Море оказалось вовсе не таким, как представлял себе в мечтах юный Мроган, разглядывающий карту мага. Он жил воспоминаниями о Кавказе, солёной чистой воде, каменных берегах и десятках малюсеньких крабов на валунах. А тут берег оказался травянистым, дно илистым, вода жёлто-мутной и практически пресной, река была слишком близко. Но всё же это было море! В нём виднелся даже парус, натянутый неизвестно на что, вряд ли это была лодка, а плот на таком расстоянии невидим.
Первое естественное желание после ужасного и длинного перехода не мешал исполнить никто и два голых тела рванули к воде. Мишка даже не подумал, а Пашка и вовсе забыл о хассане, который мог их обокрасть, стремление очистить своё тело было гораздо сильнее. Они не видели, что, оставшись сзади, этот парень заметался, бросил свой мешок и рванулся за ними, и только прыгнув в воду, услышали крик "Не надо!! Не надо туда!!"
Ноги парней увязли в жидком тягучем иле и сразу были атакованы десятком зубастых рыб или ящерок, от которых пришлось удирать и спасаться бегством. Ещё долго в этом месте кисель воды бурлил острыми, почти крокодильими мордами, а хассан стоял на коленях и скулил "Не надо!.. Не надо туда!.. Нет ходить!…"
Но охота пуще неволи.
Подхватив Пашку, кларон полетел вперед и опустил их обоих в чистую воду вдали от берега с кусающимися тварями, однако радость длилась недолго. Наученный опытом первой ошибки, Мишка был осторожнее и сразу увидел тёмную длинную тень, мелькнувшую к ним под водой. Он успел поднять ценные питательные тела разведчиков в воздух, когда из-под ног выскочила морда синеватой голокожей твари с длинной шеей и азартно клацнула пастью на пустом уже месте.
Пришлось вернуться. Купание откладывалось.
- Я же кричал!.. О, принц, вы живы, какое счастье!… Я же звал вас!… Разве можно в нечистой воде?!.
Айлар долго ещё скулил, видимо, потрясённый своим страхом больше, чем сбежавший из воды завтрак, а клароны отходили от своих переживаний молча, удивляясь странной для них верности вчерашнего разбойника с большой дороги.
За водой для еды пришлось лететь в одну из проток, и черпать её сверху, но даже это удалось не сразу, на яркий предмет сразу налетали крокоящерки, стремясь попасть внутрь котелка. Мишка теперь вспоминал картинки в одной из прочитанных здесь книг, ему тогда показалось, что это бредовые фантазии писаки-художника. Но теперь изображения оживали. Мир Кеи становился всё интереснее.
Кое-как поели и легли спать. Чтобы не рисковать, поставили круговую стенку, надеясь, что из земли никакие твари не полезут, однако, проснувшись, застали свои мешки атакованными то ли меховыми жуками, то ли членистоногими мышами, плотно облепившими не только добычу, но и жуткие башмаки ребят. При первом же движении, они шустро нырнули в траву и пропали. А сквозь стенку защиты тупо смотрел грустными глазами на недосягаемую пищу, обыкновенный маленький динозаврик, зубы которого высовывались из закрытого рта и висели как усы запорожца, сквозь которые медленно катились шарики слюны.
Перед выходом на тракт опять надели старое рваньё и замаскировали свои новенькие рюкзаки пучками лозы, плести корзины было уже некогда. Вышли после середины дня и вскоре спокойным шагом втекли, как маленький ручеек в реку, в поток двигающихся тел. Он стал ещё гуще и плотнее, чем вчера, но болота давно кончились и только самые ленивые и слабые топтали песок главной дороги, более шустрые находили обходные тропинки, которые к тому же, спрямляли путь, укорачивая его.
На закате с одного из холмов впереди, сразу весь, как лицо девушки открылся громадный город, сияющий куполами и иглами зданий, стройными рядами улиц, лентами каналов и зеленью полей, а с одной стороны его ласкало безбрежное море в кудряшках пенных волн и парусов.
Зрелище было настолько величественным, что сразу забылись зудящие царапины и гудящая от недосыпания голова. Минутное купание тоже оставило свой результат, тело казалось гораздо свежее, так что путешественники долго стояли, а словоохотливый Айлар скакал от возбуждения и тыкал пальцем, путая иритские слова со своими родными.
Лучше бы он молчал. Дворец падишаха оказался, естественно, на холме, санитарно-гигиеническая система в Городе Богов была такой же, как в столицах королевства, кто сильней, тот гадит сверху… Кружева маленьких домов на окраине принадлежали, конечно же, самым захудалым хассанам, и мысли обо всём этом постепенно смыли первый восторг как плохой макияж.
Процесс разочарования происходил и дальше, по мере приближения. Слоями по ноздрям ударяло зловоние. То с моря, в котором кишели крохотные судёнышки, вылавливая еду и туда же сбрасывая отходы, то из арыков для нечистот, то с маленьких рыночных площадок… Каждый район прежде всего вонял.
После пригородов миновали пост жандармов, которые лениво приняли медные монеты, скользнули взглядом по изгороди лозы за спиной и отвели глаза к следующим подателям. Теперь начинался город. Огромный монстр, с крохотными лачугами. Где же уютные дворики Алл-ад-Дина и героев "Тысяча и одной ночи"? Виноградными гроздьями висели друг на друге саманные кругляши, словно осиные гнёзда и таким же гулом гудело всё вокруг.
Хотя и зелени было много. Из каждой палки росло, ветвилось, кружилось пёстрое разноцветье, под ногами россыпью истекали соком ягоды и фрукты в облаках мелких мошек, дворы прятались в тени ползучих лиан, обвившихся спиралями вокруг натянутых верёвок, и с них свисали стручки, зелёные плоды, бардовые листья и пахло пряностями.
На каждом перекрёстке торговали какой-то дрянью, орали, жарили, ругались, брили, выдирали зубы, крутились мальчишки - гимнасты и танцевали для рекламы самих себя девочки, которых тут же, за занавеской использовали, как и полагается.
Чего только здесь не было! Повсюду готовили и продавали еду, но воду брали из того же арыка, в котором мыли мясо и дешевые миски, и не было ли мясо телом умершего от истощения бомжа, неизвестно.
Более-менее свободной оставалась только главная улица, продолжение тракта. Иногда по ней бегом пробегали толстобрюхие солидные жандармы и на минуту в этом месте стихал шум, чтобы тут же снова возродиться. Растяпа, не успевший уступить дорогу, откатывался в сторону, сшибленный массивными телами и поднимался под хохот публики, извалянный в мелкой пыли.
Весь город казался огромным нескончаемым рынком, хотя были в нём и настоящие базары с прилавками и солидными продавцами и по подсказке Айлара они накупили там себе фруктов, которые, якобы можно было есть без опасения за свои желудки, и теперь шли, весело чавкая.
Повсюду бесстрашно носились маленькие воришки, способные вытащить монету из-под чужой пятки, но защита из прутьев сыграла свою роль, а мелкая медь лежала в мешочке, висевшем на шее, фиг подберёшься. Фрукты пацаны не выхватывали, их проще было спереть прямо с прилавков.
Больше всего на рынке Мишку поразили мастера, которые прямо здесь, в сутолоке, на невыносимой жаре, спокойно и деловито чеканили, гнули, паяли и продавали, не сходя с места. У одного из прилавков он задержался дольше всего. Там были выставлены стеклянные стаканы и посуда. А если есть стекло, значит можно делать линзы, а из них - подзорные трубы.
Но долгий, путаный разговор через Айлара, не понимавшего, чего хочет его господин, которого он был вынужден при всех ругать и пинать ногами, чтобы не нарушить социальную маскировку, ни к чему не привёл. Пришлось просто узнать, где в городе прячутся стеклодувные мастерские, чтобы прийти туда отдельно.
Не устояв против соблазна, клароны купили по сувениру своим девушкам и уже через пару кварталов заметили, что за ними следят. Слуги, покупающие дорогие вещи и хозяин, который мнётся рядом и услуживает им - явление непонятное. А тот, кто первым сообщит об этом жандармам, тот праведный хассан.
Пришлось делать ноги, тем более, что двигались они во всё более пристойных районах. Здесь еду предлагали за столами, а девочек-танцовщиц сменили вполне зрелые ярко-накрашенные девушки. К своему жуткому стыду, Мишка узнал среди них соотечественниц. Его собственная жена могла стоять вот тут, виляя задом… хотя, что он, совсем с ума сошел? Канчен-Та зарезала бы первого же клиента и вряд ли осталась бы живой сама.
Появились кварталы солидных домов. Жандармы ходили не только вдоль главной улицы, но и поперёк тоже. И одеты они были лучше нижних и выглядели не так, как раскормленные свиньи, этим не приходилось расталкивать прохожих, наоборот, они должны были охранять солидных торгашей, священников, и сопровождать их по первому призывному крючку пальца.
А вот, странствующая троица, теперь, выглядела нелепо со своими связками прутьев за спиной, в грязных башмаках и рваных штанах, да ещё кучей, бросаясь в глаза…. Хорошо хоть, улица была широкой, и это спасало их задницы от хлыстов полиции. Правда, не всегда… И поделом!
Здесь иногда, по камням, истёртым бесчисленным количеством башмаков, сам Великий Падишах проезжал на виду своего народа с огромной свитой! В этих районах даже слуги пробегали в нарядных костюмчиках, чтобы не раздражать очи достойных, а тут… нате вам! Рваные штаны…
Однако, Айлар заверил, что идти осталось недалеко и вскоре свернул на боковую улочку, заранее накинув на голову капюшон, несмотря на раскаленный воздух, ещё не остывший после жаркого дня. Чем ближе подходил он к родному дому, тем сильнее шатался, не в силах скрыть волнения, совершенно перестал разговаривать, хотя до этого тарахтел, как заводной. А если и говорил, то только отвечал отрывисто, скупо, и коверкая слова.
Наконец, разбойник остановился перед входом в каменный коридорчик, обычно предваряющий вход в дом и встал неподвижно. Поняв его состояние, Мишка аккуратно отодвинул застывшую фигуру в сторону и протиснулся в проход. Пришлось снять рюкзак с точащими над головой прутьями, чтобы пробраться, и вот так, обнявшись с ним, кларон и вломился в маленькую калиточку, неосторожно оторвав её совсем.
За ним вошел Пашка, также в обнимку со своей связкой, как будто маскируясь от неведомого противника спереди. Но иного выбора у них не было. Даже, если хассан сейчас струсил бы и сбежал, они всё равно попросили бы здесь ночлега, в крайнем случае, за деньги.
На грохот сломанной калитки из маленького домика, стоявшего посреди неухоженных кустов небольшого сада, выглянула, а потом осторожными шагами вышла женщина. Она не была стара, Мишка знал это. Моложе его матери, но движения её были неуверенными, а взгляд долго не мог поймать причину странного шума и увидеть незнакомцев. Наконец, разглядела и вздрогнула, испугавшись.
- Прости нас, мать… Ты же понимаешь по-иритски?.. Не бойся… Мы пришли с миром… Можно нам войти?.. Ана бэт каллим а хассан…
- Айз? Айза э?
- Прости нас, мать. Я плохо понимаю хассанский. Но твой сын говорил, что ты знаешь ирит…
- Абби баба?.. Сын?.. Говорить… сказать… твой говорить, сын?!.
- Да, мать, твой сын… Абби баба!.. Да! Он говорил.
- Сын умереть… давно…
- Санахт! Это не так, мать… Пашка, она падает!! Айлар, ты где, дурень?
- Раха…Мэнзэль бейт… Раха…Мэнзэль бейт…
- Что ты бормочешь? Приди в себя, ей плохо!
- В дом, в дом носить! В комнат!
- Беги за водой, балбес!.. Да брось ты эти мешки!!
Женщину уложили на диванчик, но не в доме, а на веранде. К ней припал головой Айлар, рыдающий как ребёнок, поэтому за водой сходил Пашка, арык журчал совсем рядом, а командиру доверили подтащить мешки. Смачивание висков и лица помогло, и теперь можно было спокойно отойти от пары прилипших друг к другу тел. Стоять рядом с ними спокойно было просто невыносимо. Они ничего не делали, просто стиснулись и рыдали оба.
Поэтому клароны воспользовались паузой и спокойно обследовали территорию. Её ограждал невысокий каменный забор, дико и густо заросший кустами, за которыми явно, уже много лет никто не ухаживал. Сквозь переплетение веток виднелись аккуратно обработанные дворы соседей, где пестрели цветы и зелень разных оттенков, а здесь царило запустение.
Дом, видимо, хотели когда-то перестраивать, поэтому вокруг него громоздились кучи камней и мешков, но поверх них наклонно висели в воздухе кривые жерди, подпиравшие крышу, выдавая нищету, и от этого строение казалось многоногим инвалидом на десятке костылей. В сторону улицы забор был укреплен более солидно, и высота его не позволяла просто так забраться в эту маленькую крепость.
Лучи Сияющего, ушедшего в сладкую дрёму, освещали вершины кольца холмов вокруг Города Богов, а здесь уже становилось темно. Поэтому дальнейший осмотр производился при свете пары колдовских фонарей. Голодным путешественникам удалось найти кусты с фруктами, которые сегодня уже ели и, устроившись на траве, они безмятежно созерцали незнакомый мир, отдыхая после многодневной жары, гонки и приключений. Здесь было покойно, думалось о доме и слова Пашки попали в эту тональность:
- Прямо как в нашем "курином" дворе… Сейчас бы картошки жареной… Мать вкусно жарила в масле… Оно кипит!.. Запашище!.. Ты бы, Мишка, научился бы картошку делать вместо дурацких светильников…
- А давай, поищем. Здесь чего только не растёт… Ты, вон, улёгся на петрушке, а у неё, может, клубни на корнях…
- Я? На петрушке?..
- Ну, на кинзе! Откуда я знаю, что здесь растёт?..
Пашке мысль понравилась, и вскоре он действительно притащил кучу клубней, напоминающих картошку гладкой кожицей, но пахнущих остро, как редька.
- Куда ты столько? По одной бы попробовали…
- Жри, не выпендривайся! Там, в углу заросли… Чего жалеть?
- Похоже на топинамбур.
- На что?!. Ты, Мишка иногда такое слово брякнешь!..
- Чего особенного? На огородах растёт, тоже на картошку похоже…
- У тебя сушня осталась? А то эти, смотрю, всю ночь рыдать будут…
- Вся еда у Айлара. Вон, мешки, сходишь?
- Схожу.
Тело наливалось ленью. Давно уже не было в нём такой спокойной, расслабляющей халявности. Проснулись царапины, укусы и болячки, требуя к себе особого внимания. Захотелось неги и хотя бы чистоты. Как ни парадоксально, лень дала повод к деятельности. Пройдя вдоль арыка с водой, Мишка нашел то, что искал, логически догадавшись, что оно должно было быть. Небольшой бассейн, заваленный мусором под завязку. Вернулся ни с чем Пашка, не найдя мешок с едой, и они взялись за дело.
Наконец-то, рукам нашлось занятие. Причём, мирное и полезное. Весь объём ямы занимали крупные камни, их удалось убрать очень быстро. Мутная, поначалу, вода, протекая, постепенно отстоялась, пена уплыла вниз и теперь можно было спокойно помыться, сдирая с тела куски грязи и какие-то ошмётья из самых неожиданных участков.
Конечно, этой водой кто-то уже пользовался сверху, но эта мысль не портила настроения, внешне она казалась совершенно чистой, особенно после болот и Жёлтого моря. Праздник души завершил Айлар, принесший им чистые рубахи, штаны и стоптанные чувяки без задников.
- Мать сказала принести. Мои старые… Сохранила. - слёзы опять полезли ему в глаза, но он отогнал их резким движением головы - Пошли есть, найдём что-нибудь.
Запах горящего масла подтвердил эти слова. Так пахнет только домашняя еда. Раскалённая сковорода и куча лепешек. Или блинов. Или оладий. На веранде мелькал огонь в маленькой печке, на столике лежали рядами шарики теста, приготовленные для очередной порции, а на громадном глиняном блюде теснилось круглыми боками лакомство - простые сероватые лепешки из грубой муки и к ним что-то сладкое в кувшине с большим горлом.
Женщина уже не казалась такой старой. Она подвязала волосы, переодела халат, подвязала его поясом, удивлённо кидала взгляды на тела парней, которые были и совершенно незнакомы и в то же время, родные, как свои, пусть даже ириты. А за едой и вовсе началось разморожение. Лепешки улетали с бешеной скоростью, и мать всё время думала о том, где бы ночью докупить ещё муки, но всем хватило и травяной навар они пили с припасёнными окаменелыми сладостями, которые так вовремя нашлись в чулане.
Много новостей надо было обсудить. Пропал куда-то отец, не оставив ни денег, ни вестей о себе. Айлар узнал, наконец, своё забытое имя, Ламарджик, сын Гяуза. За ним в первые годы много раз приходили жандармы, но матери нечего было им сказать. Видя её слёзы и открытое горе, вояки не чинили в доме полувдовы повального обыска, получали по медной монетке за это и спокойно уходили.
Они не знали, что жалкие монеты были последними и хозяйка не получает помощи даже от родственников, считавших, что она опозорила их род. Продавала потихоньку старые вещи, с каждым годом спускаясь по улице все ниже и ниже, туда, где на перекрёстках покупают любую рухлядь, правда, почти за бесценок. Потом и вещи кончились и жандармы перестали приходить.
Теперь она гладила сына и руками читала книгу его приключений по шрамам, царапинам, худым рёбрам и незнакомому взгляду. Мальчик, которого она помнила все эти годы, стал мужчиной не на её глазах, с этим предстояло ещё смириться. И всё также за ним могут прийти охранники. Но теперь в доме появился мужчина!
Так хочется верить, что у него есть настоящая бумага, позволяющая жить спокойно, пусть даже и под чужим именем. И не беда, что нельзя показать его родственникам и соседям, как сына! Хотя так хочется! Выйти на перекрёсток, накрыть большой праздничный стол и всех прохожих приглашать к нему, сообщая: "Мой сын вернулся"! Ничего, это гораздо меньшее зло, чем весть о его смерти. А родные теперь стали чужими, бросив её в беде. Разве так поступают дети Единого Бога?!. Хорошо, что вспомнила! Надо отнести монетку в храм!
И эти ириты… слуги… Да что же она, слепая, что ли? Какие же это слуги? Они и в доме-то ведут себя как хозяева. Не от наглости. А потому что это друзья. И про них она тоже сказала бы за накрытым столом и даже выпила бы глоток вина. Но надо скрывать и играть как в детстве, в разбойников. И привыкать рассказывать сказку: "Артисты из Джургуфа пришли на заработки, один благоверный Салдахан-Кон и с ним двое иритов, законные слуги. А у неё будут жить и платить за это три монеты в день." Она выучит. Наизусть вызубрит предложенную легенду. Это нетрудно. Они - фокусники. В это нетрудно поверить, увидев волшебный светильник и прозрачный стол, на котором они едят.
Но мать трудно обмануть. Эти военные мешки, которые спрятали в чулан, суровость и решительность, сухость сильных тел, не поленившихся таскать камни только для того, чтобы вымыть ноги… Они военные, это же очевидно и надо сказать мальчикам, а то попадутся любому дотошному дознавателю… Даже проще, любой сосед выдаст за мелкую монету, а в пыточных подвалах выведают всё, что надо. Даже и то, чего никогда не было. Глупенькие! Хотели спать на улице. Тоже, ещё, фокусники!.. Думают, за этой каменной стеной ничего не видно?! Разумеется, прохожему, идущему по своим делам, да. А тем, кто любит совать свой глаз в чужие дела, видно всё!