До аккуратного домика, спрятавшегося в складках холмов, юноша добрался, когда белесый тусклый Адалор кое-как пробился сквозь облачность и повис у горизонта, косматый, меховой, промерзший. Шарим поправил воротник, резко выдохнул и постучал в низкую дверь. Верить людям способен только глупец. Значит, он именно таков.
Зря мама твердила про верхние галереи и шашни с женами грифа. Не нужны ему эти куры, глупые и крикливые. Попал он впервые на ярус жен пару зим назад. Бегом примчался, ощутив чье-то отчаяние, такое огромное и окончательное, что не откликнуться показалось невозможно. Излучала боль новая невеста грифа, привезенная в замок накануне. Шарим привычно справился с хитрым, по мнению людей, замком на двери, скользнул в покои и осмотрелся.
Хорошенькая девчонка, совсем молоденькая, на вид зим пятнадцати самое большее. Стоит, вцепившись в узорную ковку решетки цветочного подоконника, молча смотрит во двор. Если бы плакала или билась в истерике, он бы, пожалуй, ушел. Не страшно: привыкнет, это обычная реакция на новое место и незнакомую обстановку. Многие сперва пугаются, а позже приходят к мысли, что им повезло. Выбор-то у знатной девицы не особенно велик: за грифа или одного из его вассалов. Так или иначе – неизбежно по сговору родителей, как требует человечий обычай. Слезы – его продолжение. Своеобразная дань традиции. Способ выторговать наилучшие возможные условия. Признак капризного норова. Много разных вариантов.
Другое дело, когда принимают свою судьбу так: молча, сосредоточенно и спокойно. Это настоящее отчаяние. И результат его окажется непредсказуем и, весьма вероятно, страшен. Сейчас откроет сворки окошка и сиганет вниз, с высоты третьего яруса, на каменные плиты. Запросто.
– С чем пришел? – не оборачиваясь, уточнила невеста грифа, когда Шарим позволил ей услышать свое присутствие – чуть шевельнул дверь и пару раз шаркнул ногами.
– Плохо тебе, вот и переживаю, – честно признался вампир.
– Отчего же? – усмехнулась невеста. – Такая честь! Из ничтожного рода – и сразу в высшую знать. Теперь мы уважаемые люди. Отец устроился в городе, брат по службе продвинулся, сестра от женихов с трудом отбивается, выбирает самого подходящего. Так что иди. Ничего глупого я не сделаю, напрасно за мной следят. Не могу ведь я испортить жизнь родным.
– А себе?
– Говорят, грифу быстро надоедают жены, – с надеждой сказала девушка и обернулась. Ее лицо дрогнуло жалко и испуганно. – Еще я слышала, фамилия Даннар многочисленна и все ее представители навещают аориум. У нас на севере иначе заведено было. Хоть для знатных фамилий обычные, то есть настоящие семьи запретили, но это лишь для виду. Живем, как жили исконно.
– Чему же радуются твои родные?
– Не радуются, а пользуются, – сухо поправила невеста. – Отец провинился перед служителями гармонии. Он чуть не стал изгоем. К счастью, нас приняли в землях Даннар. Я – плата за вассальный договор. Иди и передай: не буду я делать глупостей. И очень постараюсь улыбаться. Здесь… красиво.
Шарим нахмурился, пытаясь отыскать какой-то выход из неприятной ситуации. Дела людей его не касаются, пока ничем не угрожают безопасности и тайне присутствия в замке. Так мама говорит. Ей проще, она жила в обществе родичей. Он же никого, кроме людей, от рождения не видел. С ними рос, с ними и дружил, и враждовал.
Как тут не вмешаться? Девочку-то жалко.
– А если тебя укусит змея? – задумчиво предположил Шарим. – Договор исполнен, ты здесь. Никто не пострадает. Управляющий даже вынужден будет доплатить твоим родным за недосмотр.
– Хорошо бы. Но где я раздобуду змею, да еще и ядовитую? – расстроилась невеста.
Отошла от окна и села в кресло, с некоторым сомнением рассматривая назойливого собеседника – загорелого недоросля с неровно обрезанными рыжеватыми волосами. Взгляд хитрый, с прищуром. Одежда потрепанная, непонятная. То ли из конюших, то ли из дворни… Как такому верить? И как не верить, ведь больше она решительно никому не нужна.
Шарим тоже пригляделся к невесте внимательнее. И счел, что дела ее плохи. Типичная полукровка. Мама, наверное, брогримская северянка, для них характерны такие замечательные ясные глаза – крупные, серо-зеленые. А папа, надо полагать, из так называемых исконных срединных земель. Вероятнее всего из Шэльса, поскольку Загорье людей не выдает ни Гармониуму, ни даже эргрифу. Там свои законы и свой суд, мама Аэри не раз рассказывала.
Этой семье повезло меньше, вот они и расплатились за вновь обретенный покой, как пришлось… Обычным на юге способом. Личико у девушки чистенькое, светленькое. Волосы густые и длинные, золотистые. Вывод прост: всем она очень понравится. И как сможет пережить всеобщее грубое и требовательное внимание – непонятно.
– Как тебя зовут?
– Эдда.
– Меня тут кличут Шарлем. Слушай внимательно. Сегодня старшего грифа в замке нет. Еще дней десять не будет, наверняка. Прекрати хмуриться и вздыхать и постарайся выглядеть довольной, даже веселой. Многие плачут или дичатся, а потом привыкают, так что тебе поверят. И, доверяя, разрешат гулять в парке, даже выезжать во внешние охотничьи угодья. Поняла?
– Да. Зачем мне парк?
– Там тебя укусит змея, – подмигнул Шарим. – Все признаки отравления я организую. Умрешь, так сказать. Потом я тебя вытащу из склепа и устрою жить здесь, на побережье. У пастухов или у травника. Мне пора, два дня даю на размышление. Подумай как следует. Там, вне замка, мягко говоря, жизнь трудна. И назад дороги не будет.
– Хорошо бы, – вздохнула девушка. – Страшно здесь. Я себя вещью чувствую.
– Дорогой вещью! – уточнил Шарим. – Думай. И мне действительно пора.
– Но разве дверь не запирается? – запоздало удивилась Эдда.
– Я закрою, – согласился вампир. – Ты очень предусмотрительная.
На следующий день он снова пробрался в комнату Эдды. Дождался тихого послеполуденного часа, когда служанки моют посуду после позднего завтрака грифских жен, а заодно перемывают косточки самим женам и всей фамилии Даннар. Вскрыл замок и долго болтал с самой упрямой невестой правителя.
– Ты не умеешь доить коров, – полушутливо уверял Шарим. – У тебя начнет зверски болеть спина. Ты понимаешь, что такое прополка огорода?
– У нас был огород, – с тоской вздыхала Эдда. – Моя семья никогда не жила богато, Шарль. Мне странно просыпаться около полудня и бездельничать до самого заката. А потом полночи сидеть и сплетничать с другими женщинами, живущими тут. Я все понимаю. И про работу, и про бедность, и про отказ от имени. Только здесь я все равно умру.
– От упрямства, – предположил вампир.
– Можешь так считать, – согласилась Эдда. – А зачем ты мне помогаешь? Я тебе нравлюсь? Не хотелось бы сбежать из одного курятника, чтобы попасть в другой.
– Курятника? – восхитился юноша.
– На севере аориумы иначе не зовут. В грифстве Рёссер пять кип дней назад сожгли замок, едва господин рискнул устроить себе курятник. Потом понаехали дознаватели из столицы, от эргрифа и из семивратного Гармониума. Выясняли, что да как. Только никто им ничего не сказал. А по осени еще один замок сгорел. Случайность.
– И снова обошлось?
– Прежний маэстро был умным человеком, как говорила моя тетушка. Он издал тайный приказ: не мешать всем, кто ниже грифа, жить по их разумению. Вот мы и живем. Дурно то, что нынешний высший служитель Адалора совсем озверел, лютует. На севере уже в голос твердят: не человек он, а самая что ни есть тварь. Упырь.
– Вампир, – поправил Шарим.
– Упырь, – зло прищурилась Эдда. – Своим жить не дает. Злоба его душит. На весь свет, вот так. Он багровому Роллу продался. И эргриф продался. Вампира я в жизни ни разу не видела. Все беды – от людей. Знаешь, я думаю, скоро север откажется от руки эргрифа.
– Вот так новости, – удивился Шарим. – Я знаю, что юг не больше доволен этими… курятниками. Двух или трех жен здесь и прежде брали. Традиции, знаешь ли. Но никому не нравится передавать власть невесть чьим детям. Равно не желают допускать в аориумы и нищих родичей. Старый гриф Даннар прошлой зимой по пьяному делу ужасно ругался, зло и шумно, все слышали. Кричал, что оба его наследника – подставные. Выкормыши служителей. Он метку ставил на руку младенцам. А у взрослых ее нет…
Поделившись сплетнями, заговорщики некоторое время сидели молча, обдумывая услышанное. Шарим заинтересованно прикидывал вероятность раскола страны. Пытался понять, что это изменит для его расы. Эдда терпеливо ждала.
– Зачем ты мне помогаешь? – напомнила она свой вопрос. – И как узнал, что мне тут плохо?
– Я догадливый, – отделался шуткой Шарим. – У меня есть приятель. Он травник, хороший. Живет со старой матушкой и двумя младшими братьями. Им нужна хозяйка. Я тебя найму, скажем так, в платные сестры. На всю ближайшую кипу. Заплачу пять золотых монет. Следует дом привести в порядок, всех обучить нормальным манерам, одеть по-людски. И осенью женить моего приятеля. Девушка на примете имеется, но сам он никогда не решится.
– Глупость несусветная, – пожала плечами Эдда. – В чем твой интерес?
– Двумя несчастными в грифстве станет меньше, буду спать спокойно. А то голова ноет от ваших страданий.
Эдда как-то странно посмотрела на собеседника. Задумалась еще крепче. Оглянулась на приоткрытое окно, выходящее в ненавистный двор.
– И что дальше?
– Брат, хоть и платный, у тебя будет, – предположил Шарим. – Ты очень симпатичная. Присмотрите толкового парня, родители договорятся. Или ты вообще против семейной жизни?
– С тобой я как расплачусь? – рассердилась Эдда.
– Понятия не имею, – растерялся вампир. – Мне вроде ничего не надо. Знаешь, давай так. Если потребуется помощь – приду и скажу. К тебе загляну к первой.
– Хорошо, – будто бы успокоилась Эдда. – Шарль, все звучит так глупо, что я уже ни в чем не сомневаюсь. Если бы ты работал на одного из вассалов грифа, то вел бы себя иначе. Точно.
На том и порешили. Восемь дней спустя Эдду уже хоронили. Без шума и особых почестей. Родителям управляющий выдал немалые деньги и просил молчать о несчастье. Шутка ли! Он не уберег невесту грифа. Одна надежда: хозяин ее не видел. Надо описать как дурнушку или хотя бы посредственность. Ревнивые жены повелителя, разумеется, охотно в этом помогут…
Эдда проснулась в хижине травника. Она, само собой, понятия не имела, что яд был настоящий, лишь слегка ослабленный. И что лечили ее вампирьим способом. Сама леди Аэри старалась, предварительно излупив сына, устроившего такой переполох.
– Никто меня не ищет? – спросила Эдда, едва открыв глаза.
– Никто, – все еще сердито отозвалась Аэри. – Глупая девчонка! Кого ты взялась слушать? Он же недоросль. Все следовало делать тоньше и аккуратнее.
– Так ведь удалось, – вступилась за приятеля Эдда.
– Ты едва выжила! Я ему покажу, как следует рассчитывать пропорции для ядов. На примерах покажу… К тому же нельзя просто взять и устроиться в чужом доме! Следует объяснить каждому жителю этих мест, откуда ты взялась. Иначе до замка дойдет слух, и все станет очень плохо.
– Управляющий, наверное, уже искал виноватого, – поежилась Эдда.
– Ходит до сих пор, как незрелое яблоко, – хихикнул Шарим. – Сопливый, кислый и зеленый.
Шутка понравилась и Эдде, и даже маме. Леди Аэри сама продумала историю Эдды. Мол, ехала с севера, заболела, травник спас. Чудесное спасение, ясное дело, состоится нескоро, через два десятка дней, а то и позже, предупредила вампирша. До этого Эдду должны увидеть в одном из поселков, затем и в ближнем городке, больную, бредущую с севера по тракту. Потом к ней вызовут травника и так далее, план получился подробный. Шарим, виновник непродуманности первого плана, все ноги сбил, исправляя свои ошибки. Ближе к зиме Эдда обитала у травника с полным правом. О ней знали и не удивлялись новому человеку. Девушка прожила в хижине зиму и все лето. Женила "брата", устроив дело весьма ловко и грамотно. Почти сразу подобрала себе пару, очень довольная такой самостоятельностью.
И вот уже который день хозяйничает в доме мужа. Небольшом, уютном. И коров доит, и на спину не жалуется. Утро только начинается, а у нее все дела переделаны.
– Шарль! – обрадовалась гостю Эдда, едва рассмотрев его в дверях. – Как хорошо, ты с осени не заглядывал, я соскучилась. Последние дни вовсе на душе неспокойно.
– Попрощаться пришел, – смутился вампир. – Ухожу я. Совсем.
– С госпожой Ариной все хорошо? – побледнела Эдда, падая на лавку. – Не пугай меня. Я и так за вас постоянно боюсь. Вдруг что…
– Вдруг – что? – поразился Шарим.
– Мы две зимы знакомы, – усмехнулась Эдда. – И я не самая глупая курица на свете. Я давно догадалась. И про тебя, и про твою маму. Сюда садись, не стой столбом. Стаскивай куртку, мокрая. Душегрейку надень. Завтрак вот, уже на столе. Одежду я тебе подберу, это быстро. Да не молчи! Что с госпожой?
– О чем догадалась? – тупо уточнил Шарим.
– Вы не люди, – буднично сообщила Эдда, решительно вытряхивая из сундука вещи мужа. – Тебе как, поаккуратнее или победнее?
– Победнее, – рассеянно кивнул вампир. – Что же получается… Ты знаешь, два грифских отпрыска догадываются, это наверняка. Старый гриф, я поклясться готов, с мамой знаком с юности. И никто не сообщил служителям?..
Шарим смолк и принялся уничтожать завтрак. Быстро и жадно. После бега хотелось подкрепиться. Да и новость, как говорится, полезно заесть.
Эдда выбрала вещи, сложила на лавке. Села рядом с гостем и молча дождалась, когда от допьет травяной взвар.
– Что с твоей мамой? Она жива?
– Да. Ее увезли в столицу.
– Кто на вас показал?
– Была охота, зрец нас заметил.
– Плохо. Теперь не выкрасть ее, не спасти так запросто.
– Она запретила. Сказала, я должен исполнить поручение. Эдда, объясни, почему ты не считаешь меня этим… упырем? – окончательно разозлился Шарим. – Тебе следовало бы за вилами сбегать. Каждый гласень твердит, что мы кровопийцы. Люди верят.
– Пока гласени поют во весь голос, им точно верят, – отмахнулась Эдда. – А потом живут своим умом. И травник знает о вас, и его родные. Шарль, твою маму очень уважают. Она стольким людям помогла! Ты не переживай, все устроится, я так чувствую. Если соберешься возвращаться, имей в виду: у тебя здесь дом. И сестра Эдда. Скоро будет еще и племянник.
Шарим проглотил теплый комок и кивнул. На подобное он никак не рассчитывал. Нахмурился, деловито и заинтересованно глянул на Эдду. Отстегнул от пояса флягу с медовым отваром. Задумчиво взболтал.
– А травнику нашему плохо. Я чувствую. То ли побили его, то ли еще какая напасть.
– Мы с мужем соберемся и поедем проведать их дом, сегодня же, – пообещала Эдда.
– Передай. Пусть пьет по глоточку, каждый день.
Чувствуя себя окончательно глупо, Шарим расковырял ранку на руке и сцедил во флягу немного крови. Две зимы он усердно избегал фраз типа "у вас, людей", изобретал объяснения, отчего не взрослеет, пытался сохранить постоянство облика…
Все зря. Можно было столькому полезному научить!
– Выходит, это мы кровопийцы, – грустно отметила Эдда. – Примерно так я и думала. Никогда эргриф и маэстро не станут ретиво искоренять зло, если в том нет личной выгоды. Ваша кровь лечит?
– Все не так просто, – виновато скомкал ответ Шарим. – Кровь для нас – почти божество. Она и память, и сила, и советчик. Иногда, хуже того, темница и конвой. Мама мне приказала уйти, и я не смог ослушаться. Для вас наша кровь – лекарство и даже способ продлить жизнь. Она будит дар зрецов и внемлецов. Длинный разговор, Эдда. А я, скрытный недотепа, истратил две зимы впустую на никчемные тайны.
– Ты меня спас. А доверие – оно возникает не сразу, – вздохнула Эдда и осторожно погладила волосы Шарима. – Я вижу, тебе пора. Переодевайся. Пойду соберу в дорогу поесть.
Эдда проводила вампира до калитки в низеньком заборчике, ограждающем цветник перед домом от посягательств овец и прочей домашней живности. Обняла, поцеловала в лоб и попросила беречь себя. Шарим со странной болью отметил: за две зимы девочка выросла и стала взрослой красивой женщиной. А он все такой же мальчишка… Когда Эдда состарится, он будет выглядеть на двадцать пять человечьих зим. Эдда простит ему и это. Хотя очень трудно смириться с отличием, которое воспринимается как незаслуженное врожденное преимущество. Будь то сила, молодость или здоровье. А уж когда все разом…
– Я не умею чувствовать, как вы с мамой. Но я почему-то уверена, что ты вернешься, – улыбнулась Эдда и сердито смахнула слезы. – Имей в виду, ты просто обязан. Мы с мужем уже решили, что сына назовем Шарлем. Иди.
– Спасибо тебе. Будь счастлива.
Он отвернулся и пошел прочь. Все быстрее и быстрее. Потому что когда Эдда закончит плакать, она вернется в дом. И начнет ругаться. Люди по непонятной причине сердятся, если им оставить деньги. Даже очень нужные и жизненно необходимые именно теперь. Дети – это большая ответственность и серьезные расходы.
Голос Эдды настиг его уже за переломом рельефа. Сестра не стала кричать, напрягая горло на холодном ветру. Она сердито и сосредоточенно думала, верно предполагая, что мысли доберутся до адресата.
"Мальчишка, хулиган, недоросль! И даже – мерзкий упырь! Да разве я тебя за золото твое люблю? Много-то как… Бессовестный. Спасибо, конечно, но я бы не взяла! И вообще, вернешься – отдам с процентами! Себе оставил на дорогу?"
Шарим кивнул, подтверждая: оставил. Удивленно встряхнул головой. Неужели расслышала? Маме бы сказать! Прежде он никогда не общался с людьми мысленно и полагал, что это для них невозможно. Впрочем, Эдду лечила сама леди Аэри. И он помогал. По сути, не зря называет сестрой: стали настоящей кровной родней. Приятно уходить, когда позади не только Большая охота и гнетущая ненависть погони, но и дом. Сестра. И даже, очень скоро, племянник.
Занятый своими мыслями, Шарим миновал еще один горб холма, выбрался на узкую прибрежную тропку и заспешил по ней. Сапоги "нищего" имели три правдоподобных щели в швах. Потертые, кривоносые, со сломанными пряжками. Но теплые и прочные, Эдда собирала его в дорогу тщательно и с умом.
Подошвы влипали в грязь с неприятным звуком. Затем чвякали, покидая ее – южную зимнюю грязь. Холодную, полужидкую, покрытую тонкой, как глазурь, коркой свежего льда. Ветер с моря выстуживал день все сильнее. "К ночи обязательно засеет пляжи отборным белым пшеном круглых мелких льдинок", – вздохнул Шарим, поднимая воротник. Как ни старайся, за шиворот этот неприветливый ветер неизбежно напихает две-три пригоршни ледышек. В рукава тоже проберется.
Одно радует: сумка добротная, а в ней настоящая еда.
Про сумку он в рыбацкой деревне объяснит: украл, как и деньги. Он ведь теперь уже не Шарим и не Шарль. Он безымянный изгой, человечишка жалкий и мерзкий. Пора привыкать. Семнадцать верст до поселочка. Замерзнуть он успеет по-настоящему, точно. Ветер злой, уже копит на серой скатерти горизонта снеговые облака. Вытряхнет над берегом – и тогда прощай, рыбалка, дней на десять. Что ж, удачно. Следует раздобыть съестного в дорогу. Воды набрать.
На другой берег моря! Одному! Шарим впервые подумал о том, каково было маме отсылать его. Путь смертельно опасный и очень трудный. Даже летом.