не согласен…"
Стая не двинулась с места, и собаки разочаровано завыли вслед человеку со вкусно пахнущей сумкой. Но они оценили силу черного пса и не смели с ним спорить…
Когда Муслимов поднялся по трапу на корабль, и стал тихо красться к своей каюте, то… прямо в столовой личного состава наткнулся на старпома Крутовского, и старшего лейтенанта Нетребко, своего непосредственного начальника. Сейчас они явно испытывали к нему нехорошие чувства.
Коку часто доставалось – и ведь было, за что… Нетребко втайне мечтал разъяснить популярно этому нерадивому коку все его недостатки, но пока еще сдерживался. А сегодня, когда он решил проверить выдачу продуктов на камбуз и обнаружил, что почти треть мяса для матросского котла куда-то исчезла, то в голове поселились навязчивые мысли на сей счет! Ибо выяснить, куда делся искомый продукт, труда не составляла – дежурный кок с первого же вопроса рассказал все, как было. Правда, после того, как только его раз слегка тряхнули и придавили к двери в каюте.
Из коридора появился жалкий, потрепанный Муслимов.
– Ну что, завтра в прокуратуру? – Крутовский показал коку акт недостачи и объяснительные записки.
– А, может – прямо сейчас – в морду, а завтра – отправим в магазин, пусть мясо на свои кровные покупает и компенсирует свой подвиг? У, Богдадский вор хренов! – замахнулся Нетребко.
– Заманчиво! – согласился капитан-лейтенант: – Но – нельзя! Мы на службе, а сейчас еще идет этот самый месячник борьбы с годковщиной и мордобоями. Дорого обойдется тебе, Михаил Васильевич это удовольствие. Поэтому – в морду – исключить, а компенсацию утверждаем! Согласен, Муслимов?
Еще бы! Тот покорно кивнул.
– И еще – если что опять, то – прямо с чемоданом, на рынок или домой – на твой выбор! В тот же день! Понял?
– Так точно!
– А теперь, докладывай, откуда ты такой потрепанный? – потребовал старпом.
Муслимов доложил, смущаясь и краснея. Вот вляпался – в полный рост! Теперь даже куры засмеют!
– Поделом! На воре шапка горит! – удовлетворенно кивнул Нетребко: – Так ты еще и Мишке как следует проставиться должен, а то бы минимум в госпитале бы сшивали, как бабкино одеяло, из лоскутков. А то и вообще… "грузом 200" к родным поехал бы!
– Тьфу на тебя, пом! – одернул его Крутовский, – только этого нам не хватало!
Старпом отпустил офицера и кока, и пошел по кораблю, присматриваясь к порядку – будет завтра, куда ткнуть своих "бычков". Нетребко продолжал во весь голос разносить подчиненного по всем сторонам света. "Это – ничего, это можно, это даже нужно!" – думал Андрей.
На юте, под второй башней, проголодавшийся от собачьей любви и прогулки до Обзорнова и обратно, богатырский пёс Мишка трудился над своим обрезом, полным костей, сбереженных для него вахтенными после ужина. Только хруст стоял над затихшим ночным причалом и слышалось довольное урчание.
"Да, смотри, даже собака свою братву с экипажа защищает от чужих, один против пяти выступил, не сдрейфил… а эти бандарлоги…" – вспомнил он обормотов, опять, исподтишка, поиздевавшихся над молодыми… Сейчас они уже зачищали трюма под присмотром своего командира боевой части. "Что собаке было доступно, до этих пока не доходило, и верно, уже не дойдет! А жаль!" – подумал Андрей, сплюнул за борт и вполголоса выругался от избытка чувств.
Глава 13. Когда у соседа что-то горит, то для тебя этого всего лишь еще один фейерверк! (Мудрые китайцы)
Пришел с морей "Беспредельный" с тяжкими телесными и про "Бесшабашный" сразу забыли. Повреждения были не у корабля, конечно, а один из матросов – совсем не молодой, а "полторашник" – честно заработал удар по челюсти, отчего она и треснула. Бывает! Мужики же служат, а кисейные барышни, но, поди ж ты! Да и легенду командование корабля привезло совсем другую!
Этот самый "Беспредельный", болтался по морям двое суток, обеспечивая торпедные стрельбы развоевавшихся подводников. Обычная рутина – плавание переменными галсами из точки А в точку Б. Начальник штаба дивизии подводных лодок, капитан 1 ранга, не слезал с ходового все это время, и замучил радистов своими переговорами с лодками, которые почему-то его не слышали или не хотели слышать, прямо банда слепо-глухих! На ходовом, в БИПе, в штурманской суетились, что-то считали, бегали, засекали места всплытия торпед и их пируэты в кильватерной струе "Беспредельного" и двух МПК, следующих за ним.
Доктор тоже отметился на ходовом и БИПе, посмотрел с крыльев мостика на море, взлетающие сигнальные ракетки – красиво! От воплей на ходовом и в эфире у него быстро заболела голова, а потом его бесцеремонно шуганули с ходового, чтобы не путался под ногами.
Он обиделся и, бурча себе поднос убийственные клейма в адрес чванливых "флотоводцев", пошел в низ – погонял коков, снял пробу – с тоски, и вернулся в амбулаторию, решив заняться чем-то служебно– и общественно-полезным на сытый желудок.
Обложившись стопками журналов, прилежно расставляя в графах единички, складывая их, считая на калькуляторе проценты, корабельный врач славного сторожевого корабля "Беспредельный", в просторечье – Док, старший лейтенант Анвар Гайнутдинов явно скучал. Привычный шум корабельных механизмов навевал некую сытую сонливость.
Что делать – на корабле служат молодые здоровые люди – по определению, кроме всего – это уже по мнению самого Анвара, в большинстве своем относящиеся к своему здоровью по-раздолбайски, да еще и бравирующие этим. Так что блеснуть выучкой удавалось крайне редко. Ну, там ссадина, панариций, или фурункул – опять же – и это все тоже от разгильдяйства!
Но этого для Гайнутдинова, втайне испытывавшего тоску по лаврам великого Николая Ивановича Пирогова, было явно мало. (Вообще, все корабельные врачи мечтают стать в будущем хирургами, за редким исключением. А исключения – психиатрами! А откуда же тогда берутся терапевты в госпиталях? Вот загадка! Наверное – не с кораблей!)
В те же редкие дни, когда ему выпадало дежурить в операционной госпиталя, ему тоже доставались какие-то дурацкие аппендициты да прочая дребедень. А кто бы ему чего серьезного доверил в госпитале при таком раскладе? А он бы смог! Не доверяют – нет опыта, а где его взять, этот опыт, если не доверяют? Замкнутый круг получается, тудыт твою дивизию в стерилизатор! Да, врачебных подвигов в плане явно не было…
Впрочем, если бы он сказал командиру об этой профессиональной тоске – его командир Кочанов навернул бы его по голове, прямо сразу. И чем ни попадя! Но точно попал бы, он такой, чистый диктатор!
Как абсолютно реалистичный человек, командир предпочитал, чтобы доктор только и делал, что воевал, что с коками и ПКСом за чистоту, драл бы нещадно и садизмом продовольственников за крыс в провизионках, гонялся за вездесущими тараканами, мазал бы у бойцов прыщи зеленкой и искал бы блох и вшей в белье из "прачки". А так же – раздавал бы страждущим неистощимые запасы "огурцов ВМФ". Так называли в миру "гексавит в драже", имевшийся в амбулатории в неисчислимых количествах. Плюс еще и читал бы книжки, смотрел бы себе "видики-шмидики" в аккуратно-скучной до тошноты вылизанной им самим амбулатории, с переборками уныло-белого цвета. Пусть его!
В этот момент Анвар позволил себе думать за отца-командира и вынужден был признать, что в этом есть свой резон… Хотя… обидно конечно, всегдашнему отличнику учебы! Впрочем, доктор тоже не был кровожадным человеком – но самоутверждения хотелось, а подвигов не предвиделось…
Недовольно звякнул корабельный телефон.
– Амбулатория на проволоке! – рявкнул доктор, сняв трубку.
– Анвар, привет! – с того конца провода послышался озабоченный и заискивающий голос ракетного комбата Петра Сумина: – Слушай, я сегодня за ужином нечаянно целую селедину слопал, а потом пришел в каюту, забылся, и целый пакет молока выпил…
– Молоко-то где взял, олух? – ласково поинтересовался начмед, злорадно улыбаясь про себя, зная, что последует дальше.
– Да в рефкамере у продовольственника, по блату великому, поставил несколько пакетов…
– А угостить товарищей – значит, нет? В одно, так сказать, лицо – если не выразиться точнее? Гордыня это, братец. И за грех сей расплата предстоит!
– Может, мне угля выпить? – с надежной спросил Сумин
– А времени сколько прошло? Больше получаса?
– Да, наверное…
– Поздравляю! Можешь пить, можешь не пить этот самый уголь – это уже все равно! Сейчас начнется! Ага, небось, бурлит в животе-то?
– Ой! Кажется!
– Ничего-ничего! – успокоил его добрый доктор. – Это где-то даже полезно – походить какое-то время с очистившимся кишечником…
Бросив трубку, он оставил мнительного Петю Сумина в состоянии легкой паники. Анвар злорадно улыбался. "Пусть его, мучается…". Доктор тоже любил молоко, и, было дело – делился с тем же Суминым своей собственной пайковой сгущенкой, а этот…
В бронированную дверь робко постучали. Доктор отложил мысли о втором акте мести за жадность "на потом".
– Валяйте, не заперто! – повысив голос, пригласил старший лейтенант.
Щурясь на яркий свет полного комплекта ламп, отраженного от снежно-белого подволока и таких же переборок крохотного помещения, робко вошел, неловко споткнувшись о комингс, матрос Масленкин, из числа последнего молодого пополнения. Он служил в БЧ-V и ему там явно не нравилось. Поэтому, матрос был частым гостем у врача, постоянно жалуясь все на новые "недуги и телесные немощи", и был неоднократно Гайнутдиновым направляем к разным специалистам гарнизонной поликлиники. Те не могли найти у него никаких расстройств – кроме стремления угодить на койку госпиталя в любом отделении. Старшие коллеги упрекали Анвара, но вполне понимали сомнения корабельного врача – а вдруг чего проглядел?
"Впрочем" – поправил сам себя Анвар – "ему бы не понравилось в любой боевой части". Даже с камбуза сбежал бы, хотя именно для этой службы он и не подходил – из-за неряшливости.
– Здравия желаю, товарищ старший лейтенант! – заискивающе улыбаясь, поздоровался молодой матрос. На его круглом лице, сплошь покрытом рыжими веснушками, отражалось страдание, а каждое движение его длинного несуразно-тощего тела демонстрировало всем, как тяжело передвигаться по этой жизни матросу Масленкину.
Обречено вздохнув, врач спросил скучным тоном: – Ну что, Масленкин, на этот раз стряслось?
– Да я, это, упал нынче с трапа, товарищ старший лейтенант. Теперь спина болит, перелом позвоночника, наверное…
– Сразу перелом? Позвоночника? – не поверил Гайнутдинов. – Ну, снимай "голландку" и тельник, я тебя сейчас посмотрю. Кстати, а задница-то чешется? Нет? Да что ты – это же самый первый симптом при переломе позвоночника!
Осматривая его абсолютно гладкую белую спину, понятное дело, "перелома" и даже ссадин врач не обнаружил. Он взял пузырек с йодом, намотал не пинцет кусочек бинта, обмакнул его в раствор и размашисто написал на спине Масленкина: "Д/з: ОНС (острое нежелание служить) Сачок, 1 стадия Трудотерапия, Cito!" (срочно, безотлагательно). Закончив, и привычно моя руки в умывальнике с сияющей белизной раковиной, он сказал:
– Ну, сейчас у тебя все болеть перестанет! И сразу покажи свою спину своему старшине команды, он тебе определит режим работы по болезни. Он знает!
– А в лазарет вы меня не положите? – с явной надеждой спросил матрос.
– Нет необходимости пока. Да и мичман тебе сейчас поможет, облегчит страдания!
– Есть, а еще товарищ доктор…
– Старший лейтенант – поправил его Анвар, не раздражаясь. Почти…
– Виноват, товарищ старший лейтенант – извинился тот и продолжал – а еще у меня депрессия…
– Да-а-а? Ух, ты! – восхитился врач, – А ты что, у психиатра наблюдался на гражданке-то?
– Нет, я Санта-Барбару смотрел!
– Молодец, слушай! – обрадовано позавидовал матросу Анвар, – посмотрел эту муть и сразу диагнозы ставишь! Другие этому долго в институтах учатся! Хорошо, хоть самому себе, диагнозы-то! Но от депрессии тоже твой мичман вылечит. У нас тут воздух целебный, морской, здоровая пища и сколько хочешь физических упражнений! Волшебные слова у него тоже есть, опять же! Давай, иди! С Богом! И пусть потом мичман ко мне зайдет – по возможности, но обязательно!
Начав что-то понимать, Масленкин открыл было рот что-то сказать, но офицер развернул его кругом к двери и слегка поддал коленом пониже спины.
Не успел Анвар перевести дух, соображая, не пойти ли перекурить, как немедленно раздался новый стук дверь.
– Войдите! – громко сказал он, вздохнув про себя. Видно, не судьба покурить и прогуляться в кают-компанию за бутербродом! Вестовые побаивались его визитов, и охотно платили дань котлетами и бутербродами – так было дешевле.
Из-за двери – молчок, только кто-то неуверенно дергал ручку прочной двери. Выругавшись, доктор подскочил к двери и рванул ручку, толкнув тяжелую металлическую дверь от себя.
В амбулаторию почти влетел матрос Синичкин со страдальческой гримасой на лице. Говорить он ничего не мог, только мычал. Одного взгляда хватило Анвару, чтобы признать диагноз – явный перелом челюсти со смещением.
– Ну, вашу мать, и подвиг на пороге! – вслух подумал доктор. Нет, удивительная скотина – человек! Он не знает никогда, чего точно хочет! Хочется чего-то, вот бы сбылось, а как свершится, так и ну его к черту! Ожидание праздника, как обычно, явно лучше самого праздника.
Осторожно взяв пальцами поврежденную челюсть, он предпринял кое-какие положенные меры, но без госпитализации – понятное дело – было не обойтись. Но до базы еще полдня хода! Нет, все-таки удивительно! В такие, иной раз, человек попадает переделки, под машины влетает, падает черт знает – откуда, и – хоть бы хны. А какой-то дурацкий тычок – и все, перелом, челюсти, ключицы, ребра, и остановка сердца, да! Бывали-с такие случаи, знаем! Все учебники и директивы ими полны!
А все началось в результате борьбы за повышение безопасности. Да-да!
Дождавшись, когда Русленев после обеда займет свое привычное место в кресле на ходовом посту, командир корабля Кочанов решил пробежаться по кораблю. Не то, чтобы он не доверял своим офицерам, нет, но нормальный командир обладает внутренним чувством гиперответственности, и, если он сам в чем-то лично не убедился – в душе его начинают потихонечку, исподволь, скрести невидимые кошки. И этого не устранить никакими антидепрессантами – надо встать, пройти и убедиться в отсутствии угрозы, или принять меры к ее устранению. Командир зрит с ходового поста, или – мостика, если по традиции, вперед и во всю ширину морского горизонта и видит все, но часто, очень часто фатальные опасности зарождаются где-то внутри корабля…
Поэтому, чутье заставило Георгия Кочанова начать свой беглый обход с носового машинного отделения. И – точно, работая с техникой, турбинисты поснимали некоторые кожуха с механизмов, а поставить на место не удосужились. А между тем, кто-то мог и влезть в "железо", сунув свой любопытный нос или шаловливую руку. И их бы ему тогда враз оттяпало! Пройдя в ПЭЖ, командир сделал внушение находившемуся там механику. Дождавшись, когда командир пойдет дальше, командир БЧ-5 "навтыкал" командиру группы и старшине команды. Почему-то механик оч-ч-ень не любил чувствовать себя разгильдяем и лопоухим наблюдателем. А старшину команды просто подвели, он поручил ответственному командиру отделения Лехе Лунькову все завершить и привести в исходное, но как раз именно тогда объявили обед. Все перенесли на потом, а после обеда – кто на вахту, кто – в кубрик.