- Это Эльфгива, - сказала она Конану. - Мое дитя. Единственное.
Девчушка недоверчиво посматривала на киммерийца. При всей малости ее лет она отлично знала, что рослый черноволосый дядька не был ни родственником, ни другом. А значит, и добра от него ждать не приходилось.
- Она станет матерью замечательных воинов, - проговорил Конан. Это были обычные слова, которые произносили в Северных Странах, желая похвалить хозяйскую дочь. Однако Эльфрид и тут оказалась не как все.
- Эльфгива сама станет воительницей, если только я проживу достаточно долго и сумею воспитать ее как надо, - сказала она. И с величайшей гордостью улыбнулась ребенку: - Моя дочь уже и теперь умеет ездить на лошади и отлично управляется с маленьким луком, который я ей смастерила. Когда ее руки немного окрепнут, она выучится фехтовать и биться копьем!
Конан невольно задумался, что могло статься с отцом девочки, однако жизнь давно отучила его задавать вопросы правителям. Даже если эти правители повелевали крохотными "королевствами" вроде Крэгсфелла. Захочет - сама обо всем расскажет за выпивкой и едой. А не захочет... Что ж, утром он всяко уедет отсюда прочь. А от неудовлетворенного любопытства никто еще не помирал.
- Мойся и отдыхай, - посоветовала ему Эльфрид. - Когда закатится солнце, ты воссядешь подле меня за стол. Мне надо кое-что с тобой обсудить... Но не раньше, чем ты отдохнешь, насытишься и разбавишь дорожную пыль в желудке глотком доброго эля! - Женщина-вождь вновь повернулась к одному из белобрысых мальчишек, ранее назначенных ею прислуживать Конану, и легонько стукнула его по затылку костяшками пальцев: - Что ж ты, паршивец, не несешь нашему гостю наполненный рог? Не понимаешь, что у него во рту пересохло?.. - Мальчишка умчался стрелой, почесывая затылок, а воительница обратилась к Конану: Малыши отведут тебя в мужскую баню. Я тоже пойду ополоснусь с дороги, а заодно выясню, каких еще вредных привычек успела нахвататься моя дочурка... Поговорим за ужином!
И она направилась к занавешенному алькову. Оттуда немедленно появились две молодые женщины и принялись расстегивать на ней воинскую амуницию.
- Я отведу тебя в мыльню, господин, - раздуваясь от сознания собственной важности, сказал Конану один из мальчишек. Другой прибежал, неся рог пенящегося эля. Киммериец отметил про себя, что это был обыкновенный бычий рог. Ему хватило одного глотка, чтобы наполовину опустошить его.
- Ты действительно из Киммерии, господин? - спросил мальчик, принесший ему попить. - Киммерийцы временами спускаются со своих гор и угоняют наш скот!
Сообща они препроводили его наружу и далее к деревянному дому, несколько превосходившему размерами жилые строения.
- Это, наверное, разбойничают Муррохи, - сказал мальчикам Конан. - Они враги моего клана. Я-то вам друг. По крайней мере, я ни разу не слышал, чтобы мой клан ходил грабить в Пограничное Королевство. Мы все больше с ванами да пиктами отношения выясняем. Ну, и с другими киммерийцами разборки бывают...
По всей видимости, мальчишки почувствовали себя увереннее при этих словах.
Они вошли в обширную комнату, большую часть которой занимала огромная деревянная бадья; в ней уже плескалось несколько воинов, с которыми Конану довелось ехать через холмы. В комнате было полно горячего пара, по мощеному каменному полу текла вода. Конан расстегнул пояс с ножнами и препоручил меч одному из мальчишек, наказав вынести его наружу, подальше от сырости. Второй помог ему стащить с ног сапоги. Высвободившись из набедренной повязки, Конан перебрался через край необъятной лохани и влез в воду.
Горячая дымящаяся вода мгновенно уняла ноющую усталость, поселившуюся было в его выносливом теле. Конан с наслаждением отдался ее ласковому прикосновению. Вежливо поприветствовав мужчин, мывшихся вместе с ним, он попытался склонить их к беседе, но без особого успеха. Они держались учтиво, однако предпочитали отвечать немногословно. Было совершенно ясно, что разговорчивости у них не прибавится, пока женщина-вождь окончательно не обнародует свои намерения в отношении чужака.
Мальчик принес ему еще один рог эля, и Конан насладился питьем прямо в воде, радуясь отдохновению от долгого путешествия. Однако в бочке меда не обошлось без ложечки дегтя. Предводительница определенно собиралась сделать ему какое-то предложение. И прежде чем произнести свое предложение вслух, старалась привести его в благостное расположение духа. Как бы не пришлось попасть в сложное и довольно-таки опасное положение, оказавшись перед необходимостью отказывать женщине, явно привыкшей повелевать. Женщине, у которой в подчинении десятки опытных воинов, закаленных в отчаянных битвах...
Его размышления прервал внезапный крик:
- Поберегись! Горячий камень несу!
Из глубины помещения вышла крепкая, полная женщина. Она держала в руках клещи, сжимая ими докрасна раскаленный камень величиной в человеческую голову. Мужчины, отмокавшие в лохани, торопливо подались прочь, и камень плюхнулся в воду. Там, где он потонул, с яростным шипением взвилось облако пара, вода заклокотала пузырями.
Когда Конан выбрался из лохани, мальчишки взялись обрабатывать его тело жесткими губками и намыливать подобием мыла. К тому времени, когда ребятишки наконец сочли его достаточно чистым и стали окатывать свежей водой, киммерийцу показалось, что с него содрали почти всю кожу. Он снова залез в лохань, блаженно вытянулся и благополучно задремал, но тут мальчик принес ему смену чистой одежды. Обсушившись полотенцем, Конан оделся, вышел наружу и опоясался оружием. Он чувствовал себя свежим, вполне отдохнувшим и готовым к новым испытаниям.
Но более всего, пожалуй, он был готов приступить к плотному ужину! Долгая поездка, выпавшая в этот день, скудные рационы, которыми он довольствовался со времени выезда из Бельверуса, да еще баня - удивительно ли, что молодой киммериец ощущал волчий голод? Сытная еда и добрая выпивка всегда занимали почетное место в списке необходимых жизненных благ, который Конан мог бы составить для себя, если бы ему случилось об этом задуматься. Причем оба эти блага были такого свойства, что "слишком много" их не бывало. Чем больше, тем лучше!
Заглянув в длинный дом, он обнаружил, что приготовления к пиру почти завершились. По обе стороны зала поставили козлы и водрузили на них большие столы. На столах уже красовались блюда с хлебом и фруктами, а также обильные жбаны с элем и медом. Из кухни, находившейся неподалеку, доносились ароматы жарящегося мяса. Рот мгновенно наполнился слюной, и Конан разом отверг все сомнения, касавшиеся предстоявшего застолья. Сначала следовало позаботиться о насущном. Все остальное - потом!
Зал начинал наполняться: крэгсфелльская знать понемногу рассаживалась на скамьях. Во главе двух длинных столов Конан заметил небольшое возвышение. Там стоял стол поменьше, а за ним - высокий стул, покрытый прихотливой резьбой. Вблизи возвышения садились знатные воины и их жены, дальний конец столов занимали люди попроще. Распорядитель повел Конана к возвышению, где рядом с хозяйским сиденьем уже устанавливали второй стул.
Когда вошла Эльфрид, все почтительно встали. Потом, повинуясь жесту правительницы, вновь заняли свои места. Избавившись от доспехов, Эльфрид облачилась в платье из тонкого зеленого шелка, по щиколотку длиной. По бокам юбки с обеих сторон были разрезы до талии. Глубокий вырез спереди спускался опять же до самого пояска. Конан про себя отметил, что она так и не рассталась с кинжалом, пристегнутым в ножнах к бедру.
Эльфрид села, Конан устроился подле нее и стал смотреть, как вносят в зал блюда с едой. Молодой варвар помалкивал: если ей что-то от него надо, пускай заговаривает сама. Оторвав куриную ножку, он в мгновение ока очистил ее до костей.
- Ты видел немало сражений, не правда ли, киммериец? - спросила его Эльфрид.
- Истинно так, - ответствовал Конан. - Я сражаюсь с пятнадцати лет и многое повидал, от клановых стычек до великих нашествий. Последние годы я себе зарабатывал на хлеб, наемничая в армиях великих южных держав. Сперва простым пешим воином, потом кавалеристом, а потом кое-чем и командовал...
- Приятно слышать это, - отозвалась Эльфрид. Отрезав себе добрый ломоть говядины, она запустила в него зубы почти так же алчно, как сам Конан. Помнится, я обещала рассказать тебе историю моей вражды с Этцелем и как вышло, что моя страна все время воюет...
- Сделай милость, расскажи, - ответил Конан. За щедрую кормежку вроде нынешней он и не такое согласился бы выслушать. Пододвинув к себе горячий пирог с мясом, он с удовольствием проломил кинжалом его верхнюю корочку. Слушая Эльфрид, он знай убирал в рот и начинку, и хорошо пропеченное тесто, запивая их элем. Все те же мальчишки почтительно стояли у него за спиной. Они следили, чтобы не пересыхало дно в его роге, и были готовы по первому знаку подать любое блюдо, могущее его заинтересовать. Что касается Конана, он ел, как говорится, от пуза, насыщаясь впрок. Он знал, что на родине поживиться будет особенно нечем. Если, конечно, киммерийцы в его отсутствие не переменились самым решительным образом...
- Этцель - вождь, живущий к северу отсюда, - рассказывала Эльфрид. - Он любит называть себя королем, и его заветная мечта - присоединить мои земли к своим. Он воображает, будто, сделав это, превратится из обычного вожака шайки разбойников во что-то значительное! Он грабит не только нас, но и других соседей, однако наша с ним вражда - дело еще и личное. Видишь ли, от моей руки пал его сын.
- От твоей руки? Ты убила его сама? - переспросил Конан.
- Никто мне не помогал, - подтвердила она. - Три года назад у меня был муж. Звали его Ральф, и он был вождем Крэгсфелла. Он был молод и красив, а какой воин!.. Знаешь, он был похож на тебя, только светловолосый. Мы с ним с детства любили друг друга...
Осенью того года мы отправились на Великий Праздник - воздать почести Царственному Быку, Который есть величайшая святыня нашей веры. На время торжеств прекращаются все распри, чтобы любой мог съездить на Праздник, ничего не опасаясь. Мы с мужем, как и положено знатнейшим нашей страны, принимали участие в совершении священных обрядов. Участвовал и Этцель со своим сыном Рориком...
Так вот, дело в том, что есть один ритуал, совершаемый на второй вечер Праздника узким кругом знатнейших женщин страны. Я не имею права описывать его ни кому-либо из мужчин, ни иным непосвященным. Скажу тебе только, что женщины творят священнодействие совершенно нагими. Мужчины же, под страхом смертной казни, не смеют подглядывать...
Конан уже догадался, что за этим последует. Слова Эльфрид в полной мере подтвердили его догадку.
- Юный Рорик, сын Этцеля, был бабником, каких свет не видал. Он спрятался в роще, где совершался обряд, и подсматривал за женщинами. Когда он увидел меня без; одежды, то возгорелся похотью и пожелал непременно мной обладать...
- Вполне его понимаю, - сказал Конан, желая сделать ей комплимент.
Эльфрид не обратила на его слова ни малейшего внимания.
- В тот вечер, - продолжала она, - я прилегла отдохнуть в нашем шатре, а муж отправился полакомиться пивом со своими друзьями. Вскоре явился Рорик и без приглашения ввалился в шатер. Он понес какую-то чушь о великой любви, которой якобы воспылал. Он рассказал, как подсматривал в роще, и заявил, что не успокоится, пока не возляжет со мной. Святотатство, которое он совершил, привело меня в ужас, но должна тебе сказать, что насилия с его стороны я не слишком боялась. Мой отец с детства обучал меня воинскому делу. Он говорил: если ты родилась женщиной, это еще не предлог для того, чтобы безропотно терпеть покушения на свою честь! Еще он говорил, что для женщины даже важней уметь защищаться, чем для мужчины. Поэтому я не особенно сомневалась, что сумею справиться с Рориком. Хотя парень он был крепкий и явился при мече...
Я пришла в ярость и приказала ему убираться. Я пообещала рассказать всем вождям о непотребном попрании святого закона, которое он учинил. Он в ответ заявил, что, если я не отдамся ему добром, он возьмет меня силой. Я расхохоталась ему в лицо.
И в это время в палатку возвратился мой муж. Я так и не узнала, забыл ли он что-то или просто передумал и не пошел на пирушку... Он не заподозрил дурного. Входя, он услышал мой смех и решил, что мы с Рориком мирно беседуем. Он приветствовал его как друга. Рорик обернулся к нему с кинжалом в руке. Если бы это был честный бой, у него не было бы против Ральфа ни единого шанса. Но в тот день он застал Ральфа врасплох. Тот не успел даже удивиться. Рорик ударил его в сердце.
Ты только представь себе это!.. Мой муж мертвым лежал на земле, а передо мной стоял его убийца. Моя ярость и обида сменились ледяным бешенством. Я приняла решение. Когда Рорик подошел ко мне, я притворилась, будто готова ему уступить. Он начал срывать с меня одежду и так спешил, что даже не снял пояса с мечом. Я схватила меч одной рукой, а другой что было сил оттолкнула Рорика прочь. И прежде чем он понял, что происходит, - снесла ему голову с плеч. После потери мужа это, конечно, было ничтожное утешение. Однако я исполнила долг мести, и исполнила быстро.
- Ты решительная и смелая женщина, - с уважением проговорил Конан. - Стало быть, теперь этот Этцель помешался на мести?
- Еще как! - усмехнулась она. - В тот момент он ничего не мог сделать. Он, конечно, обвинил меня в убийстве и особенно напирал на то, что я-де совершила его во время священного перемирия. Однако вожди рассудили по справедливости. Во-первых, Рорик был повинен в святотатстве, всяко наказуемом смертью. И во-вторых, как бы то ни было, он убил моего мужа и тем самым первым начал кровопролитие. Этцель пытался представить дело таким образом, будто мы с Ральфом сговорились убить его мальчика и Рорик якобы сразил моего мужа, защищая свою жизнь. Вожди этому не поверили. Многие из них любили моего мужа, и даже те, кто с ним не дружил, знали, что на грязное убийство он не способен. И потом, кто поверил бы, что какой-то там Рорик мог бы справиться с Ральфом, если бы тот загодя изготовился к бою?.. Кончилось тем, что я подтвердила истинность своих слов клятвой, данной в присутствии самого Царственного Быка. После этого ни у кого не осталось больше сомнений.
Вот с тех самых пор и идет нескончаемая война между племенем Этцеля и моим. У него больше воинов, чем у меня, но дать открытую битву он не решается. Он предпочитает сжигать и грабить деревни. Ты сам видел, что от них остается...
- Печальная история, - посочувствовал Конан. - Надеюсь, ч конце концов ты одержишь над Этцелем верх. Твое дело правое.
Он отрезал себе кусок хлеба и положил сверху пласт дымящейся оленины.
- Спасибо тебе за добрые пожелания, воин, - сказала Эльфрид. - Но мне хотелось бы получить от тебя... нечто более весомое.
И она махнула рукой мальчику, веля ему наполнить рог Конана пивом.
- А именно, госпожа моя? - осторожно спросил киммериец.
Она ответила:
- Я выросла воительницей. Я была замужем за одним из величайших воинов Пограничного Королевства. Поэтому, когда я вижу перед собой воина, я с первого взгляда могу сказать, чего он стоит. Я успела понять, что ты превосходишь любого из воинов моей дружины. И к тому же сведущ в командовании. Ты сам сказал, что зарабатываешь на жизнь наемничая. Вот я и решила нанять тебя. Я поставлю тебя во главе моих воинов, так что подчиняться ты будешь одной только мне. Мы с Этцелем неминуемо столкнемся лбами, и произойдет это скоро. Он давно уже донимает нас мелкими наскоками и почти созрел для последней решительной схватки. Я знаю, что он намерен взять меня живьем и предать смерти каким-нибудь особенно жестоким и унизительным способом. Ну уж этого я ни в коем случае не допущу. Я скорее своей рукой убью и себя, и свою дочь. Но если моих людей поведешь ты, я могу еще выиграть. Мои воины с радостью пойдут за тобой в битву: ты прирожденный вождь, и они это чувствуют. Как бы преданно они меня ни любили, - добавила она с кривой усмешкой, - мысль о женщине-полководце полного доверия им не внушает...
Конан хмуро уставился в свой рог, неожиданно лишившись всякого аппетита. В любое другое время он с величайшей радостью принял бы предложение. Отчего бы не оказать помощь обиженной стороне? Он всегда, когда мог, с удовольствием восстанавливал справедливость. И в особенности - ради прекрасных глаз очаровательной женщины. Война же с малолетства была его ремеслом; он нимало не сомневался, что сумел бы заставить врагов Эльфрид отступить. А может, даже и разгромил бы их наголову.
Единственное, чем он не располагал, - это временем. Он мучительно задумался, соображая, как бы выкрутиться из положения и не потерять при этом лицо.
- Я здесь чужак, госпожа моя, - проворчал он наконец. - Неужели твои люди потерпят, чтобы им приказывал чужестранец?
- Это даже и к лучшему, что ты не из наших, - был ответ. - Это значит, что ты не возымеешь честолюбивых желаний заделаться вождем вместо меня. К тому же у нас есть обычай: женщина, утратившая родственников мужского пола, избирает себе рыцаря, на которого и возлагается обязанность защищать ее от возможных насилий. Так что воины отнесутся к твоему назначению как к должному.
- Увы, я не могу согласиться, - сказал Конан. - Поверь, госпожа, я счел бы за счастье постоять за тебя в битве с врагами. Но я выполняю поручение и не могу прервать своего путешествия. Я дал слово.
- Я не собираюсь задерживать тебя навсегда. Проведи с нами хотя бы осень и зиму, - настаивала она. - Твоя Киммерия никуда не денется до весны.
- Я не просто еду на родину, - сказал Конан. - Я действительно исполняю поручение, скрепленное страшной клятвой. В день осеннего равноденствия я должен прибыть в определенное место в самой глубине Киммерии. Ставка - моя честь.
Ему до смерти не хотелось об этом рассказывать, но, раз уж он был не в состоянии помочь ей, Эльфрид по крайней мере заслуживала правдивого объяснения.
Ее взгляд, только что теплый и дружеский, вдруг стал холодным.
- Похоже, я все-таки ошиблась в тебе, - сказала она. - Видно, ты не тот воин, за которого я тебя приняла.
Конан не попался на удочку.
- Суди обо мне как тебе угодно, госпожа моя. Я рассказал тебе правду. Я могу пообещать тебе лишь одно: когда я исполню то, что должен исполнить, я немедленно вернусь сюда и встану под твое знамя.
- Если ты задержишься у себя до дня осеннего равноденствия, значит, сюда ты попадешь только в начале зимы, - ответила она с горечью. - Вряд ли Этцель станет тебя дожидаться. Он вот-вот ударит, я знаю. Когда ты возвратишься, все будет кончено. Но я не буду удерживать тебя, киммериец, против твоей воли. Езжай своей дорогой.
Она отвернулась от него и невидящим взглядом уставилась в дальнюю стену, потягивая вино.
Конан мрачнее тучи сидел с нею рядом. Он понимал, что со стороны его поведение выглядело трусостью, и это было оскорбительно. Он продолжал есть и пить, готовя себя к тяготам дальней дороги, но и пиво, и добрая еда внезапно стали совершенно безвкусными...