* * *
Громко переговариваясь меж собой, по тропе прошагали последние воины, замыкавшие колонну. В отличие от хишимерцев, облаченных в доспехи, эти были в звериных шкурах, вооруженные грубыми бронзовыми топорами, с такими же грубыми квадратными щитами, обтянутыми лосиной шкурой. Похоже, хишимерский царь призвал под свое знамя наемников даже с самых далеких лесов Севера.
Как только звуки леса поглотили последние голоса, заросли раздвинулись. Осторожно перешагнув через молодой папоротник, на тропу вышел Аммат. Серый дорожный плащ сделал незаметной его фигуру в густой листве для глаз наемников. Впрочем, лесные головорезы чувствовали себя слишком беспечно на хишимерской земле, чтобы вообще на что-либо обращать внимание. Огромная армия царя Орангера двинулась на Арамею, здесь, в глубоком тылу близ Мархаба, его воины не ожидали повстречать противников.
Вскоре Аммат снова свернул с нахоженной тропы, но уже не из-за опасности нежелательной встречи. Знакомым путем он направился в самую чащу. Там, где почти любой другой увидел бы лишь непролазные дебри и буреломы, дромид легко обходил препятствия, следуя к своей цели.
Спустившись в лог и перейдя вброд мелкую речушку, он остановился перед раскидистым кустарником. Из-за ветвей показался человек с луком в руках и преклонил колено. Аммат слегка коснулся ладонью макушки лучника, затем легко проскользнул к входу в пещеру, надежно укрытому от посторонних глаз густыми зарослями. Хранитель тайного храма все так же безмолвно отступил в укрытие.
В центре просторного зала с низким потолком в чаше светильника плясало пламя, изламывая тени на скальных выступах. За минувшие годы здесь ничего не изменилось, словно только вчера последний жрец Дромидии вывел отсюда будущего царя Арамеи и его спутников.
В глубине пещеры, куда едва достигали отблески пламени, Аммат склонил голову. Боги Дромидиона не требовали коленопреклонения от своих последователей и готовы были внимать служителю культа. Семь статуй божеств смотрели на жреца из глубоких ниш.
Хранитель храма все так же стоял у входа снаружи, не смея мешать общению своего главы с Дромидионом – всеми семью богами ушедшего в небытие Дромидийского царства.
Почувствовав прикосновение к плечу, хранитель обернулся.
– Оставайся с миром, брат, – произнес жрец. – Мой путь лежит в Мархаб.
Хранитель по-прежнему не проронил ни слова. Поняв немой вопрос в его глазах, Аммат тихо добавил:
– Возможно, уже не свидимся.
* * *
Свадьба состоялась более, чем скромная. Молодых благословила лишь мать Захира, Кизим принял участие в церемонии постольку-поскольку и вскоре удалился, сославшись на неотложные дела, да и вся его многочисленная семья не проявила к событию должного интереса. Для клана Кизима Самила была всего лишь беглянка, которая, соединившись узами брака с Захиром, полностью утратила былое положение в семье своего отца. К полуночи у костра, кроме молодоженов, остались лишь несколько приятелей Захира и его младшая сестренка.
Потягивая вино из деревянных чаш, молодые хингарцы переговаривались, мечтая о богатой добыче в чужих землях, куда повела их Тень. Сидя на воловьей шкуре, Самила обняла коленки и смотрела в огонь. Совсем не такой представлялась ей свадьба с любимым человеком. В мечтах это было что-то незабываемо яркое, на деле же оказалось нечто довольно унылое. Хорошо хоть, Захир теперь навсегда рядом с ней. Конечно, когда-нибудь его придется делить с другими женщинами, ведь он молод, скоро разбогатеет и, как солидный человек, обзаведется несколькими женами. Но любить он будет только ее, как обещал.
Заметив печаль молодой жены, Захир погладил ее по плечу и попросил:
– Станцуй, Самила. Я так люблю, когда ты танцуешь.
Самила улыбнулась. Она и сама очень любила танцевать.
– Тогда пусть твои друзья сыграют что-нибудь пободрее, – сказала она.
– Это можно! – с готовностью отозвался один из приятелей Захира и схватил бубен.
Самила поднялась с места, раскинула руки и слегка ударила в землю сандалией. Сестренка Захира хлопнула в ладоши, к ней тут же присоединились остальные, подстраиваясь под ритм бубна. Грациозно покачивая бедрами и плечами, девушка прошлась по кругу, отступила в центр, снова ударила сандалией в землю и стремительно закружилась в танце. Немногочисленные гости поддержали ее восторженными возгласами.
Никто из собравшихся у костра не видел, что из темноты за происходящим наблюдает еще один человек. Пристальный взгляд из-под капюшона не отрывался от девушки. Из глубины памяти верховного жреца Тени всплывал образ другой девушки, такой же легкой в танце, с робким взглядом ребенка. И угасающий взгляд той танцовщицы, умирающей на руках Бельфеддора.
Танец Самилы прервал топот копыт. Из темноты свистнул хлыст, разорвав тонкую ткань на спине девушки. Самила вскрикнула и упала на колени. Захир вскочил со своего места, схватился за рукоять меча, но вылетевший из темноты на свет костра гиппарион сбил его с ног. Следом за ним появились еще несколько всадников, в отблесках пламени блеснули острия пик, мигом остудив пыл товарищей Захира. Бородатый всадник грозно прорычал:
– Думал безнаказанно лишить меня собственности, щенок?
Всадник обнажил клинок. Его замах остановило движение воздуха. Это был не порыв ветра, сам воздух вдруг сдвинулся плотной стеной, толкнув гиппарионов и прибив к земле пламя костра. Из темноты с другой стороны появилась фигура в плаще с капюшоном.
– Эти люди служат Тени, – властно прозвучал голос жреца.
– Это моя дочь, – Бородатый хингарец на гиппарионе указал на Самилу острием клинка. – Она принадлежит мне.
– Уже нет! – запальчиво воскликнул Захир, поднявшись на ноги. – Она моя жена!
– Я подтверждаю его слова, – опередил жрец возмущение отца Самилы. – И властью Тени благословляю их союз.
Он сделал шаг навстречу грозному хингарцу. Гиппарион встревоженно всхрапнул и подался назад, не слушаясь хозяина.
– Разве слова ведущего Тень не имеют для тебя значения? – прозвучало из-под капюшона зловещим шелестом.
Темнота за спиной старца шевельнулась очертаниями паука, еще более встревожив гиппарионов. Бородатый хингарец снова взглянул на девушку, по-прежнему сидевшую на земле, и процедил:
– Одной дочерью у меня стало меньше.
Он развернул гиппариона, всадники последовали за главой своего клана. Едва топот затих вдали, Самила бросилась к ногам жреца:
– Как нам благодарить тебя?!
Ведущий Тень ничего не ответил и отступил в темноту. Пламя костра вспыхнуло с новой силой.
* * *
Внимательный взгляд Ирреи, прикрытый от солнца ладонью, скользнул по степи, ощупывая каждый куст.
– Ты уверен? – спросила она мальчишку, лежавшего рядом.
– Уверен, госпожа. Я видел всадников.
– Может быть, легардийцы? – предположила девушка.
– Я знаю, как выглядят легардийские конники, – отозвался мальчишка, обиженный таким недоверием. – Я точно видел хишимерцев. Вон, смотри!
Из кустарников, протянувшихся вдоль берега небольшой речушки, показались несколько всадников. Они то и дело склонялись с седел, разглядывая что-то на земле.
Иррея закусила губу.
– Они идут по нашим следам, – догадалась девушка. – Беги в лагерь, скажи всем, чтобы уходили дальше и не останавливались до самого Келенгана, – приказала она мальчишке. – Крепость уже совсем близко, в трех переходах.
– А ты, госпожа?
– Делай, что говорю! Меня не ждите.
Мальчишка поднялся с земли и побежал в лагерь беженцев, покидавших пограничье.
Иррея потянула повод гиппариона, поднимая его с земли, и повела за собой, уводя чуть в сторону от пути следования хишимерских следопытов. Убедившись, что ее уже невозможно заметить издали, девушка забралась в седло и продолжила свой маневр. Сделав крюк, она снова выехала к хишимерским всадникам чуть в стороне от них.
Хишимерцы заметили ее почти сразу и пришпорили гиппарионов. Немного выждав, Иррея поскакала прочь, делая вид, что убегает, и уводя за собой преследователей подальше от следов беженцев.
Над ухом просвистела стрела. Иррея вжалась в седло, нахлестывая своего гиппариона. От бывалых воинов она слыхала, что хишимерские лучники мастерски стреляют даже из седла, проверить их меткость на себе совсем не хотелось. Еще одна стрела ободрала круп гиппариона, конь встревожено всхрапнул.
Иррея оглянулась через плечо, хишимерцы ничуть не отставали. Только сейчас она поняла, насколько опрометчиво поступила. От следов велихарийских беженцев преследователей она увела, а вот уйти от них самой, похоже, будет намного труднее.
Еще одна стрела подтвердила догадку, пронзив лодыжку. Девушка вскрикнула от боли. В следующий миг гиппарион рухнул на землю, перекатился всем корпусом через хозяйку и забил копытами, тщетно пытаясь подняться. От удара головой о землю в глазах на миг потемнело.
Топот копыт приближался. Прямо над собой Иррея увидела всадника в остроконечном шлеме. Вытянув руку, он тронул девушку острием пики. Оглянувшись, он что-то сказал по-хишимерски, рядом появились еще несколько всадников. Девушка потянулась к мечу, хишимерец зацокал языком и показал глазами, что попытка сопротивления дорого ей обойдется. Впрочем, стрела в ноге и боль в ребрах после падения и без того не позволили бы ей вступить в схватку. К тому же, в глазах все плавало.
Неожиданно один из хишимерцев покачнулся в седле и рухнул на землю рядом с Ирреей, из горла воина торчала стрела. Еще одна стрела пронзила грудь другого всадника, третий уткнулся лицом в гриву своего гиппариона, выронив пику. Оставшиеся хишимерцы поскакали прочь.
Иррея приподняла голову. Убегавшие хишимерцы друг за другом выпадали из седел. Мимо промчались трое всадников в кожаных доспехах. На лицо девушки легла тень. Повернув голову, она увидела мужчину с короткими светлыми волосами и такой же светлой бородкой. Выдернув из-за голенища нож, незнакомец присел рядом с умирающим гиппарионом, накрыл ладонью его морду и перерезал коню горло. Все так же молча, он перешагнул через труп коня, окинул девушку взглядом.
– Ты кто? – спросила Иррея.
Незнакомец оставил вопрос без ответа. Остановив взгляд на лодыжке девушки, он произнес:
– Будет больно.
Иррея даже не успела сообразить, что он имеет в виду. Мужчина переломил стрелу, застрявшую в ране, и выдернул обломок. Дикая боль пронзила мозг, в глазах все померкло.
Из темноты Иррея услышала возглас:
– Клянусь сердцем Тота, я видел эту девку в Хоруме! Она дочь князя!
– Ты бы поменьше поминал своего бога здесь, – посоветовал ему другой голос, совсем юный, чуть с хрипотцой, то ли мальчика, то ли совсем молоденькой девушки.
Открыв глаза, Иррея увидела над собой звезды. Рядом на корточках сидела девушка, совсем еще девчонка, отблески костра играли на ее лице. Иррея попробовала приподняться, грудь сдавила боль, а в глазах снова все поплыло.
– Не вставай, – посоветовала незнакомка. – Ребра не сломаны, но заживут быстрее, если будешь поменьше двигаться. Нога тоже в порядке, кость не задета. Еще у тебя шишка на голове и ссадины, но это все заживет.
– Со мной ты не так обходительна, – снова услышала Иррея первый голос, полный ехидства.
– Получаешь то, что заслуживаешь, – огрызнулась девушка.
– Ты не хишимерка, – сказала Иррея, внимательно глядя на девушку.
Та кивнула.
– Тогда почему тот человек клянется хишимерским богом?
– Посмотри на него.
Незнакомка помогла раненной девушке повернуться. Неподалеку стояла колесница, к ее колесу был привязан человек.
– Ты не в плену, – сказала незнакомка. – Тебе нечего опасаться. Это Гишер, хишимерский жрец, он сам пленник. Меня зовут Коринта. А ты, должно быть, Иррея?
– Да, я дочь князя Литария, правителя Хорума, – подтвердила Иррея. – Где я?
Коринта не успела ответить. Оглянувшись на звук шагов, она насупилась. Рядом появился мужчина, тот самый, что вытащил стрелу из раны Ирреи.
– Иди к костру, поешь, – сказал он Коринте.
– Дружка своего корми, – пробурчала девушка, кивнув на связанного Гишера.
С этими словами она поднялась на ноги и, гордо вздернув подбородок, ушла прочь.
– Норовистая девчонка, – хохотнул Гишер. – А ты и в самом деле дал бы мне что-нибудь пожрать, бродяга.
– Не я тебя привязывал, не мне тебя и кормить, – равнодушно отозвался светловолосый мужчина.
– Кто ты? – повторила Иррея вопрос, на который так и не услышала ответа днем.
– Его зовут Тангендерг, он бродяга, каданг – охотно просветил девушку Гишер. – Сам он никогда не назовет свое имя, хоть сто раз спрашивай.
– Я что, в каком-то таборе? – недоуменно спросила Иррея. – Что тут за сборище?
– Советую прикусить язык, если захочешь сказать то же самое кому-то еще, – сурово ответил Тангендерг. – Ты в стане гипитов, а они слишком горды, чтоб простить насмешку, тем более, женщине.
– Прости, – смутилась Иррея. – Вы ведь спасли меня от хишимерцев.
Тангендерг промолчал.
– Мне нужно вернуться в Хорум, – сказала Иррея.
– Тогда нам по пути. Племена гипитов идут к Хоруму.
– Зачем? – удивилась девушка.
– Чтобы вернуть себе степь.
Шевеля веткой угли костра, Коринта издалека наблюдала за Тангендергом и Ирреей.
– Ты уже разворошила весь костер, – услышала девушка низкий грубый голос верховной шаманки. – Так огонь угаснет.
– Извини, – смутилась Коринта.
Ортданатха присела рядом, скрестив ноги, и простерла ладони над костром. Пламя вспыхнуло с новой силой.
– Все еще злишься на него? – спросила шаманка, глядя в огонь.
– С чего ты взяла? – очень неубедительно изобразила Коринта удивление. – Он мне совсем безразличен.
– Он говорит то же самое о тебе, – кивнула Ортданатха.
– Я знаю, – вздохнула Коринта. – Он просто отвернулся, когда я ждала его помощи.
Ортданатха повернула голову, смерила девушку взглядом:
– Его словам в отношении тебя можно доверять не больше, чем твоим в отношении него. Если бы он хоть заподозрил, что хишимерец может навредить тебе, тот был бы уже мертв.
– Ну да, – недоверчиво буркнула Коринта.
– Можешь не верить, но ты ему не безразлична.
Теперь глаза Коринты округлились от неподдельного изумления:
– Почему ты так думаешь?
– Иначе тебя уже не было б рядом с ним, как бы тебе того ни хотелось. Уже многие годы его душа пуста, тебе удалось заполнить эту пустоту. Сам он, конечно, вряд ли это признает. Но не обольщайся, он зрелый мужчина, а ты еще девочка. Твои фантазии ему безразличны. По крайней мере, пока.
Коринта смутилась еще больше. Она снова взглянула в сторону Тангендерга:
– Ты давно его знаешь. Скажи, кто он? Почему он такой?
Ортданатха ответила не сразу. Коринта даже подумала, что так и не услышит ответа, но повторить свою просьбу не решалась. Вдруг шаманка заговорила:
– Он родился далеко на закате, на берегу океана, в землях кадангов. Его мать Ранда, дочь Орланденга из Талбота, конунга всех кадангов, главы воинского клана Черных Псов. Его отец Корлунг, сын Геранды из Кем-Парна, простой рыбачки, чьи предки состояли в другом клане воинов – Белых Волков. Арамейцы назвали Корлунга Хорругом.
Коринта открыла рот от изумления:
– Хорруг его отец?! Он убил собственного отца?!
– Только Ранда и Корлунг знали, как все случилось на самом деле, – бесстрастно продолжала шаманка. – Но среди кадангов считалось, что Корлунг обесчестил Ранду. В их глазах она была опорочена. До самой смерти она влачила жалкое существование и любой, даже простой рыбак, считал себя вправе назвать ее шлюхой. Тангендерг отомстил за бесчестье матери мечом. После смерти Ранды он отрекся от своего народа и с тех пор скитается по свету.
– Ты так много о нем знаешь, – заметила Коринта. – Откуда?
– Он сам рассказал, – ответила Ортданатха.
– Рассказал?! – в очередной раз изумилась Коринта. – Он же почти всегда молчит. А о себе его вообще не заставишь сказать ни слова.
Шаманка пожала плечами:
– Значит, мне повезло больше, чем всем остальным.
– И он никогда не пробовал остаться на одном месте? – продолжала расспрашивать Коринта. – Обзавестись семьей, построить дом… Он ведь часто говорит, что именно так и должен жить настоящий мужчина. Почему он не хочет быть воином?
– Наверное, потому, что видел слишком много крови. Он был совсем еще мальчишкой, когда заканчивалась столетняя война, сражался во многих битвах. В его жилах соединилась кровь двух воинственных кланов его предков – Белых Волков и Черных Псов, служивших богу войны Бельфеддору. Многие великие воины становились таковыми, приобретая опыт в кровавых сражениях, оттачивая свое мастерство и навыки всю жизнь. Он же родился воином. Он воин по крови. Но не душой. И это тяготит его. Он старается не привязываться ни к кому и ни к чему, чтобы не быть зависимым, так он сохраняет свою свободу и не имеет нужды служить кому бы то ни было своим клинком. Он проливает кровь только своих личных врагов и не ввязывается ни в какие войны. Даже эта война для него лишь способ добраться до одного единственного человека. Чего у бродяги не отнять, так это верность своему слову. Никто не избежал смерти из тех, кому он вынес свой приговор.
– Ты говоришь, он ни к кому не привязывается? – переспросила Коринта. – А как же его лошадь?
Губы шаманки чуть дрогнули в улыбке:
– Это его единственный друг. Давным-давно, когда бродяга был еще мальчишкой, он вступил в схватку с шайкой степных разбойников. Он уложил их всех, но сам получил тяжелые ранения. Лошадь нашла его в степи. Он взобрался на ее круп, и кобыла сама привезла его бесчувственного в наш стан.
– Ты его выходила? – спросила Коринта.
Ортданатха покачала головой:
– Мой отец. Мне тогда запретили приближаться к чужаку. Познакомились мы позже, когда он приехал на кремацию моего отца, верховного шамана гипитов, единственного человека, которого бродяга уважал.
– Почему ты всегда называешь его бродягой?
– Не только я. Ты когда-нибудь слышала, чтобы он сам кому-нибудь называл свое имя?
Коринта на мгновение задумалась:
– Пожалуй, нет.
– Мы уважаем его желание.
Обе замолчали. Шаманка неотрывно смотрела в огонь, Коринта же то и дело поглядывала в сторону Тангендерга, сидевшего, скрестив ноги по-гипитски, подле Ирреи.
– Она красивая, – не сдержала вздоха Коринта. – И она воин.
Шаманка вновь улыбнулась:
– Ты взрослеешь, но все равно пока остаешься девчонкой. Не пытайся войти в его сердце больше, чем он сам позволяет, он был и останется одиночкой, бродягой.