- Никола, нагреть воды, потом - завтрак в мой кабинет. Саннио, я надеюсь, что вы составите мне компанию за завтраком, - звучало все это резко и неприветливо.
- Да, герцог.
Гоэллон тыльной стороной ладони провел по лбу, кажется, хотел что-то сказать, потом молча прошел по лестнице, которая вела вниз, в купальню. Судя по всему, за завтраком наследнику предстояло услышать много неприятного. Почему дядя вообще вернулся так рано? Что случилось? Что и кто ему уже успел рассказать о том, что натворил племянник? И что вообще он натворил, точнее, что именно из длинного списка деяний и распоряжений вызвало подобное недовольство. Как назло, Кадоль должен был вернуться часа через два: уехал по делам в предместья, и обсудить с ним все это возможности не было.
К завтраку юноша одевался уже долго и тщательно. Удивил Ванно тем, что трижды менял решение насчет костюма, потом непривычно долго водил гребнем по волосам, пытаясь расчесать их до блеска. Одна рубаха просто не нравилась, другая оттенком не подходила к камизоле… все было не так и не то.
- Вы как на казнь собираетесь, молодой господин… - проворчал наконец Ванно, замученный тем, что Саннио раз пять проделал один фокус: одевался, смотрел на себя в зеркало, морщился и требовал другой костюм, цепь или застежку для ворота.
Чужим - дядюшкиным - жестом юноша дернул плечом, потом мрачно поинтересовался: - Почему не на свадьбу?
- Да сразу видать, что на душе у вас несвадебно… Так дела и обстояли; завтрака, время которого неумолимо приближалось, юноша боялся примерно так же, как казни. Он уже трижды перебрал в уме все, что натворил за весну: и участие в подавлении хлебного бунта, и отправленных из столицы Готье с Файе. Второе, конечно, делалось по совету Кадоля, но спрашивать герцог будет с наследника, а не с капитана охраны. Что еще? Саннио робко постучал по тяжелой резной двери кабинета герцога, услышал позволение войти и сделал пару шагов от порога. Стол был уже накрыт, увы - на двоих, значит, придется есть, хотя кусок в горло едва ли полезет. Дядя сидел на своем любимом месте у окна, и свет мешал рассмотреть выражение его лица. Влажные волосы были распущены по плечам. Слуга не стоял за креслом - значит, герцог решил поговорить с племянником наедине. Должно быть, для племянника все обстоит весьма печально.
- Ну, что вы там замерли? Проходите и садитесь… Так-так-так, нет, сначала идите ко мне… - Голос звучал тепло и приветливо; от сердца отлегло.
Объятие тоже было другим - долгим и крепким, и Саннио сделал то, о чем мечтал всю весну: уткнулся лбом в плечо герцога, и так надолго замер, чувствуя, что жизнь делается лучше с каждым мгновением. До юноши без лишних подсказок дошло, что он в очередной раз выдумал себе невесть что, приняв крайнюю усталость после дороги за гнев. Когда Реми отпустил его и Саннио вернулся в дом, он тоже никого не замечал, а что отвечал на вопросы и отвечал ли вообще - не мог вспомнить через минуту. Вышедший же навстречу Ванно показался лишь досадной помехой на пути к постели.
- Мы думали, вы вернетесь еще нескоро…
- Я и должен был. - Герцог осторожно отстранил племянника и кивнул ему на стул у стола. - Вместе с авангардом армии, в конце пятой седмицы. Но мне пришлось заехать во владение Эллуа, и там мне рассказали столько загадочного и невероятного, что я оставил командование на генерала Агро и отправился сюда так быстро, как мог. Рассказывайте, что здесь случилось.
- Вы не получали писем? - удивился Саннио.
- Племянник, вы себе как-то странно представляете войну. Случается, что курьеров перехватывают или убивают, а порой они долго ищут, куда ушла армия. - Наследник насторожился. Объяснение не показалось ему разумным. - Последнее я получил в день капитуляции, и это было письмо, написанное в первую седмицу Святой Иоланды. Это еще не так плохо. Но из письма я узнал только, что дела у вас идут хорошо…
Саннио с трудом вспомнил, что делал в то время и о чем мог написать. Ничего в столице тогда еще не происходило, а наследник сидел дома, страдая от уроков Кадоля и неожиданного возвышения. Ах, да, он же писал через пару дней после прогулки с Сореном и его приятелями. После того были беспорядки, и еще почти седмицу он был не в состоянии взяться за перо, а поздние письма на севере не догнали дядю. Сколько же всего случилось с тех пор… Сколько нужно рассказать, и как много неприятного! Все, что Саннио с таким трудом формулировал в письмах герцогу, стараясь, чтобы получалось внятно, подробно, но не слишком уж устрашающе, теперь пришлось пересказывать вновь, уже вслух. Столичные новости и то, что видел сам Саннио, то, что волновало всех и то, о чем полагалось знать лишь немногим посвященным… за девятину Святой Иоланды случилось столь многое - и ничего хорошего. Наследник с тихим вздохом отправил в рот последний кусок еще горячей лепешки с зеленью, запил травяным чаем и принялся рассказывать. Хлебный бунт, смерть министра и его дочери, арест Реми Алларэ, пропажа Бориана, ссылка принца Элграса в Брулен, безумная выходка Керо… О чем-то герцог Гоэллон уже знал и хотел услышать подробности, другое становилось для него сюрпризом. По большей части дядюшка слушал молча, изредка приподнимая брови или потирая ладонью подбородок. Никаких замечаний Саннио не услышал - и рассказ о приключениях во время хлебного бунта, и отчет о распоряжениях, которые получили владетели Файе и Готье, герцог выслушал равно бесстрастно.
- Изумительно, - подвел он итог, когда племянник рассказал все. После этого дядюшка надолго застыл, глядя прямо перед собой. Саннио сначала сидел неподвижно, потом вспомнил, что не допил чай и вообще еще не успел наесться. Он принялся за очередную лепешку. Привыкнув к тому, что есть можно вволю и того, чего хочется - даже во время полуголода последней девятины слуги ухитрялись добывать и мясо, и свежую зелень, и муку - юноша обнаружил, что плотные завтраки его не прельщают, а мясо хорошо лишь для обеда. У дяди же вкусы были ровно обратные: обильный завтрак, скудный ужин.
Потянувшись к пузатому круглому чайнику, Саннио вспомнил, о чем не упомянул в своем рассказе.
- …и еще герцогиня Алларэ умерла. Событие это, наверняка важное для многих жителей столицы, едва отложилось в памяти Саннио, затерявшись среди многих других. Мио Алларэ умерла в Шенноре. Похороны, организованные кем-то из доверенных лиц герцога Реми, который так и сидел в той же крепости, были очень скромными, посторонних не приглашали. Может быть, именно поэтому младший Гоэллон и не задумался о том, как это связано с остальными столичными загадками и неприятностями.
- Что, простите?.. - интонация эта была уже знакома Саннио по разговору герцога с покойным министром Агайроном.
- Герцогиня Алларэ. Она в четвертую седмицу Святой Иоланды умерла. В Шенноре. Ее арестовали вместе с герцогом, тоже по обвинению в покушении… - объяснил юноша, начиная запинаться под пристальным взглядом дяди.
- Саннио, будьте так любезны, выйдите. Через три часа жду вас вместе с Бернаром. На пороге наследник оглянулся, но так ничего и не понял. Герцог скрестил ладони перед лицом, упершись переносицей в сложенные параллельно друг другу большие пальцы. Не видно было, куда он смотрит, и уж вовсе непонятно - о чем думает. Почему разговор прервался так неожиданно, Саннио тоже не понял. Объяснил ему вернувшийся через пару часов Кадоль. Не так уж долго пришлось ему говорить - к тому времени юноша сам вспомнил и единственную встречу с покойной герцогиней, и все ее слова. Теперь он понял, что она имела в виду, говоря обидные, гадкие вещи. "Руи отправил его ко мне с письмом - должно быть, хотел, чтобы мы познакомились. Может быть, он чему-то не обучен?.. Может быть, мне подарить ему свое платье?"
- Вы, молодой господин, не знали, конечно, - вздохнул Бернар, выслушав рассказ. - Так что и спроса с вас никакого. Я вам не рассказал - думал, вы знаете. Четыре года мы видели здесь эту даму…
- И что теперь?
- Ничего. Едва ли герцог будет с вами все это обсуждать. А вам я начинать не советую, - Бернар слегка нахмурился, и Саннио покорно кивнул. Обсуждать нечто подобное он не стал бы ни за какие коврижки. Хватило уже и того, как он ухитрился сообщить дяде эту печальную для него новость. Юноша посмотрел на потолок. Они с Кадолем сидели в гостиной на втором этаже, которая располагалась ровно под кабинетом герцога. Наверху было тихо - ни звука шагов, которые Саннио различил бы даже сквозь ковер и перекрытия, ни любого другого звука, и от этого было страшно. Потом - шаги, звон колокольчика внизу, торопливый полубег Никола, едва слышный скрип открывшейся двери, короткий приказ: "Воды!". Никола прошел вниз, чуть позже опять поднялся на третий этаж. Шаги, щелчок замка на крышке бюро, треск разрываемой ткани. "Благодарю, Никола, идите! Через четверть часа позовите Бернара и моего племянника!".
Бернар и племянник задумчиво посмотрели друг на друга, потом - одновременно – на водную клепсидру, но чаша на ней была размечена так, что позволяла определять лишь половину часа. Саннио с детства определял время без помощи прибора лучше, чем при помощи настолько "точных" часов, поэтому он и поднялся, когда истек срок. Тут же в гостиную заглянул Никола, сверявшийся с большими механическими часами внизу.
- Господин герцог просит вас к себе.
- А почему он тебя звал? - спросил Саннио. - Что случилось?
- Господин герцог разбил бокал и поранил руку, - пожал плечами Никола. Взволнованным он не казался. - Ничего страшного.
- Иди, - резче, чем обычно, приказал Кадоль, и когда слуга вышел, неодобрительно покачал головой. - Молодой господин, ваше любопытство чрезмерно.
Саннио хотел так же недобро ответить, что любопытство и беспокойство - разные вещи, и Бернару не стоит делать ему подобные замечания, но промолчал. Пусть капитан охраны думает все, что ему угодно, препираться с ним сейчас нет ни малейшего желания. За те пару минут, что занял подъем на третий этаж, он успел спрятать все свои страхи и опасения под маску вежливого внимания. Так было нужно, и поступить иначе было нельзя. За три часа в кабинете мало что изменилось: только слуги убрали со стола, а герцог Гоэллон обзавелся полотняной повязкой на левой руке. При этом он ухитрился усесться ровно в ту же позу, в которой Саннио его и оставил: локти на столе, отставленные большие пальцы упираются в точку между бровями. Едва заметно пахло мазью, заживлявшей раны. В углу у бюро поблескивал не замеченный Никола осколок хрусталя. На нем играл невесть откуда взявшийся алый блик. Дядюшка проследил за племянником, уткнувшимся взглядом в граненый кусочек бокала, опустил руки на стол и улыбнулся.
- Да, я в очередной раз убедился, что кружки удобнее в обращении и гораздо крепче. Садитесь, господа, начнем наш военный совет. Я так надеялся, что мне больше никогда не придется в них участвовать - и вот с чего начинается мое возвращение домой…
- Вы не рассказали, чем закончилась война на севере, - спросил Саннио. - Она же закончилась?
- Разумеется, а то меня бы здесь не было. Главнокомандующий армии Тамера подписал капитуляцию, виновник всего этого безобразия арестован, скоро его привезут в столицу и будут судить… или не будут судить, но, все едино, брату нашей дорогой Керо ничего хорошего не светит, - герцог рассказывал спокойно и довольно равнодушно, словно его это мало интересовало. - Потери обеих сторон очень велики. Граф Меррес и его наследник, увы, погибли. Кстати, через час я должен буду уехать во дворец, так что давайте отложим обсуждение перипетий войны до вечера. Есть и более важные вопросы. Бернар, вы понимаете, что здесь происходит?
- Нет, господин герцог. Я перестал понимать это после вашего назначения и введения "королевской цены" на хлеб.
- Значит, вы разбираетесь в этом гораздо лучше меня, - усмехнулся Руи. - Я и этого-то не понял, а все мои предположения, пожалуй, не стоят и ломаного серна. У меня престранное ощущение: кажется, я вернулся не в ту Собру, из которой уезжал. Саннио подумал про себя, что ему с осени кажется, что он оказался не в той Собране, в которой родился, так что дядюшка со своим ощущением не одинок. Нечто похожее отражалось и на лице Кадоля; юноша вдруг задался вопросом: сколько еще человек в столице и во всех землях огромной державы, раскинувшейся от одного Предела до другого, думают сейчас о том же?..
- Где сейчас Далорн, вы не знаете.
- Нет, господин герцог, - ответил Бернар. - Если вас интересуют подробности ареста герцога Алларэ…
- Все это мне расскажет мэтр Длинные Уши, - отмахнулся Гоэллон. - Это и еще многое другое. Сейчас меня более всего интересуют Бориан и Керо. Бернар долго и дотошно, едва ли не дословно повторяя рассказ конопатого гвардейца, описывал все, что произошло в Скоре; за это время Саннио успел сходить в свой кабинет за письмами девицы Къела. В день получения он, поразмыслив, оставил оригиналы у себя, а Гоэллону отправил копии; оказалось, можно было и вовсе не стараться. Дядя взял их, не прерывая рассказ капитана охраны, прочитал несколько раз, аккуратно свернул и отодвинул от себя.
- Изумительно, - второй раз за день сказал Руи. - Ладно, господа, мне пора навестить его величество, я и так неприлично задержался и это не останется без внимания. Учитывая все то, что я узнал, и некоторые другие события… Есть шансы, что в следующий раз мы увидимся в Шенноре. Надеюсь, Саннио, вы еще помните рецепт потайных чернил.
- Вы шутите? - опешил юноша. Герцог поднялся из-за стола, посмотрел на племянника с высоты своего роста, от души потянулся, заложив руки за голову. Саннио что-то очень не понравилось в этом знакомом наизусть движении, которое он мог бы повторить по памяти. Не понравился ему и задумчивый пристальный взгляд, которым дядя по очереди смерил его и Бернара.
- Вероятно, шучу. Скоро увидим. Вы свободны, господа. Бернар поднялся, резко оттолкнув тяжелое кресло. Ножки, увенчанные металлическими лапами, скрежетнули так, словно на полу и вовсе не было ковра, а сам он был каменным. Герцог склонил голову к плечу, молча внимая этой сцене. Саннио застыл у своего кресла, разглядывая обоих. Что-то происходило прямо у него под носом, а он ничего не понимал.
- Перемените повязку, господин герцог, - сказал уже от двери капитан охраны; наследник изумленно сглотнул. Совет был разумный; полотняная тряпица на ладони Гоэллона-старшего насквозь пропиталась кровью. Удивительно было другое: на памяти юноши Бернар Кадоль еще никогда так себя не вел. Если то с Саннио он иногда держал себя вовсе не как почтительный вассал, а почти так же строго, как дядя, еще можно было понять: он действовал по приказу герцога; юноша знал это и подчинялся его распоряжениям насчет уроков фехтования и верховой езды, то вот это представление выходило за рамки всякого разумения. Еще интереснее было то, что герцог Гоэллон не оборвал капитана охраны, ведущего себя совершенно недолжным образом. Саннио посмотрел на дядю, возвращения которого так долго и страстно желал. На мгновение ему показалось, что на фоне сияющего летним светом окна застыл не живой человек, а портрет, причем - написанный старательно, но без души. В семейной галерее на втором этаже таких было лишь несколько; в остальных было куда больше жизни, чем в человеке, стоявшем рядом с Саннио. Усталость? Нет, не только. Арест друга, смерть бывшей любовницы, пропавший воспитанник и невесть что - с девицей Къела, самоубийство первого министра, с которым в конце зимы герцог, кажется, сблизился. Все это сразу после победоносной северной кампании, которая, кажется, стоила герцогу слишком дорого. Саннио не сказал бы, что дядя постарел, нет; скорее, он стал выглядеть моложе, хоть и заметно осунулся, а может быть, именно поэтому. Не чувствовалось в нем и того запредельного напряжения, когда, кажется, любая случайность заставит треснуть слишком сильно согнутый клинок, которое ощущалось в герцоге Алларэ в последний день бунта… Что-то совсем иное - так, наверное, стрела приглядывается к цели, пока лучник готовится к выстрелу. Обдумать свои наблюдения юноша не успел.
- Когда вы меня так разглядываете, я подозреваю, что Шенноры мне избежать не удастся, а вы это точно знаете и стремитесь наглядеться напоследок. Идите, счастье мое, идите…
- Куда тебя понесло?
- Мне жарко!
- Пять минут назад тебе было холодно.
- Для простуды это вполне естественно. А вот твоя ворчливость…
- Вполне естественна для преступника перед короной, разбойника и убийцы, - улыбнулся Эмиль.
- Первый раз узнаю о подобном признаке преступной натуры, - Керо откинула полу плаща и села, откинув с досок колючее остро пахнущее сено. - О таком я еще не слыхала!
- Ты о многом не слыхала.
- Вы удивительно любезны, господин Далорн!
- А вы удивительно самонадеянны, госпожа Къела!
- Эмиль, хватит! Ты невыносим…
- Да, я такой, - спаситель перевернулся на спину и вытащил из охапки стена стебелек душицы, засунул в рот. Керо посмотрела на него и невольно улыбнулась. Алларец, беспечно раскинувшийся на сеновале, внушал уверенность в том, что рано или поздно все кончится хорошо. Хотя пока что об этом можно было лишь молиться; молиться и верить в то, что Эмиль все-таки сумеет вытащить ее из этой гнусной истории, самой гнусной в ее недолгой жизни… Увидев за окном своей комнаты знакомого по Собре светловолосого человека, осторожно барабанившего пальцами по решетке, Керо испытала огромное облегчение. Она больше не одна в ставшем чужим и враждебным замке Бру, вот - господин Далорн, знакомый Руи, и то, что он висит на подоконнике, может означать лишь одно: алларский юноша пришел ей на выручку. Керо подбежала к окну.
- Сейчас придут четверо, не пугайтесь, это мои люди. Идите с ними.
- Хорошо, - кивнула Керо. Четверку вошедших в комнату действительно легко было принять за солдат, которыми командовал Элибо. На них были те же бело-лиловые мундиры и оружие они, кажется, отобрали у гвардейцев, охранявших замок Бру. Поверх мундиров - мокрые плащи. Снаружи уже несколько часов бушевала дикая гроза, от которой Керо хотелось запрятаться под кровать. Торжество стихии ее всегда пугало. Ни в родном графстве, ни в столице таких гроз она еще не видала, а в Брулене им никто не удивлялся и не боялся, конечно.
Тот, что пониже и пошире, подал Керо сверток. Она развернула такой же плащ из неотбеленного льна, что были на вошедших, и обнаружила там рубаху, штаны и форменную куртку бруленского гвардейца.
- Переоденьтесь, и быстро. Керо повернулась к четверке спиной и решительно скинула платье. Ее мало волновало, будут ли пришедшие мужчины подглядывать, но она не хотела видеть их лица. Мундир пришелся по росту, но был вдвое шире, чем надо. Приземистый гость, вздыхая, затянул пояс и завязки так, чтобы мундир не слишком уж болтался, потом подал девушке здоровенные кожаные башмаки.
- Там тряпок набито, - объяснил он. - Давайте, надевайте, а то по туфелькам вас отличат. Тряпок в башмаки насовали от души, Керо вовсе не была сказочной принцессой с ножкой как у ребенка, и пришлось поджимать пальцы: подгонять обувь времени не было. Керо наскоро переплела косу так, чтобы ни одна прядь не падала на лоб и щеки, накинула плащ, опустила капюшон.
- М-да, - без восторга оценил результат старший из освободителей. - Шагов с десяти и в ту дождину…
- Дайте мне алебарду, будет больше похоже.
- Барышня, вы ж ее уроните…