Беспокойный шум из студийного монитора привлек внимание Дастина: на экране разгоряченные словесной перепалкой доктор Хелмс и доктор Вестморланд с красными лицами кричали друг на друга, а Шелли пыталась их успокоить. Он услышал ее слова:
- Давайте прервемся, чтобы послушать доктора Вегнера и доктора Летурно. Как ваши дела?
- Надо ли ей говорить? - прошептал Летурно. - Это убьет последнюю надежду альтернативной медицины.
- Чепуха, - сказал Дастин вслух. - Она станет массовой.
- Что станет массовой? - ухватилась Шелли. Вместе с ее голосом доносились звуки перебранки двух ее гостей. Что-то грохнуло, словно опрокинулось кресло, но экраны показывали только Дастина и Летурно, сидящих спиной к зрителям.
Дастин повернулся на стуле лицом к камере и дернул Летурно, чтобы он сделал то же самое.
- Гомеопатия, натуропатия, рэйки… - ответил Дастин. - Да, черт побери, возможно, даже вуду. У нас тут такие взаимосвязи выявляются, что вы просто обалдеете.
- Не надо, - проговорил Летурно, - подумайте о своей карьере.
- Подумайте о карьере каждого, - парировал Дастин. - Это революция! Когда осядет пыль, медицина окажется на расстоянии световых лет от того, где мы находимся сейчас.
- Что? - заволновалась Шелли. - Что вы обнаружили?
Дастин снова крутанулся в кресле и указал на экран.
- Сделайте это покрупнее, - попросил он оператора в дверном проеме. - Здесь нет ничего сложного, любой разберется.
Бегущая строка выдавала комментарий: "Доктор потерял разум при решении безумного вопроса" и "Второе мнение: он шарлатан". Дастину было все равно. Эксперимент можно было повторить. Это наука. И ведь удар нанесен по всему, что практически каждый якобы знал о медицине из воды.
Беда в том, что подавляющее большинство склонялось к существующему положению вещей и намеревалось с ходу отвергнуть открытие Вегнера и Летурно. Через пару секунд после их заявления враждующие гости Шелли Нгуен объединили силы для разоблачения защитников гомеопатии, обвинив их в мошенничестве, крючкотворстве и вообще в должностном преступлении, и это было лишь верхушкой айсберга.
Дастин описал результаты совместного эксперимента в статье и попытался куда-нибудь ее пристроить, однако отказы в публикации последовали и от "Журнала Американской медицинской ассоциации", и от "Природы", и от "Медицинского журнала Новой Англии". Ее не взял даже "Ланцет".
Шелли Нгуен проявила милосердие - или она просто умела привлекать зрителей где угодно и когда угодно - и вернула Дастина в шоу, но теперь доктор Вегнер оказался по другую сторону баррикад: он пытался убедить скептически настроенного врача традиционной медицины, что факты исследования подлинны, и пока стойко выносил не возражения по существу, а личные выпады касательно своей честности, принципиальности и умственных способностей, в общем, все то, что он с наслаждением высмеивал в других не так давно.
Наконец ему это надоело. Прервав своего мучителя на полуслове, он сказал:
- А знаете ли вы, что на самом деле есть наука?
- Естественно, знаю, - ответил доктор Уоррен Морган из Национального института здоровья и качества медицинской помощи Великобритании. - И кто об этом забыл, так это точно вы.
- Что бы вы сделали, если бы имели неопровержимое доказательство, что вера лечит?
- У вас нет такого доказательства. И я как раз…
- Я спрашиваю не об этом. Я спросил, что бы вы сделали, если бы оно у вас было? Что бы вы как ученый сделали с фактами?
- Вопрос не имеет смысла. Таких фактов не существует. Не может существовать. Это…
- Значит, вы признаете, что закоснели в собственном консерватизме до полной невозможности умозрительно представить свои действия при наличии фактов, которые противоречат той якобы истине, в которую вы верите.
- Я ничего такого не признавал, - быстро проговорил доктор Морган.
- Тогда ответьте на вопрос. Если бы у вас было доказательство, что излечение верой существует, что бы вы сделали?
- Конечно, - начал доктор Морган, - совсем не то, что пытаетесь сделать вы. Хождением в народ с этим вашим плохо проведенным экспериментом вы подрываете веру в традиционную, научную медицину.
- Так проблема в этом? Я заставляю людей утратить веру? - Дастин рассмеялся. - Значит, вас беспокоит не наличие веры, а ее предмет? - Он подался вперед, не давая Моргану возразить. - Вы будете скрывать факты, которые конфликтуют с вашим видением мира, ведь это приведет к тому, что люди потеряют веру в систему. И вы называете это наукой?! Я вам покажу науку. - Он обратился прямо в камеру, держа перед собой рукопись своей статьи. - Здесь у меня содержатся данные, которые без тени сомнения доказывают: вера человека в лечение исцеляет в 99 процентах случаев. Не имеет значения…
- Ерунда! - воскликнул Морган.
- …во что вы верите, если вера ваша крепка. Могу с уверенностью сказать, что если вы положите руку на экран телевизора, пока я держу статью с описанием исследования перед камерой, то вы излечитесь от бессонницы, и если вы поверите в это, то так и случится.
- Вы не сможете этого доказать, - проворчал доктор Морган.
- Смогу. Давайте попробуем. Спорим на тысячу баксов, что по меньшей мере 80 процентов людей, кто сделает это, завтра позвонят и расскажут, как крепко и сладко они спали. Я бы поставил на 99 процентов против некоторого числа неприкаянных душ, которые больше поверят вам. Но здесь у меня чистые научные данные, и держу пари, что люди скорее примут правду, чем мнение любого количества так называемых ученых, прячущих голову в песок при появлении фактов, которые им не нравятся.
- Вы хотите продемонстрировать лечение верой? - вмешалась Шелли. - Прямо здесь и сейчас?
- Почему бы и нет. Лично я уверен в действенности этого метода. И факты это подтверждают. Готов держать пари, что многие люди вне нашей студии тоже в это верят. По всей вероятности, сегодня вечером я могу помочь большему количеству людей, чем вылечил за всю свою медицинскую карьеру.
- Это не то, чем нужно хвастаться, - фыркнул доктор Морган.
- Завтра утром посмотрим, кто здесь хвастает, - парировал Дастин. - Итак, дело в следующем, - сказал он в камеру, и миллионы людей внимали ему. - Если вы страдаете бессонницей, встаньте и подойдите к телевизору. Если вы не можете встать, просто потянитесь к экрану. Я взмахну рукописью три раза, и поскольку вы верите, что так гласит научно разработанный эксперимент двойной анонимности, это подействует - ваша бессонница будет излечена.
- Это просто смешно, - скривился доктор Морган.
- Перед нами будущее медицины, - произнес Дастин. - Принимайте или отвергайте, вы останетесь динозавром. Все готовы? Положите руку на экран! Потянитесь к силе науки! На счет три… Один… два… три! - Он трижды взмахнул рукописью. - Ваша бессонница уходит. Теперь идите спать, добрых вам снов. Завтра утром позвоните мне и расскажите, как вам спалось.
Слева раздалось необычное мягкое шуршание, Дастин тут же повернул голову и увидел, что Шелли сползает с кресла, безвольно свесив голову набок. Вместе с доктором Морганом они бросились и успели подхватить ее, пока она не стукнулась о подлокотник. Инфаркт? Инсульт? Годы практики помогли Дастину за несколько секунд определить состояние журналистки. Она в полном порядке. Просто заснула.
- Ну, доктор, - сказал он Моргану, - какие еще вам нужны доказательства?
Доктор Морган. взглянул на тихонько посапывающую ведущую. Потом на рукопись в руке Дастина.
- Думаю, я бы хотел поподробнее ознакомиться с вашими фактами, - кивнул он.
Перевела с английского Татьяна Мурина
© Jerry Oltion. Quack. 2011. Печатается с разрешения автора.
Рассказ впервые опубликован в журнале "Analog" в 2011 году.
Стивен Бернс
Жди!
Президент Соединенных Штатов, явственно взволнованный только что услышанным, подходит сзади к эмиссару Плохих Земель. Наклоняется и нюхает его.
Когда же он выпрямляется, выражение у него задумчивое и озадаченное. Эмиссар в тревоге замирает.
- Сэр? - нервно спрашивает он.
Неожиданно президент обезоруживающе улыбается. Он хлопает эмиссара по плечу:
- Да уж, задал ты мне задачку. Мне необходимо какое-то время, чтобы поразмыслить над ней.
- Конечно, сэр. Это… э-э… очень важная новость.
- Именно. Мой помощник проводит тебя в комнату отдыха, а я пока обдумаю, как реагировать на предложение, которое ты принес.
В глазах эмиссара вспыхивает искорка страха.
- Сэр?
Президент обнимает его за плечи.
- Ты почетный гость Белого дома, друг мой. Здесь тебе не причинят вреда, и ты можешь оставаться столько, сколько захочешь.
И снова легендарное обаяние президента творит чудо. Эмиссар благодарно улыбается и кланяется:
- Благодарю вас.
- О нет, это тебе спасибо. - Он поднимает руку, подавая знак, чтобы посетителя увели, как следует напоили и накормили и одновременно с этим осторожно прозондировали его мозг на предмет полезной информации о враге.
Когда эмиссара уводят, я снова захожу в Овальный кабинет. Президент уже вернулся к своему столу. Он садится медленно и осторожно, словно опасаясь, что все те новости, которыми загружена его голова, вдруг перемешаются.
- Ну? - вопрошает он, когда я предстаю перед ним.
- Он верит в то, что говорит, - отвечаю я.
Кивок.
- Я тоже так считаю.
- Но сам он не видел предлагаемого.
- Нет. Он лишь посланник, - президент пожимает плечами, - и может искренне верить в то, что ему велели сообщить. Но я не оставил бы его хозяина наедине с овцой.
Я усмехаюсь подразумеваемому заключению, что овца наверняка будет изнасилована или съедена - а скорее всего, и то, и другое.
Миг потехи проходит, и президент вздыхает:
- Если все это правда, то перед нами грандиозное…
- Затруднение? - предлагаю я.
- Завернутое в передрягу и посыпанное сверху дилеммой. Любое соглашение приведет…
Именно так он обычно и выясняет мое мнение. Не напрямую, но предоставляя мне возможность вставить слово для обобщения данной ситуации.
- К проблемам?
Он отзывается смехом:
- Милое словечко для обезьяньей ловушки из колючей проволоки.
- И все-таки это хоть какая-то возможность.
- Да, но какая? - Он заглядывает мне в глаза. - Ну так как, по-твоему, нам поступить?
Ответ на его вопрос очевиден, хотя он и не из тех, что мне особенно нравятся.
- Нам придется заглотить наживку и все выяснить. То есть сыграть по правилам Вольфа.
- И если предлагаемое существует…
На этот раз подходящего слова я не нахожу. И вместо этого говорю:
- Ты хочешь, чтобы я отправился немедленно. - Это даже не вопрос, а заключение.
- Да. Как можно скорее.
Важность и безотлагательность моей поездки президент подчеркивает, предоставляя мне самолет с пилотом.
Я с облегчением узнаю, что летчиком будет Хлоя - лохматая, не ведающая покоя и не отличающаяся особой почтительностью сука-дворняжка, как она сама представляется. Она любит полеты, живет ради них. В отличие от большинства нашего племени.
- Эй, босс! - весело вопит она, завидев меня. - Ну как, готовы поматросить облака? - и для пущей наглядности покачивает бедрами.
- Готов как никогда, - отвечаю я скорбно. - Я уже переписал завещание.
- Круто! А мне что-нибудь оставили?
На самом деле мы играем. Я летал с Хлоей множество раз. Она лучшая из корпуса летчиков Белого дома. Хотя не то чтобы у нас их так много - мы не слишком доверяем небесам.
- Нет, конечно, - отвечаю я. - Ведь если мы разобьемся, то погибнем оба.
- Тогда лучше не разбиваться.
- Можешь заверить это распиской?
Когда нам навязали Перемену, наша физиология была перестроена, дабы полностью соответствовать физиологии пришельцев, которые нас "освободили". И она, как бы смешно это ни звучало, является частичным отражением и физиологии наших прежних хозяев. Мы стали выше. Теперь нам не составляет труда держаться прямо, а передние лапы превратились в руки с пальцами. Был переделан и речевой аппарат, чтобы мы могли разговаривать.
Наш разум - разнородная смесь того, кем мы были прежде, и разума исчезнувших людей.
Как это было проделано?
Мы понятия не имеем, и отнюдь не потому, что не размышляли над этим. Просто в науке и технологиях мы все-таки новички: вплоть до самой Перемены никто из нас не мог даже заказать пиццу по мобильнику - теперь-то мы проделываем это с легкостью.
Благодаря этому новому навыку пиццерии стали одним из наших самых быстрорастущих секторов экономики.
…Взлет ужасен, но без осложнений. Он и посадка, по моему мнению, - две составляющие полета, которые более остальных заигрывают с самоубийством. У посадки, по крайней мере, есть то преимущество, что после нее можно выбраться наружу и поцеловать землю. Моя любовь к твердой почве будет оставаться неразделенной на протяжении нескольких часов.
Сверху Вашингтон выглядит в основном так же, как и до Перемены, и все же есть заметные отличия. Транспортный поток гораздо слабее, передвигаются больше пешком да на велосипедах. Вид города подпорчен обугленными руинами зданий - рубцами от несчастных случаев, имевших место в ходе Перемены. Их компенсируют лоскуты свежей, яркой зелени там, где природе позволено вернуть себе участки, некогда закатанные под бетон и асфальт.
- Бывали в Колорадо раньше? - интересуется Хлоя, отрывая меня от созерцания земли.
- Вообще-то, да. Еще до того…
- И как оно - "до того"?
Я помню бег по снегу и небо - такое большое, что, казалось, никогда не кончится. Я помню, что был безумно счастлив и совершенно беззаботен. Я отмахиваюсь от видений, опасаясь погрузиться в ностальгию, и угрюмо отвечаю:
- Теперь это не имеет значения.
- Потому что теперь это часть Плохих Земель.
- Самая их черная суть.
- Там все так скверно, как говорят?
Я смотрю, как Вашингтон под нами становится все меньше и меньше, и у меня возникает отчаянное чувство, что я покидаю его навсегда.
- Скоро мы это выясним.
Страна - или, другими словами, нация - понятие для нас не столь естественное, в отличие от менее абстрактных представлений о сфере влияния и территории обитания.
Мы унаследовали страну, которая называлась Соединенные Штаты Америки. Мы вовсе не строили ее, не изменяли, и хотя здесь к тем, кем мы были раньше, относились получше, чем во множестве других мест, она все-таки не была нашей, пока ее нам не вручили.
Подавляющее большинство из нас было убеждено, что сверхстая или метастая под названием Америка должна сохраняться как можно больше похожей на ту, каковой она была до Перемены. Почему?
Я много думал об этом и провел бесчисленное количество часов, подробно обсуждая данную тему с президентом. Однако так и не пришел к какому-либо твердому заключению. Возможно, отчасти подобный подход можно объяснить чувством преданности нашим бывшим хозяевам и тому, что было для них важно. А отчасти можно списать на интеллектуальное наложение, доставшееся нам от них.
Вот и вся подоплека того, как нам случилось обладать столь удачным и действенным многообразием увлечений и занятий и почему у нас есть фермеры, полиция, политики, медики, учителя, повара и даже пивовары. Перенос.
Вот так, я уверен, нам и достался самозваный генерал Вольф, злобный сепаратист-головорез с теми же первобытными манерами и жестоким характером, коими обладал его бывший владелец.
А может, мы столь отчаянно пытаемся поддерживать прежнее в тайной надежде, что создавшие его однажды снова вернутся?
Я просыпаюсь и обнаруживаю, что повис вверх тормашками в натянувшихся ремнях, а в какой-то паре метров от моей головы несется растрескавшийся бетон. Я издаю визг и вцепляюсь в кресло, не сомневаясь, что через миг погибну в огненной катастрофе.
- Эй, босс, - радостно окликает меня Хлоя. - Как поспали?
- Какого черта ты делаешь? - захожусь я воем.
Она хмурится на меня, не понимая, с чего это я бьюсь в истерике. Затем ее глаза расширяются:
- То есть почему мы так летим?
- Да! - рычу я, стараясь не смотреть вверх… или вниз.
- Сейчас, дайте-ка. - Мой желудок выворачивается наизнанку, когда земля отдаляется, и потом еще раз, когда самолет переворачивается. Мы снова в горизонтальном полете. - Вот. Так лучше?
Вообще-то испугать меня не так просто, и к бурным реакциям я тоже не склонен, однако пробуждение на грани смертельного опыта все-таки изрядно напугало меня, а жизнерадостная интонация Хлои немедленно разожгла во мне пламень гнева.
- Плохая собака! - ору я. - Да ты хоть… - Ее морда принимает потрясенный и уязвленный вид, и до меня доходит, какую непростительную вещь я только что сказал.
Моя ярость исчезает так же внезапно, как и вспыхнула.
- Прости, - говорю я. - У меня вырвалось. В качестве оправдания: я чуть не обделался от страха. Тебе повезло, что мое кресло не надо отмывать.
- Я вовсе не хотела этого, - отвечает она кротко. - Правда.