Джуд на время забыл об отце, уйдя в вариации воображаемой песни, но стоны напомнили ему о Мартине. Он взглянул на отца. Тот широко раскрытыми глазами, полными смертельного ужаса, снизу вверх уставился на Крэддока. Крэддок тоже смотрел на старика. Его хищная ухмылка смягчилась, на сухом костистом лице появилось задумчивое выражение.
Отец заговорил – монотонным голосом, сиплым от долгого молчания.
– Это посланник. Посланник смерти.
Призрак обратил на Джуда черные пятна глаз. Губы Крэддока зашевелились, и на миг его слова пробились сквозь песню.
– Значит, ты можешь отгородиться от меня, – говорил Крэддок. – А вот он не может.
Крэддок склонился над отцом Джуда и положил ладони Мартину на лицо – справа и слева от носа. Дыхание Мартина стало прерывистым, паника не давала ему как следует вдохнуть, он забывал выдыхать. Веки трепетали. Покойник склонился еще ниже и припал губами ко рту Мартина.
Отец вжался в подушку, уперся пятками в постель, отодвигаясь, как будто от Крэддока можно спрятаться в постели. Он сделал последний отчаянный вдох – и всосал привидение в себя. Это произошло мгновенно и походило на то, как фокусник продергивает сквозь кулак шарф, заставляя его исчезнуть. Крэддок сморщился куском полиэтиленовой пленки, втягиваемым в раструб пылесоса. Последними в горле Мартина исчезли начищенные черные ботинки. Шея несчастного старика растянулась и набухла, вспучилась, как тело змеи, проглотившей кролика, но Крэддок скользнул ниже по горлу, и шея вернулась в нормальное состояние – снова стала тощей, морщинистой и дряхлой.
Отец давился, кашлял, снова давился. Его таз оторвался от кровати, спина выгнулась. Это помимо воли напомнило Джуду оргазм. Глаза Мартина вылезали из орбит. Между зубами мелькал кончик языка.
– Выплюнь его, отец, – сказал Джуд.
Отец его, похоже, не услышал. Он упал на постель, потом снова выгнулся, словно на нем кто-то сидел, а Мартин пытался сбросить его. Из горла неслись всхлипывающие сдавленные звуки. Посередине лба вздулась синяя артерия, губы растянулись в каком-то собачьем оскале.
А затем он мягко опустил свое тело на смятую постель. Пальцы, только что сжимавшие простыни, медленно разжались. Глаза вспыхнули жутким алым цветом – это взорвались кровяные сосуды, окрасив глазные белки, – и без выражения уставились в потолок. Кровь показалась и на его губах.
Джуд вглядывался в отца, напряженно пытаясь понять: дышит ли он. Он слышал, как дом сопротивляется ветру. Слышал, как колотит по стене дождь.
С большим трудом Джуд сел на кровати, потом повернулся, готовясь опустить ноги на пол. Он не сомневался, что отец умер. Умер человек, который раздробил его кисть дверью и приставил ружье к груди матери; который правил этим домом с помощью кулака, ремня и злобного смеха; которого Джуд не раз хотел убить. Но зрелище смерти Мартина не прошло для Джуда бесследно. Внутри все болело, словно его снова вырвало. Словно из его тела насильно извлекли нечто такое, с чем он не хотел расставаться. Наверное, это была ненависть.
– Отец? – произнес Джуд. Он знал, что никто ему не ответит.
Джуд поднялся на ноги, покачиваясь и борясь с головокружением. Сделал один неуверенный, старческий шаг вперед, оперся перевязанной левой рукой о тумбочку, чтобы не упасть. Ему казалось, что в любой момент ноги его не выдержат и подогнутся.
– Отец? – позвал он снова.
Отец вдруг повернул к нему голову и посмотрел на Джуда своими ужасными алыми глазами.
– Джастин, – выдавил он. И улыбнулся. Видеть улыбку на его изможденном лице было страшно. – Мальчик мой. Я в порядке. Все хорошо. Подойди ко мне. Давай, обними же меня.
Джуд пошатнулся и сделал шаг не к отцу, а назад. Ответить сразу он не мог, ему не хватало воздуха. Когда к нему вернулся дар речи, он сказал:
– Ты не отец.
Мартин разлепил губы, обнажив воспаленные десны и редкие испорченные зубы. Капля крови выкатилась из его левого глаза, прочертила на скуле ломаную линию. В видении Джуда о последнем вечере Анны из глаза Крэддока выкатилась точно такая же кровавая слеза.
Отец сел на кровати и потянулся к чашке с остатками пены для бритья. Его пальцы сомкнулись на деревянной ручке старой бритвы. Джуд не знал, что она лежала там, за белой чашкой. Джуд отступил еще на шаг. Его икры уперлись в край кровати, и он плюхнулся на одеяло.
А отец уже встал, откинув простыню. Он двигался быстрее, чем ожидал Джуд. Быстро и резко, как ящерица: на секунду замирал, а в следующий миг молниеносно, почти неуловимо менял положение тела. Кроме белых грязных трусов, на нем ничего не было. Его старческая грудь обвисла двумя трясущимися мешочками, покрытыми курчавыми снежно-белыми волосами. Мартин шагнул вперед, опустил ногу на желтую коробку в форме сердца и смял ее.
– Иди ко мне, сынок, – сказал отец голосом Крэддока. – Папочка покажет тебе, как надо бриться.
Он перегнул руку в запястье, и бритва раскрылась, блеснув зеркальной поверхностью, в которой Джуд на мгновение увидел собственное потрясенное лицо.
Мартин прыгнул на Джуда, замахнувшись бритвой, но Джуд успел просунуть ногу между щиколотками старика. Одновременно он отпрянул в сторону с ловкостью, которой не ожидал от себя в подобном состоянии. Мартин упал лицом вперед, и Джуд почувствовал, что лезвие через ткань рукава чиркнуло по его бицепсу – как по маслу, не встретив ни малейшего сопротивления. Потеряв равновесие, Джуд перелетел через низкую железную спинку кровати и рухнул на пол.
В комнате было тихо, слышалось только шумное дыхание противников и вой ветра под крышей. Отец поднялся на ноги и бросился за Джудом – довольно резво для человека, перенесшего несколько сердечных приступов и прикованного к постели уже три с лишним месяца. Но Джуд уже выползал из комнаты.
Он добрался до середины коридора, почти до двери в загон для свиней. Животные прижались к металлической сетке, толкаясь, чтобы отвоевать место с наилучшим обзором. Их восторженный визг на секунду отвлек Джуда, а когда он обернулся, над ним уже стоял Мартин.
Он коршуном налетел на Джуда и замахнулся, намереваясь вонзить бритву ему в лицо. В пылу борьбы Джуд забылся и правой рукой хватил отца в подбородок с такой силой, что голова старика с хрустом откинулась за спину. Джуд заорал. Огненный разряд боли пронзил его покалеченную руку и через кости ворвался в предплечье мощнейшим электрическим ударом.
Придя в себя быстрее, чем отец, Джуд толкнул его в затянутую сеткой дверь. Мартин ударился о ржавые пружины. Раздался треск, и нижний квадрат сетки, вырванный из деревянной рамы, провалился внутрь. Вслед за ним в загон упал Мартин. Свиньи шарахнулись в стороны. От двери в загон раньше вели ступени, но их больше не было, поэтому Мартин рухнул с высоты в два фута. До Джуда донесся глухой звук падения.
Мир вокруг заколебался, потемнел, почти исчез.
"Нет, – подумал Джуд. – Нет, нет, нет".
Он цеплялся за сознание, как человек, которого увлекает на дно темная вода, тянется вверх, пока в легких не закончится воздух.
Мир снова прояснился. Искра света в самой его середине росла и ширилась, гася серые призраки уже сгущавшихся теней. К Джуду вернулось зрение. В коридоре было тихо. В загоне похрюкивали свиньи. На лице Джуда стыл нездоровый пот.
Он позволил себе немного отдохнуть. В ушах звенело. В руке тоже звенело. Он сосредоточился, оттолкнулся пятками от пола, чтобы дотянуться до стены, и сел, опираясь на нее. Пришлось снова сделать паузу и передохнуть.
Наконец он встал на ноги. Это ему удалось, только когда он сообразил, что можно скользить спиной по стене вверх. Он заглянул в загон через разрыв в сетке, но отца не увидел. Должно быть, тот лежал под самой стеной.
Джуд пошатнулся и схватился за деревянную раму двери, чтобы не свалиться вслед за отцом. Ноги его неудержимо дрожали. Он наклонился вперед, желая убедиться, что Мартин лежит на земле со сломанной шеей. И в этот миг перед ним вырос отец и схватил его за ногу.
Джуд закричал, пнул отца другой ногой и инстинктивно отпрянул. И тут же, как на льду, он потерял равновесие, отчаянно и глупо замахал руками и упал. Он все же умудрился высвободить ногу, и по инерции его понесло по коридору в сторону кухни.
Через прореху в сетке Мартин вылез в коридор и на четвереньках пополз к Джуду, распростертому на полу лицом вверх. Перед глазами Джуда возникло его лицо, поднялась и опустилась тощая рука, мелькнула серебристая молния. Джуд успел подставить левую руку, и опасная бритва полоснула его предплечье, задев кость. В воздух взметнулась кровь. Снова кровь.
Ладонь левой руки Джуда была забинтована, но пальцы оставались свободными, торчали из повязки как из беспалой перчатки. Отец снова поднял бритву, готовясь к удару, но Джуд опередил его и всадил два пальца в горящие красным огнем глаза Мартина. Старик взвыл, откинулся назад, пытаясь отодвинуться от Джуда. Он продолжал размахивать бритвой, но до лица Джуда его оружие не доставало. Джуд наседал, загибая голову старика назад, и глядел на вытянувшееся горло в ожидании, когда же сломается хребет этого ублюдка.
Он чувствовал, что силы его на пределе, когда в шею отца вонзился кухонный нож.
Мэрибет стояла в десяти футах от них, возле плиты, над которой был прибит магнитный держатель для ножей. Дыхание вырывалось из ее груди истерическими всхлипами. Отец повернул к ней голову. В крови, выступившей вокруг лезвия, пенились пузырьки воздуха. Мартин потянулся к рукоятке, сомкнул вокруг нее пальцы, пошевелил ножом. Из его горла раздался громкий булькающий звук. Мартин повалился на бок.
Мэрибет схватила второй широкий нож, потом еще один. Первый она взяла за кончик лезвия и швырнула в спину Мартина, попытавшегося подняться. Нож вошел в плоть с гулким хрустом, как в спелую дыню. Мартин только выдохнул. Мэрибет двинулась к нему с третьим ножом в руках.
– Не подходи, – предупредил ее Джуд. – Он просто так не умрет.
Но Мэрибет не слышала. Через секунду она стояла над Мартином. Тот поднял на нее глаза, и она всадила лезвие ему в лицо. Нож вошел в одну щеку рядом с губами и вышел через другую, удлинив рот старика в два раза.
В то мгновение, когда она метнула нож, Мартин атаковал ее, выбросив вперед правую руку с зажатой в ней бритвой. Лезвие нарисовало красную линию поперек бедра девушки, над правым коленом, и ее нога подогнулась.
Мэрибет оседала на пол, а Мартин с ревом поднялся с пола и встал на ноги. Почти идеальным приемом он ударил Мэрибет в живот, и она отлетела на кухонные тумбы. Она успела бросить в Мартина четвертый нож, который вошел в его плечо по самую рукоятку. С тем же успехом она могла поразить ствол дерева.
Она соскользнула на пол, и сверху на нее бросился отец – весь в ручьях крови, что хлестала из раны на шее. Он опять взмахнул опасной бритвой.
Мэрибет схватилась за горло, прижала к нему ладонь правой больной руки. Между ее пальцев била кровь. На белой шее растянулась широкая и наглая черная ухмылка пореза.
Девушка перевернулась на бок, стукнувшись головой о пол. Она смотрела мимо Мартина – на Джуда. Лицо ее лежало в луже густой алой крови.
Отец упал на четвереньки. Одной рукой он все еще держался за рукоятку ножа, торчавшего из его шеи, ощупывал пальцами края раны и оценивал, как глубоко вошел в его плоть нож, но не пытался вытащить его. Старик был похож на подушечку для иголок: нож в плече, нож в спине. Но его интересовал лишь тот, что попал в шею. Остальные он словно не замечал.
Мартин из последних сил полз к Мэрибет, удаляясь от Джуда. Первыми сдали его руки. Он упал лицом в пол и так ударился подбородком, что было слышно, как клацнули зубы. Он попытался подняться, и у него это почти получилось, но руки его не держали. Он опять упал, теперь уже на бок. Джуд с облегчением отметил, что видит лишь затылок отца. Ему не придется снова смотреть в лицо Мартина, пока тот умирает. Опять умирает.
Мэрибет хотела что-то сказать. Между воспаленных губ показался язык. Глаза молили Джуда подойти ближе. Зрачки сузились, превратившись в черные точки.
Он тащил свое тело по полу, передвигая локти один за другим. Мэрибет шептала что-то, но он не слышал ее из-за отца: Мартин начал кашлять, давиться, бить пятками по полу, словно в предсмертной конвульсии.
– Он еще… не все, – бормотала Мэрибет. – Он идет… снова. Он никогда… не остановится.
Джуд оглянулся в поисках чего-нибудь, чем можно стянуть рану на ее шее. Он приблизился к Мэрибет настолько, что оказался в луже крови, расползающейся вокруг нее. На дверце плиты висело кухонное полотенце, и Джуд схватил его.
Мэрибет смотрела ему в лицо, но у него возникло ощущение, что она не видит его, что ее взгляд устремлен в неведомую даль.
– Я слышу… Анну. Я слышу. Она… зовет. Нам надо… сделать… дверь. Мы должны… впустить ее. Сделай дверь… Сделай дверь… и я открою ее.
– Не разговаривай. – Он отодвинул ее руку с горла и приложил к ране свернутое полотенце.
Мэрибет поймала его за рукав.
– Не смогу… открыть ее… когда буду… на той стороне. Нужно сделать это сейчас. Меня уже нет. Анны нет. Ты не… можешь нас… спасти… – бормотала она. – Сколько крови. Дай. Нам. Спасти. Тебя.
С другого конца кухни доносились хриплые стоны и кашель. Отец Джуда давился, что-то изрыгая из себя. Джуд знал что.
Он смотрел на Мэрибет и не верил в происходящее. Это даже пересиливало скорбь. Ладонь Джуда легла на щеку девушки, такую холодную на ощупь. Он обещал. Он обещал если не ей, то себе, что будет заботиться о ней, и вот она лежит с перерезанным горлом и говорит, что позаботится о нем. Каждый вдох давался ей с неимоверным трудом, она беспомощно дрожала.
– Сделай дверь, – умоляла она. – Дверь.
Он взял обе ее руки и положил поверх скомканного полотенца, чтобы их вес прижимал ткань к ране. Потом повернулся и пополз по крови на край лужи. Он услышал, что снова напевает свою песню – новую песню, чей мотив так похож на южный гимн. Как делают дверь для мертвых? Может, нужно просто нарисовать ее? Он пытался сообразить, чем тут можно рисовать, а потом заметил свои красные следы на линолеуме. Джуд окунул палец в кровь Мэрибет и провел им по полу.
Когда он счел, что линия достаточно длинная, он начал рисовать другую под прямым углом к первой. Кровь на кончике пальца высохла. Джуд неуклюже развернулся и подполз к Мэрибет – к широкой кровавой луже, в которой она лежала.
Подняв глаза на девушку, он увидел за ней Крэддока. Призрак вылезал изо рта Мартина. Лицо Крэддока исказилось от усилия, одной рукой он упирался в лоб Мартина, другой в его плечо. В области пояса его тело было скручено в толстую веревку. Джуду это опять напомнило кусок целлофана, скомканный и свернутый, как канат. Веревка уходила в рот Мартина и дальше в горло. Крэддок нырнул в тело его отца, как пловец в воду, а выбирался оттуда, словно из вязкого болота.
– Ты умрешь, – говорил призрак. – Эта сучка умрет ты умрешь мы все помчимся по ночной дороге вместе ты хочешь петь ла-ла-ла я научу тебя петь я научу.
Джуд погрузил руку в кровь Мэрибет и двинулся обратно. Мыслей у него не осталось. Он был машиной, что тупо ползала взад и вперед и рисовала прямые линии. Он закончил верхнюю часть двери, развернулся, повел третью линию, теперь приближаясь к Мэрибет. Линия получалась кривая – то жирная, то еле видная.
Нижней частью двери, решил Джуд, будет лужа. Добравшись до нее, Джуд взглянул на Мэрибет. Ворот и перед ее футболки насквозь пропитались кровью. Лицо ее пугало неподвижной бледностью. Джуд подумал, что уже слишком поздно, что она мертва, но ее веки слегка дрогнули. Она смотрела на него сквозь надвигающееся забытье.
Крэддок закричал, теряя терпение. Он почти вылез – во рту Мартина осталась одна нога призрака. Он уже пытался стоять, но не мог удержать равновесие. В руке Крэддока блестело лезвие в форме полумесяца, с него свисала яркая петля цепочки.
Джуд снова повернулся к нему спиной и воззрился на кровавую дверь. Он бездумно смотрел на красную рамку – на эту пустую, за исключением нескольких отпечатков ладони, форму. Чего-то не хватало, и он пытался понять, чего именно. Потом до него дошло: дверь станет дверью, когда будет возможность открыть ее. И он нарисовал у одной из длинных сторон красный кружок – ручку.
На него упала тень Крэддока.
"Неужели привидения отбрасывают тень?" – поразился Джуд.
Он устал. Думать было невыносимо трудно. Он остался сидеть там, где был, на нарисованной двери. И вдруг почувствовал толчок снизу. Сначала он подумал, что это ветер, нападающий на дом яростными упорными порывами, пытается прорваться внутрь сквозь линолеум.
Вдоль правого края двери протянулась узкая полоска света – яркая белая черта. С той стороны снова раздался удар, будто под полом бушевал огромный лев. Третий удар, как и два предыдущих, потряс весь дом. Зазвенели тарелки на подставке возле раковины. Джуд, приподнявшийся на четвереньки, почувствовал, что локти его подгибаются. Он решил, что нет никакой необходимости стоять, пусть даже и на четырех конечностях. Это отнимает массу сил. Он медленно повалился на бок, перекатился на спину и оказался вне красного прямоугольника.
Крэддок стоял над Мэрибет. Его черный костюм смялся, воротник задрался кверху, шляпа пропала вовсе. Мэрибет была беззащитна, но покойник не двигался. Он остановился, недоверчиво глядя на нарисованную дверь у его ног, словно это ловушка и он рискует провалиться в нее, подойдя слишком близко.
– Что такое? Что ты тут наделал?
Когда Джуд заговорил, он почти не услышал своего голоса, доносившегося откуда-то издалека:
– Смерть требует своего, Крэддок. Рано или поздно смерть требует своего.
Кособокая дверь на полу вспучилась, затем опала. Надулась еще раз. Она как будто дышала. По краю пробегала линия света: луч такой яркости, что на него невозможно было смотреть. Он огибал дверь с одной стороны, миновал угол и двигался дальше.
Ветер усилился, заревел еще громче – высокий, пронизывающий вой. Вой раздавался не из-за стен дома, понял Джуд. Это выл потусторонний сквозняк из-под нарисованной кровью двери. И он не выдувал воздух, а всасывал его внутрь, в ослепительные белые линии. У Джуда заложило уши, и он на миг почувствовал себя сидящим в самолете, который слишком быстро заходит на посадку. На кухонном столе зашуршали листки бумаги, потом взвились в воздух и погнались друг за другом. Мелкая ровная рябь побежала через широкую лужу крови, где лежало бледное незрячее лицо Мэрибет.
Левая рука Мэрибет, заметил Джуд, протянулась через озеро крови к дверному контуру на линолеуме. Джуд не видел, когда она успела повернуться и подползти к двери. Теперь ее ладонь легла на красный круг, что он нарисовал вместо ручки.
Где-то залаяла собака.
В следующий миг дверь на линолеуме провалилась вниз. Мэрибет должна была бы упасть – половина ее тела лежала внутри прямоугольника. Однако она не упала, а осталась лежать, как на листе тонкого стекла. Неровный параллелограмм света вырос вокруг нее в центре пола – открытая ловушка, заполненная невероятным, ослепительным сиянием.