- Виктория Холлест, неужели? - сказал дядя рассеянно.
- Да, - сказал я. - Больше мне нечего сказать, за исключением того факта, что он произносил кое-что еще, кроме своего имени. Он спрашивал о ком-то по имени Маргарет. Я совершенно уверен, что слышал это. Если хочешь, я могу пойти и послушать еще раз.
- Клод-обормот! - сказал дядя с жаром. - Ты должен был сразу мне об этом сказать. Дай-ка мне взглянуть на твой Предмет.
Такое случалось раз или два в год, и дядюшка Аливер ясно давал понять, что ему это не нравится - для предметов рождения существовали свои доктора. Я вынул свою затычку и положил на его ладонь. Цепочка натянулась. Он достал из кармана увеличительное стекло и внимательно осмотрел ее. Затем дядя Аливер отложил лупу, достал пинцет и перевернул затычку вверх ногами.
- Вдохни, - сказал он.
Я послушался.
- Теперь выдохни.
Я вновь выполнил его указание.
Он слегка постучал по затычке пальцами. Я очень забеспокоился.
- Что-то не так с моим Джеймсом Генри? - спросил я.
- Не думаю. Но, похоже, тебе нужно увидеться кое с кем еще.
Он вернул мне мою затычку.
- Как ты себя чувствуешь?
- Неплохо, дядя.
- Я хочу услышать то, что слышишь в доме ты, Клод.
Говорящий дом
Мы поднялись по мраморной лестнице и спустились по железной. Мы заходили в маленькие чуланы и большие залы, пытаясь найти дверную ручку по имени Элис Хиггс, хотя совершенно не представляли, где ее искать. Мы пытались услышать ее имя в общей какофонии дома. Как же разобрать его среди всего этого грохота? Дом говорил, болтал, шептал, ревел, пел, выводил трели, каркал, трещал, плевался, хихикал, хлопал, тяжело вздыхал, трубил и стонал. Голоса были молодыми - высокими и полными жизни, старческими - надтреснутыми и дрожащими, женскими, мужскими - их было множество, и ни один из них не принадлежал человеку. Это все были предметы говорящего дома - карниз для штор, птичья клетка, пресс-папье, чернильница, половица, балясина перил, абажур, шнурок колокольчика, чайный поднос, расческа, дверь, тумбочка, пиала, помазок, гильотина для сигар, гриб для штопанья, половик, ковер. Я нашел говорящую дверную ручку, но это была ручка из уитбийского гагата, которая вела в Траурную комнату - туда, где мыли и обряжали умерших Айрмонгеров. Изначально эта комната была частью дома гробовщика из Уайтчепела. Ручка произносила имя Марджори Кларк. Мы наведались и к Виктории Холлест - туда, где я вчера встречался с Пайналиппи. Теперь там был только диван, который действительно спрашивал шепотом:
- Где Маргарет?
- Это все? - спросил Аливер.
- Да, дядя. И еще: "Виктория Холлест". Эти четыре слова.
- В таком случае, полагаю, последующие Сидения должны быть отложены. Я бы сказал, что нам следует заменить диван на другой, но на нем сидели уже более сотни лет. К тому же у нас нет никаких доказательств, кроме твоих слов.
И мы продолжили наши поиски. Мы даже вошли в дверь с надписью "ЭФА" (рядом имелась другая, с надписью "ОДОМ"). Мы использовали Айрмонгерские варианты имен несчастной пары, изгнанной из Эдемского сада, для обозначения того, куда должны входить женщины, а куда - мужчины. По правде говоря, классы для девочек не сильно отличались от тех, что были с одомской стороны, не считая того, что другие предметы произносили другие слова. В классе, предназначенном для старших учениц, я заметил Пайналиппи, смотревшую на меня странным взглядом. Другие девочки таращились то на нее, то на меня. Именно там случилось второе происшествие. Дядя шепотом поговорил с классной дамой, после чего она велела всем замолчать. Я прошелся по классу, внимательно прислушиваясь, но ничего не услышал. Я так бы и ушел ни с чем, если бы, встав на колени у парты кузины Тиби, не расслышал сквозь легкий шум ее чехла для грелки (Эми Эйкен) фарфоровую чернильницу по имени Джеремайя Харрис, которая, помимо своего имени, говорила:
- Я был бы очень обязан.
Дядя спросил меня, уверен ли я в этом на сто процентов. Я был уверен.
- Полагаю, ничего серьезного, - сказал дядя классной даме. - Но вам нужно отослать эту чернильницу вниз, предварительно наклеив на нее ярлык.
Ощущая на себе взгляды кузин, я чувствовал себя очень важным, пока не услышал бормотание кузины Хоррит: "Вот и отослали бы его вместе с ней".
Хоррит считалась самой красивой из кузин-Айрмонгеров. Ее шумный предмет рождения звали Валери Бортвик, но я не знал, чем конкретно он был. В следующем месяце Хоррит должна была выйти за Муркуса.
Мы продолжили свой путь. В длинной галерее, по которой мы шли, я заметил выбивалку, которая, помимо своего имени (Эстер Флеминг), произносила слово "коклюш". А в огромной дедушкиной столовой стоял графин по имени Александр Фитцджеральд, который говорил: "Я бы предпочел этого не делать". Но Элис Хиггс нигде не было слышно. И мы так и не спустились на подвальный этаж, где жили и работали слуги. Туда, где была Люси Пеннант. Наконец дядюшка Аливер сказал, что мы можем остановиться. Мы сели на мраморные ступени главной лестницы у площадки, с одной стороны которой торчал бабушкин полусонный швейцар, а с другой был вход в комнаты прадедушки.
- Что происходит с предметами, дядя? - спросил я.
- Не знаю, Клод. Возможно, нам нужно обратиться за помощью. Как ты себя чувствуешь? Я не слишком тебя утомил?
- Нет, сэр.
- Спасибо тебе, Клод.
И тогда я почувствовал, насколько устал за этот напряженный день от всех этих предметов, издававших совершенно незнакомые звуки.
Вздохнув, дядюшка Аливер заговорил снова:
- Клод, твой дедушка просил меня о тебе позаботиться.
- Дедушка? - спросил я. - Дедушка упоминал обо мне?
- Да, Клод, он часто говорит о тебе. Когда я осматриваю его, он всегда спрашивает: "А скажи-ка мне, Аливер, как сейчас дела у нашего Клода? У нас на него большие надежды".
- Правда? - спросил я. - Он правда так говорил? Я не видел дедушку уже больше года. Хотя я, конечно же, слышу, как приезжает и уезжает его поезд. А бабушка не собирается со мной видеться. Она сказала, что может пригласить меня летом, но кто знает, как все сложится? Я всегда думал, что дедушка любит меня больше, чем бабушка.
- Он не забыл о тебе. На днях он спросил меня: "Думаю, Клод скоро должен получить брюки?" Я сказал, что да. А твой дедушка ответил: "Я должен увидеться с ним до этого".
- Дедушка хочет увидеться со мной? Он на самом деле сказал так? - Дедушка посещал меня лишь во сне, и тогда я просыпался в поту.
- Да, Клод, на самом деле. Твой случай особый. Ты слышишь Предметы, а значит, нам нужно быть осторожными с тобой. Ты должен быть в безопасности, пока дедушка не откроет свои планы насчет тебя.
- Дедушка… - прошептал я. - Когда я увижусь с ним? Но я ведь не пойду к нему один, правда? Ты ведь пойдешь со мной, дядя Аливер?
- Ты не должен волноваться. Думаю, я и так уже сказал слишком много. Возвращайся в свою комнату, Клод, и отдохни. Я напишу записку и отправлю ее в школу. И, Клод, тебе не стоит якшаться с Туммисом Айрмонгером. Туммис - это не тот друг, которого тебе стоит иметь. Держись от него подальше, такие знакомства до добра не доведут. Вместо него ты мог бы общаться, например, с твоим кузеном Муркусом.
- Но Туммис… - начал протестовать я.
- Я расскажу твоему дедушке о том, насколько ты хорош. Ты ведь этого хочешь, правда? Хочешь получить хорошую характеристику?
- Да, дядя, конечно.
- Тогда иди, мой маленький микроб. Я должен отправить письмо в Дом лавровых листьев. Ступай осторожно.
В Солнечной комнате
День медленно приближался к вечеру. Секунды тянулись, по капле превращаясь в минуты. Довольно солнца, сказал я себе, и решил станцевать с ним своеобразный танец. То тут то там я погружался в состояние дремоты, пропуская дневные мгновения, надвигая занавес на свои глаза и стараясь сберечь несколько позаимствованных у дня минут, чтобы передать их ночи. Наконец по дому разнесся звук дедушкиного локомотива. Недолго, теперь уже недолго.
Я ждал Люси Пеннант. Я был одет и полностью готов, хотя все остальные Айрмонгеры уже, несомненно, переоделись в пижамы и лежали под простынями и сетками для волос, для усов и от комаров. Я ждал. Причесался перед зеркалом, подтянул носки, проверил ботинки, лег на кровать и стал ждать, пока дом затихнет. Я слышал, как лакей прошелся по коридору, чтобы узнать, все ли в порядке и все ли легли спать. Забывшись в ожидании, я, должно быть, уснул. Разбудило меня что-то, с карканьем промчавшееся мимо моей двери.
Что бы это ни было, оно меня разбудило. Как долго я спал? Не могу сказать. Я опоздал? Я не знал ответа на этот вопрос. Я быстро причесался на пробор, говоря себе, что, если хочу хотя бы попытаться увидеться с ней, мне нужно спешить. Я открыл дверь своей спальни. Что было за ней? Лишь ночь. И я вступил в нее.
Поначалу я не мог найти Люси. Ее не было в Общей комнате - стоявший там камин уже был вычищен. Школьные классы тоже были пусты. Наконец в глубине коридора, темнота в котором была настолько густой, что моя маленькая свеча едва не погасла, я заметил ее. Среди голосов других находившихся в помещении Предметов, Патрика Велленса и Дженни Мак-Маннистер (каминной решетки и шнурка колокольчика), я расслышал тихий шепот, доносившийся из-под ее чепчика. Люси была в Солнечной комнате, но, вместо того чтобы чистить камины, она протирала окна.
- Что ты делаешь? - спросил я.
- Не подкрадывайся ко мне так! Если, конечно, не хочешь получить совком по уху.
- Я думал, ты чистишь камины.
- Я хотела выглянуть наружу, - сказала она.
- Разве тебе следует это делать? В смысле - это правильно? То есть у тебя не будет неприятностей?
- Кто моет окна в этом доме? Они невероятно грязные.
- Думаю, все считают, что в этом нет смысла. Они покрываются грязью очень быстро.
- Я просто хочу выглянуть наружу, но не могу открыть окно - оно закреплено болтами.
- Ну, понимаешь, если бы оно не было закреплено, в дом влетели бы чайки.
- Я думала, что если хорошенько его протру, то смогу хотя бы одним глазком увидеть, что снаружи.
- Знаешь, снаружи может оказаться еще хуже.
- Я об этом не подумала.
- В этом заключается одна из проблем. Если ты живешь на свалке, то вокруг столько пыли, сажи и золы, что они способны проникнуть куда угодно. Если ты выйдешь хотя бы на минуту, а затем, войдя в дом, высморкаешься, твои сопли будут черными. Пыль проникает во все - не только в дом, но и в людей.
- Тогда мыть окна действительно особого смысла нет.
- Думаю, что нет.
- Но это может сделать комнату чуть светлее, правда?
- Думаю, темнее от этого точно не станет.
- Тогда давай попробуем.
- Я? Ты не могла иметь в виду меня, я же Айрмонгер.
- Да, ты можешь помочь.
- Ох, - сказал я. - Ладно.
Так мы и поступили. Стали протирать окно. Мы терли его старыми тряпками, и тряпки, которые и так не были слишком белыми, очень скоро стали совершенно черными. Мы брали все новые и новые тряпки, но и они вскоре чернели. Они были пропитаны мраком, а его от этого не становилось меньше. Стоя рядом с Люси, я тер окно и прислушивался к тихим словам. Они казались еще тише, чем раньше, но я наконец разобрал первое из них.
- Эл! - сказал я. - Думаю, это Эл!
- Что ты сказал? - спросила она.
- Эл, - сказал я. - Мне нравится протирать окна, хоть и приходится изгибаться буквой "Л".
- Идиот, - пробормотала она. - Где ты вообще был? Я думала, ты не придешь.
- Я собирался прийти гораздо раньше, правда, но у меня не получилось. Следующей ночью я приду гораздо быстрее.
- Хорошо бы. Я не могу стоять здесь всю ночь и ждать тебя.
- Нет-нет, никто об этом и не просил.
- Нам есть чем заняться.
- Да, да, - сказал я, и некоторое время мы продолжали тереть молча.
- Извини за ухо, - наконец сказала она.
- С ним уже все в порядке, спасибо.
- Скоро ударят в колокол, и мне нужно будет идти вниз. Завтра будь порасторопнее. Если, конечно, хочешь, чтобы я тебе о чем-нибудь рассказала.
К тому моменту наши руки были уже очень грязными, но я об этом не думал. Мы отступили назад, чтобы посмотреть на оконное стекло. Мне оно казалось таким же, как и раньше, но ей я, конечно, сказал, что оно стало чуть светлее. Похоже, она обрадовалась. Она взяла с меня обещание, что я приду в Солнечную комнату днем и посмотрю, стало ли в ней светлее.
- Тебе известно, что мы сейчас делаем? - сказал я. - Я не должен этого делать.
- Мыть окна?
- Ни мыть окна, ни, прежде всего, разговаривать с тобой.
- Почему?
- Это запрещено. Правило Дома.
- Кто это сказал?
- Дедушка.
- Чей дедушка?
- Амбитт Айрмонгер, глава Дома-на-Свалке.
- Я тоже одна из вас, - сказала она. - Я Айрмонгер. По материнской линии.
- Я чистокровный Айрмонгер. И по матери, и по отцу.
- Тогда я знаю, что это для тебя значит.
- Что?
- Это значит, что, когда вырастешь, ты будешь нескладным и скрюченным.
Мне стало не по себе.
- Я ведь не очень высокий, правда?
- Ты ведь довольно хилый, правда?
- Для моего возраста? Мне пятнадцать с половиной. Когда мне будет шестнадцать, я должен буду жениться.
- Что ж, удачи.
- Я не хочу жениться. Совсем.
- Тогда скажи "нет".
- Не могу.
- Почему?
- Правило. Все женятся в шестнадцать. Ну, почти все.
- Тебе нравятся ваши правила, правда?
- Нет, не нравятся. Но они все равно существуют, не так ли? Я не могу их нарушить.
- Потому что ты маленький?
- Потому что я Айрмонгер.
- Мне уже шестнадцать, и я не замужем. И не собираюсь. Один раз меня чуть не выдали. Еле сумела этого избежать.
- Правда? Тебя действительно чуть не выдали замуж? Можно спросить, за кого?
- За Свалку, придурок.
- Ох.
- Он говорит "ох"!
- Ты расскажешь мне об этом?
- Что у тебя на той цепочке?
- Мой Джеймс Генри Хейворд.
- Твой что?
- Мой Дже… моя затычка, мой предмет рождения. Хочешь увидеть его? Я покажу тебе.
- Мгновение назад ты назвал ее по-другому.
- А… Ладно, думаю, я могу тебе сказать. Я слышу голоса.
- Ты - что?
- Предметы… Понимаешь, у некоторых предметов есть голоса и имена. Они говорят мне свои имена. Видишь вон тот шнурок колокольчика?
- Да.
- Его имя - Дженни Мак-Маннистер.
- О чем ты говоришь? Ты что, болен?
- Да, я болен. Дядя Аливер дает мне пилюли.
- С тобой что-то не так. Я чувствовала это с самого начала, чувствовала. Ты опасен? Ты не выглядишь опасным.
- Нет, нет, я совершенно не опасен.
- Лучше бы это действительно было так. Я стукну тебя, если ты опасен.
- Я не опасен, - сказал я. - Я просто слышу предметы.
- Тогда слушай предметы подальше от меня. Не пугай меня, а не то я опять возьмусь за совок.
- Нет-нет, я об этом даже и не думал.
- Лучше я пойду вниз, пока меня не хватились.
- Тогда спокойной ночи. Спасибо за разговор. Завтра я приду раньше.
- Надеюсь.
И Люси пошла прочь со всеми своими принадлежностями для уборки. Но, дойдя до двери, она обернулась.
- Скажи еще раз, как меня зовут? - сказала она довольно сердито.
- Люси Пеннант, конечно, - сказал я.
- Спасибо, - сказала она и ушла.
- И какой-то Эл, - прошептал я.
Так все и закончилось. Что за ночь! Возвращаясь в свою комнату, я чувствовал себя легко и даже размахивал цепочкой с Джеймсом Генри. Мне оставалось пройти еще совсем немного, когда я, взбегая по лестнице, заметил, как что-то быстро пронеслось в тени мимо меня. Я успел разглядеть - это была птица.
- Лейка! - позвал я.
Но она уже скрылась из виду, улетев на верхние этажи. Лучше бы ей не забираться на чердак, летучие мыши быстро с ней разделаются.
Я лег спать, жалея о том, что у меня нет ничего на память о Люси Пеннант. Любая мелочь, напоминавшая о ней, сделала бы день веселее. Лучше всего было бы иметь ее портрет или фотографию.
Дядюшка Идвид
Ранним утром следующего дня, едва я успел одеться и услышать звук отправления дедушкиного поезда, до меня донесся голос двигавшегося по коридору Перси Хочкиса вместе с голосом кого-то незнакомого по имени Джеральдина Уайтхед. Дядюшка Аливер постучал ко мне в дверь и сразу же вошел. Он очень нервничал; вместе с ним был человек, которого я никогда раньше не видел, но при этом мне казалось, будто знал его всю жизнь. В нем было что-то очень знакомое. Он был одет в униформу с вышитым золотыми нитками лавровым листом на воротнике. Человек был маленького роста, с редкими прилизанными волосами на большом светлом черепе; на виске его выступали вены. Кто он и почему кажется мне таким знакомым?
- Я хотел бы представить тебе твоего дядю Идвида Айрмонгера, - порывисто сказал дядя Аливер. - Не думаю, что ты виделся с ним раньше. Он - брат-близнец твоего дяди Тимфи.
- Как там малыш Тимфи? - спросил Идвид. - На самом деле он мой младший брат. Он родился на двадцать две минуты позже меня.
Он произносил эти слова, улыбаясь. Он казался очень улыбчивым. В отличие от голоса его близнеца, его голос был очень мягким. Я слышал о дядюшке Идвиде и раньше, но никогда его не видел. Он был губернатором, одним из самых высокопоставленных Айрмонгеров, но жил в городе, а не в Доме.
- Вот и наш мальчик, не так ли? - сказал дядюшка Идвид, обнажив зубы в ослепительной улыбке. Однако, произнося эти слова, он смотрел не на меня, а совсем в другую сторону. Лишь тогда я заметил, что его глаза были совершенно белыми. Дядюшка Идвид был слепым. Широко улыбаясь, он осматривал комнату невидящим взглядом и глубоко дышал. Он словно хотел вдохнуть весь воздух, который в ней был. - Помоги мне сесть, Аливер.
Дядюшка Аливер проводил его к одному из моих стульев.
- Подвинь меня поближе к нему, настолько близко, насколько это возможно. А ты подвинься ко мне, дорогой Клод. Посиди со мной. Ты ведь не против?
Я сел почти вплотную к нему. Ни мои, ни его ноги не доставали до пола.
- Как приятно вновь оказаться в Доме-на-Свалке, - сказал он. - Так, что я слышу?
Он приложил свои маленькие ухоженные руки к ушам и начал что-то мурлыкать, шлепая губами.
- Я слышу Джеймса Генри Хейворда! Привет! Привет! Иди ко мне, Джеймс Генри Хейворд, иди же ко мне! - Он простер ладони. - Я знаю, что ты здесь. Иди ко мне, я хочу с тобой познакомиться. Достань его, Клод, и дай мне на него взглянуть.
Я не смог сдержать улыбки. Он слышит то же, что и я! Аливер кивнул, и я медленно положил мою затычку ему в руки. Идвид поднес ее к носу и понюхал. Он похлопывал и гладил ее.
- Джеймс Генри Хейворд, - сказала затычка.
Ее голос казался очень довольным.
Идвид перевернул ее вверх ногами и защекотал.
- Джеймс Генри Хейворд! - Казалось, затычка хихикала.