Несмотря на тяжелое ранение, Вячеслав Суворов, наш современник, попавший в грозный сорок первый год и успевший многое сделать на благо Советского Союза, продолжает делать все для победы. И вот, новейшие истребители Ла-5, которыми управляют летчики, прошедшие обучение по новейшим методикам пилотирования в Центре Боевой Подготовки летного состава ВВС, идут в бой.
Владимир Поселягин
МЫ - ИСТРЕБИТЕЛИ
В мирное время эта самая обычная московская районная больница была довольно тихим местом, но с началом войны больных с насморком и кашлем в ее стенах встретить стало трудно. Во всех палатах находились раненые бойцы и командиры Красной Армии, которая не жалея себя сдерживала черные орды немецко-фашистских войск. Так что никого не удивило, что в первых числах сентября у входа появились трое командиров, которые, накинув на плечи белые халаты, спокойно прошли в кабинет главного врача.
- Ожил ваш парень. Ожил. В себя еще не пришел, но глаза открывал, а это хороший знак. Очнется не сегодня завтра, поверьте моему опыту, - немедленно сказала главврач, как только один из командиров в форме капитана ВВС открыл дверь ее кабинета. Похоже было, что она по виду вошедших определяла, к кому они приходили.
Анна Семенович в белоснежном больничном коротеньком халатике с большим декольте склонилась надо мною и произнесла грудным голосом:
- Еще нектара?
- Да!!! - Рот наполнился слюной, а глаза не отрывались от этих двух великолепных полушарий.
Еще больше изогнувшись, отчего в определенной части тела возникло естественное неудобство, Анна поднесла к моим губам стакан с молоком.
После нескольких судорожных глотков по подбородку потекла белая жидкость, а кто в присутствии такой женщины сможет пить спокойно?
- Сейчас вытру, - тихим сексуальным голосом сказала Семенович, расстегивая верхнюю пуговицу халата, и в этот момент что-то дернуло меня, и я очнулся…
А очнулся я от давления на мочевой пузырь.
"Ну вот так всегда! На самом интересном месте!!!" - было моей первой мыслью после прихода в сознание.
Открыв глаза, посмотрел на белый потолок с пересекающей его трещиной. Судя по всему, я находился в больничной палате. Попытавшись крикнуть санитарку или еще кого-нибудь, кто носит утки, вдруг понял, что это уже не требуется: что-то горячее потекло по ногам, и подо мной замокрело.
"Зашибись проснулся! - только и мелькнуло в голове. - Похоже, слишком много молока выпил. А ведь знал - не верь красивым девушкам! Запоят!"
Вместо слов мое горло вдруг выдало какое-то блеклое карканье. Прокашлявшись, я довольно внятно позвал:
- И есть тут хто-нибудь? - Однако меня продолжала окружать тишина.
Судя по всему, в палате больше никого не было. Осторожно покрутив неожиданно тяжелой головой и переждав небольшое головокружение, я осмотрелся. Это была одиночная, персональная палата. В углу белый шкаф, у изголовья тумбочка, рядом табурет с наброшенным на него белым материалом, и только через несколько секунд до меня дошло, что это обычный больничный халат. В окно было видно крону дерева, по которой можно было определить, что я находился на втором, а то и на третьем этаже.
На тумбочке стояли банки-склянки с лекарствами, но не они привлекли мое внимание, а графин с водой. Горло пересохло до состояния наждачной бумаги и пить хотелось неимоверно. Жалобно поглядев на воду, я осмотрел себя, как только мог. Одна из ног, показалось, обрублена наполовину. С испугом посмотрев на левую, забинтованную снизу доверху, потом на обрубок правой и сообразив, что их не чувствую, от ужаса потерял сознание.
Жанна Фриске склонилась надо мною и, ложечкой зачерпнув мороженого, вазочку с которым держала в руках, тихо сказала грудным сексуальным голосом:
- Ну съешь еще кусочек, мой сладенький!
Несколько секунд удивленно разглядывал ее. После чего, быстро осмотревшись, не обращая внимания на ложку с мороженым у лица, пробормотал:
- Что-то мне все это напоминает.
- Ну съешь еще кусочек! - как заведенная просила она.
- Ты ненастоящая, - слабым голосом сказал я.
- Это я не настоящая?! - спросила она, скидывая халатик.
- Настоящая…
- Ну съешь еще кусочек, - опять повторила она, и около моего лица снова появилась ложка.
- Да не буду я! Не хочу!
- Будешь! - внезапно твердым и жестким голосом сказала дива.
Мою голову обхватили как будто клещами, и в мой полуоткрытый от возмущения рот все-таки попало этот подозрительное мороженое. Как я ни крутился, Жанна сумела впихнуть в меня еще три ложки.
Наконец я смог освободить одну ногу, и от мощного толчка девушка отлетела к стене, с глухим стуком врезавшись в нее.
Внезапно я понял, что снова обездвижен, как во сне с Анной Семенович.
С жужжанием и потрескиванием тело Жанны зашевелилось, и она стала подниматься. Через прорехи в коже был виден металлический скелет андроида. С жужжанием и потрескиванием от замыкания она рывками двинулась ко мне, говоря грудным сексуальным голосом:
- Ну съешь еще кусочек!
- А-а-а! Разбудите меня кто-нибудь!!!
Ни ущипнуть себя, ни отбиться я не мог, поэтому сделал то, что первым пришло в голову. Больно прикусил губу.
Над головой был тот же потолок с трещиной.
"Интересно, к чему эти сны? Надо будет сонник почитать!" - ошарашенно подумал я и, вспомнив последствия встречи с Семенович, тут же заорал:
- Сестра, утку!
- Елена Степановна, очнулся наш мальчик, очнулся! - без стука ворвалась в кабинет главврача дежурная медсестра.
- Как он? - вставая, спросила главврач.
- Сразу затребовал утку. С ним сейчас Марья Петровна находится. Обмывает.
- Не успели?
- Да нет, утку вовремя принесли. Сам больной потребовал. Странно как-то это…
- Что именно? - спросила Елена Степановна, выходя из кабинета и закрывая его на ключ согласно инструкции.
- Бойкий он больно. Такое впечатление, что с момента операции не десять дней прошло и из комы он вышел не сегодня, а не меньше месяца прошло.
- Речь не плавает, голова не кружится?
- Говорит, что чувствует себя хорошо. Кроме сильной слабости и обычных послеоперационных болей, с ним все в порядке. Кушать потребовал. Я велела ему каши принести, манной.
- Правильно, если немного, то можно. Но то, что он чувствует себя хорошо, вот это странно, - ответила главврач и постучала в дверь без номера.
- Войдите! - послышалось с той стороны.
Приоткрыв дверь, Елена Степановна сказала не входя:
- Он очнулся, - после чего направилась осматривать пациента.
Через несколько секунд их догнал мужчина лет тридцати в форме сержанта НКВД.
Первой, толкнув дверь, в палату вошла Елена Степановна.
- Нельзя больше, больной, - как раз в это время отобрала у пациента тарелку с остатками каши пожилая санитарка Марья Петровна.
- Можно-можно, - потянулся за едой перебинтованный юноша, но сморщился, вернулся на место и, несколько секунд посмотрев на Марью Петровну жалобными глазами, начал всхлипывать.
Почти синхронно завторила ему Марья Петровна.
- На, покушай, еще немного можно, - наконец не выдержала она.
- Ха, всегда срабатывает, - тихо промурлыкал раненый и снова стал наворачивать кашу. Голос он понизил, но не сильно. Похоже, ему было известно, что санитарка была туга на оба уха, но вот вошедшие его прекрасно слышали.
- Так что скажете, Марья Петровна, к чему этот сон? А? - спросил уже громко больной.
- М-да. Кадр, нам попался… - ошарашенно пробормотала Елена Степановна.
Повернув голову, юноша сверкнул ярко-голубыми глазами и с интересом посмотрел на вошедших, при этом интенсивней заработав ложкой. Похоже было, что он небезосновательно считал, что поесть ему не дадут.
Почти сразу на мой крик прибежала санитарка, а за ней медсестра. Когда под меня ловко подсунули утку, никакого смущения я не испытал, я счастливо улыбался. И не оттого, что успел, - хотя и это тоже - а оттого, что шевелил пальцами ОБЕИХ НОГ. Оказалось, я тогда посмотрел на полусогнутую ногу, то есть до колена увидел, а остальную часть нет. Фу-ух-х, такое облегчение! Целые!
- Больной, как вы себя чувствуете?
- Да вроде нормально, пока не понял. Еще пить хочу и… ф-у-у… помыться.
Попив из чайника, носик которого поднесла к моим губам медсестра, я принялся осматривать себя. Обе руки целые. Левая только забинтована по локоть. Левая нога полностью в гипсе, от паха до кончиков пальцев. Грудь и живот тоже все в бинтах. Короче, куда же меня ранили?
Тут на глаза попалась медсестра.
- Извините, мы не представлены друг другу. Вячеслав Суворов, а вы? - спросил я, пока санитарка уносила утку.
- Медсестра Маша Дроздова.
- Маша? Машенька. Как вы прекрасны сегодня. - Осмотрев зардевшуюся от комплимента женщину примерно лет двадцати шести - двадцати семи, добавил: - Машенька, не томите меня, скажите, я серьезно ранен?
- Я сейчас позову вашего врача, она все и объяснит, - отказалась отвечать Маша. В это время в палату вошла санитарка, неся тазик с водой и тряпкой. Чем медсестра и воспользовалась, выскользнув из палаты.
- Ну что, больной, приступим? - громко спросила санитарка.
- Ага. У меня тут вопрос образовался, вы… ага, Марья Петровна. Скажите, можете объяснить, что означают некоторые сны?
- А то ж…
Манная каша была на удивление вкусной. Наворачивая ее, я услышал от дверей чей-то ошарашенный голос:
- М-да. Ну и кадр нам попался…
Обернувшись, посмотрел на стоящих в дверях людей.
Уже знакомая медсестра Маша привела еще двоих. Женщину во врачебном халате и сержанта в форме НКВД. Сто процентов местный особист.
- Здрасте, - поздоровался я и, подхватив остатки хлеба, стал им вытирать тарелку. В животе ощущалась приятная тяжесть.
- Здравствуйте, больной, - ответила женщина.
Особист остался у двери, но смотрел и слушал внимательно.
- Я ваш врач, а также главврач этого госпиталя, Елена Степановна, - представилась она и, присев на стул рядом, открыла принесённую с собой папку. - Давайте начнем осмотр…
- … в общем, все хорошо. Заживление идет даже лучше, чем мы предполагали. Это показывает, что ваш крепкий и молодой организм прекрасно справляется с ранениями. Вы что-то хотите спросить?
- Хотел?! Да я у вас уже раз пять спрашивал, что со мной!
- У вас, Вячеслав, тяжелое ранение левой ноги, перебита малая берцовая кость. Мелкие осколки получили также левая сторона тела, живот, грудь и левая рука.
- А-а-а. Ну да, у меня же на крыле пушечный снаряд разорвался. Помню-помню, а как же. Но вот посадку - нет. Помнится, как на аэродром свой ястребок вел, и все, расплывчато как-то… Можно еще воды, а то горло пересохло?
- Да, конечно. Маша!
Снова попив из чайника, я поблагодарил с Машу и спросил:
- Так когда я на ноги встану?
- У вас тяжелые ранения. Полгода в госпитале - это минимум, что я могу вам обещать, и это если осложнений не будет. А пока отдыхайте. Помните, что сон - лучшее лекарство.
- Понятно. Да, кстати, а какое сегодня число и время?
- Второе сентября. Десять часов дня. Отдыхайте. - Елена Степановна встала и, подхватив папку, в которую что-то записывала при обследовании, направилась к выходу, а вот сержант задержался. Выпроводив всех из палаты, он подошел к койке и, присев на стул, предложил:
- Ну что, Суворов, давай знакомиться?
- Давайте, - ответил я осторожно.
- Я в курсе, так что со мной можешь разговаривать спокойно.
- Вы это о чем? - разыграл я удивление.
- Дивизионного комиссара помнишь? Макарова?
- Помню.
- Ну вот и хорошо. А теперь давай рассказывай все, что произошло, начиная с вылета на сопровождение бомбардировщиков…
- …Шредера!? - изумленно воскликнул я.
- Именно.
- Да вы шутите! Его группа была специально подготовлена для борьбы с асами противника!
- Да точно это он! Я тебе позже газету принесу, он там с одним из своих подчиненных, капитаном Кляузе.
- Вот это новость так новость! Сколько, говорите, я сбил?
- Семь, восьмой разбился при посадке. Геринг рвет и мечет.
- Весело. Вы не знаете, что было после моей посадки?
- Ну почему не знаю, разговаривал я с вашим полковым особистом. Никифоров, кажется. Он довольно подробно все рассказал, специально вам передать просил…
"…Что-то прохрипев, Вячеслав замер.
- Остановка сердца! - выкрикнула Лютикова, и, с неженской силой оттолкнув Никифорова в сторону, стала делать искусственное дыхание.
Особист не сказал ни слова. Стоявшие вокруг бойцы и командиры тоже молчали, наблюдая, как работает Марина. Медик из полка Запашного, военфельдшер Микоян, контролировал ее, держа лейтенанта за запястье.
- Отошли все! Нам нужен воздух и освещение!.. Есть пульс! - спустя секунду выкрикнул он. И через полчаса Суворов уже лежал на операционном столе.
- Кровь больше не требуется, - отгоняла сестра Галя добровольных доноров от санчасти…
Как только шумиха вокруг раненого улеглась и все снова занялись своими делами, иногда замирая и глядя в сторону обозначенной красным крестом землянки, к Запашному подошел приехавший с Никифоровым сержант, лихо кинул руку к пилотке и представился:
- Товарищ подполковник! Старший сержант Суворов! Представляюсь по случаю назначения!
- Суворов? - удивленно переспросил Запашный, изумленно разглядывая лицо новичка.
- Да. Алексей Николаевич, - подтвердил старший сержант, уже устав объяснять попутчикам и незнакомым людям, что он не тот Суворов, который всем известен, хоть и похож.
- Похож, - как будто прочитав мысли Алексея, задумчиво сказал подполковник, - только цвет глаз другой, у Вячеслава они голубые, а у вас, сержант, карие.
Вокруг новичка с таким знакомым и родным лицом стали собираться все, кто был рядом. Слышались удивленные ахи и охи.
- Так вы родственники? - спросил Никитин.
- Нет, товарищ подполковник. У меня уже интересовались два месяца назад товарищи из органов, но я сразу сказал им, что не знаю Вячеслава Суворова.
- Но ведь похож! - выкрикнул кто-то из толпы.
- А ну все разошлись! - рявкнул Запашный.
Бойцы как-то мгновенно испарились, вслед за ними потянулись летчики обоих полков, бросая на ходу любопытные взгляды на двойника.
- Пойдемте в штаб, там и поговорим! - приказал Запашный, и командование обоих полков вместе с сержантом потянулось к штабной землянке.
Пока начштаба изучал документы Суворова-второго, комполка расспрашивал новичка, одновременно приглядываясь к нему. И чем больше подполковник наблюдал, тем больше понимал, какая между этими двоими разница.
Например, характеры были совершенно разными. Вячеславу стоило просто поговорить с любым незнакомым человеком, рассказать пару анекдотов, как они уже неразлучные друзья. Ну приятели, в крайнем случае, настолько он был общителен и интересен, как собеседник. Алексей оказался другим - серьезен, немногословен, редко улыбался. От Вячеслава, просто от общения с ним набираешься позитива, именно поэтому многие летчики так любили его вечерние посиделки, пока не начались концерты. Алексей же такого настроя не давал.
- Документы в порядке, - сказал начштаба.
- Ну что ж, сержант. Назначаю вас во вторую эскадрилью. Какими машинами владеете?
- Перед самым выпуском одним из первых сдал на отлично пилотирование новейшим истребителем "ЛаГГ".
- О как? Даже здесь похожи… Ладно, сержант, приступайте к службе…"
- И что, сейчас этот двойник летает в моем полку? - спросил я задумчиво. Значит, мне не показалось и вправду видел прадеда. Не бред, как сначала подумал.
- Да. Насколько я знаю, да. Хотели его выдать за тебя, но после отказались от этой идеи. Приказ сверху пришел, так что он уже не двойник, а просто очень похожий на тебя летчик и однофамилец, уж не знаю, как так получилось.
- А Лютикова?
- Довезла тебя до операционной, тут, в Москве, но после того как тебя приняли местные врачи, отбыла по месту службы.
- А мои вещи?
- Все у завсклада.
- Понятно. А награждение?
- Ну я уж думал, ты не спросишь. Думаю, скоро. Как только сообщу, что ты очнулся, будут решать.
- Понятно. И что теперь будет?
- Ты как себя чувствуешь?
- Спать хочу.
- Я не о том, разговор с корреспондентами выдержишь?
- Конечно.
- Ну тогда завтра-послезавтра жди. Ставкой решено осветить твой подвиг. Бой нашего аса против десяти немецких - это очень сильно. Так что готовь речь. Я завтра днем приду к тебе, обсудим ее.
- Хорошо, - сладко зевнул я. И как только особист вышел, накрылся одеялом, стараясь не шевелиться, и вспомнил о прадеде. Мы действительно были очень похожи.
Он был летчиком. Закончил войну гвардии капитаном, комэском в штурмовом полку. Начинал на истребителях, а закончил на "Илах". Но не это было странным. Уж я-то знал, он мне сам рассказывал, что до конца сорок второго был инструктором в летной школе по боевому пилотированию, где, получив звание младшего лейтенанта, все-таки добился отправки на фронт. Так что я никак не ожидал его увидеть на фронте в сорок первом. Как же я все-таки изменил историю, раз произошло такое?
Утром меня осмотрела группа врачей всех возможных специальностей. Там даже был гинеколог, по совместительству стоматолог, который, быстро проверив мои зубы, сказал, что все в порядке. Я его воспринял скептически, но не отогнал. Так что этот спец-совместитель, поизучав некоторое время мою пломбу на одном из коренных зубов, в конце концов выдал:
- Чудесненько-чудесненько. Миленько. Кто делал? - Судя по всему, пломба его изрядно заинтересовала.
Пришлось быстро сочинить историю про незнакомого врача, который и поставил ее. Коновал отвязался, но в дальнейшем заскакивал ко мне периодически, осматривал зубы. Что-что, а с ними у меня было все в порядке - кроме этой злосчастной пломбы - все были ровненькие, белые, результат работы профессионального стоматолога. Родители кучу бабок вбухали в них, что позволило спокойно улыбаться, не стесняясь неровных зубов, как было ранее, в детстве.
Почти час доктора кружились надо мной, осматривая и записывая что-то в историю болезни. Но наконец эта утомительная процедура закончилась, и что-то обсуждавшие врачи вышли, предоставив работу медсестрам. И все началось по новой.
Три медсестры стайкой кружили вокруг меня, ставя уколы и давая таблетки. Потом, взяв несколько анализов, они тоже вышли.
- Как тяжело день-то начался, - пробормотал я, проводив их взглядом и крикнув вслед: - Эй, а завтрак?
- Через десять минут усе будет, - сообщила заглянувшая санитарка.
- Тогда ладно, а то я думал, забыли про меня. - Все, кто болеет, становятся просто несносными. За собой я такого раньше не замечал, но все бывает в первый раз в жизни.
День до обеда пролетел молниеносно, меня не трогали, так что можно было отдохнуть, читая "свежую" газету недельной давности.