- Вот мы и пришли, дорогая Люси.
- Дорогая Люси?
- Как ты уже поняла, это - Мраморный зал.
- Он очень велик, не так ли?
- Вот Великий сундук. В нем хранят предметы рождения умерших Айрмонгеров. Если хочешь, я расскажу тебе о паре из них. Вон та мочалка для классной доски принадлежала моему отцу. Рядом с ней лежит маленький ключик от фортепиано. Он принадлежал моей матери.
- Ты показываешь мне своих родителей?
- Да.
- Спасибо тебе, Клод, - сказала я очень искренне. - Это честь для меня.
- Я не знал никого из них. Но я часто прихожу сюда, чтобы посмотреть на их Предметы и поразмышлять - как будто я лучше их узнаю, рассматривая весь этот хлам. Все эти жизни из прошлого. Вот трость прадедушки Эдвальда.
- А это что?
- Это нарваловый бивень двоюродного прадедушки Докина, а рядом с ним - морская раковина его жены Осты. А вот красный коралл двоюродной бабушки Лупинды.
- А кому принадлежали эти маленькие часы?
- Эти позолоченные часы принадлежали Эмомуэлю, он умер больше ста лет назад. А это широкий меч его брата Освильда. Они пришли из тех времен, когда предметы рождения были прекрасны, не то что все эти щетки и чернильницы, промокашки и вантузы. Тогда людям дарили фигурки слонов, вырезанные из слоновой же кости, позолоченные армиллярные сферы, заводных птиц и красивые пуфики для ног. Но теперь все изменилось, поскольку бабушка говорит, что нам нужны предметы на каждый день, так как мы живем в век практичности.
- Шкаф накрепко заперт, правда?
- О да, его всегда запирают и открывают лишь тогда, когда кто-то умирает.
- Детский башмачок. Грустно.
- Да нет, он принадлежал двоюродному дедушке Фратцу, он дожил до девяноста трех лет. Грусть навевают эта матерчатая кепка, тот волчок и вон та гильотина для сигар. Их владельцы умерли очень молодыми. Еще грустно смотреть на солонку и перечницу.
- Близнецы?
- Верно. Тиф.
- А что это за предметы в маленьком убогом шкафчике рядом с большим? Коробочка для пилюль, скакалка, стеклянная ваза и стеклянный глаз - чьи они?
- Они принадлежали Айрмонгерам-самоубийцам, - сказал Клод.
- Бедолаги. Нет, мне больше нравится большой шкаф. Толстое стекло, правда?
- Такое же толстое, как то, что используется в глубоководных шлемах. В правом нижнем углу есть маркировка. "ПРЕББЛ И СЫН, ПРОИЗВОДИТЕЛИ СТЕКЛА ДЛЯ ГЛУБИН". Ну вот, это Мраморный зал и Великий сундук.
- Спасибо тебе. Большое.
- Я показал тебе несколько комнат, не так ли?
- Да, показал.
- А теперь я спрошу тебя кое о чем. И буду говорить более чем прямо.
- Давай, не тяни.
- Думаю, что под волосами и чепчиком ты прячешь дверную ручку моей тетушки Розамути.
- Я… как бы это… ну… Не могу сказать, что это не так.
- Я знаю, что это так, Люси, и это неправильно.
- Как ты узнал? Может, у меня ее нет?
- Я слышу ее.
- Это дверная ручка! Ты не можешь слышать…
- Сейчас ее голос очень слабый… он похож на шепот. Я слышу, как она разговаривает, произносит свое имя.
- Полная чушь, тебе не кажется? Не пытайся меня запугать.
- Она говорит: "Элис Хиггс", очень слабым голосом. Ее слова едва слышны.
- Это всего лишь слова. Они ничего не доказывают.
- Тогда сними свой чепчик.
- Нет!
- Пожалуйста, Люси. Пожалуйста. Это небезопасно. Больше нет.
- Чур, мое! Я нашла!
- А они найдут тебя. И я сомневаюсь, что после этого они будут считать тебя своей.
- У меня больше ничего нет! Вообще ничего! Ничего на всем белом свете! Ни единой вещички, Клод, ни единой! Ты не станешь забирать ее у меня, ведь правда? Ее вес так приятен - замечательная маленькая тяжесть.
- Я должен забрать ее у тебя и отнести тетушке Розамути. После этого, думаю, все закончится, все встанет на свои места. Городские Айрмонгеры вернутся в город, и все снова будет хорошо. Я буду видеться с тобой каждую ночь, обещаю. А ты будешь в безопасности. В полной безопасности. Как только отдашь мне дверную ручку. Но если ты не отдашь ее мне, они продолжат искать тебя и вскоре найдут. И тогда, ох, Люси, если они поймают тебя с дверной ручкой, я и представить себе не могу, что они с тобой сделают. Это будет просто ужасно. Однако что бы с тобой ни сделали, ясно одно: если они найдут эту штуку в твоем чепчике, тебе этого не простят. И тогда тебя уж точно, абсолютно точно никогда больше не пустят наверх, и я никогда тебя больше не увижу. От этой мысли я прихожу в ужас. Отдай мне ее, Люси. Отдай мне ее сейчас, Люси Пеннант, прошу, позволь мне помочь тебе!
Это была невероятная речь. Я почувствовала, как мои руки сами снимают чепчик с головы, но все же на мгновение они остановились.
- При одном условии, - сказала я.
- Ну же, Люси, поторопись! Ты знаешь, что так надо!
- Ты должен кое-что сделать.
- Что угодно! Только скажи и отдай мне ручку!
- Я ищу свою подругу, нижнюю Айрмонгер. Она ушла то ли на Свалку, то ли в Пепельную комнату, после чего исчезла. Они подняли ужасный шум, и я хочу знать, куда она пропала. Я думаю, она в опасности, и хочу, чтобы ты мне помог.
- Что угодно, только отдай мне ручку!
- Ты узнаешь, что с ней произошло?
- Да, я сделаю все, что смогу. Как ее имя? О ком мне спрашивать?
- Здесь все просто, - сказала я. - Она - пропавшая Айрмонгер.
- Хорошо! - сказал он и протянул руку.
- Она забыла свое имя, но успела нацарапать его где-то здесь, в Доме-на-Свалке. Однако она не могла вспомнить, где именно.
- Вероятно, я видел его. Тебе надо было спросить раньше. Люди исписали своими именами много поверхностей.
- Расскажи!
- Некоторые выжигали их увеличительным стеклом, как это сделал Джейми Бринкли в 1804 году. Но его имя было выжжено на подоконнике еще до того, как тот попал сюда.
- Женское, Клод. Ты видел женские имена?
- Хелен Баллен, 2-Б класс.
- Где это было?
- На классной линейке.
- Нет, не думаю, что это она.
- Флоренс Белкомб, 1875.
- А это где?
- Хм, на одной из черных лестниц. Нацарапано на ступеньке.
- Это оно! Ты нашел его, Клод, черт возьми, ты нашел его!
От радости я поцеловала его прямо в губы. Клода это ошеломило, словно я его ударила.
- У нас есть ее имя! - сказала я. - Теперь нам нужно найти ее саму. Поспрашивай, Клод, пожалуйста. Узнай, что произошло.
Я сняла чепчик. Мои волосы рассыпались, и я услышала, как Клод прошептал:
- Я сейчас взлечу. Ох, я ударюсь о потолок!
- Что?
- Ничего, абсолютно ничего, Люси Пеннант, - сказал он. - Твои волосы совершенно рыжие, правда? Ты поцеловала меня.
Но затем он снова побелел как полотно.
- Это был всего лишь поцелуй, Клод.
- Альберт Поулинг! - прошептал он. - Скорее!
Мы спрятались за огромным шкафом, возвышавшимся уже на двенадцать футов, хотя еще минуту назад эта цифра равнялась восьми.
Шаги. Еще шаги. Разные шаги. А затем и слова.
- Я что-то слышал, - донесся голос мужчины.
- Да, дядюшка Тимфи, что это было? - ответил ему юноша.
- Думаю, это были голоса. Станли, Дювит?
- Да, дядюшка.
- Я хочу, чтобы вы были очень бдительными. Я не позволю этим городским указывать нам, как и что делать. Я здесь главный указчик. Мне все равно, что Идвид вернулся. Что мне этот Идвид? Он всегда ставит мне палки в колеса. Что с того, что он губернатор? Я приглядываю за Домом-на-Свалке. Я здесь зрячий. Я - главный дядюшка в этом доме, я! И меня будут уважать. Ладно, вы провели обход. Кто отсутствует, кого нет на месте?
- Туммиса, дядюшка.
- И Клода.
- Если на то будет моя воля, они не получат брюк. Где Муркус?
- На задании.
- И на каком?
Стук шагов по мраморным плитам.
- Опять эта птица.
- Поймать ее! Изловить ее!
Сидя в укрытии, я услышала, как затаившийся рядом со мной Клод прошептал: "О нет".
Пронзительный крик.
- Я поймал ее, дядюшка!
- Хорошие мальчики, хорошие.
- Хилари Эвелин Уорд-Джексон, - прошептал Клод. - О нет!
Еще шаги. Людей в комнате прибавилось.
- Смотрите, кто идет!
- Туммис Айрмонгер!
- Лейка! Лейка! Наконец-то я тебя нашел.
- Сверните ей шею! Сломайте ее! - завизжал тот, кого называли дядюшкой.
Последовал звук, похожий на треск ломающейся трости.
- Лейка! - послышался чей-то мучительный крик.
- Отлично, Муркус. Теперь отведи его наверх, лично к Амбитту.
И тогда все ушли. Тяжело дыша и вздрагивая, мы выползли из-за шкафа. На полу лежала чайка.
- О мой бедный, бедный Туммис! - сказал Клод.
- И бедная Лейка, - сказала я.
- Это должно прекратиться. Это неправильно, - сказал он. - Отдай мне дверную ручку, Люси, ради всего хорошего на этом свете.
Я распустила волосы и отдала ему ручку.
- Мы завтра увидимся? - спросила я.
- Да, да, - сказал Клод. Он был в панике. - Ты знаешь, где гостиная?
- С красным диваном?
- Точно. Мы обязательно встретимся там следующей ночью.
- Почему там?
- Так нужно. Я очень хочу увидеться с тобой там. Ох, все идет не так, как должно. Я отнесу эту штуковину Розамути. Это поможет, обязательно поможет. Следующей ночью, Люси, дорогая Люси!
Он заплакал, держа меня за руки и жарко целуя в губы. А затем ушел. Не думаю, что раньше он часто целовался. Но если он снова захочет это сделать, я не буду против.
Я тоже побежала. Побежала обратно к своим ведрам и щеткам. Я мчалась по лестнице, но было уже очень поздно. Настолько поздно, что через окна уже начинал проникать свет. День уже сражался с ночью. Я подумала, что во всем этом хаосе меня никто не хватится. Когда я вернулась вниз, все было тихо - так, как и должно было быть. Звуки доносились лишь с кухонь, в которых готовили завтрак. Ничего необычного. Мне удалось, подумала я. Я в безопасности. Теперь мне ничто не угрожает. Все закончилось, Клод мне поможет. Должен помочь. В конце концов, он хороший парень.
Да, он мне нравился. Я вдруг осознала это с необыкновенным удовольствием. Он, Клод Айрмонгер, мне нравится. На моем лице играла улыбка. Я поставила ведра на место и пошла в спальню. Я была в безопасности и чувствовала себя гораздо лучше. Думала о том, что нужно попытаться заснуть. Завтра я увижусь с ним снова. Все будет хорошо. Флоренс Белкомб, сказала я себе, Флоренс Белкомб и Клод Айрмонгер. Я открыла дверь. Все было тихо. Тупицы спали в своих кроватях. Я бесшумно проскользнула мимо них. Все было хорошо. Я почти добралась до своей кровати. Почти добралась. А затем увидела нечто странное. Кто-то сидел на табурете рядом с моей кроватью. Должно быть, я ошиблась. Несомненно, это место какой-то другой Айрмонгер. Она, эта другая, сидит, готовясь к новому дню. Не о чем волноваться. Моя кровать должна быть дальше. Я прошла еще немного вперед. Женщина, сидевшая на табурете, проводила меня взглядом, после чего я услышала ее голос:
- Доброе утро, Айрмонгер. Я ждала тебя.
И я, к своему ужасу, сказала:
- Доброе утро, миссис Пиггот.
14 Ведерко для льда
Повествование Клода Айрмонгера продолжается
На Штопоре
Мы были словно какие-то блохи, пчелы или маленькие мушки, квакающие жуки или бегающие блеялки, скарабеевые муравьи или рогатые мотыльки, которые живут очень недолго, дрожат, суетятся, ползают, едят, живут, любят - а затем умирают за несколько мгновений. И тогда все кончено, остаются лишь пятнышки грязи. Целая жизнь втиснута в столь короткий промежуток времени. О, вот она, мысль - лучшая из мыслей! Лучшие мысли в моей жизни были о Люси Пеннант. Этой ночью я вновь ее увижу, сказал я себе, увижу, когда снова стемнеет. Осталось совсем немного - и она будет ждать меня в гостиной. Мы будем вместе сидеть на Виктории Холлест, и я скажу, что думаю о ней. А потом я снова ее поцелую.
- Э-э-э-эли-и-ис-с-с Хи-и-и-и-и-иг-гс-с-с-с-с-с-с.
- Джеймс Генри Хейворд.
- Ты права, Элис, мы уже идем, - сказал я дверной ручке, слегка поглаживая ее в кармане жилетки. Ее голос был таким слабым, таким дрожащим.
Путь до лазарета занял не менее получаса. Я должен поспешить, чтобы отдать эту дверную ручку тетушке Розамути до того, как дядюшка Идвид найдет меня или, что было бы хуже всего, найдет у меня Элис Хиггс. Я не мог идти напрямик: главная лестница в любую минуту могла взорваться голосами предметов рождения, ведь было начало нового дня. Айрмонгеры пробуждались, и средние этажи были уже переполнены людьми. Я мог пойти обходным путем, по каменной винтовой лестнице, известной как Штопор, и войти в дверь, ведущую в расположенную на средних этажах Длинную галерею - бывший крытый мост через реку Флит, - а затем спуститься с другой стороны и наконец достигнуть лазарета, который в прошлой жизни был комплексом турецких бань в районе Сент-Джеймс-сквер.
Я шел и шел, мои шаги гремели по старым каменным ступеням Штопора, словно обозначая: "Вот он я, здесь". Я сбился со счета, наматывая один виток за другим, но в итоге все же добрался до двери. Однако, подергав ее, я понял, что она заперта. С другой стороны что-то было, что-то, у чего было имя, хотя из-за толщины двери я поначалу не мог его расслышать. Может быть, дверь охраняют? Возможно, Идвид поставил часового? Или же я неожиданно наткнулся на Туммисова страуса? Затем ручка повернулась, дверь начала открываться, и я расслышал достаточно четко:
- Роберт Баррингтон.
Вот что это было. Я бросился бежать. Не в силах от ужаса здраво рассуждать, я, вместо того чтобы вернуться, что и следовало сделать в данной ситуации, все бежал и бежал вверх по Штопору к северной части дома, куда мне было совершенно не нужно. Бежал тихо. Настолько тихо и медленно, насколько смел. Дверь, подумал я, она все еще продолжает открываться? Ответом мне стал глухой шум, донесшийся снизу. Я взмолился, чтобы это было всего лишь мое собственное эхо. Вот только эхо становилось все громче и громче, топало само по себе, начинало жить своей собственной жизнью, становилось чем-то совершенно самостоятельным. Среди этого ужасного грохота я слышал имя, и оно все быстрее и быстрее мчалось наверх, подобно дедову локомотиву:
- Роберт Баррингтон. Роберт Баррингтон! РОБЕРТ БАРРИНГТОН!
Кто бы ни носил с собой то, что называло себя Робертом Баррингтоном, он мчался сквозь тьму вверх по винтовой лестнице, стремительно приближаясь ко мне. И тогда я побежал быстро, судорожно хватая ртом воздух. Грохот за моей спиной нарастал. По пути больше не было дверей - лишь одна на самом верху, которая вела туда, где раньше стоял колокол. Теперь его перенесли вниз и с его помощью созывали нас на обед.
Итак, наверху была дверь на чердак, и именно к этой ужасной двери, которая словно вела в другое измерение, теперь бесшумно мчались я, Джеймс Генри Хейворд, и полуживая Элис Хиггс. Мы бежали по древним ступеням, настолько истоптанным за века, что покрывавшие и без того скользкую поверхность выбоины делали опасным каждый шаг. Я забирался все выше и выше, но оглушительный рев Роберта Баррингтона неумолимо приближался. Вот наконец и старинная, напоминающая по форме арку дверь, - всего в одном пролете лестницы надо мной. Поскользнувшись, я на четвереньках бросился к этой двери и под рев, ставший уже совершенно невыносимым, коснулся ее. Всего в одном пролете от меня был Роберт Баррингтон. Тяжелый вздох - и: "Роберт…", еще один вздох - и: "Баррингтон…" Наконец дверь поддалась, и я вырвался из ужасающей каменной горловины навстречу очередной опасности.
Чердак Дома-на-Свалке
Чердак Дома-на-Свалке посещать не следовало, поскольку в этом пахнущем тленом помещении жили летучие мыши. Их были десятки тысяч, и они всегда были полны решимости впиться зубами во что-либо живое. Их укусы вызывали ужасные инфекции: на моей памяти было семь случаев гибели Айрмонгеров от бешенства после укусов летучих мышей. Именно в их владения, трясясь от ужаса, я и вступил, а за моей спиной нечто выкрикивало имя Роберта Баррингтона. Я не обратил никакого внимания на литую табличку на двери бывшей колокольни, гласившую: "ПОСТОРОННИМ ВХОД ВОСПРЕЩЕН".
Я захлопнул за собой дверь и нырнул в резко пахнущую влажную темноту. Надо мной послышался шорох. Я не должен их разбудить, надо двигаться очень тихо. И я двигался вперед так тихо, как только мог. Один раз я поскользнулся и ощутил рукой что-то грязное, но продолжил отчаянный бег по загаженному полу, стремясь найти хоть какое-то укрытие.
Я заметил огромную, слегка фосфоресцирующую кучу. Она была очень высокая и конусовидная. За этой кучей я спрятался и стал ждать. Я не слышал Роберта Баррингтона, и дверь на чердак оставалась закрытой. Быть может, владелец Роберта не придет, подумал я. Быть может, ему известно, что такое чердаки, и он дважды подумает, прежде чем подняться сюда? Быть может, в нем возобладает разум и он предпочтет держаться отсюда подальше? А может, подумал я, он не настолько глуп, чтобы подниматься по ненадежным ступеням наверх? Я все еще пребывал в размышлениях, когда до меня донесся тихий скрип, за которым последовал другой звук. Кто бы ни носил с собой Роберта Баррингтона, он стоял в дверном проеме. Я сумел разглядеть лишь фигуру человека - чрезвычайно высокого мужчины в черном цилиндре. Он был выше и худощавее любого, кого я видел раньше, - не меньше восьми футов в высоту и при этом так мало в ширину. Я сидел за кучей и ждал. Что он станет делать?
- Роберт Баррингтон?
Из своего кармана я услышал приглушенный ответ, словно моя затычка хотела поговорить.
- Джеймс Генри Хейворд.
Я затолкал затычку поглубже.
- Роберт Баррингтон? - послышалось снова.
- Эл… Эл… Эл… - это было все, что могла произнести несчастная дверная ручка.
- Роберт Баррингтон? - донеслось вновь.
Пока долговязый ждал, стало происходить что-то очень необычное. Я начал различать другие голоса, исходившие от него. Я понял, что, кроме самого громкого и доминантного Роберта Баррингтона, были и другие. Я услышал голоса Эдит Брэдшоу, Рональда Реджинальда Флеминга и Аласдера Флетчера, Эдвина Брекли, мисс Агаты Шарпли и Сирила Пеннингтона. Сирил Пеннингтон был пожарным ведром из моей комнаты, и этот человек по какой-то причине забрал его оттуда. Никогда раньше я не слышал, чтобы столько имен доносилось от одного человека. Вслушавшись, я различил еще имена. Это были матрона Сэдли и Том Пэкетт, Дженни Роуз Финли и Стокер Барнабус. Тише всех звучал голос Нобби. Именно так, нечто очень тихо произносило: "Нобби". Но и это было еще не все. Слышались и другие имена, хотя я не мог разобрать их, поскольку они были произнесены шепотом, словно кто-то вдыхал и выдыхал их. Но я все же сумел расслышать среди них одно знакомое. Что-то с легким гулом произносило:
- Флоренс Белкомб.
Флоренс Белкомб. Почему она называет свое имя вместе с предметами? В этом не было никакого смысла, и все же я вновь услышал в сонме имен:
- Флоренс Белкомб.