Четыре парня молча развернулись и набросились на рыжего. Дружки Шныря предпочли не вмешиваться - один было рыпнулся, но схлопотал под глаз, свалился в угол и увял. Шнырь завизжал, метнулся к стойке, получил один раз, два, упал и откатился в сторону, сжавшись в клубок и прикрывая голову, пока четверо сноровисто охаживали его ногами. Глаза залило красным, боль горячими толчками прорывалась сквозь хмельную пелену, пока не прорвалась совсем и окончательно. Его поднимали, ставили, опять сбивали с ног. После какого-то удара Шнырь влетел в кладовку, где упал, разбрасывая вёдра, тряпки, швабры и метёлки. Попытался встать, хотя бы сесть, и вдруг почувствовал, будто проваливается. Выплюнул зуб. Оглядываться не хотелось. "Амба... всё.. - подумал он с усталым равнодушием, но тут внутри него будто кто зашевелился и негромко, рассудительно сказал: "Оставь, дай я..."
И Шнырь стал сам не свой.
Метла, стоявшая в углу, словно сама скакнула в руки, Шнырь даже не успел удивиться, когда его пятка сбила помело, ладони половчей перехватили черенок и ноги понесли его вперёд. Приятели, разинув рты, смотрели, как он врезался меж четверых амбалов и как очумелый заработал палкой. Шнырь чувствовал себя как пьяный. Впрочем, он и так был пьяный, но сейчас он будто спал и видел сон - руки-ноги действовали без его участия, чуть ли не сами по себе. Глаз сам оценивал картину боя, руки сами выполняли хваты и удары, голова сама просчитывала все финты, уловки и шаги. Оставалось лишь держать глаза открытыми, что Шнырь и делал. Четыре мужика, не ожидав подобного напора, на секунду растерялись, и этого их замешательства хватило, чтоб инициатива полностью перешла к обороняющемуся. Через мгновение один упал с разбитой головой, другой схватился за отшибленную руку, получил подножку и тоже оказался на полу; два оставшихся ещё успели спохватиться, но это мало помогло - Шнырь оттеснил обоих в кухню, рванул обратно в зал, махнул рукой своим: "Скорее!.." - и все четверо исчезли, только их и видели.
...Остановились они, только пробежав квартала два. Шнырь привалился к стенке, пытаясь отдышаться, сплюнул, отхаркнулся. Грудь его ходила ходуном, руки тряслись. Остальные трое выглядели не лучше, разве что рубашки не в крови да зубы целые.
- Ну, Шнырь, ну, ты дал! - восхищённо покрутил носом один из них. - Поначалу, когда начали тебя махратить, я уж думал: всё - уроют тебя щас. А ты, глянь, и сам ушёл, и нам помог, и этим навалял...
- Уж да, так да! - подтвердил второй, осторожно щупая свой синяк. - А я и не знал, что ты дубиной можешь. Думал, только по домам шуршишь, а ты, оказывается, парень жох! Уважаю.
Шнырь молчал. Откуда в нём взялось умение так драться, он не знал. Но появилось оно весьма кстати. Впрочем, он был не уверен, сможет ли при надобности повторить. Ощущение чужого присутствия внутри исчезло, оставив только пустоту и непонятный привкус сожаления: "Эх..." Все его устремления и цели показались вдруг какими-то мелкими и глупыми. Дубинка потерялась. Кости ныли, мышцы словно калились свинцом. Он попытался отлепиться от стены - не получилось: повело. Привалился спиной. Поднял взгляд. Небо потемнело окончательно. Высыпали звёзды. Круглая луна маячила сквозь облака, как оловянная тарелка; в её свете городские улицы и набережная были как на ладони. Сквозь куртку и рубашку ощущались стылые неровности стены. От воды тянуло сыростью и гнилью.
- Пошли вы все... - вдруг вырвалось у него. Приятели переглянулись.
- Да брось ты, Шнырь! Отважно вышло...
- Я говорю: подите к чёрту! - взорвался он. - Приятели... Дерьмо свинячье! Я на вас надеялся, а вы... Трепаться только мастера, на вассере стоять да ширмы чистить.
- Всё! Один я с этих пор. Валите к дьяволу, на все четыре стороны.
- Иоахим, ну чего ты?.. - Первый примирительно тронул его за плечо. - Ну куда ты один? Нам теперь, наоборот, гуртом держаться надо, где-то бабки доставать. Ведь ежели поймают, Цапель с тебя шкуру спустит, а так, всех вместе, может быть, ещё послушает.
- А мне чихать. Спустит так спустит. - Шнырь стряхнул его руку с плеча, тронул кровь под носом и под ухом, посмотрел на ладонь и вытер её о штаны. - На кой мне такие подельники, которые чуть что - сразу в кусты? Я вам больше не товарищ. Пояли?
- Куда ты?
Всё равно куда. Лишь бы отсюдова подальше.
- А... нам куда тогда?
- Да хоть в воду!
Он махнул рукой и, не оглядываясь, двинулся по набережной Блошиной Канавы. Вскоре он скрылся за углом.
- Чего это с ним? - с недоумением и даже опаской спросил один из троицы, глядя ему вслед. - На себя стал не похож. Ровно бес какой в него вселился...
- И то, - кивнул второй, - на самом деле диковато. Я Иоахима шесть лет знаю, а такого не было. Где он так наловчился? Одним махом четверых!
- Да ещё каких четверых...
- Что верно, то верно: у Цапеля в охранниках кто попало не ходит.
- В жизни такого не видел.
- А я видел, - мрачно сказал молчавший доселе третий и плюнул.
- Когда? - обернулся первый.
- Так... было дело, - уклончиво ответил третий.
- И чего?
- А ничего. Пущай идёт. Он конченый теперь.
Приятели замялись. Переглянулись.
- Да ну, чего ты... Может, ещё отвертится.
- Не отвертится. Тут без колдовства не обошлось. Падла буду - конченый он. Конченый.
Повисла тишина. Сразу стало как-то холодней. Первый на всякий случай осенил себя крестом, остальные двое поспешили последовать его примеру.
- Брешешь, Штихель, - неуверенно сказал парень с синяком, нелепо двигая шеей в тесном вороте, будто ему стало трудно дышать. - Откудова тебе знать?
Поименованный Штихель помедлил, потом отвернулся.
- Оттудова.
* * *
Вышли мыши как-то раз
Поглядеть, который час.
Раз, два, три, четыре -
Мыши дёрнули за три.
Вдруг раздался страшный звон,
Убежали мышки вон
- Как замечательно! - Октавия засмеялась и захлопала в ладоши. - Ещё! Еще! Почитай ещё! Ты знаешь ещё что-нибудь?
Фриц замялся.
- Я так, сразу, и не вспомню, - признался он. Ну пожалуйста, ну Фридрих, ну ещё что-нибудь такое, про мышек!
- Да не помню я... А тебе что, мышки разве нравятся?
- Ага! То есть нет - я их боюсь, но в песенках они такие смешные! Расскажи что-нибудь ещё.
- Ну ладно, - согласился Фриц, тем более что как раз сейчас ему припомнилась ещё одна считалка. - Ладно.
Мышка в кружечке зелёной
Наварила кашки пшённой.
Ребятишек дюжина
Ожидает ужина.
Всем по ложечке досталось -
Ни крупинки не осталось!
- Ой, здорово, здорово! Спасибо! - Девчонка подскочила к Фрицу, обняла его за шею и по-детски клюнула губами в щёку.
- Ты просто настоящий поэт.
Мальчишка покраснел и стал высвобождаться из объятий.
- Да ну, чего ты... пусти...
- Забавные стишки. - Карл Барба поправил на носу очки и посмотрел на башенные часы, большая стрелка на которых подползала к девяти. - Откуда ты их знаешь?
- А, это так... считалки. Я их сестрёнке рассказывал. Она тоже мышей боялась, а мне не нравилось, когда она все время визжала. Я хотел, чтоб она перестала их бояться.
- И она перестала?
- Наверное, да...
- А где сейчас твоя сестра?
Фриц совсем погрустнел.
- Я... я не знаю, Карл-баас. Они... их... Я давно ушёл из дому.
- Ну что за помощники мне попадаются! - с чувством сказал бородач. - Одни сплошные беглецы. То Карло, то Алексей, теперь вот вы... Однако что это мы так долго причаливаем?
А причаливали и самом деле долго. Большинство пристаней в пригороде было занято, а хозяева двух-трёх пустых ожидали в ближайшее часы какие-то баржи. Шкипер "Жанетты" спорил до хрипоты, дымил трубкой, тряс колпаком, потел и ругался. Скорее всего он был прав: никаких барж не предвиделось, просто арендаторы стремились набить цену за швартовку, а переплачивать ему не хотелось. Три с половиной часа баржа стояла на фарватере, мешая судоходству, пока терпение шкипера не лопнуло и он не приказал сниматься с якоря и продвигаться в город по каналам. Из-за завышенной цены въездная пошлина на шлюзе съела столько же, но и разгружать теперь получалось ближе. Очень скоро плоская равнина кончилась, и Брюгге выплыл им навстречу выщербленными стенами своих окраин, которые, впрочем, вскоре сменили дома старой застройки, жилые и многоэтажные, закрывавшие обзор. Запахло морем.
Дома большей частью были шириной в одну комнату, черепичный скат одного упирался в скат соседнего, и островерхие крыши сливались на фоне утреннего неба в пильчатый драконий гребень. Над ними, видимая издалека, возвышалась белая громада башни Белфри - гордости суконных рядов. Не было двух одинаковых фасадов, что по форме, что по цвету, многие дома опутывал плющ, а окна часто выходили прямо на канал, без всякой набережной или тротуара. Нигде не было занавесок - это действовал gezelling - герцог Альба среди прочих приказов запретил фламандцам занавешивать окна, дабы шторы не скрывали от испанских солдат намерений хозяев. Всё чаще стали попадаться на глаза voonboten - заброшенные баржи, ошвартованные возле набережных и переделанные под жильё. То и дело на пути возникали мосты, что, право, не было чем-то удивительным для города с таким названием, ведь "брюг" по-фламандски и означает "мост". Фриц всякий раз невольно сжимался и втягивал голову в плечи, когда баржа проплывала под их замшелыми сводами. Октавия же, наоборот, нисколько не пугалась и с любопытством вертела рыжей головкой. Каналы были узкие, кривые, пробираться по ним оказалось сущим мучением, Ян и Юстас изругались до хрипоты и намахались шестами до седьмого пота, Фриц даже несколько пересмотрел свои взгляды на профессию канальщика, но тут "Жанетта" наконец пробралась в Звинн, и Фриц позабыл обо всём.
Здесь было множество причалов, барж, пакгаузов, морских торговых кораблей. Звинн был большой морской рукав, образовавшийся когда-то давно после страшного наводнения, затопившего целую провинцию. Но нет худа без добра: тогда фламандцы получили в своё распоряжение великолепный порт, дарованный самой природой; именно благодаря ему Брюгге стал полноправным соперником Лондона и Ганзы и главным складом двадцати двух торговых городов. Его вывоз простирался далеко, захватывая все европейские порты. Двадцать консулов заседали в его городском совете, пятьдесят две гильдии, каждая со своим гербом, объединили сто пятьдесят тысяч ремесленников и мастеровых. Здесь жили кузнецы, ткачи и ювелиры, а узоры брюгских кружевниц служили эталоном для всех прочих мастеров, включая Оверн и Брабант. Здесь впервые, в доме ван дер Бурзе, был основан специальный зал торговых сделок - биржа, как его именовали иностранцы. Этот смелый город никого не боялся, здесь даже чеканили свою монету. А когда король Франции отправил своих рыцарей наказать его за строптивость и независимость, горожане взялись за дубины, и четыре тысячи золотых рыцарских шпор украсили стены городского собора. Брабантскому Антверпену было далеко до Гента. Да что говорить, когда из трёх больших флотов, ежегодно отправлявшихся Венецианской республикой, один плыл прямо в Слейс! Фландрским купцам оставалось только сидеть и ожидать чужестранцев. Фриц слышал много рассказов об этом городе, но даже подумать не мог, что когда-нибудь сам ступит на его мостовые.
На причалах, выложенных тяжёлым камнем, царил рабочий беспорядок. Там кнорр привёз лес из Норвегии, тут рабочие сгружают на берег португальские кожи, английскую шерсть, шелка из Бурсы и Китая, корзины с апельсинами и лимонами из Кадиса, немецкий фаянс и оловянную посуду, а обратно загружают уголь, железо и штуки сукна, бочки с маслом, уксусом, водой или вином; разносчики с лотками и тележками орут, препираются и предлагают снедь и выпивку; повсюду на воде качаются объедки, рыбьи потроха, бутылки, серые чайки, обломки дерева с облупившейся краской... От звуков, запахов и ярких красок кружилась голова. Помимо вездесущих коггов Данцига, Любека, Гамбурга, всюду были ошвартованы суда всех форм, размеров и расцветок. Фриц не знал названий, но Октавия на удивление хорошо ориентировалась в этом мире вёсел, мачт, парусов и трещала без умолку. Ян и Юстас только удивлённо переглядывались и поднимали брови. Французские пинки, узкие испанские шебеки с гафельными парусами, пузатые фламандские каракки, обвешанные якорями венецианские нефы, старые гасконские бузы, килсы, хюлки, простые кечи и фиш-гукеры фламандских рыбаков, востроносые военные галеры - тут было всё, что только можно себе вообразить, а барж - так и вовсе не сосчитать. Чуть ниже по течению виднелась арка крытого канала, ведущего к большому торговому центру, куда могли заходить морские суда, а дальше... У Фрица захватило дух при виде огромного корабля с тремя мачтами - то был новёхонький португальский галеон, пришедший с грузом табака, сахара и кошенили из Парамарибо - голландской колонии в Новом Свете. На его сходнях арматор в коричневом бархате с золотым шитьём шумно бранился то ли с капитаном, то ли с кем-то из чиновников. Слышалась фламандская речь, французская, немецкая, норвежская, испанская и итальянская, а часто и латынь, когда сходились двое, говорящие на разных языках.
Наконец канальщики "Жанетты" присмотрели подходящее местечко меж двух барж - жилой и грузовой, и, поругавшись для порядка с экипажами обоих, всё-таки причалили. Фриц оробел, однако господин Барба, похоже, здесь бывал не раз и споро взялся за дело.
- Хватай вон этот ящик, Фридрих, и тащи его на берег. Осторожнее на сходнях!... А ты, девочка, - повернулся он к Октавии, - сиди здесь и ничего не трогай. Не хватало ещё сейчас вылавливать тебя из воды. Поняла? Va bene. За работу! Раз, два - взяли!
Сундуки и ящики сгрузили быстро, а вот рабочих для их переноски удалось найти лишь через час. Из-за парапета на баржу вовсю таращились зеваки, многие не прочь были заработать грошик, но, завидев гору сундуков, поспешно отказывались. Предъявив портовому чиновнику свой паспорт и уплатив въездную подать - полсу за человека, считая детей, Барба двинулся на поиски жилья. Мест в ближайшей гостинице не нашлось, пришлось арендовать повозку и пробираться квартала два до следующей, и там провозились с переноской чуть не до полудня. Один сундук едва не украли, хорошо, глазастая Октавия вовремя подняла крик, в итоге за доставку им пришлось заплатить втрое больше против начальной цены. Разумеется, весёлости это кукольнику не добавило, и он, пересчитав монетки в кошельке, решил, что будет дешевле и правильней снять одну комнату на троих.
- Вам обоим будет полезно побыть под присмотром, - заявил он. - Это лучше, чем оставлять вас одних, да и искать не надо в случае чего... Так, где очки-то мои? А, вот они. Ну что? Умываться, завтракать и - в город. Октавия! Ты где? Ну-ка, вылезай из шкафа! Вылезай, вылезай. Что ещё за шуточки? Ты по-прежнему не передумала и хочешь идти с нами? Порт рядом, я ещё могу договориться, чтоб тебя отвезли домой.
- Нет, пожалуйста, не надо! - побледнела она. - Я и раньше боялась, а теперь совсем боюсь! Там столько страшных дядек... и тётек... Вы ведь меня не отдадите им? Ведь правда не отдадите?
Бородач покачал головой:
- Ну, что мне с ней делать, а? Ладно, не отдам. Но тогда приготовься к тому, что будешь мне помогать. Безделья я не потерплю. Город - непростое место. Если мы хотим заработать, нас ждёт много работы.
- Да, конечно, господин Карабас! Что мне надо делать, господин Карабас?
- Пока хотя бы постарайся не теряться, - был ответ.
В трапезной внизу они поели, а Карл Барба ещё и освежился кружечкой пивка, после чего кукольник взгромоздил на себя полосатый тюк с ширмой, барабаном и трубой, а на долю Фрица выпало катить тачку с малым сундуком, где находились куклы,
Октавии доверили зонтик.
- Ну, двинулись! - скомандовал Карл-баас, оглядев напоследок свою маленькую процессию.
И они двинулись.
Была среда. Сияло солнце. Дети катались в пыли по улицам и переулкам. Под скрип колесика тачки и стук деревянных башмачков Октавии они довольно долго шли по узким улочкам, провожаемые мимолётными взглядами прохожих, пока наконец не достигли рыночных рядов. Здесь был канал. На воде качались чешуя и маслянистые пятна.
Рыбные прилавки, с их тошнотворным запахом, собаками и чайками, торговцами и попрошайками, а также горами очистков с липнущими потрохами, Барбу мало привлекли. Проталкиваясь сквозь толпу, бородач, Октавия и Фриц прошли их насквозь и вышли на другую набережную малого канала, где цирюльники всем желающим пускали кровь, карнали волосы и брили бороды, а прачки за вполне приемлемую плату стирали и гладили бельё и одежду. Миновали ряд горшечников и вскоре оказались возле праздничных лотков, где продавались сласти, копчёности, игрушки, украшения, одежда и галантерея.
- Как всё изменилось! - Карл Барба сбросил тюк на мостовую так, что зазвенела труба, вынул из кармана бороду, потом платок и вытер пот, - Однако раньше рынок был немного в другом месте. Надо будет подыскать гостиницу поближе... Фрицо! Стой, остановись. Оставь свою тележку. Нам потребно место, чтобы выступать, ищи свободный пятачок. Если будут ругаться и гнать, скажи, что мы заплатим, но предупреди, что будем торговаться. Я пока всё приготовлю.
Им посчастливилось - подходящее место нашлось на удивление быстро. Чуть направо, там, где два высоких дома прикасались стенками, Фриц обнаружил залитый солнечным светом закуток. Торговцы снедью и одеждой предпочитали тень, а фруктовые ряды находились в другой стороне. Пара нищих, в этом закутке расположившихся, затеяли скандал, но Барба угрозами и посулами умудрился их уговорить часа на два-три освободить насиженное место, и вскоре Фриц уже стучал молотком, загоняя стойки, перекладины в заранее прорезанные пазы. Работа шла туго. На "Жанетте", пока плыли, Барба трижды заставлял Фридриха собирать этот малый ярмарочный балаган, но теперь тому приходилось работать самостоятельно, без указаний. Он волновался.