От девочки пахло куда более приятно, даже пьяняще… Пёс забыл про крышку и посмотрел на восторженно улыбающуюся Светку.
- Он что дрессированный? - Девочка присела, протянув пальцы к белой шерсти.
Запахло сильнее - пёс заскулил.
- Скажешь тоже, - отмахнулся Глеб. - Просто живой.
5.
- А почему он на мышь похож? - Юрка машинально поглощал мятую картошку с сосисками, ловко орудуя вилкой, будто в той была сокрыта функция автопилота; малыш лишь изредка промахивался мимо рта, чем приводил сестру в состояние крайней эйфории.
Марина пыталась угомонить разошедшуюся дочь, но с каждым разом делала это всё более сдержанно - данное занятие, скорее даже необходимость, ей уже порядком надоело. Она только грустно вздыхала и бесцельно ковырялась вилкой в собственном ужине, изредка посматривая на безучастного Глеба.
Взгляд Юрки, восседавшего во главе стола, был прикован к белому бультерьеру, довольно возившемуся в рыбьих потрохах, сдобный смрад которых витал под потолком кухни, вытесняя все остальные запахи. Малыш основательно вымазался в картошке и масле, отчего его розовые щёки лоснились в мерцающем свете ламп дневного освещения.
Люминесцентный король навис над столом и хищно потрескивал в такт еле заметному мерцанию трубок - такое ощущение, что он так же пытался разглядеть страшного гостя, продолжавшего свой свирепый пир, обособленно от хозяев.
Юрка уже напрочь позабыл про вилку. Он хватал сосиски липкими пальчиками, точно великан беспомощных гномиков, и пытался молниеносно отправить их в рот. Однако малыши упорно сопротивлялись, тыкаясь то в нос, то в глаз, то в лоб, то вообще проходя мимо всего, отчего Светка уже и сама почти лежала в тарелке, издавая хрипящие звуки и обдавая родителей рыбно-картофельным фаршем.
Марина грозила дочери пальцем и, между делом, пыталась подсунуть сыну куда более полезную рыбу. Однако ничего не выходило: Юрка на ощупь бродил пальцами по пустеющей тарелке, безошибочно находил очередных "гномиков", а подложенные рыбьи спины равнодушно складировал на край тарелки.
- Света, хватит паясничать! - Марина всё же не выдержала и серьёзно посмотрела на дочь.
- А чего я? Сама же начала!..
- Ты как с матерью разговариваешь?!
- Как хочу - так и разговариваю! Почему я всегда виноватая?
- Глеб!.. - Марина гневно посмотрела на мужа, прося помощи, но тот никак не отреагировал.
- А как его зовут? - задал следующий вопрос Юрка, так и не дождавшись ответа на первый. Но его проигнорировали снова.
Светка злобно улыбнулась.
- А правда, что такой вот пёс может человека загрызть? - Девочка испытующе уставилась на притихшего Умку, невольно заставив того оторваться от своего банкета.
Глеб вздрогнул, нерешительно глянул на дочь. Затем перевёл заторможенный взгляд на Марину. Та только пожала плечами: мол, выпутывайся, как знаешь - и поскорее отвернулась.
- С чего ты это взяла?
- Да она врёт всё! - возмутился Юрка, протягивая блестящие пальцы - пока мать не видит - к сложенным в центре стола плиткам печенья.
- А вот и не вру! - Светка расплылась в самодовольной улыбке. - А он печенье лопает без спросу!
Марина обернулась, отчего Юрка так и замер, как попрошайка, с протянутой рукой.
- Зачем ему кого-то грызть? - медленно проговорил Глеб, размазывая остатки картошки по краям тарелки, попутно бесцельно изучая поцарапанное дно, - никак Юрка в очередной раз отказывался есть, отчего, в первую очередь, пострадала посуда.
- В школе ребята рассказывали, что такой же бультерьер целую семью за городом вырезал, - Светка обвела слушателей сосредоточенным взглядом, силясь определить, воспринимают ли её историю всерьёз.
- Враки! - замотал головой Юрка. - Это ты специально всё! Чтобы попугать!
- Очень надо! - фыркнула Светка.
Глеб усмехнулся. Нахальная улыбка, чёрная чёлка, тени под нарисованными глазами, полнейшее пренебрежение общества родителей - похоже, Марина пропустила сегодня всё то, за что дочь всякий раз основательно "огребала". А сидящий напротив ребёнок казался зловещим, незнакомым и каким-то чужим.
Умка поднял голову, вопросительно посмотрел на возбуждённо разговаривающих людей. Ситуация явно касалась его, хотя, наверное, так и должно быть. Ведь он новенький в семье, и новым хозяевам требуется какое-то время, чтобы установит новый порядок вещей. Однако сухой тон неприятно резал слух, не суля ничего доброго.
Умка заурчал, поскорее уткнул нос во влажную газету - он больше не испытывал голод, но так было нужно; без намордника девочка пахла ещё сильнее.
- У них тоже был маленький спиногрыз, вроде тебя, - такой же пухленький и аппетитный, - Светка подмигнула ошарашенному брату.
- Сейчас точно схлопочешь! - Марина принялась усердно поглощать остывший ужин, чтобы хоть как-то отвлечься ото всего происходящего. Точнее от того, что ничего нового не происходило. Было как всегда. А это напрягало вдвойне.
Девочка пожала плечами - обычно действия были более решительными и незамедлительными. Родители явно опасались окончательно утратить над ней контроль. И, надо сказать, не безосновательно. Светке давно уже казалось, что она престала быть маленькой и может не то чтобы творить всё что угодно, но, по крайней мере, высказываться на любые темы так, как того пожелает, не боясь при этом быть бесцеремонно заткнутой взрослыми принципами и откровенным недопониманием.
Тем более что на днях у неё впервые началось ЭТО.
То, что все эти годы периодически происходило с Мариной, когда она, ни с того ни с сего, становилась раздражительной и никуда не выходила из дому кроме работы. А если и выходила, то окружающим лучше было держаться подальше, дабы не напороться на какую-нибудь свежевыделанную "любезность". В такие дни Марина переставала носить белое и обтягивающее, замыкалась в себе и подолгу валялась на диване в позе эмбриона, не в силах улыбнуться, оказывая внимание лишь стиснутой в дрожащих объятиях подушке. Даже Глеб в открытую побаивался своей пассии, предпочитая отлёживаться на диване в гостиной. Он становился каким-то мягким и хлипким, словно фрагмент оброненного на пол студня, который при желании очень легко размазать ногами об линолеум. Но Марина почему-то этим никогда не пользовалась…
Поначалу Светка не понимала, что именно происходит с Мариной - ей казалось, это простое недомогание. Однако после появления Интернета и кабельного - тайный занавес резко поднялся, отчего на смену непониманию пришло ожидание.
"И вот, дождалась".
Сегодня предки выглядели как-то по-особенному: сонно, точно пересытившиеся мухи, не способные даже нормально жужжать. Сначала одна Марина в томном ожидании Глеба. Затем уже вместе, лениво шпыняя ни в чём не повинного зверя, только оттого, что так надо…
"Теперь, вот, за ужином, молча выслушивают мои идиотскии истории… А что если они обо всём догадываются?! Или просто я ещё не так далеко зашла?"
Светка, для уверенности, вздохнула и продолжила пугать, опасаясь в конец себя выдать.
"Глеб, скорее всего, ничего не заметит, а вот на счёт Марины есть основания сомневаться. Тем более что и запасы её "Always" попали под неминуемое сокращение".
- Так вот, если взрослых ещё удалось по частям собрать, то от мелкого вообще ничего не осталось, - Светка выжидательно посмотрела на застывшую вилку Марины и быстро закончила: - Все говорят - целиком проглотил. А мне, вот, кажется, что закопал где-нибудь про запас.
- Да замолчишь ты или нет, паршивка! - Марина схватила со спинки стула полотенце и попыталась огреть им дочь.
Светка увернулась.
- Ма, чего она пугает! - заныл Юрка; губы малыша дрожали, но по внешнему виду было не понять: действительно ему страшно или просто притворяется, чтобы сестре ещё больше влетело.
- А чего такого? - Светка отскочила, но хлопок полотенцем перед носом ей явно не понравился. - Как будто я всё это выдумала! Что в школе услышала - то и говорю!
- А другого места ты для этого не нашла! - Марина осела на стул, швырнула вилку в тарелку.
От звона Умка навострил уши, с явным любопытством изогнул шею, стараясь охватить взором спорящих. Не вышло, и он недовольно заскулил. Вот так всегда - всё самое интересное происходит без его участия. Обидно, но ничего не поделаешь: видимо его пока не считают полноправным членом семьи, которого можно посветить во все свои секреты, - нужно время.
Умка с присвистом вздохнул, принялся старательно облизывать газету.
- А ты чего молчишь? - Марина накинулась на мужа, словно тот был всему виной. - Так и будешь закрывать глаза на все её выходки?
Глеб медленно отодвинул тарелку, посмотрел в глаза дочери.
- Света, не время сейчас сцены закатывать. Завтра - всё что угодно. Но только не сегодня. Прошу тебя.
Девочка разинула рот и, ничего не понимая, осела на спешно покинутый табурет.
- Ты чего это?..
- Да, действительно, у тебя всё с головой в порядке? - возмутилась Марина. - "Всё что угодно" - это что же?
- Марина…
- Да я уже тридцать лет Марина! А если тебе всё равно, так и скажи! Нечего из меня дуру делать!
"Точно не тридцать. Врёшь! Больше. Много больше! Просто не старишься, как… ведьма?.."
Глеб вздрогнул: чьи это мысли?
- Ты не понимаешь…
- Ага, дело оказывается всё же во мне. А я-то, дура, никак не соображу!
- Хватит орать! - воскликнула Светка и тут же сжалась в комок, боязливо посматривая на осёкшуюся Марину.
- Ты чего на маму кричишь? - подал голос Юрка.
- Значит так… - холодно произнесла Марина и скривила подбородок - хрясть!!! - а это не значило ничего хорошего.
Глеб глубоко вдохнул, облокотился о стол. Странно, но он как бы увидел свою физиономию со стороны: какую-то сплюснутую, отёкшую, совсем как у резиновой куклы, с рваными провалами на месте глазниц, через которые уже давным-давно вытекло всё человечное, родительское, отцовское. Жуткая маска пугала своим естеством, медленно раскачиваясь на бряцающих цепях, продетых сквозь мочки ушей.
Глеб сглотнул: ну и жуть, неужели таким его видят все домочадцы?
- Значит так, - сказала Марина, силясь совладать с детонированными эмоциями. - Марш в ванную - и чтобы через пять минут была, как нормальный человек! А то развела на лице не пойми что, как… - Её голос сорвался.
- Шлюха? - усмехнулась Светка.
Марина дёрнулась, но сумела усидеть; в данный момент она спешно раскапывала в душе могилу, чтобы навсегда закопать в ней такое понятие, как "дочь".
- Ты… Ты… Повтори, что ты только что сказала… - Маринины веки дрожали, а пальцы мяли друг друга, порождая старческий суставный хруст.
- Как шлюха, - без эмоций повторила Светка, гипнотизируя клочок скатерти перед собой. - Ты ведь это хотела сказать?
- Света, прекрати, - холодно произнёс Глеб.
…Грань вписанных друг в друга квадратиков приветливо подхватила взгляд девочки и понесла его по своей поверхности, как по крутой горке, лавируя на бесчисленных поворотах, отчего захватывало дух; а где-то в стороне, в это время, медленно приоткрывалась потайная дверка, ведущая в соседний сказочный мир. Вот вам и избушка на курьих ножках, вот и Кощей бессмертный над златом чахнет, вон, вдалеке, краснеется кисельный берег, а в молоке всплывает что-то корявое и неповоротливое, отсюда, из-за стола, больше похожее на трухлявый пенёк… Стоп, так это же водяной, ну кто же ещё!
Однако в реальности НИЧЕГО НЕОБЫЧНОГО НЕ ПРОИСХОДИЛО, и это уже давило на всех. Светке захотелось превратиться в муху и улететь прочь из дома, прочь из города, прочь с планеты Земля, прочь из этого долбанутого мира - туда, где на неё никто не будет смотреть ВОТ ТАК! Хищно и злобно, рассчитывая силу удара, дабы потом не осталось синяка. Хотя даже если и останется - она непременно что-нибудь придумает. Ведь мать не может бить ребёнка. По крайней мере - так не должно быть.
Марина поднялась.
- Сейчас ты у меня получишь!..
- Ага, надорвёшься, - сухо ответила Светка… и получила предательскую затрещину от Глеба.
В ушах зазвенело, а глаза полезли из орбит. Захотелось плакать. Дрожащий комок уже начал свой путь из живота наружу. Он перетрясал содержимое желудка, неприятно чертил скользкими жгутиками по горлу, решительно нажимая холодной ложноножкой на маленький язычок, словно говоря: "Тук-тук, а вот и я", - преднамеренно затягивая своё неминучее появление.
Светка всхлипнула, но тут же проглотила разрозненные чувства и лишь злобно посмотрела на Глеба - уж от кого, а от него она подобного не ожидала! А от этого на душе становилось только ещё тяжелее.
Глеб не без труда выдержал взгляд дочери. Раньше он к ней никогда не прикасался - только Маринка. А теперь, вот, сорвался и… ему это понравилось. Понравилось ПРИКАСАТЬСЯ к дочери!
- Пойди прочь, - монотонно произнёс он, словно просил Светку принести ему газету.
- Папа! - пропищал Юрка и шмыгнул носом.
Марина молчала. Она лишь прикрыла рукой подбородок и нерешительно поглядывала то на смущённого мужа, то на покрасневшую дочь - ей всё было ясно. Абсолютно всё.
- Уроды! - прохрипела девочка и сорвалась с места, не желая, чтобы эти равнодушные существа увидели её слёз.
На бегу, она наступила ногой на газету скучающего пса, но тот не обиделся - лишь приветливо помахал хвостом.
6.
Юрка досмотрел очередную серию "Барбоскиных" и потерял к телевизору всяческий интерес. А чего-то другого попросту не оставалось: канал "Россия" зарядил традиционное мощное "мыло", от которого с мамой обычно случались самые настоящие истерики, а с самим Юркой - невообразимые душевные переживания.
…Отчётливая картинка: мама сидит на диване, поджав ноги, плачет, утирая покрасневшие глаза влажной салфеткой, а на все Юркины расспросы, относительно происходящего с ней, только отмахивается, произнося дежурное: "Ресничка в глаз попала. Сейчас всё пройдёт, играй дальше…" Хочется спросить что-то ещё, но Юрка, совсем как взрослый, преодолевает нестерпимое желание и прячет взор, потому что ТАКАЯ мама ему совсем не нравится. Он продолжает заниматься своими делами, стараясь не слушать тренькающего в голове Сверчка, который просто уверен, что с мамой ЧТО-ТО НЕ ТАК. Затем появляется папа, и родители начинают громко кричать друг на друга, не обращая на них со Сверчком никакого внимания. Кричать просто так. Потому что так надо.
С мамой и впрямь всё нормально - она в два счёта уделывает папу. Сверчок оказался не прав(?).
Юрка не знал, кто такой Сверчок. Однажды мама прочитала ему сказку про Буратино. В ней-то как раз и обитало это дружелюбное насекомое. В коморке у Папы Карло, за холстом, на котором был нарисован очаг.
Ночью Сверчок выпрыгнул из растрёпанной книжки и решил навсегда поселиться в Юркиной голове - ему тут сразу же очень понравилось. Юрка спорить не стал. Новый друг оказался очень умным, постоянно придумывал занимательные игры, много всего рассказывал - мог даже выслушать и пожалеть, особенно, когда больно ударишься или просто разревёшься, не стерпев упрёков сестры.
Мама не любила всякую живность, а насекомых - в особенности. Один лишь их внешний вид - все эти усики, ножки, крохотные волоски, мягкие крылышки, скользкая пыльца, оставляющая после себя жирные пальцы, круглые, точно бусины глаза, - заставлял её брезгливо трястись и неразборчиво размахивать руками, отчего она и сама становилась похожа на запутавшуюся в паутине муху или на потерявшую пространственную ориентировку стрекозу. Поэтому Юрка решил не беспокоить маму лишний раз и ничего про Сверчка не рассказал. А мама попросту не заметила - так и зажили.
На книжной картинке Сверчок выглядел надменно. Этакая важная зелёная букашка - ростом с невысокого человека, - нацепившая на себя кафтан, цилиндр и пенсне. Однако звучащий в голове голос, напротив, принадлежал кому-то дружелюбному и весёлому, на вроде толстого мельника, изображённого на пакете с молоком. В одной из лап нарисованное насекомое сжимало лакированную трость со стеклянным набалдашником, внутри которого, - словно комар в янтаре - застыл красивый цветок или даже звезда. Юрка всегда хотел именно такой набалдашник. При этом сама трость его мало интересовала - хватило бы загадочной сферы.
Желание только усилилось, после того, как папа разъяснил, что под стеклом вовсе не звезда и уж тем более не цветок, а таинственная "роза ветров".
Юрка понятия не имел, что это за роза такая, но желание заполучить её в своё личное пользование только стократ возросло.
"Кажется, у Светки была заколка с похожим узором, но разве она даст…"
Приходилось любоваться невиданным созданием на картинке и завидовать тому лютой завистью. Сама же букашка успокаивала, советовала подождать, пока заколка не надоест сестре, после чего незаметно порыться в её настольной косметичке и стянуть понравившуюся вещицу. Юрка много размышлял на этот счёт, однако заставить себя пойти на столь мерзкое преступление так и не смог. Да он этого и не хотел. Всё-таки сестра, а не кто-то посторонний. К тому же, если поймает, - обязательно поколотит! Ни сколько за заколку, сколько за воровство. Может ещё маме рассказать, но это вряд ли.
Юрка хотя и был ещё ребёнком, однако прекрасно ощущал ту незримую грань, переступать которую - просто непозволительно. Да и отношения между сестрой и мамой подливали масла в огонь. Он был как громоотвод: вечно получал на орехи то от одной, то от другой, особенно случись ссора, подобная сегодняшней.
"Ведь Светка думает, что всё из-за меня. По крайней мере, по её словам, до меня ей жилось иначе…"
Светка не говорила ничего в открытую - Юрка невольно подслушал.
После очередной ссоры с мамой Светка валялась на кровати и плакала в подушку. Юрка не знал, что именно мучило сестру: боль от побоев, просто обида или ненависть ко всему живому, что обитает в их квартире. Может что-то ещё, о чём он даже никогда не задумывался. А возможно, всё вместе, объединившись в единый пульсирующий комок отчаяния. Так или иначе, но Светке было очень плохо, и мудрый Сверчок тогда сказал, что нужно идти к сестре и помочь ей. Неважно, как именно: достаточно постоять рядом, ничего не говоря и не обращая на себя внимания - просто попытаться заставить Светку поверить в то, что она не одна. Как не один сам Юрка. Вокруг много "друзей". Главное заставить себя "услышать" их.
Юрка уже собирался было переступить порог комнаты, как в этот самый момент Светка выдала сквозь слёзы в подушку всё то, что её мучило на протяжении последних лет и, одновременно, то, с чем застывший в дверях малыш боялся столкнуться даже в самых жутких своих кошмарах.
Оказывается, виноват только он. Ни мама, ни папа, ни этот долговязый хлыст, что изредка приходит к сестре, ни кто-нибудь ещё, о ком Юрка даже не знал. Только он и, может быть, Сверчок. Хотя и это вряд ли - Светке он тоже ничего не говорил про насекомое.
Сестра его ненавидит - это единственное, что расплылось в тот вечер багровым пятном в Юркином сознании, заставив чувства свернуться в маленький рыхлый кулёчек и застыть в груди, под ложечкой, изредка покалывая трепещущее от горя сердце. Мысли куда-то подевались, а на их месте материализовался ночной мрак. Сделалось страшно, и Юрка убежал. Возможно, как трус… Но оставаться и дальше не было смысла, потому что слов, как таковых, тоже не было. Только шум в ушах, колючие слезы и маленькая цирковая обезьянка на плече, истошно колотящая в свой барабан.