- Он поведет людей? - спросил Пилу. - Откуда она знает? Это очень сильная песня!
- Я думаю, она все сочиняет! - отрезал Атаба.
- Да ну? - надвинулся на него Мило. - Ты точно знаешь, что мой сын не будет великим вождем?
- Ну, не то чтобы, но…
- Стойте, стойте, - сказал Пилу. - Кажется… он будет искать значение звезд, я в этом почти уверен. И… ты видишь, я стараюсь, но это нелегко… из-за того, что он будет стараться это узнать, люди не останутся… в темноте. - И добавил: - Это было непросто, знаешь ли! У меня теперь голова болит! Это работа Для жреца!
- Тихо, - сказал Мау. - Я, кажется, что-то слышал…
Они замолчали, а младенец завопил снова.
- Мой сын! - воскликнул Мило, а остальные разразились приветственными криками. - И он будет великим воином!
- Э… я не уверен, что это значило… - начал Пилу.
- Ну, во всяком случае, великим вождем, - отмахнулся Мило. - Говорят же, что родильная песня - пророчество. Такие слова в такое время… да, они вещие, я не сомневаюсь.
- А у брючников есть боги? - спросил Мау.
- По временам. Когда они про них вспоминают… Эй, вон она идет!
У камней, отмечающих вход в Женскую деревню, появился силуэт призрачной девочки.
- Мистер Пилу, скажите своему брату, что у него родился сын. Его жена чувствует себя хорошо. Она уснула.
Эта новость была передана с радостным воплем, который несложно перевести.
- И мы его назвать Мигай? - спросил Мило на ломаном английском.
- Нет! То есть - нет, не надо. Мигай - ни за что, - быстро сказала девочка-призрак. - Это неправильно. Очень неправильно. Мигай - плохо. Мигай - нет!
- Путеводная звезда, - предложил Мау, и это имя все одобрили.
- Это очень благоприятное имя, - сказал Атаба. И добавил: - А пива нам, случайно, не дадут?
Призрачной девочке перевели новое имя ребенка, и она дала понять, что любое имя, кроме Мигая, годится. Потом попросила - нет, приказала, - чтобы сюда принесли другую молодую женщину и ее ребенка, а также притащили кучу всякой всячины с развалин "Милой Джуди". Мужчины кинулись выполнять приказ. У них появилась цель.
Прошло две недели, и много чего случилось. Самое главное - прошло время; тысячи успокоительных секунд пронеслись над островом. Время нужно людям, чтобы разобраться с "сейчас", пока оно не убежало в прошлое и не превратилось в "тогда". А самое главное - людям нужно, чтобы ничего особенного не происходило.
"Подумать только: я вижу весь этот горизонт! - думала Дафна, глядя на необъятное синее пространство, простирающееся, сколько глаз хватало, до самого края света. - Боже мой, папа был прав. Если мой горизонт еще хоть чуточку расширится, его придется складывать вдвое".
Вообще странное выражение - "расширять горизонты". Горизонт, в конце концов, только один, и он удаляется, когда к нему приближаешься, так что его никак не поймать. Можно только добраться до места, где он был раньше. Дафна повидала море в разных частях света, и горизонт везде выглядел практически одинаково.
А может, все совсем наоборот: это сами люди двигаются, изменяются.
У Дафны не укладывалось в голове, что когда-то, в глубокой древности, она пыталась накормить бедного мальчика кексами, которые вкусом были похожи на гнилое дерево и слегка отдавали дохлым омаром! И переживала из-за салфеток! И пыталась выстрелить мальчику в грудь из древнего пистолета бедного капитана Робертса, а это совершенно неприемлемо с точки зрения правил хорошего тона.
Которая же из двух настоящая Дафна? Та, которая была раньше? Или эта, которая сейчас сидит в укрытом от невзгод саду Женской деревни и смотрит, как Безымянная Женщина у пруда изо всех сил прижимает к себе сына, словно маленькая девочка куклу. Пожалуй, пора снова забрать у нее ребенка, пусть он хотя бы подышит немного.
Мужчины, похоже, думали, что все женщины говорят на одном языке. Эта уверенность казалась Дафне глупой и немного злила, но приходилось признать, что сейчас в Женской деревне все разговаривали на одном языке - языке ребенка. Этот язык их всех роднил. Дафна подумала: наверное, люди по всему свету воркуют с младенцами, издавая одни и те же звуки. Люди каким-то образом сами до этого додумываются. Никому ведь не придет в голову склониться над младенцем с железным подносом, колотя по нему молотком.
Кое-что вдруг очень заинтересовало Дафну. В промежутках между беготней по хозяйству она пристально наблюдала за младенцами. Когда они не хотели есть, они отворачивались. Когда хотели - тыкались головенками вперед. Как будто мотали головами, говоря "нет", и кивали, чтобы сказать "да". Может, отсюда и идет обычай кивать и качать головой? Повсюду ли он одинаков? Дафна мысленно сделала себе заметку - записать это при случае.
Что ее действительно беспокоило, так это мать младенца, которого Дафна мысленно называла свиномальчиком. Женщина теперь сидела, а по временам даже ходила и улыбалась, когда ей давали есть, но все же что-то было не так. Она даже не играла со своим ребенком столько, сколько Кале. Она отдавала Кале своего ребенка покормить - должно быть, в ее голове теплилась искра разума и она понимала, что без этого нельзя. Но сразу после кормления выхватывала дитя и стремительно уносила в угол хижины, как кошка котенка.
Кале уже суетилась повсюду. Ребенка она постоянно таскала с собой под мышкой или, если ей нужно было освободить обе руки, отдавала Дафне. Дафна, кажется, повергала Кале в легкое недоумение. Похоже, Кале никак не могла решить, что же Дафна такое, и на всякий случай обращалась с ней уважительно. Встретившись взглядами, они обычно улыбались друг другу чуть настороженно, словно говоря: "Мы тут друг с другом отлично ладим", но иногда Кале, поймав взгляд Дафны, едва заметно кивала в сторону другой женщины и с печальным видом стучала себя по голове. Перевод был не нужен.
Каждый день кто-нибудь из мужчин приносил им наверх рыбу. Кале показала Дафне кое-какие растения из тех, что росли в деревне. В основном корни. Были и пряные растения, в том числе перец, попробовав который Дафна была вынуждена пойти к ручью и три минуты пролежать, погрузив рот в воду. Зато потом она очень хорошо себя чувствовала. Некоторые растения были лекарственными, насколько Дафна могла понять. Кале замечательно умела изображать нужное значение пантомимой. Дафна так и не поняла, что бывает от мелких коричневых орешков, растущих на дереве с красными листьями, - то ли от них заболеваешь, то ли, наоборот, выздоравливаешь. В любом случае она старалась все запоминать. Она всегда суеверно хранила в памяти все полезные вещи, которые ей сообщали. По крайней мере, те, что сообщали не на уроках. В один прекрасный день они обязательно понадобятся. Мир испытывает тебя - проверяет, внимательно ты слушаешь или нет.
Она старалась все запоминать, когда Кале учила ее готовить. По-видимому, женщина была уверена, что это очень важно, и Дафна старалась не показать, что она никогда в жизни не готовила. Еще Дафна узнала, как делать один напиток, поскольку женщина на этом… очень настаивала.
Запах у напитка был как у Демонского Питья, которое вело людей к Гибели. Дафна узнала об этом, когда дворецкий Бигглсуик в один прекрасный день влез в кабинет ее отца, чудовищно напился виски и разбудил весь дом своим пением. Бабушка уволила его тут же и не смягчилась, даже когда отец Дафны сказал, что у Бигглсуика сегодня умерла мать. Лакеи выволокли Бигглсуика из дома, отнесли в конюшни и оставили там в соломе, плачущего, и лошади пытались слизывать слезы у него с лица, потому что лошади любят соль.
Дафне очень нравился Бигглсуик, особенно то, как он ходил - выворачивая носки ног наружу, как будто вот-вот разорвется пополам. Особенно огорчительно было, что дворецкого уволили из-за нее. Бабушка, стоя на верху лестницы, словно каменная древняя богиня, указала на Дафну (которая с интересом наблюдала с верхней лестничной площадки) и рявкнула на отца:
- Ты так и будешь мириться с тем, что твое дитя становится свидетелем разврата и порока?
На этом с дворецким было покончено. Дафне было очень жаль, что его уволили, потому что он был очень добрый, и к тому же она почти научилась изображать его походку. Позже, подслушивая с помощью грузового лифта, она узнала, что он "плохо кончил". И все из-за Демонского Питья.
С другой стороны, ей всегда хотелось узнать, что это за демонское питье такое, о котором все время говорит бабушка. Островной вариант демонского питья требовал тщательного приготовления. Сырьем для него служили красные коренья, которые росли в одном из закоулков деревни. Кале очень старательно очистила коренья ножом, а потом так же старательно вымыла руки в пруду, в том месте, где он переполнялся и вода текла дальше в ручеек. Кале измельчила коренья большим камнем и добавила горсть мелких листьев. Осмотрела чашу и добавила еще один листок. Налила воды из тыквы, стараясь не расплескивать, и оставила чашу на полке на день.
На следующее утро в чаше пенилась и шипела неприятного вида желтая жидкость.
Дафна полезла понюхать, чтобы выяснить, пахнет ли жидкость так же противно, как выглядит, но Кале осторожно и решительно потянула ее обратно, изо всех сил мотая головой.
- Нельзя пить? - спросила Дафна.
- Пить нет!
Кале сняла чашу с полки и поставила посреди хижины. И плюнула в чашу. Столб чего-то вроде пара ударил в тростниковую крышу хижины, и бурлящая смесь в чаше зашипела еще громче.
Да, подумала завороженная и шокированная Дафна, это совсем не похоже на бабушкин послеобеденный херес.
И тут Кале запела. Какую-то веселенькую песенку: такие мелодии прицепляются намертво, даже если не знаешь слов. Мотивчик был прыгучий, и становилось ясно, что выкинуть песенку из головы не удастся. Даже зубилом выбить не получится.
Она пела пиву. И пиво слушало. Оно успокаивалось, как встревоженный пес при звуках голоса хозяина. Шипение стихало, пузыри лопались, а гнусная мутная жидкость светлела.
Кале продолжала петь, отбивая ритм обеими руками. Но руки не просто отбивали ритм: они рисовали в воздухе фигуры, следуя за мелодией. В песне, заклинающей пиво, было множество мелких куплетов, за которыми следовал один и тот же припев, так что Дафна стала подпевать и размахивать руками в такт. Она решила, что Кале этим довольна, потому что та склонилась к ней, не переставая петь, и поставила ее пальцы в правильное положение.
Странные маслянистые волны пошли по содержимому чаши, которое с каждым куплетом становилось прозрачнее. Кале внимательно смотрела на него, продолжая петь… а потом замолчала.
Чаша была полна жидкого алмаза. Пиво сверкало, как море. По нему прошла крошечная волна.
Кале зачерпнула пиво раковиной и предложила Дафне, вдохновляюще кивнув.
Ну что ж, отказаться было бы, как говорит бабушка, не комильфо. Не следует забывать о хороших манерах. Отказ может обидеть Кале, а это не годится.
Она попробовала. На вкус оно было как жидкое серебро, и у нее заслезились глаза.
- Для мущ! Мущин! - ухмыльнулась Кале. - Для когда слишком много мущ!
Она легла на спину и очень громко захрапела. Даже Безымянная Женщина улыбнулась.
"Я узнаю новое, - подумала Дафна. - Надеюсь, скоро я узнаю, что именно я узнала".
На следующий день она все поняла. На языке, составленном из немногих слов и большого количества улыбок, кивков и жестов - некоторые жесты должны были бы шокировать Дафну, только здесь, на солнечном острове, такая реакция была совершенно неуместна, - Кале учила ее всему, что нужно, чтобы заполучить мужа.
Дафна знала, что смеяться нельзя, и старалась не смеяться, но она никак не смогла бы объяснить Кале, что у нее есть другой способ найти мужа. Достаточно быть дочерью очень богатого отца, губернатора кучи островов. Кроме того, Дафна была совершенно не уверена, что вообще собирается замуж. У нее сложилось впечатление, что от мужей одни хлопоты. А что до детей, то, поучаствовав в рождении Путеводной Звезды, Дафна решила: если ей когда-нибудь вздумается завести детей, она найдет где-нибудь готовых.
Но она при всем желании не смогла бы объяснить этого двум молодым матерям. Поэтому она старалась усваивать объяснения Кале и даже позволила Безымянной Женщине заплести ей волосы. Бедняжку это хоть как-то развлекло, а прическа, решила Дафна, получилась даже хорошенькая, хотя и слишком взрослая для тринадцати лет. Бабушка бы не одобрила, хотя, пожалуй, на другой край света даже ее остренькие глазки не достанут.
Конечно, в любой момент может появиться папин корабль. Дафна в этом не сомневалась. Он до сих пор не пришел только потому, что островов очень много - пока все объедешь.
А если он не приедет?
Она выпихнула эту мысль из головы.
Мысль протиснулась обратно, таща за собой шлейф других мыслей. Дафна понимала: они утащат ее на дно, стоит только начать их думать.
На следующий день после рождения Путеводной Звезды на остров явились еще люди - маленький мальчик по имени Ото-Ай и крохотная сморщенная старушка. Оба были иссохшие и голодные.
Старушка была едва ли крупнее мальчика. Она поселилась в углу одной из хижин, где ела все, что ей давали, и следила за Дафной круглыми блестящими глазками. Кале и другие женщины относились к старушке с огромным уважением и называли ее длинным именем, которое Дафна не могла выговорить. Сама она звала старушку "миссис Бурбур", потому что у старушки был неслыханно шумный желудок, и к ней лучше было подходить только с наветренной стороны.
Ото-Ай же оправился мгновенно, как это умеют дети, и Дафна отправила его помогать Атабе. Из Женской деревни она видела, как старик и мальчик чуть ниже по склону чинят ограду от свиней. Дойдя до края поля, можно было увидеть на берегу неуклонно растущую кучу досок, брусьев и парусины. Раз уж людям суждено иметь будущее, этому будущему понадобится крыша над головой.
"Джуди" умирала. Это было печально, но они лишь заканчивали начатое волной. Дело двигалось медленно, потому что корабль очень трудно разъять на части, даже если вы уже нашли сундук с плотницким инструментом. Но для острова, который до волны владел двумя ножами и четырьмя небольшими трехногими котлами, это было настоящее сокровище. Мау и братья расклевывали лодку, как птицы-дедушки - дохлую тушу. Части корабля они вытаскивали на берег и волокли на пляж. Работа была жаркая.
Пилу немного задирал нос оттого, что знал названия всех инструментов в сундуке, но Мау решил, что, когда доходит до дела, молоток - он и есть молоток, все равно - металлический или каменный. И с долотами было то же самое. А шкура ската ничуть не хуже этой ихней наждачной бумаги, разве нет?
- Ну хорошо, а как насчет плоскогубцев? - спросил Пилу, демонстрируя их. - У нас никогда раньше не было плоскогубцев.
- Мы могли бы их и сделать, если бы захотели, - ответил Мау. - Если бы они нам понадобились.
- Да, но в том-то и дело. Пока у нас их нет, мы не знаем, что они нам нужны.
- У нас их никогда раньше не было, поэтому мы не могли хотеть, чтобы они у нас были! - ответил Мау.
- Совсем не обязательно сердиться.
- Я не сержусь! - отрезал Мау. - Я просто думаю, что мы и без этого справляемся!
Они, конечно, справлялись. Остров всегда справлялся. Но небольшой камбуз "Милой Джуди" действовал Мау на нервы, а почему - он и сам не понимал и от этого чувствовал себя еще хуже. Как брючники умудрились накопить такую гору вещей? Вещи приходилось таскать и складывать в кучу на пляже, у края нижнего леса, и они были ужасно тяжелые. Кастрюли, сковородки, ложки, вилки… Одна большая вилка, если к ней добавить древко, станет просто потрясающей острогой для ловли рыбы, а таких вилок там были кучи, и еще ножи - большие, как сабли.
В этом была какая-то… самоуверенность. Команда обращалась с замечательными инструментами так, словно те ничего не стоили. Их небрежно кидали в кучу, портя и царапая. На острове такую вилку повесили бы на стену в хижине и ежедневно чистили бы.
На одной этой лодке металла, наверное, больше, чем на всех островах, вместе взятых. А если верить Мило, в Порт-Мерсии куча таких лодок, и некоторые из них куда больше "Джуди".
Мау мог сделать копье с начала до конца - правильно выбрать древко, заострить наконечник. Готовое копье будет целиком принадлежать ему, каждой своей частью. Железное копье гораздо лучше, но оно просто… вещь. Если оно сломается, Мау не сможет сделать новое.
С кастрюлями было то же самое. Даже Пилу не знал, как их делают.
Так что мы немногим лучше красных крабов, думал Мау, волоча к берегу тяжелый ящик. Фиги падают с деревьев - больше крабы ничего не знают. Разве мы не можем стать лучше крабов?
- Я хочу научиться языку брючников, - сказал он, когда они сели отдохнуть перед возвращением в вонючую, душную жару трюма. - Научишь меня?
- А что ты хочешь говорить? - спросил Пилу и ухмыльнулся. - Ты хочешь разговаривать с девчонкой-призраком, верно?
- Да, если хочешь знать. Мы с ней разговариваем как младенцы. Нам приходится рисовать картинки!
- Ну что ж, если ты хочешь поговорить с ней насчет погрузки и разгрузки, я могу тебе помочь, - ответил Пилу. - Послушай, мы были на корабле с кучей других мужчин. Они в основном ворчали из-за еды. Хочешь научиться говорить "У этого мяса такой вкус, словно оно с собачьей задницы"? Я знаю, как это сказать.
- Нет, но мне надоело каждый раз спрашивать у тебя слова, когда мы с ней разговариваем.
- Кале говорит, что девчонка-призрак очень быстро учится говорить по-нашему, - пророкотал Мило. - И пиво она варит лучше кого бы то ни было.
- Я знаю! Но я хочу говорить с ней на языке брючников!
- Ты, она и больше никого, а?
- Что?!
- Ну как же, она - девочка, а ты…
- Слушай, меня не интересует девчонка-призрак! То есть я…
- Положись на меня. Я точно знаю, что тебе нужно.
Пилу порылся в куче вещей, уже принесенных с разбитого корабля, и извлек нечто, с первого взгляда похожее на очередную доску. Но Пилу принялся колотить по этой штуке и разминать ее, и оказалось, что это…
- Брюки! - сказал Пилу и подмигнул брату.
- И что? - спросил Мау.
- Женщины брючников любят, чтобы мужчины были в брюках, - объяснил Пилу. - Когда мы были в Порт-Мерсии, нас не пускали на берег без брюк, а иначе женщины брючников на нас странно смотрели и принимались визжать.
- Я не собираюсь в них тут ходить!
- Если девчонка-призрак примет тебя за брючника, она, может быть, разрешит тебе… - начал Мило.
- Меня не интересует девчонка-призрак!
- Да-да, ты уже говорил.
Пилу попытался растянуть брюки в длину, а потом поставил их на песок. Брюки так задубели от соли и грязи, что стояли колом. Вид у них был устрашающий.
- У них очень мощная магия, честно, - сказал Мило. - За ними - будущее, это точно.
На обратном пути к кораблю Мау старался не давить красных крабов. Он думал: они, наверное, сами не знают, живые они или мертвые. Я уверен, что они не поклоняются маленьким крабьим богам, которые бегают бочком, и вот - волна прошла, а они все тут же, и меньше их не стало. И птицы тоже знали, что волна придет. А мы - нет. Но мы же умные! Мы делаем копья, ловим рыбу в ловушки, рассказываем истории! Когда Имо лепил нас, почему он не добавил какую-нибудь штучку, которая предупреждала бы нас, что идет волна?