И Беовульф помчался к двери, к которой стремился и Грендель, сдерживаемый цепью и подгоняемый болью. Гаут врезался в дверь и захлопнул ее, защемляя поврежденное плечо чудовища. Лапа его оказалась зажатой между дверью и железной рамой проема, рык адской боли беспрерывно сотрясал стены Хеорота, разносился по окрестностям, и сердца жителей окрестных ферм сжимались от ужаса.
- Кончились дни твоего бесчинства, демон, - кричал Беовульф, напирая на дверь.
- Нет... Нет... Отпусти... - взмолился вдруг Грендель. - Отпусти Гренделя.
- Он еще и разговаривает, собака, - удивился Оддвар.
- М... м-м-может, это В-в-виглаф... з-за две-дверью, - засомневался Олаф.
- Нет, это колдовство, - уверенно объяснил Беовульф. - Уловка! У него много разных уловок, чтобы спасти шкуру. Но никакая уловка ему больше не поможет.
- Я не монстр, - хрипел и стонал Грендель, зажатый дверью. - Нет, не монстр... Я Грендель. Отпусти меня. Никакой человек не может меня убить. Простой человек не может. Кто ты? Что за существо?
- Кто я? - Беовульф зловеще засмеялся и налег на дверь сильнее. Затем он наклонил голову к щели и почти прошептал: - Хочешь знать, кто я? Очень хочешь? Что ж, узнай. Я потрошитель, и сокрушитель, и разрывателъ, и рассекатель. Я зубы тьмы и когти мрака. Я то, чем ты воображал себя. Мой отец, Эггтеов, назвал меня Беовульфом, Волком Пчелиным, Волком Медвежьим, если ты загадки любишь, демон.
- Нет, нет, - стонал Грендель. - Ты не ггаела... ты не волк... не медведь... Никакой медведь не выстоит против меня.
- Хватит болтать, - сказал Беовульф достаточно громко, чтобы его слышали таны. Он уперся ногами в неровности пола, навалился на дверь всем телом. Железная рама врезалась в плоть Гренделя, было слышно, как лопались его связки. - Что ж, - зловеще хмыкнул Беовульф. - Издохнешь от кровотечения.
Грендель за дверью вскрикивал снова и снова.
- К... К-ко-ко-о-онец, - удивленно пробормотал Олаф.
- Вспомни, Грендель, о танах, которых убил ты, - крикнул Беовульф, напирая на дверь и глядя на ручейки зеленовато-черной крови, текущей по торчащей из двери лапе. - Вспомни о них сейчас, когда пришла пора тебе подохнуть. - Он налег на дверь со всею силою, которую боги даруют смертным.
Дверь закрылась полностью, отделив лапу монстра, от туловища. Хлынул фонтан крови, рука упала на пол. Беовульф пнул ее, и когтистая ладонь сомкнулась на его лодыжке. Он выругался и стряхнул руку, все еще извивающуюся и прыгающую по полу, как выкинутая из воды рыба. Но вот она замерла, по ней прошла смертная судорога, и она затихла. Замер и Беовульф, прислонившись к двери, покрытый потом, кровью чудища, синяками и царапинами. По прошествии многих лет его таны вспоминали, что никогда еще не видели на лице Беовульфа выражения такого ужаса. Гауты осторожно приблизились к замершей руке.
Тут раздался стук в дверь.
- Тебе мало? - мрачным голосом спросил Беовульф.
- Нет, спасибо, достаточно и на эту жизнь, и на следующую, - ответил из-за двери какой-то нервный голос. Беовульф так же нервно рассмеялся и открыл дверь. В перепачканном кровью проеме стоял Виглаф.
- Понесся к своим болотам. - Виглаф ткнул рукой через плечо. - Далеко ли уйдет... Рана смертельная, даже для такого монстра. - Он уставился на мертвую лапу чудовища.
- Он говорил, Виглаф, - сообщил Беовульф, выступая из двери в морозную зимнюю ночь.
- Слышал. И раньше слышал сказки о говорящих троллях и драконах, но не видел. Как думаешь, старый Хродгар сдержит обещание?
И, не дождавшись ответа, Виглаф повернул голову и уставился во тьму.
10 Смерть Гренделя
Ласковая ночь приняла под покров Гренделя, одного из своих странников, сломленного и потерянного, мучимого болыо и отчаянием. Ни направления, ни цели, ни намерения, лишь стремление оказаться как можно дальше от того, назвавшего себя медведем, хотя он вовсе и не был медведем. От человека, назвавшего себя Волком Пчелиным[49]. Существом, состоявшим из загадок.
Гренделя тянуло на ложе мягкого болота. Упасть здесь, сжаться в комочек, умереть, забыться вечным сном, раствориться в тумане, расплыться вместе с ним над землей... Освобождение и сохранение цельности, растворение и освобождение от боли... Туман спрячет его, если Пчелиный Волк пустится в погоню, ненасытный, жаждущий всей крови Гренделя. А Грендель отныне станет призраком, реющим над болотами, и его нельзя будет более ранить, даже самые острые мечи пройдут сквозь него, не причинив вреда, и даже самые мерзкие голоса мягкотелых не оскорбят его слуха.
Но как-то незаметно для самого себя проскочил пустоши уже выпавший из хватки времени Грендель, и вот над ним уже ветви деревьев. Лес не хотел участвовать в его распаде и исчезновении и сразу ему сказал об этом шорохом веток лиственниц и дубов, буков и ясеней.
- Если упадешь здесь, - говорили деревья, - наши корни не примут твоей плоти. Мы не спрячем твоих костей. Мы не хотим отведать тебя и мира тебе не дадим.
Деревья рассказывали о давних войнах с драконами и гигантами, с которыми Грендель, как они считали, одной крови. Они напоминали ему о разрушенных им деревьях. Нет, они не простят ему прежних прегрешений.
- Неважно, - бормотал он. Может быть, деревья слушали его, может быть, и нет. - Был я в болотах, сам не понимаю, как оказался здесь, у вас. Но я не лягу среди вас, если не желаете.
И он ковылял дальше, слабея, все более усталый, каждый шаг отнимал столетия жизни.
Оленья тропа уводила его из злопамятных лесов. Вот он уже в торфяных болотах, в топях, среди тихих глубоких прудов, ближе к побережью. Эта земля не отвергнет дракона, гиганта, тролля, не отвергнет умирающего Гренделя. Он сидел возле замерзшего озерца и следил за ростом лужиц своей крови на льду. С неба падал снег, жирные ленивые снежинки медленно кружили в воздухе. Грендель открыл пересохший рот и ловил снежинки языком. Здесь над поверхностью тоже плыл туман, но более легкий, прозрачный, чем в пустошах. Этому туману не спрятать его призрака. Но Гренделю ничего не стоило проломить непрочный ледок и опуститься на дно, в мягкие подводные сады, населенные серой рыбешкой. Залечь в удобную слизь, забыть жизнь и забыть боль, а со временем забыть и самого себя.
- Пчелиному Волку не найти меня здесь, - засмеялся Грендель; смех его перешел в кашель, дыхание слилось с туманом. - Пусть попробует, мать. Пусть утонет в камышах и ляжет рядом со мной. Я буду глодать его кости в мертвой дреме.
- Нет, - ответила невидимая мать. - Нет, нельзя, возвращайся домой. Возвращайся ко мне.
Грендель сидел подле замерзшего пруда, следил за неясными узорами, которые рисовала на снегу его остывающая кровь. Эти контуры могли бы нарисовать счастливую картину. Он убил Беовульфа и поселился в нелепом зале мягкотелых, его больше не мучают их вопли под арфы, флейты, барабаны. Он попытался начертить когтем острые зубы и сломанный щит, но снег почти сразу скрыл рисунок.
"Он и меня укроет, - подумал Грендель. - Посижу вот еще чуть-чуть..."
- Домой, домой, - звала мать. Голос ее сливался со свистом ветра. - Домой, Грендель.
И Грендель вспомнил пещеру, пруд матери с белыми угрями. Он осознал, что все время пытался найти дорогу к дому. Но сначала его сбивала с пути боль, потом туман, после этого - мстительные деревья. Отвлекала собственная кровь, покинувшая тело. Грендель встал, принюхался, пытаясь определить направление, найти тайную тропу. Куда стремиться, какого направления избегать, где мелкие местечки с камнями, по которым можно перебраться, а где глубины с застоявшейся водой...
Нет, он не умрет в этих болотах. Здесь его найдут вороны, рыбы, здесь его найдет Пчелиный Волк. В нем уже появилось что-то от призрака. Он вздохнул, стиснул зубы, чтобы подавить боль, пошел через болото.
- Останься, - шептал туман. - Вернись!
Он не слушал.
- Мы передумали, приходи, мы примем тебя, - шумели старые дубы, но Грендель не обращал на них внимания.
- Мы с тобой одной крови! - кричали издалека болотистые пустоши. Но Грендель знал, что не там его дорога, даже если деревья не передумают еще раз.
И вот он уже оказался на другой стороне, лишь два раза сбившись с пути в камышах и среди гниющей древесины. Вот под ногами твердая почва, россыпи валунов. Вот пошли скалы и, наконец, вход в его пещеру. Не очень холодно здесь, в тени, в затишье. И снегопад прекратился. Последний шаг потребовал всех оставшихся сил. Он рухнул на берегу материнского озерца, роняя в воду капли крови. Мать ждала его, приняла в свои сильные руки, прогнала голодных угрей и крабов.
- Не плачь, - утешила она, поцеловала его воспаленный лоб холодными губами.
- Он сделал мне больно, матер, - всхлипнул Грендель. - Мама, как же так?
- Почему ты меня не послушался? Я предупреждала тебя. Бедный мой сын. Не нужно было тебе...
Грендель открыл глаза, осознав при этом, что они были закрыты, скользнул взглядом по путанице сталактитов и сталагмитов.
- Он убил меня, матер.
- Кто убил тебя, Грендель, сын мой, кто? Кто это сделал?
"Это зубы Мирового Змея, - подумал Грендель, смаргивая слезы и глядя широко раскрытыми глазами на висящие над головой сталактиты. - Я в пасти Змея Мидгарда, Ёрмунганда, сына Локи. Он проглотит меня. Мне конец. Конец навеки".
- Кто забрал твою руку, сын?
- Пчелиный Волк, - простонал Грендель и снова закрыл глаза. - Он оторвал мою руку... Так больно...
- Пчелиный Волк?
- Это загадка, мать. Кто такой Пчелиный Волк?
- Не время для загадок, сын мой, - сказала она и погладила лицо его длинными перепончатыми пальцами с золотыми ногтями.
- Холодно мне, - прошептал Грендель.
- Вижу.
- Он всего лишь человек... Но сильный, очень сильный. Он сделал мне больно, мама.
- Он заплатит за это, сын мой. Кто этот человек?
- Он сказал мне, что имя его - загадка. Он сказал, что он потрошитель, и сокрушитель, и разрыватель, и рассекатель. Что он зубы тьмы и когти мрака. Что он Беовульф.
- Беовульф, - повторила она. - Пчелиный Волк.
- Он очень сильный, - опять сказал Грендель, гадая, насколько холодно в брюхе змея на дне океана. - Очень холодно.
- Знаю. Ты устал, сынок. Ты очень устал. Усни. - И она закрыла его глаза, из которых ускользнула последняя искра жизни. - Я здесь. Я не оставлю тебя.
Глаза его опустели, как глаза любого существа, которое оставила жизнь, и мать понесла его вниз, в глубины своего водоема, в глубины горы. Угри пробовали его кровь, но приближаться остерегались. Она несла Гренделя по спиральному тоннелю, ведущему к морю, обросшему ракушками и мясистыми анемонами, синими морскими звездами, клубками слепых червей. Все дальше вниз, в бессветные глубины, где родился ее сын, где не знают ни колесницы Соль, ни белого зрака луны. И на губах ее было имя убийцы. Беовульф- как не дающий покоя шрам.
11 Трофей и приз
В безопасном отдалении, из своей спальни, король и королева вслушивались в звуки битвы. Гауты против Гренделя. Крики гнева и боли, треск раскалываемого дерева и грохочущих железных цепей, заполненные беззвучием паузы, вопли людей и рычание демона. Король и королева молчали, о сне они не думали, слушали, дожидаясь последнего, решающего звука. И вот они услышали из Хеорота торжествующий победный вопль. Усталые мужские голоса. Король Хродгар уселся на кровати, боясь верить ушам, опасаясь, что слышит это во сне.
- Мне не почудилось? - спросил он у жены. - Победа?
Вальхтеов не ответила. Она стояла у окна и мяла в руке платок. Подарок короля, драгоценный шелковый платок из какого-то южного края, всегда залитого солнцем. Оттуда, где чернокожие люди разъезжают верхом на странных животных.
Дверь спального покоя распахнулась, хлопнув о стену. Ворвался Вульфгар, королевский герольд. Глаза его горели ликованием.
- Государь! Господин мой Хродгар! Государыня! Победа! Беовульф убил демона. Грендель мертв.
- Хвала Одину, - вздохнул Хродгар и схватился за грудь, унимая бешеное биение сердца. - Зови бардов, Вульфгар. Оповести народ. Предстоит день торжества, невиданного праздника.
- Слушаю, государь. - И Вульфгар исчез, не закрыв за собою дверь.
Хродгар глядел ему вслед, все еще опасаясь, что сейчас проснется, узнает о смерти Беовульфа и увидит Гренделя. Он вылез из постели, подошел к окну, остановился рядом с королевой. Она перестала терзать шарф, в глазах ее стояли слезы, взгляд устремился в окно. Хродгар осторожно положил руку на ее плечо, и она вздрогнула.
- Ужас миновал, - сказал король, перемещая руку от плеча к ее груди. - Идем в постель. Раздели со мной час торжества, дорогая.
- Не трогай меня. - Она грубо оттолкнула его руку. - Ничто не изменилось. Ничто.
Хродгар закусил губу.
- Королевство нуждается в наследнике. Мне нужен сын, Вальхтеов. - Он придвинулся к ней вплотную, она отступила к окну. - Черные дни миновали, ты должна исполнить свой долг. Иди в постель, моя радость.
- Мой долг? - Она резко повернулась к нему и выпустила из рук платок, он упал между ними. - Не надо говорить о моем долге, государь. Я не слушаю и не слышу.
- Ты моя жена! - начал Хродгар, но остановился, увидев гримасу холодного презрения на лице Вальхтеов. Он невольно опустил глаза и уставился на яркое пятно на полу, на упавшую ткань.
- Гадкий старикашка! - с ненавистью прошептала Вальхтеов. - Судьба послала тебе героев, освободивших тебя от несчастья, и ты хочешь свалить меня в постель и обрюхатить?
Хродгар медленно вернулся к кровати, сел на постель, глядя перед собою на пол.
- Вальхтеов, почему мне не позволено насладиться этим моментом после всех пережитых невзгод?
Она повернулась к нему спиной, уставилась в окно.
- Наслаждайся, государь, любая радость к твоим услугам, но только без меня.
- Зря я тебе сказал, - пробормотал он, сжимая сморщенные жирные пальцы в хилые старческие кулачки. - Это должно было оставаться моим секретом.
Вальхтеов засмеялась горько и презрительно.
- Государь мой Хродгар мудр безмерно. Задним умом силен.
Тут со стороны Хеорота донесся новый звук: стук молота.
* * *
- И с чего это тебе взбрело в умную голову? Он тебя, часом, по голове не стукнул? - поинтересовался Виглаф.
- Что же тут неясного, дорогой Виглаф?- между ударами ответил Беовульф. - Чтобы все видели. - Он взгромоздил на один из пиршественных столов колченогую табуретку, вооружился кузнечным молотом и подобранным с пола здоровенным гвоздем-костылем, вырванным из потолочной балки, взобрался наверх и прибивал к резной деревянной колонне лапу чудовища. Каждый удар по железному шипу рассыпал вокруг яркие искры.
- Восхищен. А не скажешь, с какой целью?
Беовульф опустил молот, стер пот со лба.
- Им захочется видеть доказательство. Вот и пусть смотрят.
- А на полу это доказательство хуже видно?
Удары возобновились. Их сопровождал
смех Беовульфа.
- Тебе хочется ко мне придраться, Виглаф. Совсем ты в сварливую старуху превратился.
- Я просто сомневаюсь, что королю Хродгару и королеве Вальхтеов понравится такое украшение их парадного зала.
Беовульф слез с табуретки, отошел назад, любуясь своей работой:
- А что? Чем хуже, скажем, кабаньей головы с клыками или оленьей с рогами? Или, скажем, моржовой с бивнями? Лапа демона с когтями, весьма неплохо, очень живописно.
- Государь мой, скажу по секрету: она ужасна, отвратительна! Все равно что присобачить к стене человеческую руку!
Беовульф перевел удивленный взгляд со своего шедевра на Виглафа.
- Виглаф, ты был вплотную с этим демоном. Что, скажешь, он похож на человека? Какой же он человек, я тебя спрашиваю?
- Я не говорю, что он человек, но лапа эта почти как человечья рука.
Беовульф снова засмеялся, перевел взгляд с молота на свисающую со столба руку-лапу.
- Пусть полюбуются. Пусть увидят, что я в эту ночь сотворил. Пусть видят все, чтобы не было ошибок. Сегодня здесь, под этими сводами дрались герои. Они уничтожили большое зло. Четверо погибли.
- Да, Беовульф, четверо погибли, - повторил Виглаф, чувствуя напряжение в голосе Беовульфа и желая его снять. - Они все еще ждут погребения, а ты занят своим... трофеем.
Беовульф засмеялся странным смехом, каким-то хрупким, нервным, каким смеются сумасшедшие и воины, видевшие слишком много ужасов, но не заслужившие отпущения смертью.
- Перестань, Виглаф. Ты как бабка старая. Не слышу, чтобы Хандскио или Map жаловались, - он махнул молотом в сторону лежащих на полу трупов. - Скоро мы проводим их в последний путь. Один Длинная Борода[50] не закроет перед ними двери, и места за его столом их ждут.
Продолжая смеяться, Беовульф нанес еще несколько ударов по костылю, забивая его глубже в колонну.
От звуков этого смеха волосы на затылке Виглафа поднялись дыбом. Он гадал, не вышла ли с кровью Гренделя какая-то темная магия, не проникла ли в разум Беовульфа. Кровь все еще сочилась из лапы чудовища, и какой в ней содержался яд? Кровь прочерчивала на колонне причудливые зигзаги, следовала резному узору, огибала завитки. Виглаф всмотрелся в резной рельеф: вот великий Один висит в ветвях Мирового Ясеня, Иггдрасиля, пронзенный собственным копьем Девять ночей и девять дней муки, чтобы постичь мудрость девяти песен, дающую власть над девятью сферами, добиться дара восемнадцати рун и глотка драгоценного меда гигантов. Кровь Гренделя текла по изображению дерева, по плечам бога.
- Ладно, - сдался Виглаф. - Ты у нас всегда самый умный. Поступай как знаешь.
Беовульф согласно кивнул и еще раз стукнул по костылю, еще один удар вытолкнул из отсеченной лапы черную кровь монстра.
- Ты устал, Виглаф. Пожалуй, расстроен тем, что не смог найти этой ночью геройской смерти.