"Поездку в Кленовую Гору стоило бы отложить. Но я не стану этого делать. Куда уж откладывать? У меня совсем не осталось времени. Решено, я поеду туда и прихвачу с собой…" Это была последняя строчка. Кого собиралась прихватить с собой Гаевская? И что это за Кленовая Гора? Фраза звучала как-то безграмотно. Обычно говорят: поехать НА Кленовую Гору, но никак не "В"! Или это какое-то название? Деревни, местечка какого-нибудь. Надо будет раздобыть карту района и поискать похожее название. Но это Вика решила отложить на потом, а сейчас вновь вернулась в начало записей.
На прочтение у нее ушел не один час. Когда она закончила, уже занялся рассвет. Спрятав дневник в сундук, она, потягиваясь, вернулась в комнату. От резкого движения с нее посыпались подсохшие корочки травяной смеси. Вика с опаской глянула на свое тело и восхищенно присвистнула: от ожогов не осталось и следа, кожа выглядела свежей, упругой и имела нормальный здоровый цвет. Вот так мазь, вот так волшебное зелье! Эмма почему-то дала ей настоящее лекарство, а вовсе не яд. Интересно, почему? Вика тут же припомнила свою прогулку по кладбищу. Ясно, почему: Эмма не думала, что Вике доведется им воспользоваться. Если она рассчитывала, что девушка загнется где-нибудь среди надгробий или сойдет с ума от ужаса, то ей было бы не с руки, если бы при жертве обнаружили баночку с ядом.
Что ж, нет худа без добра.
Высохшую мазь и смывать было не нужно, она осыпалась сама, словно невесомая серая пыльца, словно тонкая скорлупа, из которой вылупилось ее новое тело. Вика и в самом деле чувствовала себя обновленной, как будто по ее съежившимся венам заструилась свежая кровь. Странно, но она, проведя ночь без сна, совсем не чувствовала усталости. Еще бы! Вика усмехнулась: она узнала столько интересного.
Впрочем, интерес был сомнительного свойства и, если честно, не слишком-то прояснил картину. Но причин для покушения на Гаевскую явно прибавилось. Она и сама бы захотела прикончить человека, в распоряжении которого были такие грязные подробности ее жизни.
О, Гаевская много могла бы рассказать о своих бывших друзьях, если бы захотела. Вопрос, действительно ли она захотела это сделать и если да, то почему только теперь?
Вика поудобнее улеглась на кровати, уставилась на предрассветную дымку за окном и принялась переваривать полученную информацию.
Ирочка Гаевская начала вести дневник с того момента, когда приехала покорять столицу. Может быть, она проделывала это и раньше, но это, как говорится, совсем другая история. Вика подозревала, что эта толстая общая тетрадь была куплена девушкой специально, наверняка она была первой ее покупкой в большом городе. А затем… затем эта тетрадка на долгие годы стала ее верным и, пожалуй, единственным другом. Не то, чтобы Вика была слишком наивной девушкой, но, прочитав дневник, она поблагодарила судьбу за то, что та уберегла ее от общения с творческой элитой. Слава богу, Вика вращалась совсем в другой среде…
Записи велись нерегулярно, время от времени. Иногда Гаевская пропускала недели, а то и месяцы, но о главных событиях своей жизни писала подробно. Все взлеты и падения были строго запротоколированы. Падений было больше, гораздо больше. Иногда самые крутые взлеты по прошествии времени оборачивались падениями. Взять хотя бы завидную партию, которую сделала начинающая актрисулька, соединив свою судьбу с уже тогда крупным политиком, комсомольским вожаком в полном смысле этого слова. Это только рядовые комсомольцы боролись и побеждали за абстрактную идею и верили в идеалы, их шефы, несмотря на относительно юный возраст занимались именно политикой, устилая себе соломкой дорожку к более крутым, партийным вершинам.
Вячеславу Колпачихину было двадцать девять, ровно на десять лет больше, чем его молодой жене. И он был законченным садистом. Вика понятия не имела, где в те асексуальные времена он набрался подобной ереси, но его извращенной фантазии и жестокости позавидовали бы и нынешние "спецы". Читать о том, что он проделывал с Ириной было тошно и страшно. Вика не могла понять, как она смогла это выдержать. И не только выдержать. Как раз тогда – надо признать, не без помощи Колпачихина, – Гаевская начала активно сниматься. Она подробно записывала, как замазывала многочисленные ссадины, порезы и ожоги примитивным по нынешним временам тональным кремом "Жэмэ". Вика вспомнила, что когда-то давно, еще школьницей, таскала у мамы из сумки этот шедевр косметической промышленности, чтобы замазать некстати повылезшие прыщи перед дискотекой. Средство помогало. Но ведь невинные прыщики это не воспаленный ожог от сигареты и не глубокий след от острой бритвы! Впрочем, Колпачихин поступал разумно и никогда не портил жене лицо и другие, наиболее открытые части тела, придерживаясь генитальной зоны (гореть ему в аду, козлу проклятому).
Однако, Колпачихин был не первым испытанием для юной Ирочки. Еще раньше судьба свела ее Софьей Князевой – заклятой подругой. Для Вики было открытием, что Князева, оказывается, была на пятнадцать лет старше Гаевской, ей было уже за тридцать, когда они встретились. Софи благородно предложила провинциалке Ирочке пожить в ее шикарной пятикомнатной квртире в центре города. Девушка с восторгом согласилась. Поначалу все шло просто прекрасно. Ирочка была на седьмом небе от счастья. Правда, ролей ей пока не предлагали, но она старательно постигала азы актерского мастерства в школе-студии, мечтая о будущей славе, а великодушная Софьюшка никогда не попрекала ее отсутствием денег. Идиллия продолжалась недолго. Софья – к тому времени весьма и весьма популярная актриса – почувствовала, что выгодные роли все чаще проплывают у нее мимо носа, доставаясь другим, более молодым выскочкам. Она была сильной женщиной и сдаваться без боя не собиралась. Вот тут-то и пригодилась подобранная чуть ли не на помойке подружка-квартирантка.
Надо сказать, Ирочка была чудо как хороша и восхитительно молода к тому же. Ей едва минуло семнадцать, ее наивные голубые глазки еще не успели подернуться ряской цинизма, а упругие налитые формы были чертовски соблазнительны. Об этом намекнул Софье один из ее влиятельных гостей, на которого она очень рассчитывала, и стареющая прима поняла, что надо делать.
В тот, самый первый раз, уговорить Ирочку провести с боссом знаменитой киностудии приятный вечер, плавно переходящий в ночь, оказалось непросто. Но Софья знала, на какие точки следует надавить. Она тактично напомнила девушке, где и, главное, за чей счет она живет. И девушка сломалась.
Софья получила великолепную роль. Эта роль вновь вознесла ее на вершину славы. А тот самый босс еще долгое время чувствовал себя ей очень обязанным. Малышка оказалась не просто хороша, она оказалась девственницей.
В последующие два года Софья не раз разыгрывала свою козырную карту, этот порочный круг разорвало только Ирочкино замужество с Колпачихиным. К чему оно привело – известно.
По сравнению с этими двумя остальные двое мужей Гаевской выглядели гораздо более невинно. Да и она сама уже не была наивной дурочкой без роду-племени. Слава ее засияла.
Вике показалось, что Двуреченского Ирина действительно любила, любила искренно и страстно. Чем иначе можно объяснить, что она, находясь уже в зените славы и поднабравшись опыта жизни в столичном гадюшнике, так безоговорочно доверила ведение всех своих дел и управление банковскими счетами этому человеку.
И здесь вначале все было прекрасно. Благодаря ее протекции и собственному таланту Двуреченский быстро превратился в модного режиссера. Он часто снимал свою жену и их совместные работы даже были удачными. Их брак продержался двенадцать лет. Но время брало свое и Ирина почувствовала, что стареет. Вот тут-то ее муженек и подложил ей свинью, да еще какую! Гаевская как раз начала сниматься в многосерийном фильме. Роль была не то чтобы главная, но заметная, и актриса на нее очень рассчитывала. И тут ее обожаемый Григорий загорелся новой идеей. Идея и в самом деле была великолепна, Ирина прекрасно понимала, какие за ней стоят перспективы. Она не слишком долго сомневалась, когда Двуреченский предложил ей отказаться от роли, на которую ее уже утвердили, и сняться в его фильме. Чуть дольше думала она над тем, стоит ли вкладывать большую часть своих собственных средств в этот проект. Денег, которые выделили из бюджета, категорически не хватало.
В результате она согласилась и на то и на другое. А месяц спустя узнала, что ее роль отдана другой актрисе.
Миляга Двуреченский не только ограбил ее до нитки – о том, чтобы вернуть деньги, он даже слушать не желал – он лишил ее последнего шанса. Роль, от которой Гаевская отказалась по его наущению, принесла другой актрисе лавры победительницы, а сам фильм и по сей день остается одним из самых любимых у зрителей.
После развода с Двуреченским жизнь Гаевской покатилась под откос. Она еще продолжала сниматься, но каждый следующий фильм оказывался хуже предыдущего. В конце концов ее перестали приглашать даже на роли матерей, но ее имя все еще было на слуху и на эту-то приманку и клюнул молодой певец из провинции – Антоша Окунцов.
Она была старше его лет на двадцать, если не больше и наверняка понимала, на что идет. Но понимала, как видно, не до конца.
Конечно, Антоша стал ей изменять практически сразу после свадьбы. Но с кем! Даже в страшном сне Гаевская не могла предположить, что пристрастия ее новоиспеченного супруга целиком и полностью принадлежат сильной половине человечества. Именно его многочисленные любовники, а вовсе не престарелая жена, занялись его карьерой. Гаевская служила только прикрытием и это было особенно унизительно. Конкурировать с молоденькими старлетками – еще куда ни шло, но с потными волосатыми мужиками?
На беду их брак вызвал огромный резонанс в прессе и Ирине приходилось постоянно улыбаться в объектив давно уже фарфоровыми коронками и изображать полное счастье и удовлетворение от своего нового статуса. Она была хорошей актрисой и никто не заметил подвоха. Она была еще и благородной, если, пройдя через такое унижение, ни словом не обмолвилась об истинных склонностях своего последнего мужа. Вика точно знала, что, в отличие от большинства ему подобных, Окунцова всегда считали натуралом. Возможно, этому помогло и то, что когда-то он был женат на настоящем секс-символе.
О своей болезни Гаевская писала очень мало, и совсем перестала упоминать о ней, когда поняла, что дело безнадежно. С тех пор, как она переселилась в усадьбу – подальше от воспоминаний, как сама она написала – записи касались исключительно бытовых мелочей. Кто позвонил, какие были сделаны покупки, какая на дворе погода. Записала она и о своей сделке с Эммой Вальтер. Деньги, вырученные от продажи усадьбы позволили Гаевской пройти дорогостоящий курс лечения в лучшей клинике столицы. Но это было уже бесполезно. Болезнь стремительно прогрессировала. Новой владелице дома оставалось совсем недолго ждать…
После прочтения дневника Вика стала многое видеть под другим углом зрения. Ведь вначале она думала, что Гаевская созвала своих самых близких друзей. Оказалось, что она созвала врагов…
Была и еще одна мысль, которая закопошилась было в мозгу девушки, но додумать ее она не успела – заснула. Мысль была важная и совершенно абсурдная на первый взгляд. Если бы только у Вики хватило сил разобраться с ней до конца! Она отложила это на утро и события приняли совсем иной, куда более опасный поворот.
Глава 16
Проснулась Вика от… голода. Она и раньше частенько питалась кое-как, но здесь, окунувшись в водоворот событий, она и вовсе превратила эту традицию в форменное безобразие. Так, в частности, она никак не могла припомнить, когда ела в последний раз: – вчера утром или позавчера вечером?
Но и сейчас у нее не было времени на еду: часы показывали одиннадцать утра и нужно было срочно отправляться на почту, чтобы позвонить в город. Свой мобильник Вика намеренно оставила дома, опасаясь, что в противном случае ее начальник станет доставать ее по двадцать раз на дню. Она собиралась прожить этот месяц вдали от цивилизации и вот теперь пожинала плоды своего опрометчивого решения.
Успокоив себя тем, что вернувшись с почты, соорудит себе полноценную трапезу, купив по дороге вожделенной молодой картошечки и свежего молока, Вика начала поспешно натягивать одежду.
День за окном мрачно хмурился и Вике было досадно, так как теперь, после внезапного исцеления от ожогов, ей не терпелось нацепить что-нибудь открытое, на тоненьких бретельках. А пришлось снова облачаться в опостылевшую кофту с рукавами и джинсы.
На улице оказалось не так уж и холодно, но переодеваться было некогда. Вика как раз возилась с заедающим дверным замком, когда ее окликнул звонкий мальчишеский голос.
– Можно? – робко спросил Венька.
– Давай, только по-быстрому. Что там у тебя?
– Да вот, принес… как вы просили.
Только сейчас Вика заметила, что Венька прижимает к себе толстую потрепанную тетрадь и прячет от нее алеющие щеки.
– Стихи? Вот умница! Я обязательно прочитаю. Только чуть позже, ладно? Мне надо на почту. А тетрадку мы пока оставим на самом видном месте.
Несмотря на то, что она торопилась, Вика снова отперла замок и положила тетрадь на краешек сундука, чтобы сразу наткнуться на нее, когда вернется.
– И это тоже поставьте куда-нибудь.
Точно фокусник Венька извлек из-за спины большую банку спелой малины. Пахла она совершенно волшебно.
– Неужели лесная? – восхитилась Вика.
– Ну.
– Когда ж успел?
– Да с утра. Делов-то…
Вика от распирающей ее благодарности звонко чмокнула мальчишку в щеку.
– Эй, чего это вы, – попятился он.
– Говорю спасибо, разве непонятно?
– Не за что, – насупился он и потер ладонью пунцовую щеку.
Венька вызвался проводить ее немного, так как Вика толком и не знала, где расположен местный узел связи. Оказалось, что в самом конце деревни, немного не доходя до Эмминого дома.
– Новость слышали? – Спросил Венька перед тем, как попрощаться.
– Какую? Про кого?
– Да про Эмму же, вы у нее вчера в гостях остались.
– А что с ней могло случиться? – спросила Вика рассеянно.
– Собака ее укусила.
– Неро?!
– Он. Сильно. Нога – в хлам, до кости, гад, добрался.
– И что с ней?
– С Эммой?
– Нет, с собакой. Эмма, я так понимаю, жива.
– С собакой плохо. Сбежала она, представляете?
– Господи, как же такое могло случиться?
– А черт его знает. Когда люди прибежали, пса уже не было. Одного не пойму – как это он на нее набросился? Он же у ней как шелковый ходил. Да вы сами видели.
– Не знаю, Веня. Я в собаках не очень-то разбираюсь. Жутковато, однако, знать, что эта тварь разгуливает на свободе.
– Об этом все говорят, – согласно кивнул Венька. – Только где ж его теперь искать? Надеются, что он к станции подался или через реку переплыл.
– Лучше бы через реку. И лучше бы он не доплыл до другого берега… – задумчиво проговорила Вика.
* * *
Разговора пришлось ждать довольно долго. Связь с городом оставляла желать много лучшего. Когда Вика, наконец, услышала в трубке голос Окунцова, то поначалу даже не узнала его из-за треска и шума. Зато он опознал ее сразу, и трубку схватил немедленно, как будто сидел возле телефона и ждал звонка.
– Ну что, нашли? – спросил он деланно безразличным голосом.
– Представьте себе – нашла. И теперь жду выполнения вашей части договора, – Вике пришлось кричать, чтобы перекрыть шум помех.
– Хорошо. Сейчас я, к сожалению, уезжаю на три дня. А после этого немедленно встречусь с вами. Вы передадите мне дневник, а я вам – имя убийцы.
– Так, голуба, дело не пойдет. Или сейчас или я найду этим запискам другое применение.
Трубка надолго замолчала. Вика нервно поглядывала на часы. Время убывало. Она заказала только десять минут и если пауза на другом конце провода продлится слишком долго – все пропало.
"Ну, давай же, быстрее! – молила она про себя. – Хватит сомневаться!"
– Чем докажете, что это именно то, что меня интересует? – наконец-то проклюнулся его недовольный голос.
– Ну, это проще пареной репы, – усмехнулась девушка. – Вам ваших… ммм… партнеров поименно называть или можно по фамилиям?
– Вы это читали, – сдавленно прошептал он.
– Ну, разумеется. Как бы иначе я догадалась, что нашла именно то, что нужно?
– Имейте в виду, она все это выдумала. Старая карга ничего не могла поделать с тем, что она меня не возбуждает и придумала для своего спокойствия эту сказочку о моей якобы нетрадиционной ориентации.
Викой овладело такое чувство гадливости по отношению к этому пустозвону, что она едва справилась с эмоциями и вынуждена была ненадолго замолчать, чтобы не ляпнуть какую-нибудь гадость.
– Эй, куда вы там пропали?
– Да здесь я, здесь, – брезгливо морщась, произнесла она негромко.
– Вы меня поняли?
– Знаешь, парень, мне наплевать с кем и в какое отверстие ты трахался, но поверь, если бы мне не нужно было от тебя имя преступника, я сама бы отнесла эти, как ты выражаешься, выдумки журналистам. Догадываешься, что бы с тобой сделали те, с кем ты, опять же, по твоим словам, не имел ничего общего? Ох, хотела бы я на это посмотреть… – закончила она мечтательно.
– Эй, сука, ты не посмеешь! – отчаянно завизжала трубка.
– А кто мне может помешать? Ты, что ли? – спросила она ласково.
– Ладно, я скажу тебе то, что ты хочешь. Но имей в виду, если хоть одна строчка из этого пасквиля выплывет наружу, ты об этом пожалеешь.
– Да пошел ты, петух недорезанный!
– Гаевская.
– Что?
– Князеву убила Гаевская. Я сам это видел. Ткнула ее зонтиком в брюхо, как стилетом, а потом покатила в воду и держала там, пока Софья не задохнулась.
– Ты врешь. Этого же быть не может.
– Ты хотела знать правду? Теперь ты ее знаешь. Не моя вина, что она тебе не нравится. До встречи через три дня и не подводи меня, киска.
Злорадно хихикнув, Окунцов бросил трубку, а Вика еще некоторое время стояла и растерянно слушала короткие гудки.
По тому, как быстро опустила голову телефонистка, изображая тотальную занятость, Вика догадалась, что она слышала большую часть разговора. Припомнив эпитеты, которыми она награждала Курского соловья, девушка почти равнодушно констатировала, что ее репутация в этом населенном пункте ежедневно теряет по несколько пунктов. Скоро на нее начнут показывать пальцем.
Попрощавшись с макушкой телефонистки, Вика вышла на улицу и побрела к магазину. Она решила все же сдержать данное себе обещание и купить картошки. Но пришлось воспользоваться услугами магазина, так как столика, замеченного ей в день своего приезда, она не видела уже давно. Очевидно, торговка Клавдия решила устроить себе внеплановые каникулы, хорошо заработав на своем товаре в начале лета.