Омлет был съеден, кот не высовывался. Думаю, думаю - и ничего не могу придумать… Понятно же - из-за недостатка информации. Помните притчу, как слепцы ощупывали слона? Кто-то потрогал хвост, и для него слон был вроде веревки, кому-то досталась нога, и получился слон, как колонна. У меня же не было под рукой ни хвоста, ни хобота, ни ноги, ни чего-нибудь другого от слона по имени "Кто убил Стремнова?". Вся дальнейшая жизнь Анны, а возможно, и моя, зависела от ответа на этот вопрос, и я ничего не могла предпринять, чтобы хоть на шаг приблизиться к разгадке. Оставалось бродить по комнате и получать удовольствие от ощупывания антиквариата - бархата, бронзы, полированного дерева. Необычное это было помещение - с выступами и нишами, и каждый новый угол удивлял предметами. Я обнаружила небольшую этажерку с книгами и журналами, пяльцы, укрепленные на треноге на манер мольберта, с начатым вышиванием - алые маки гладью. А еще я нашла свое зеркало - между двумя окнами. Даже странно, что я не обратила внимания на такой огромный предмет, хотя не однажды проходила мимо, а уж сколько раз заглядывала в эти окна, чтобы полюбоваться видом заснеженного Петербурга сто лет назад, - и не сосчитать.
11. Я обзавожусь слушателем и кое-что вспоминаю.
Зеркало - то самое, которое я собиралась хорошенько почистить во время своей последней генеральной уборки. Предмет старинный, начала девятнадцатого столетия, штучный… Зеркало имело в высоту два метра и было заключено в резную деревянную раму. Второго такого просто не существует - старые мастера не повторялись, не тиражировали свои шедевры. Я провела пальцем по раме - все листья, ленты и цветы из темного дерева были на том месте, где я их нашла, когда увидела зеркало впервые. Это, кстати, случилось не так давно. Ведь зеркало досталось мне… Стоп. Луиза сказала мне что-то, имеющее отношение к зеркалу и… к Анне… Точно! Как я могла забыть? "Думай об Анне, когда смотришь в зеркало!" А я-то решила, что это бред умирающей, и не придала ее словам никакого значения…
Я забралась с ногами в кресло - самое подходящее для размышлений место в комнате Анны. Предварительно пришлось вступить в пререкания с котом, который не желал делить со мной свой насест. Я объяснила, что если бы он не был таким непроходимым упрямцем, я могла бы подержать его на коленях и почесать ему шейку или за ушком. Кот в знак протеста сел в метре от меня и начал сверлить меня желтыми глазами. Не надо быть великим кошковедом, чтобы угадать глубокую мысль Маркиза - чтоб ты провалилась!
И тогда я начала рассказывать коту о событиях, с которых, собственно и началась эта история. Почему коту? Во-первых, кот не считал, что я сумасшедшая. И, во-вторых, если честно, он был прав, рассматривая меня как чужака, вторгшегося в его владения. А в-третьих, мне было страшновато торчать тут одной, и кот, хоть и вредничал, но был единственным моим собеседником.
А началось все с письма. Обычного конверта, который в сентябре принесла мне тетка-почтальон. Писем в конвертах я не получала целую вечность - с самого детства. Надобность в них давным-давно отпала - во всяком случае, у тех, кто обзавелся компьютером и познал радости Интернета. Фамилия и адрес были мои. Адрес и фамилия отправителя мне ни о чем не говорили. Какой-то город Энск, какая-то Л. И. Закревская… На мгновение я даже, по своему обыкновению, превратилась в девушку с веслом, испугавшись, что письмо в конверте может содержать какое-нибудь неприятное известие - ну мало ли… Потом я подумала, что это какая-нибудь графоманка подкатывается с предложениями, прознав обо мне, литературном редакторе… Потом… А потом я разорвала конверт и достала письмо - обычный листок из ученической тетради в клетку.
"Нина!" - ни тебе "здравствуйте", ни объяснений, кто пишет и зачем. Читаю дальше:
"Я долго искала твой адрес. Времени нет вступать в длительные переговоры. Я стара, и мои дни сочтены. Приезжай как можно быстрее. Не затягивай. Как получишь письмо, сразу все брось и приезжай. Надеюсь, Перепетуя еще с тобой".
Подпись: Луиза Закревская. Дальше следовал адрес - старинный городок в Сибири. Если бы не одно слово, я выбросила бы письмо в мусорный ящик и забыла о нем. Но Перепетуя была со мной. И то, что она - Перепетуя, знали я, мой бывший муж и мой сын. Ни тот, ни другой не будут посылать письма в конвертах - за чужой подписью.
В каждой семье есть какая-нибудь легенда, которую любят рассказывать детям. В нашей семье это была история Перепетуи - фарфоровой куклы ростом с пятилетнюю девочку. Сколько себя помню, кукла сидела на низеньком детском стульчике. В нарядном кружевном платье цвета увядшей розы, в белых атласных башмачках, с тугими черными локонами и голубыми стеклянными глазами. Трогать ее категорически запрещалось. Ею любовались издали. Очень редко - когда у мамы было хорошее настроение или приходила в гости ее сестра, моя тетя, - Перепетую осторожно и с почестями переносили на диван. Ее укладывали - на спинку, на бочок. Ее ставили на ножки. Ножки можно было согнуть в коленках, и тогда кукла сидела, как настоящая девочка. Поднимали и опускали ей ручки. Рассматривали платье, рубашечку, штанишки, чулочки, туфельки. Это было счастье, потому что именно мне разрешалось укладывать, переворачивать, раздевать и одевать Перепетую - играть с ней. Уже тогда я знала, что Перепетуя - это подарок судьбы. Сто лет назад моя прабабушка на каком-то балу выиграла эту куклу, угадав ее имя, а моя бабушка, обожавшая Перепетую, взяла ее с собой, когда убегала с любимым под венец. Бегство и кража настолько разгневали старших членов семейства, что беглянку отлучили от семьи. С тех пор ни она, ни ее дочери, одна из которых и была моей мамой, ничего не слышали о родственниках, что не помешало бабушке счастливо жить со своим мужем - инженером-путейцем, разъезжая по городам и весям, - профессия у моего деда была востребованная.
Ни сын, ни муж не станут направо-налево рассказывать о Перепетуе - кукле, которая теперь моя. Не мужское это дело - болтать о куклах. Разве что продать захотят… Сыну это ни к чему - уже, наверно, и думать забыл о своей старинной подружке, а бывший муж вообще никогда ею не интересовался, считая пыльным хламом… Выходит, Луиза имеет отношение к нашей семье, раз знает о Перепетуе и обо мне. Мама как-то рассказывала, что у нее была тетя… Но что с ней стало и были ли у нее дети, неизвестно. Выходило, что эта Луиза вполне могла оказаться какой-нибудь моей двоюродной бабкой или троюродной сестрой. Я еще раз прочитала письмо, обратив внимание на почерк. Если следовать принципам графологии, писавшая была особой энергичной - строки и не думали уходить вниз. Буквы были написаны вообще без наклона и напоминали новенький крепкий штакетник - так пишут люди независимые и уверенные в себе. О солидном возрасте автора письма говорила разве что потеря некоторыми буквами хвостиков - и только. Никакого дрожания в волосяных штрихах - признака старости и усталости.
И я решила посетить Энск, чтобы посмотреть на Луизу. Все-таки родственница, кроме сына никакой родни у меня нет - у ныне покойной тети, маминой сестры, детей не было. Посмотрела в Интернете, какая там, в Энске, погода: по сравнению с нашей азиатской страной, довольно холодно, дождь - осень. Срочной работы у меня на тот момент не было, вялотекущая могла подождать. В общем, препятствий никаких. Запихнув в дорожную сумку ноутбук - кто знает, на сколько я там задержусь, а работать могу и в Энске, только найду Интернет, - зонт, куртку, джемпер, пару трусиков и на всякий случай еще одни кроссовки, я отправилась в путь. В качестве гостинца я везла с собой наши местные фрукты - яблоки и груши. Два часа на самолете, потом ночь в поезде - и я в Энске. Сразу пришлось натянуть на себя куртку и вытащить из сумки зонт - городок поливало дождем. Вышедшие со мной из вагона люди быстро растворились в серой сырости. Полупустой поезд потащился дальше на север, а я осталась на перроне одна-одинешенька. Дождь барабанил по чему придется - по рыжей листве, вокзальной крыше, неровному асфальту, по моему красному зонту и сумке на колесиках, которую я волокла за собой, поругивая свою страсть к авантюрам. Сидела бы сейчас в тепле и сухости… Протарахтев своей сумкой по метлахским плиткам пола старенького вокзала, я вышла, наконец, на привокзальную площадь. Лавочки под кустами акаций и бузины были пусты. Киоски только начинали открываться: заспанные тетки гремели замками и жалюзи на витринах. В центре площади - некое подобие сквера с памятником посередине - гранитный мужик размахивает гранитным флагом. За сквером я обнаружила аж три машины с шашечками - почему-то без водителей. Минут пять я простояла рядом с такси, озираясь в надежде быть замеченной кем-нибудь из шоферов. Вместо тружеников баранки появилась баба с метлой.
- Тута не стой, - заявила она, шаркая своей метлой почти по моим ногам.
- Почему? - поинтересовалась я, не отступая.
- Дык они в столовке… Раньше обеда не выйдут - к московскому поезду.
- Дык мне ехать надо! - неожиданно для себя я перешла на язык метельщицы.
- А вон туды иди, где леваки, - широким взмахом метлы тетка показала на другую сторону площади.
Я побрела в указанном направлении. Действительно, штук пять разномастных автомобильчиков с готовностью хлопали дверцами. Один дядька даже выскочил мне навстречу из старенького форда. Ну, форд так форд. Дядька радостно запихнул мою сумку в багажник:
- Мадам, куда едем?
- Дык на Водопроводную, дом три, - я еще раз справилась с адресом на конверте.
- В старый дом, что ли?
- Понятия не имею, что это за дом. Я в Энске впервые.
- У вас, наверное, родственники здесь живут? Если к нам командировочные приезжают, так сразу в гостиницу… А этот дом у нас все знают, там когда-то губернатор, говорят, жил. Через весь город поедем…
Несмотря на серые полосы дождя, город не показался мне унылым: центр выдержан в помпезном сталинском стиле, улочки, отходящие от проспекта Мира, по которому мы неслись, засажены тополями и березами, много деревянных домов на каменном фундаменте, под жестяной кровлей, выкрашенной в веселенький зеленый цвет, окна с резными наличниками. Кое-где в просветах между домами виднелись дощатые тротуары. Проспект постепенно сужался, превращаясь в обычную провинциальную улицу, чувствовался подъем. Шофер объяснил, что проспект протянулся вдоль реки, по ее высокому берегу, а старый дом находится в самой верхней точке города:
- Правильное место когда-то губернатор выбрал для своего дома! Вид из окон - закачаешься!
Свернув на поперечную улочку, машина остановилась. Действительно, дом под номером три выгодно отличался своим расположением от соседних строений: обращенный фасадом к широкой, с мостами, реке, трехэтажный, с колоннами, пандусом и большим полукруглым окном под крышей, он не был самым высоким, по сравнению с другими домами, но, тем не менее, горделиво возвышался над ними, стоя на самом крутояре. Я рассчиталась с водителем, сунула в карман его визитку - "мало ли что, вдруг машина будет нужна", - подхватила свою сумку и отправилась разыскивать квартиру номер два. Поднявшись по пандусу к парадному входу, я обнаружила солидную дверь. Над ней красовалась вывеска:
Я хмыкнула - не долго думал этот Громов, выбирая название своей конторы, убрал окончание фамилии и успокоился. А если название прочитать справа налево… И вообще, не человек, а сплошное рычание: Гр-р… Интересно на него посмотреть… Занятая этими мыслями, я обошла дом. Вторая квартира была в ближайшем ко мне подъезде, и подниматься надо было по деревянной лестнице на второй этаж.
Тут я, как Шахерезада, прервала дозволенные речи. Кот по-прежнему не сводит с меня глаз, уши торчком.
12. Я продолжаю кое-что вспоминать.
Я встала, добежала до двери, посмотрела, не стоит ли кто снаружи - похоже, свет горел только в спальне Анны, где я беседовала с котом. Даже жандарма не было видно. Непривычно тихо. Представьте современный нам с вами дом - сколько самых разнообразных шумов: и телевизоры, и телефонные звонки, и работающая бытовая техника, и машины с улицы… У них и на улице ничего не слышно. Я раздвинула портьеры - кромешная тьма. Даже света от окон не видать. А как же "ночь, улица, фонарь"? Раз написано "фонарь", так должен быть… Но никаких фонарей я не увидела, как ни вглядывалась во мрак ночи. Интересно, а есть ли альтернатива люстре? Ну, типа ночника… Что-то мне стало неуютно с этой гроздью лампочек под потолком, льющих дрожащий желтенький свет. Я подергала горнично-вызывательное устройство. Где-то очень далеко в тишине звякнул колокольчик. Явилась Даша, по-прежнему в форменном платье - и со свечей в подсвечнике. Оказывается десять вечера. Все в доме разбрелись по своим углам и спят - кроме меня. Горничная не ложится и ждет, когда я ее позову, чтобы она помогла мне облачиться в ночную одежду. Еще чего… Снова лезть в батистовые оборки? Дудки! Какого лешего? Пусть все тащит, а я сама уж разберусь, что надевать, а что - нет. Скоро горничная ушла, вынув из моей прически шпильки, оставив на кресле кучу тряпок и вручив мне зажженную свечу - ту самую, которую я уронила, едва став Анной. Со свечой веселее не стало - наоборот, и без того незнакомое помещение стало ну просто бермудским треугольником, где ни черта нельзя найти. Кое-как отыскав в ворохе батиста ночную сорочку и пеньюар, я с большим трудом рассталась с домашним платьем (крючки и завязки и на нем были в самых неудобных местах) и влезла в одежду для спанья. Подняв свечку повыше, короткими перебежками я добралась до заветного диванчика. Там уже торчал кот.
Пообещав коту, что я буду развлекать его приятной беседой хоть до утра, я протянула к Маркизу руку, ожидая новых плевков и шипения. К моему удивлению, кот не стал кочевряжиться и взобрался на валик дивана, уступив мне место на сидении, и даже перестал бурчать. Опустив на пол подсвечник, уложив поудобнее диванные подушки и накрывшись, наконец, пледом я вздохнула: как же я устала за этот безумный день! Кот коротко мявкнул - требует от своей Шахерезады продолжения истории. Ну что ж… Я закрыла глаза и представила себе дверь квартиры номер два в доме губернатора, в Энске - широкую, двустворчатую, обитую старинным дерматином. Кнопки звонка не было, и я уже собралась стучать по косяку, когда заметила, что дверь вовсе не заперта. Засунув голову в прихожую, я прокричала "Есть кто-нибудь?" в самой приветливой тональности. Ответом была тишина. Постояв немного в подъезде, я снова просунула голову в дверь. И тут, как мне показалось, у меня над ухом раздался резкий голос: "Входи уже! Что ты там жмешься?" И я вошла. "Иди прямо, потом направо…" - скомандовал голос. Конечно, я, страдающая топографическим кретинизмом, повернула налево и уперлась носом в стенной шкаф. Чтобы найти дорогу назад, пришлось аукнуть: "Э-эй, вы где?"
- О, дьявол! Что тут тебе - катакомбы Парижа? - в голосе слышалось недовольство. Это вместо благодарности за мой скорый приезд - по первому зову, так сказать…
- Иду, иду, вы не волнуйтесь!
- Как не волноваться - каждая минута на счету…
Старуха как старуха - самая обычная, не худая и не толстая, в меру морщинистая. Взгляд острый. Седые кудряшки. Лежит себе, обложенная подушками… Постель чистая… Кто-то за бабкой, значит, ухаживает… Лет ей, наверное…
- Девяносто шесть…
Вот уж ни за что бы не подумала…
- И не смотри на меня, как на чудо природы… Лучше сумку поставь - что ты в нее вцепилась… Стул пододвинь…
Ну нет, бабушка, что-то уж больно вы раскомандовались… Пока не узнаю, зачем я здесь, не буду вашей марионеткой!
- А никто из тебя марионетку и не делает…
- А откуда вы…
- А оттуда… Садись…
Я уселась на стул, повозилась, снимая куртку и развешивая ее на спинке. Старуха молча следила за моим копошением, и как только я затихла на своем стуле, деловито изложила суть дела. Буквально в двух строках:
- Зовут меня Луиза Ивановна Закревская… Я сестра твоей бабушки, значит, ты мне приходишься внучатой племянницей. Пришла пора мне умереть, а не могу - потому что некому передать силу. Раз ты приехала, все в порядке - уже сегодня и помру.
Я моментально превратилась в девушку с веслом, на этот раз - сидячий вариант, и тупо уставилась на с виду весьма бодрую старуху. Мыслей в моей голове было не больше, чем в гипсовом изваянии.
- Ты же о ведьмах слышала? Колдуньи, ворожеи, чародейки? Волшебницы?
Я утвердительно кивнула, по-прежнему не приходя в разум.
- И что, тебя такая перспектива не радует - стать ведьмой?
Я помотала головой - в смысле, нет, не радует.
- Ну, выбора-то у тебя все равно нет…
- Да не хочу я становиться ведьмой! Дичь какая-то… Средневековье…
- Не хочешь - не становись… Все равно все получишь, что мое было…
- Это вы о наследстве? Может, есть более достойные люди - подруги там, мужья… Вы же меня совсем не знаете.
- Мне достаточно знать, что у нас одна кровь… И другой родни женского пола у меня нет. Речь вообще не о материальном. Теперь не перебивай меня и слушай.
Я и так слушала - а что мне оставалось? Было заметно, что с каждой минутой старухе все труднее говорить. Паузы между словами удлинялись.
- Позовешь… потом… Громова - его контора внизу, видела? Он… тебе дарственную на квартиру отдаст. Ты ему… верь… Здесь живи - тебе же все равно где… Только зеркало не передвигай - пусть висит… где висит… Тюне отдай деньги, что… в комоде… в ящике… справа…
- А Тюня - это кто?
- Выйди в подъезд… покричи, она проявится…
Я подумала, что старушка оговорилась, и поправила:
- Вы хотели сказать - появится…
- Не перебивай! Я сказала то, что хотела… Покричи, Тюня и проявится…
Я встала, чтобы пойти покричать, но старуха раздраженно отрезала:
- Да не сейчас, потом! - и я осталась сидеть на своем стуле.
- Луиза Ивановна, может, "скорую" вызвать?
- Никаких… "скорых"… Воды дай… На кухне возьми, в чайнике…
Кухню я обнаружила на удивление быстро и также быстро вернулась к старухе с чашкой. За то короткое время, что я бегала за водой, нос и подбородок Луизы заметно заострились, губы посинели, дыхание сделалось прерывистым. Ей уже не до воды… Нет, без врачей не обойтись… Я нашла в сумке свой сотовый - где телефон у старухи, я не знала, да и есть ли он вообще… С мобильником я вышла в коридор и вызвала "скорую помощь".
- Нина, - позвала старуха. - А ну, сядь!
Вот тебе и умирающая, так рявкнуть!.. Я села на стул, держа в руках чашку с водой.
- Водички…
Я поднесла к ее рту чашку, но старуха мотнула головой. Я поставила чашку на столик у изголовья.
- Руку дай, - прошелестела она, как будто последний окрик отнял у нее оставшиеся силы.
Пришлось пересесть на кровать, чтобы взять Луизу за руку. Я почувствовала, как ее пальцы слабо дрогнули.
- Ты… внучке своей все отдашь…
- Какой внучке? Нет у меня никаких внучек…
- Будут… Найдешь… чемодан желтый… Об Анне думай… Только не часто… А то застрянешь… там… Думай об Анне, когда смотришь в зеркало! Думай об Анне… Зеркало…
Это были последние слова Луизы. Пальцы ее разжались.