Вдруг он с недоумением осознал, что враги остановились. Вместо того чтобы наброситься на добычу, длинноголовые взирали на попавшую в окружение троицу с холодным любопытством. Маленькие глазки посверкивали под выступающими бровями, открывались и закрывались беззубые рты, как у выброшенных на берег рыб. Два разведчика, которых Джаир убил прошлой ночью, были вооружены и одеты куда лучше, чем их собратья. В большинстве своем длинноголовые сжимали в руках неуклюжие дубинки, одеждой им служили жалкие лохмотья, обрывки кольчуги кожи. Впрочем, этих тварей было так много, что с тремя противниками они справились бы и голыми руками.
Впервые на памяти Вансена Джаир, воин сумеречного племени, показал, что способен объясняться не только мысленно. Он издал звук, отдаленно похожий на предостерегающее шипение змеи. Звук этот оказался таким громким, что перекрыл неумолчное бормотание длинноголовых. Джаир угрожающе вскинул меч. Вансен понял, что он намерен дорого продать свою жизнь и унести с собой как можно больше врагов. В том, что воин из страны теней выполнит свое намерение, капитан королевских гвардейцев не сомневался. Не сомневался он и в том, что в конце концов бесстрашный Джаир будет повержен и убит. Та же участь ожидала принца Баррика и самого Ферраса Вансена.
- Джаир, не надо! - что есть мочи закричал капитан. - Баррик, остановите его! Похоже, они не собираются нас убивать!
Безликий воин сделал шаг вперед. Вансен протянул руку и схватил его за воротник плаща. Джаир Штормовой Фонарь обладал поистине невероятной силой, ибо, пытаясь освободиться от хватки Вансена, едва не вытащил капитана из седла.
- Опомнись, безумец! - прошипел Вансен, не разжимая пальцев. - Ты погубишь себя и нас! Разве ты не видишь - они не собираются нас убивать.
Баррик после секундного колебания тоже бросился вперед и схватил Джаира за руку. Сотрясаясь от ярости, сумеречный воин устремил на принца негодующий взгляд. Глаза его метали молнии. Но в следующее мгновение он опустил свой залитый кровью клинок. Длинноголовые подошли ближе и, тихонько подвывая, начали разоружать пленников.
- Сопротивление бесполезно, - бросил Вансен, повернувшись к принцу. - Лучше попасть в плен, чем погибнуть в бессмысленной схватке. Пока мы живы, у нас остается надежда.
- На что надеяться? Нас ожидают только пытки, - ровным бесстрастным голосом произнес Баррик.
Тут кто-то из длинноголовых грубо толкнул принца, и тот полетел землю. В следующее мгновение рядом с Барриком оказался Вансен, которого заставили встать на колени. Длинноголовые проворно закрепили цепи вокруг запястий капитана, накинули ему на шею петлю из толстой жесткой веревки. То же самое они проделали с Барриком и Джаиром.
Один из длинноголовых выступил вперед, издал властный крик и потянул за веревку, привязанную к шее Баррика, заставляя принца встать. Когда он потянул за шею Джаира, тот, вращая безумными от ярости глазами, попытался сопротивляться. Вансен сделал рукой успокаивающий жест, и воин сумеречного племени мгновенно сник и послушно последовал за захватчиками. Длинноголовые странно зашипели, что, судя по всему, заменяло им смех. Все они распространяли запах болотной сырости и еще какой-то отвратительный аромат, кислый и резкий, как уксус.
Захватчики потащили пленников к тому самому холму, откуда они спустились совсем недавно. Феррас Вансен содрогнулся, услышав душераздирающее ржание своей лошади. Он понял, что длинноголовые принялись резать несчастное животное.
"Этим тварям нужны рабы или мясо, - подумал он, чувствуя в душе странную гулкую пустоту. - Лошади годятся только на мясо и обречены на смерть. А нам уготована участь рабов. Но мы живы. По крайней мере, пока".
Часть вторая
Лицедеи
Глава 15
Мальчик в Зазеркалье
Зафарис стал тираном, для коего не существовало законов. Он обложил всех своих родственников непомерной данью, дети мои, и они возроптали против его власти. Трое сыновей Шузаем были настроены особенно непримиримо, но все они страшились своего отца.
И вот Аргал Громовой Раскат сказал своим братьям: "Я слышал, что далеко от Ксандоса есть высокая гора, и на горе этой живет пастух по имени Нушаш. Ни один из людей не сравнится с ним в силе":
То было истинной правдой, ибо Нушаш, его брат и сестра были первыми детьми Зафариса, хотя им пришлось долгое время скрываться.
Откровения Нушаша, книга первая
Ветер разогнал тучи, и дождь прекратился, хотя на небе осталось много клочковатых мелких облаков, то и дело закрывавших солнце. Люди радостно высыпали на улицу, чтобы погулять и отдохнуть от надоевшей мороси.
В сад, окружавший королевскую резиденцию, вышли несколько молодых женщин. Завидев их, Мэтт Тинрайт, предававшийся горьким сожалениям о собственной несчастливой участи и безуспешно подбиравший рифмы к слову "непонимание", встал и одернул куртку. Появление этих юных особ, нарядных и оживленно щебечущих, точно стайка перелетных птиц, заставляло вспомнить о весне, хотя зима уже стояла на пороге. Некоторые из них вытирали кружевными платочками мокрые скамейки и рассаживались на них; другие, встав в круг на лужайке, затеяли игру в мяч. Наблюдая за их веселой суетой, Тинрайт почти поверил, что жизнь в Южном Пределе вскоре войдет в нормальную колею, вопреки всему.
Стихотворец снял свою мягкую шляпу и пригладил пальцами волосы. Он размышлял, стоит ли ему принять участие в игре или лучше остаться в стороне и наблюдать за играющими с приветливой и снисходительной улыбкой. Но в следующую секунду все мысли об игре в мяч вылетели у него из головы.
Медленная поступь дамы, которая шла по дорожке в сопровождении горничной, свидетельствовала об ее почтенном возрасте. Ее можно было принять за вдовствующую тетушку какой-нибудь из девушек. Об этом говорил и ее костюм: в первый погожий день, когда все нарядились в светлые одежды, она была облачена в глубокий траур. Но Тинрайт сразу узнал тонкие длинные пальцы, перебиравшие четки, и бледное печальное лицо с точеным, чуть заостренным подбородком. По крайней мере, сегодня она обошлась без вуали.
Намерения Тинрайта, только что собиравшегося бесцеремонно затесаться в круг девушек с мячом, резко переменились. Он подтянул чулки, смахнул с груди несколько крошек - размышления о несправедливости судьбы не помешали ему умять здоровенный ломоть хлеба с сыром. После чего медленно двинулся по дорожке, сосредоточенно разглядывая растения и всем своим видом показывая, что красота сада поглотила его внимание полностью, а появления стайки юных девиц в непривычно легких нарядах он даже не заметил. Тропинка петляла меж клумб, и Тинрайт следовал за ее изгибами, поскрипывая влажным гравием под ногами. Наконец он приблизился к скамейке, на которой сидела интересующая его особа в обществе своей юной горничной.
Элан М'Кори низко склонила голову над пяльцами; она не подняла глаз, когда Тинрайт поравнялся с ней и замер в ожидании. Поэт чувствовал, что его решимость слабеет с каждой секундой. Он осторожно откашлялся.
- Позвольте пожелать вам доброго дня, леди Элан, - произнес он.
Она наконец соизволила поднять на него взгляд. Но взгляд этот был столь пустым и равнодушным, что Тинрайт, вопреки всем доводам рассудка, на мгновение испугался, что обознался.
"Может быть, у Элан М'Кори есть сестра-близнец, слепая или слабоумная?" - пронеслось у него в голове.
Но в следующую секунду во взоре Элан зажглась слабая искра узнавания, а на губах появилось что-то вроде улыбки.
- А поэт, - проронила она. - Мастер… Тинрайт, если я не ошибаюсь!
Она его вспомнила! В душе Тинрайта ударили победные литавры. Как будто его имя, только что слетевшее с прелестных уст, подхватил хор королевских герольдов.
- К вашим услугам, миледи. Счастлив, что вы помните мое скромное имя.
Элан вновь уставилась на свое вышивание.
- Прекрасный день сегодня, не правда ли, мастер Тинрайт? - произнесла она.
- Ваше общество делает его еще прекраснее, миледи.
В устремленном на поэта равнодушном взгляде мелькнула слабая тень любопытства.
- Почему же, позвольте узнать? - усмехнулась она. - Уж не потому ли, что в этом светлом воздушном наряде я являю собой очаровательное зрелище? Или хорошее настроение витает вокруг меня, как аромат ксандианских духов?
На это замечание поэт ответил осторожным смехом. Его собеседница не была лишена остроумия, и это открытие не слишком обрадовало Тинрайта. Он знал, что с остроумными и ироничными женщинами приходится все время быть настороже. Даже когда они осыпают тебя комплиментами, нельзя быть уверенным, что слова их искренни и не таят в себе насмешки. Похоже, его собеседница была из тех красавиц, чьи нежные, как роза, уста способны источать яд. Тинрайт частенько использовал этот образ в своих творениях, но никогда не задумывался, что он означает в действительности. Всем поэтам надо на собственной шкуре проверить любимые метафоры, вздохнул он. Возможно, после этого они не будут ими злоупотреблять.
- О, мастер Тинрайт, вижу, вы в замешательстве, - донесся до него мелодичный голос. - Объяснить, в чем секрет моего скромного обаяния, оказалось весьма затруднительно.
Стихотворец выругал себя за неуместную робость. Молчать в такой ситуации - большей глупости нельзя было придумать. Надо было срочно исправлять положение.
- Напротив, это чрезвычайно легко, леди Элан, - заявил он. - Вы красивы и печальны, и в этом секрет вашего очарования.
Тинрайт помедлил, прикидывая, не переступил ли он границы дозволенного, затем набрался смелости и добавил:
- О, я готов сделать все, чтобы одно из этих ваших качеств немного уменьшилось!
- Вы хотели бы, чтобы я стала менее красивой? - осведомилась она, недоуменно подняв бровь.
Слова ее по-прежнему звучали насмешливо, однако в них слышалась горькая нотка, ранившая поэта в самое сердце.
- Миледи, я сознаю, что мои косноязычные речи смешны, и вы вполне справедливо указали мне на это, - пробормотал Тинрайт. - Позвольте мне удалиться и более не докучать вам своим обществом, - добавил он с поклоном.
- Вы мне ничуть не докучаете, - произнесла дама в ответ. - К тому же, если вы уйдете, мне придется заняться вышиванием, а я ненавижу вышивать. Мои рукоделия доказывают это со всей прискорбной очевидностью.
Поэт понял, что она не желает его отпускать, и возликовал.
- Уверен, вы себя недооцениваете, миледи. - Он старался, чтобы голос не выдал его радости.
- Я ценю общество людей, которые предпочитают говорить правду, мастер Тинрайт, - произнесла Элан, смерив его пристальным взглядом. - Присуща ли вам эта похвальная привычка? Если нет, я вас более не задерживаю.
Не слишком понимая, чего именно она от него хочет, Тинрайт судорожно сглотнул и выпалил:
- Клянусь, миледи, отныне я буду говорить правду и только правду!
- Клянетесь?
- Да, клянусь Зосимом, моим небесным покровителем.
- А также покровителем пьяниц и воров, насколько мне известно, - с едва заметной усмешкой подхватила она. - Впрочем, клятва есть клятва, какому бы божеству она ни была принесена. Так что теперь вам следует обуздать поэтическое красноречие. Ты можешь идти, Лида, - обернулась она к юной горничной, которая, разинув рот, прислушивалась к разговору. - Поиграй с другими девочками.
- Но, миледи, я…
- За меня не волнуйся. Я посижу здесь, а мастер Тинрайт, вне всякого сомнения, защитит меня от любой опасности. Он поэт, а представители этого ремесла, как известно, отличаются особым бесстрашием. Ведь так, мастер Мэттиас?
- Чистая правда, но боюсь, стоящий перед вами поэт является досадным исключением, - с улыбкой откликнулся Тинрайт. - Но ты напрасно тревожишься, дитя мое, - повернулся он к горничной. - Уверен, твоей хозяйке не угрожает ни малейшей опасности.
Лида - девочка лет восьми-девяти - нахмурилась, когда ее назвали "дитя мое". Придав своему личику выражение высокомерного достоинства, она подобрала юбки и неторопливо поднялась со скамьи. К лужайке, где играли в мяч, она тоже направилась медленно и с большим достоинством. Важная поступь давалась девочке с трудом, так как она заметно прихрамывала на одну ногу.
- Хорошая девочка, - проронила ей вслед Элан. - Она приехала вместе со мной из дома.
- Вы имеете в виду, из Саммерфильда?
- Нет. Моя семья живет далеко от города. Наше поместье называется Уиллоуберн.
- О, так вы крестьянка? - не без игривости осведомился поэт.
Она вскинула голову на своего собеседника, но взгляд ее внезапно стал еще более непроницаемым.
- Не пытайтесь флиртовать со мной, мастер Тинрайт, - изрекла Элан. - Я как раз собиралась предложить вам присесть рядом. Надеюсь, вы не заставите меня пожалеть о своем решении?
- Я не хотел вас обидеть, - виновато пробормотал Тинрайт. - Я всего лишь хотел узнать, что это значит - провести детство в деревне. Сам я вырос в городе и даже не представляю, каков на вкус деревенский воздух.
- Вот как? Что ж, иногда этот воздух упоителен, а иногда - так же мерзок, как тот, что витает над городскими сточными канавами. Поверьте мне на слово, свиньи, которых в деревне множество, отнюдь не благоухают.
Тинрайт расхохотался. Быть может, остроумие и ирония не слишком пристали знатной даме, но Элан умела говорить забавно, в отличие от всех прочих его знакомых дам, а если честно, то и мужчин.
- В городе свиней тоже хватает, хотя, в отличие от деревенских, они нередко распространяют вокруг себя аромат изысканных духов, - заметил Мэтт. - Так или иначе, миледи, впредь я воздержусь от шуток относительно деревенской жизни.
- И поступите чрезвычайно мудро. Но оставим деревню. Вы, значит, выросли в городе? В каком же?
- В этом. То есть, разумеется, не здесь, в замке, а за проливом. В местечке под названием Вофсайд. Местечко, скажу откровенно, не слишком приглядное.
- Вот как. Насколько я понимаю, семья ваша жила небогато?
Тинрайт замешкался. Ему хотелось ответить утвердительно и тем самым произвести, как ему казалось, наиболее выгодное впечатление. Претендовать на знатность он никак не мог и потому частенько подчеркивал, что выбился из беспросветной нищеты благодаря собственным незаурядным дарованиям.
- Вы поклялись говорить только правду, - напомнила Элан.
- Богатых людей в Вофсайде не было, но мы жили куда лучше, чем большинство тамошних обитателей, - признался Тинрайт. - Мой отец был домашним учителем, обучал детей богатых купцов. Платили ему неплохо, но… деньги текли у него между пальцами.
"Точнее, они утекали вместе с вином, до которого покойник был весьма охоч", - мысленно добавил поэт.
Помимо страсти к выпивке отец отличался излишним упрямством в спорах - прискорбное качество, не изменявшее старшему Тинрайту даже тогда, когда противником выступал кто-либо из вышестоящих. Это воспоминание больно кольнуло Тинрайта.
- Так или иначе, голодными мы никогда не сидели. Я за многое благодарен отцу. В свое время он окончил университет в Восточном Пределе. Это он научил меня любить слова.
Про себя Мэтт невольно отметил, что это признание не было чистой правдой. Точнее, оно было неполной правдой. На самом деле отец внушил сыну, что слова достойны любви, ибо с их помощью можно выпутаться из любой затруднительной ситуации.
- Да, слова, - задумчиво протянула Элан М'Кори. - Раньше я верила словам. Но больше не верю.
Тинрайт не понял, о чем она говорит.
- Что вы имеете в виду? - спросил он.
- Ничего, - покачала головой Элан. - Я не имею в виду ровным счетом ничего.
Она вновь покачала головой, и тень горечи на мгновение омрачила ее непроницаемое лицо. Потупившись, молодая женщина пристально разглядывала свое вышиванье.
- Боюсь, я злоупотребляю вашим временем, - наконец произнесла она. - Наверняка вас ждут дела. А мне следует заняться злополучным рукоделием.
Поэт понял, что настало время удалиться. Он был так благодарен Элан за беседу, что не хотел злоупотреблять ее снисходительностью.
- Разговор с вами доставил мне неизъяснимое удовольствие, миледи, - изрек он на прощание. - Могу я льстить себя надеждой, что это удовольствие будет даровано мне и в будущем?
Элан не торопилась с ответом. Тишину нарушали только звонкие голоса девушек, игравших в мяч на лужайке. Элан смотрела на поэта, но ее взгляд казался таким отстраненным, словно она взирала на него с высокой крепостной стены.
- Надежда всегда остается с человеком, - медленно произнесла Элан. - Но я не советовала бы вам слишком упиваться надеждами. К тому же несколько минут в моем обществе - не слишком радужная перспектива, чтобы на это надеяться.
- На этот раз вы погрешили против правды, миледи, - незамедлительно ответил стихотворец.
Элан сдвинула брови - скорее задумчиво, чем сердито.
- Что ж, вполне вероятно, что в какой-нибудь погожий денек вы найдете меня здесь, в саду, - сказала она.
Тинрайт поднялся со скамьи и отвесил низкий поклон.
- Отныне я буду жить ожиданием новой встречи с вами.
- О, не отказывайтесь и от других радостей жизни, - ответила она, и губы ее вновь тронула печальная улыбка. - Идите, Мэтт Тинрайт. Возможно, ваши надежды не будут обмануты.
Вновь поклонившись, поэт пошел прочь. Он собрал в кулак всю свою волю, чтобы не оглядываться или хотя бы не делать этого слишком быстро. Когда он все-таки разрешил себе обернуться туда, где только что сидела Элан, скамья уже была пуста.