- А ты умеешь делать пиво? - улыбнулся Мау.
- Нет, - ответил Атаба. - Я всегда видел свой долг в том, чтобы его пить. Варить пиво - занятие для женщин. Девчонка-брючник не умеет делать пиво. Сколько я на нее ни кричал, все без толку.
- Мне нужно все пиво, которое у нас осталось, - твердо ответил Мау.
- Ох. Ты уверен? - У Атабы вытянулось лицо.
- Я не собираюсь сосать молоко из трезвой свиньи, почтенный.
- Ах да, - грустно сказал Атаба. - Ну что ж, я помолюсь… и насчет молока тоже.
Пора было идти. Мау поймал себя на том, что тянет время. Надо было слушать самого себя: если не веришь в молитву, приходится верить в собственное трудолюбие. Времени оставалось ровно на то, чтобы найти пока что спящих свиней. Но старик по-прежнему смотрел на небо.
- Что ты там ищешь? - спросил Мау.
- Знаки, приметы, божественные предвестия, демонский мальчишка.
Мау поднял голову. Рассвет уже был так близок, что виднелась только звезда Огня.
- И как, нашел? - спросил он у жреца.
- Нет, но будет просто ужасно, если знамение там есть, а я его пропущу, - ответил Атаба.
- А перед волной было знамение? Послание богов, написанное на небе?
- Возможно, но мы его не поняли.
- Мы бы поняли, если бы они закричали. Поняли бы! Что им стоило крикнуть?
- Э-ге-гей! - раздался крик, такой громкий, что, казалось, эхо отдалось в горах.
Мау задрожал всем телом и только потом сообразил: крик донесся с моря! Там, на воде, горит огонь! И это не охотники за черепами, потому что тем не пришло бы в голову кричать "э-ге-гей!".
Но старик уже стоял на ногах. Рот его приоткрылся в жуткой усмешке.
- Ага, поверил! - каркнул он, грозя Мау тощим пальцем. - Поверил, хоть и на миг! И испугался, и правильно сделал!
- Там каноэ с парусом "клешня"! - сказал Мау, пытаясь не обращать внимания на старика. - Они огибают мыс! Смотри, у них даже есть горящий факел!
Но Атаба еще не закончил злорадствовать.
- Хоть на миг, но ты…
- Наплевать! Смотри! Там люди!
Каноэ входило через новый пролом в рифе. Мау различил двух человек - две фигуры, призрачные в слабом утреннем свете, опускали парус. Прилив был удачный, и люди знали, что делают, так что суденышко легко, словно само собой, скользнуло в лагуну.
Оно мягко ткнулось в песок. Из него выпрыгнул молодой человек и побежал к Мау.
- Здесь есть женщины? - спросил он. - Пожалуйста, скорее! Жена моего брата вот-вот родит.
- У нас только одна женщина, и она больна.
- Она может спеть призывающую песню?
Мау посмотрел на безымянную женщину. Она так и не сказала ни слова, и он подозревал, что у нее с головой не все в порядке.
- Сомневаюсь, - сказал он.
Мужчина обмяк. Он был молод, всего несколькими годами старше Мау.
- Мы везли Кале в Женскую деревню на Отмельных островах, когда ударила волна, - сказал он. - Их больше нет. Стольких островов не стало. А потом мы увидели ваш дым. Скажи, где ваш вождь?
- Это я, - твердо сказал Мау. - Отведите ее в Женскую деревню. Вот Атаба, он покажет вам путь.
Старый жрец презрительно фыркнул и скривился, но спорить не стал.
Юноша уставился на Мау.
- Ты - вождь? Но ты всего лишь мальчишка!
- Не всего лишь. Не только. Может быть, даже и не мальчишка. Кто знает? - ответил Мау. - Пришла волна. Настали новые дни. Кто знает, что мы такое? Мы выжили, и это главное.
Он замолчал и подумал: и станем теми, кем должны стать…
- У нас есть девочка, она вам поможет. Я пошлю ее в Женскую деревню, - сказал он.
- Спасибо. Только это будет очень скоро! Меня зовут Пилу, а моего брата - Мило.
- Ты про призрачную девчонку? - прошипел Атаба на ухо Мау, когда юноша убежал обратно к лодке. - Это неправильно! Она не знает наших родильных обычаев!
- А ты знаешь? - спросил Мау. - Можешь ей помочь?
Атаба отпрянул, словно ошпаренный.
- Я?! Нет!
- Тогда отойди и не мешай. Увидишь, она сообразит, что делать. Женщины это умеют, - сказал Мау, стараясь говорить уверенно.
Кроме того, это же правда, разве нет? Мальчикам, чтобы официально стать мужчинами, нужно было пожить на острове и построить каноэ; а с девочками это получалось как-то само собой. Они волшебным образом постигали разные вещи - например, как держать младенца правильной стороной кверху и при этом издавать нужные звуки вроде "ути-сюси-пуси", чтобы он не орал до посинения.
- Кроме того, она не мужчина, она умеет разговаривать, и она живая, - закончил он.
- Ну что ж, я полагаю, при сложившихся обстоятельствах… - сдался Атаба.
Мау посмотрел на двух братьев, которые помогали беременной с большим животом выбраться из каноэ на песок.
- Покажи им дорогу. Я быстро! - сказал он и умчался.
"Интересно, женщины брючников такие же, как и обычные женщины? - думал он на бегу. - Она так рассердилась, когда я нарисовал ту картинку! Они когда-нибудь раздеваются? О, пожалуйста, пожалуйста, только бы она согласилась!"
Он вбежал в нижний лес, звенящий птичьими песнями, и следующая его мысль была: "Кому я только что сказал "пожалуйста"?"
Дафна лежала в темноте, обмотав голову полотенцем. В трюме разбитого корабля было душно и сыро и воняло. Но ей приходилось соблюдать приличия. Бабушка всегда настаивала на соблюдении приличий. Она специально искала приличия, чтобы их соблюсти, а если не находила, то придумывала новые и соблюдала их.
Вероятно, сон в капитанском гамаке нельзя было назвать соблюдением приличий, но тюфяк Дафны совершенно отсырел и был липким от соленой влаги. Все было мокрое. Здесь ничего не высыхало как следует, а ведь Дафна не могла развесить свою стирку на берегу: тогда мужчины увидели бы ее нижнее белье, и это, решительно, было бы вопиющим нарушением приличий.
Гамак чуть покачивался взад-вперед. В нем было очень неудобно, но у него было большое преимущество - туда не могли залезть мелкие красные крабы. Дафна знала, что они будут сновать по полу, забираясь во что попало, но, по крайней мере, если обмотать голову полотенцем, не слышно будет легкого скрежета, который они издают на бегу.
К несчастью, полотенце не помогало против того, что на родине Дафны называли рассветным хором. Впрочем, это слово не очень подходило для чудовищного взрыва звуков, раздавшегося снаружи. Это походило на войну, в которой сражающиеся вооружены свистками: все существа, покрытые перьями, одновременно сходили с ума. И ужин, съеденный этими проклятыми птицами в панталонах, начинал проситься наружу с восходом солнца: Дафна слышала, как птицы трещат на палубе у нее над головой. Кроме того, судя по доносившимся до нее звукам, у попугая, некогда принадлежавшего капитану Робертсу, еще не кончился запас ругательств. Некоторые ругательства были на иностранных языках, что ухудшало дело. Дафна все равно могла определить, что это ругательства. Просто знала, и все тут.
Она спала урывками, но в каждом туманном полусне, на грани бодрствования, видела мальчика.
В детстве Дафне подарили книгу про империю, с патриотическими картинками, и одна из них ей запомнилась. Картинка называлась "Благоуродный дикарь".
Дафна тогда не поняла, почему мальчика с копьем в руке, с золотистой и гладкой кожей, похожего на только что отлитую бронзовую статую, обозвали уродным. По ее мнению, он был очень красив. Только много лет спустя Дафна поняла, что дикарь на самом деле был "благородный".
Мау был похож на того мальчика, только мальчик на картинке улыбался, а Мау - нет. И двигался он как зверь, запертый в клетке. Дафне было очень стыдно, что она тогда выстрелила в него из пистолета.
В водоворотах полусонного мозга завертелись воспоминания. Дафна вспомнила, каким был Мау в тот первый день. Он ходил по острову, словно автомат, и не слышал ее, даже не видел. Он таскал тела погибших, и глаза его смотрели на тот свет. Порой Дафне казалось, что Мау до сих пор туда смотрит. Казалось, он все время сердится, как сердилась бабушка, когда обнаруживала нарушение приличий.
Наверху раздался птичий треск. Дафна застонала. Очередная птица-панталоны отрыгивала остатки вчерашнего ужина, усеивая палубу мелкими косточками. Пора вставать.
Она размотала полотенце, стянула его с головы и села.
У кровати стоял Мау и глядел на нее. Как он попал на корабль? Как прошел по палубе, не наступив ни на одного краба? Дафна услышала бы! Что он так смотрит? Почему, о, почему она не надела свою единственную чистую ночную рубашку?
- Как ты смеешь врываться… - начала она.
- Женщина, ребенок, - настойчиво сказал Мау.
Он только что пришел и думал, как бы разбудить Дафну.
- Что?!
- Ребенок приходить!
- Что с ним такое? Ты достал молока?
Мау попытался думать. Какое это слово она использовала, чтобы обозначить одну вещь, а потом другую? А, да…
- Женщина и ребенок! - сказал он.
- Что с ними случилось?
Похоже, и это не работает. Тут его осенило. Он вытянул руки перед собой, словно у него спереди была гигантская тыква.
- Женщина, ребенок. - Он сложил руки вместе и покачал ими.
Призрачная девчонка уставилась на него. "Если Имо сотворил мир, - подумал Мау, - почему мы друг друга не понимаем?"
"Это невозможно, - подумала Дафна. - Он про ту бедную женщину? Но не может же быть, что у нее появился еще один ребенок! Или…"
- Люди приходить остров?
- Да! - радостно завопил Мау.
- Женщина?
Мау снова изобразил тыкву.
- Да!
- И она… в положении?
Это означало "беременная", но бабушка говорила, что настоящая леди никогда не употребляет таких слов в приличном обществе. Мау бабушка точно не отнесла бы к приличному обществу. Он непонимающе посмотрел на Дафну.
Она, яростно краснея, изобразила свой вариант тыквы.
- Э… вот такая?
- Да!
- Ну что же, это замечательно, - отозвалась Дафна, и стальной ужас стиснул ей душу. - Я желаю ей всяческого счастья. Но мне срочно нужно кое-что постирать…
- Женская деревня, ты приходить, - сказал Мау.
Дафна покачала головой.
- Нет! Я тут ни при чем! Я ничего не знаю… про то, как родятся дети!
Это было вранье, но Дафне хотелось - страстно хотелось, - чтобы это было правдой. Стоило закрыть глаза, и ей до сих пор слышались… нет!
- Я не пойду. Ты не можешь меня заставить, - сказала она, отступая.
Мау схватил ее за руку - осторожно, но твердо.
- Ребенок. Ты приходить, - сказал он, и голос его был так же тверд, как и рука.
- Ты не видел маленький гробик рядом с большим! - закричала Дафна. - Ты не знаешь, каково это!
И вдруг до нее дошло, как ударило. Он знает. Я же видела, как он хоронил людей в море. Он знает. Как я могу ему отказать?
Она расслабилась. Она уже не та девятилетняя девочка, которая сидела на верху лестницы, дрожа, прислушиваясь, не попадаясь под ноги, когда доктор с большим черным саквояжем, топоча, взбегал по лестнице. А хуже всего (если, конечно, в море зол можно найти самую высокую волну) было то, что она не могла ничего сделать.
- У бедного капитана Робертса в сундуке был медицинский справочник, - сказала она, - и ящик с лекарствами и разными другими вещами. Я, пожалуй, схожу за ними.
Когда Мау явился в сопровождении Дафны, братья ждали возле узкого входа в Женскую деревню. И тут мир опять изменился. Он изменился, когда старший брат произнес:
- Девчонка же из брючников!
- Да, ее принесла волна, - ответил Мау.
И тут младший брат произнес что-то похожее на слова брючников, и Дафна чуть не уронила ящик, который был у нее в руках, и быстро ответила ему на том же языке.
- Что ты ей сказал? - спросил Мау. - И что она тебе сказала?
- Я сказал: "Привет, красавица!"… - начал молодой человек.
- Кого волнует, кто кому что сказал? Она женщина! Ведите меня туда, быстро!
Кале, будущая мать, тяжело опиралась на руки мужа и деверя. Она была очень большая и очень сердитая.
Братья взглянули на обрамленный камнями вход.
- Э… - начал муж.
- А, боится за свою набабуку, догадался Мау.
- Я ей помогу, - быстро сказал он. - Я не мужчина. Мне туда можно.
- А у тебя правда нет души? - спросил младший брат. - А то жрец сказал, что у тебя нет души…
Мау огляделся в поисках Атабы, но у старика оказалось какое-то срочное дело в другом месте.
- Не знаю, - ответил Мау. - А как она выглядит?
Он обхватил женщину с одной стороны, Дафна с обеспокоенным видом поддержала ее с другой, и они направились в Женскую деревню.
- Красавица, спой ребенку хорошую песню, чтобы позвать его в мир, - крикнул Пилу им вслед. Потом спросил брата: - Ты ему доверяешь?
- Он молод, и у него нет татуировок, - ответил Мило.
- Но он кажется… старше. И может быть, у него нет души!
- Я и свою-то душу никогда не видел. А ты свою? А что до девчонки-брючника в белом… Помнишь, мы помогали тащить боцмана Хиггса в тот большой дом, где делают людям лучше? Там были дамы, которые одеты в белое и все время молятся. Они отлично зашили боцману ногу. Вот увидишь, она такая же, как они. Она точно умеет лечить людей.
Глава 6
Рождение звезды
Дафна в отчаянии листала медицинский справочник. Он был издан в 1770 году, когда люди еще не очень точно знали, как пишутся слова. Справочник был весь в пятнах и распадался на куски, как засаленная колода карт. Он был снабжен грубыми гравированными иллюстрациями: "Как отпиливать ногу"… а-а-а-а!.. "Как вправлять кости"… фу!., и диаграммы в разрезе, изображающие… только не это… а-а-а! а-а-а! А-А-А-А!!!
Книга называлась "Медицинский спутник моряка". Она предназначалась для людей, у которых из всех лекарств - только бутыль касторки, операционный стол - скачущая вверх-вниз скамья на палубе, а из инструментов - молоток, пила, ведро кипящей смолы и бечевка. Насчет родов в книге было очень мало, а то, что было… Дафна перевернула страницу… А-А-А-А!!! Она тут же пожалела, что увидела эту иллюстрацию. На ней изображался момент, когда все так плохо, что даже хирург уже не сделает хуже.
Будущая мать лежала на постели из циновок в одной из хижин и стонала. Дафна понятия не имела, хорошо это или плохо. Но она была совершенно уверена, что Мау не должен на это смотреть, будь он мальчик или кто угодно. Это Женская деревня, и тут уж ни убавить, ни прибавить…
Она указала на дверь. Мау очень удивился.
- Кыш! Пошел! Да-да. Мне все равно, человек ты, демон, призрак или кто еще. Но ты не женского пола! Должны же быть хоть какие-то правила! Я сказала - вон! И не подслушивать у замоч… веревки, - добавила она, задергивая травяные занавески, очень плохо игравшие роль двери.
Ей стало немного лучше. Хорошенько накричать на кого-нибудь - самое верное средство. От этого всегда становится легче и начинает казаться, что ты владеешь ситуацией, особенно если на самом деле это не так. Затем Дафна села на пол у циновки.
Женщина схватила ее за руку и скороговоркой выпалила какой-то вопрос.
- Э… простите, я не понимаю, - ответила Дафна.
Женщина опять что-то сказала и вцепилась в руку Дафны так, что кожа побелела.
- Я не знаю, что делать… ох, лишь бы обошлось…
Гробик, совсем маленький, на крышке большого гроба. И захочешь - не забудешь. Она хотела заглянуть внутрь, но ей не позволили, и не стали слушать, и не дали объяснить. Мужчины пришли посидеть с отцом, и в доме всю ночь было полно народу, а никакого нового братика или сестрички не было, и это была не единственная потеря в ее мире… И она всю ночь сидела на верхней площадке лестницы, рядом с гробами, хотела что-то сделать и не решалась, и так жалела бедного маленького мальчика, плачущего в одиночестве.
Женщина выгнулась дугой и что-то крикнула. Стоп, кажется, нужно петь. Они так сказали. Песня, чтобы приветствовать ребенка. Что за песня? Откуда ей, Дафне, знать нужную?
А может быть, и неважно, что за песня. Главное, чтобы она звала ребенка в мир, чтобы приветствовала его дух, чтобы ребенок захотел родиться. Да, похоже, это именно так, но откуда вдруг у Дафны взялась такая уверенность? И в голове у нее всплыла песня, очень старая - Дафна знала ее, сколько себя помнила. Эту песню пела ей мама, когда мама еще была.
Дафна склонилась над женщиной, тщательно прокашлялась и запела:
- Ты мигай, звезда ночная! Где ты, кто ты - я не знаю…
Женщина удивленно взглянула на нее и расслабилась.
- Высоко ты надо мной, как алмаз во тьме ночной, - выпевали губы Дафны, а мозг в это время думал: "У нее много молока, она легко прокормит двоих - надо сказать, чтобы другую женщину и младенца тоже принесли сюда". За этой мыслью последовала другая: "Неужели это я сама только что подумала? Но я даже не знаю, как родятся дети! Надеюсь, крови не будет… Не выношу вида крови…"
Только солнышко зайдет,
Тьма на землю упадет,
Ты появишься, сияя.
Так мигай, звезда ночная!
Тот, кто ночь в пути проводит,
Знаю, глаз с тебя не сводит…
Кажется, что-то началось. Дафна осторожно отодвинула юбку женщины. О, так вот, оказывается, как это происходит. Боже мой. Я не знаю, что делать! И тут возникла другая мысль, словно выскочив из засады: "Вот что ты должна сделать…"
Мужчины ждали снаружи, у входа в Женскую деревню. Они чувствовали себя лишними, ненужными, как и положено в таких обстоятельствах.
Мау наконец запомнил, как их зовут. Милота-дан (старший брат, большой, на голову и плечи выше любого человека, которого Мау когда-либо видел) и Пилу-си (маленький, торопливый, почти все время улыбается).
Оказалось, что Пилу болтает за двоих:
Мы как-то раз полгода плавали на лодке брючников, доплыли однажды до большущей деревни, она называется Порт-Мерсия. Весело было! Мы видели большие дома из камня, и у брючников есть мясо, которое называется говядина, и мы научились говорить на их языке, а потом они завезли нас обратно домой, дали нам большие стальные ножи, иголки и трехногий котел…
- Тихо. - Мило поднял руку. - Она поет! По-брючниковски! Пилу, давай переводи, ты лучше всех знаешь их язык!
Мау подался вперед.
- О чем эта песня?
- Слушай, нас учили тянуть веревки и таскать тяжести, а не песни разбирать, - жалобно сказал Пилу.
- Но ты же сказал, что выучил их язык!
- Я могу кое-как объясниться! А эта песня очень сложная! Мм…
- Брат, это ведь важно! - сказал Мило. - Это первое в жизни, что услышит мой сын!
- Тихо! Кажется, она поет про… звезды, - сказал Пилу, скрючившись в мучительном напряжении мысли.
- Звезды - это хорошо, - сказал Мило, одобрительно оглядываясь по сторонам.
- Она говорит, что дитя…
- Сын, - твердо сказал Мило. - Это будет мальчик.
- Э… да, конечно. Он будет… да, он будет, как путеводная звезда, вести людей в темноте. Он будет мигать, но я не знаю, что это значит.
Они посмотрели вверх, в рассветное небо. Последняя звезда посмотрела на них и замигала на совершенно непонятном языке.