***
Я встал с рассветом. Солнце брезжило сквозь ставни. Ветер куда-то прогнал тяжёлые, грозовые тучи, и когда я открыл окна, то увидел, что рыночная площадь подсыхает в лучах солнца. Обещал прекрасный, сентябрьский день. Хорошее время для аутодафе. Я зевнул и потянулся так, что даже хрустнуло в суставах. Дохлебал вчерашний холодный луковый суп и заел его остатками каши. Пора вставать на работу, бедный Мордимер, - подумалось. Я вошёл в комнату близнецов. Они лежали на кровати, сплетённые с этой своей девкой, как большое, трёхголовое животное. Первый выставил в сторону двери бледную, прыщавую задницу и как раз пёрнул сквозь сон, когда я входил. Я пнул его носком сапога (корчмарь уверял, что сам их вычистит, и, действительно, они блестели, как у пса яйца), и он вскочил по стойке смирно. Похоже, был ещё немного поддатым, поскольку его повело.
- Буди Смертуха и через два патера вы должны быть внизу, - сказал я сухо.
Я вышел из корчмы (может поснедаете, уважаемый магистр? - услышал я голос корчмаря, но только отмахнулся) и начал читать "Отче наш". При втором "дай нам силы, Господи, дабы не прощали мы должникам нашим!", я услышал топот по лестнице и близнецы вывалились через порог. Смертух появился только при "Аминь". Но всё-таки успел.
Арестантская размещалась в подвале под ратушей. Ха, ратуша - это громко сказано. Это было двухэтажное, каменное здание из тёмно-жёлтого кирпича, крытое дранкой. В зале на первом этаже нас уже ждали бородатый священник, бургомистр и двое стражников. На это раз без глеф.
- Уваж-жаем-мые гос-спод-да, - поприветствовал, заикаясь, бургомистр, а настоятель кивнул нам, глядя исподлобья. Я присмотрелся к нему и заметил, что у него опух нос и губы покрыты свежими корочками.
- Садитесь, - я указал на места у круглого стола.
На нём стояла тарелка с холодным мясом и пшеничными лепёшками, а рядом находились кувшин пива и бутыль, наверное, с водкой. Я вытащил пробку и понюхал. О да, это была крепкая сливовая водка. Что ж, быть может, в ходе допроса пригодится тем из нас, у кого слабый желудок.
- Прочитал протоколы. - Я бросил на стол стопку бумаг. - Это говно, господа.
Настоятель хотел было что-то сказать, но вовремя клацнул зубами. Возможно, не хотел вновь получить перелом носа.
- Поэтому, прежде чем мы спустимся к обвиняемой, хочу, чтобы вы поделились с нами информацией. Рассчитываю, что она будет исчерпывающей и правдивой.
- Ув-веря-я… - сказал бургомистр и хотел ещё что-то добавить, но я поднял руку.
- Правила таковы: я спрашиваю, вы отвечаете. Понятно? Кем были трое убитых?
- Ди-ди-ди, - начал бургомистр.
- Дитрих Гольц, торговец лошадьми. Бальбус Брукдофф, красильных дел мастер, и Петер Глабер, мастер мясников, - ответил вместо него священник. - Два вдовца и холостяк.
- У вас тут красильня? - удивился я. - Смотри-ка. Как погибли?
- Со-со-со…
Я вопросительно посмотрел на священника.
- Сожрали их черви, - с неохотой объяснил он и как бы с опаской в голосе.
- Вши с вашего постоялого двора? - пошутил я.
- Когда они умерли, из них выползли длинные, толстые, белые черви, - произнёс настоятель и быстро перекрестился. - Из всех отверстий.
Я какое-то время молча их разглядывал. Бургомистр отводил взгляд, а священник совсем наоборот - смотрел мне прямо в глаза. Я взял со стола пшеничную лепёшку и откусил. Хорошая, свежеиспечённая.
- Кто был свидетелем этого явления?
- В случае с Гольцем только его конюшенный, а червей, выползающих из тел Брукдоффа и Глабера, видели несколько человек…
- Я-я…
- Где эти черви?
- Скрылись в земле.
- Ясно, - сказал я. - Смертух?
- Не помню ничего такого, Мордимер, - ответил он, как я и ожидал.
- Чёрная магия, настоятель, а?
- Так считаю, - согласился он серьёзно.
- Кто знает… - ответил я в задумчивости и почесал подбородок. - Они хотели на ней жениться?
- Д-да.
- Отписали ей что-нибудь в завещании?
Бургомистр посмотрел на меня так, будто впервые услышал слово "завещание", а священник пожал плечами.
- Вроде, что-то там завещали, - неуверенно произнёс он.
- Выходит, ничего ценного, как думаю, - подвёл итог я. - Что найдено во время обыска? Пентаграммы? Запрещённые книги? Яды? Куклы?
- Н-нич-чего.
- Ничего, - повторил я. - Забавно, правда, Смертух?
Он не ответил, да я и не ожидал от него ответа.
- Суммируем то, что я услышал. - Я встал из-за стола, беря следующую лепёшку, ибо были на самом деле вкусными. - В городе погибает трое уважаемых граждан. Погибают, признаю, незаурядным способом. Обвинённой в убийстве, совершённом посредством чёрной магии, становится молодая вдова, за которой ухаживали все трое. Нет улик её преступления, нет мотивов, подозреваемая вину не признаёт. А вы не вызываете епископского инквизитора - ба! - не вызываете хотя бы палача, на что, кстати говоря, и так не имели в этом случае права, и не допрашиваете её надлежащим образом, а только сразу приговариваете к костру. Приговор выносится единогласно бургомистром, двумя скамейщиками и настоятелем, который выступал как представитель церкви. Что-нибудь не сходится в том, что я сказал?
- Вс-ссс…
- Итак: всё сходится. Ну что ж, пора поговорить с обвиняемой, верно?
Я кивнул Смертуху, поскольку присутствие моего сотрудника полезно на допросах. Один вид его лица порождает в обвиняемых какую-то удивительную тягу к признаниям.
Бургомистр вскочил и снял с пояса ключ, которым открыл солидную, дубовую дверь в углу комнаты. В темноту вела крутая, каменная лестница.
Городская темница состояла из трёх отгороженных проржавевшими решётками камер (все, кроме той одной, были пусты) и большего помещения, в котором установили заказанный мной стол, а также маленький столик и четыре табурета. На столике я увидел гусиное перо, чернильницу, стопку чистой бумаги и пятирожковый подсвечник с оплывшими до половины, толстыми, восковыми свечами. В углу помещения стояла чугунная печурка, полная тлеющих розовым углей. Но всё равно здесь было ужасающе холодно и сыро.
Я посмотрел внутрь камеры. Светловолосая женщина, в заскорузлой от грязи рубахе, сидела на служащей ей подстилкой охапке соломы и смотрела на меня со страхом в глазах. Наши взгляды встретились на мгновение.
- Выведите обвиняемую, - приказал я, и один из стражников быстро подскочил к замку и начал бороться с упрямым ключом.
Я смотрел на него какое-то время, а потом сел на табурет у стола.
- Смертух, бургомистр, настоятель, - пригласил я остальных.
Стражник выволок женщину в центр комнаты. Она не кричала и не сопротивлялась. Позволяла собой распоряжаться, будто была лишь тряпичной куклой.
- Положите её на стол и привяжите кисти рук и ступни к креплениям, - сказал я.
Стражник затянул узлы, а она в какой-то момент прошипела от боли.
- Не очень сильно, - мягко сказал я.
- Выйди, - приказал я, когда он уж закончил.
Я встал из-за столика и приблизился к ней, так, чтобы могла хорошо меня видеть. Она пробовала поднять голову, но это у неё не очень получалось, потому что узлы держали крепко.
- Меня зовут Мордимер Маддердин, - произнёс я, - и я являюсь лицензированным инквизитором Его Преосвященства епископа Хех-хезрона. Я прибыл сюда, чтобы помочь тебе, дитя моё.
На мгновение что-то вроде надежды появилось в её лице. Сколько же раз я видел подобное зрелище! Но тотчас надежда угасла, и женщина не ответила.
- Ты очень красивая женщина, Лоретта, - сказал я. - И я уверен, что твоя невиновность подстать твоей красоте, - я услышал, как настоятель глубоко втянул воздух. - Однако, мы должны пройти через эту неприятную процедуру. Понимаешь, дитя моё, таковы требования закона…
- Да, - наконец отозвалась она, - да, я понимаю.
Красивый, глубокий голос, и в самой глубине его вибрировала какая-то тревожащая нотка. Я не удивлялся тому, что у неё было три поклонника, принадлежащих к богатейшим гражданам городка. Думаю, что даже дворянин не погнушался бы такой жены. Впрочем, я знал дворян, которые жён должны искать, скорее, в хлеву, а не в мещанских домах.
- Надеюсь, Лоретта, что после нашего разговора ты спокойно вернёшься домой…
- Они уничтожили мой дом, - вдруг взорвалась она и попыталась поднять голову, но снова узлы её удержали. - Всё растащили, поломали… - всхлипнула она.
- Это правда? - Я перевёл взгляд на бургомистра. - Пошто тебе стражники, парень?
Он ничего не ответил, поэтому я снова обратился к Лоретте.
- Если окажешься невиновной, город возьмёт на себя все расходы, - сказал я, - и выплатит тебе компенсацию. Так гласит закон.
На этот раз глубоко вздохнул бургомистр, а я мысленно усмехнулся.
- Есть только одно условие для нашей беседы, Лоретта, - продолжал я. - Наверное, знаешь какое?
- Я должна говорить правду, - сказала она тихо.
- Да, дитя моё. Ведь Писание гласит ясно: "И познаете истину, и истина вас освободит". Знаешь Писание, Лоретта?
- Знаю, господин.
- Тогда знаешь, что Писание также говорит: "Я есмь пастырь добрый, а добрый пастырь душу свою отдаёт за овец своих". Я твой пастырь, Лоретта, и явился сюда, дабы отдать за тебя душу. Дабы освободить тебя. И поверь мне, сделаю это…
Тем или иным способом, - добавил я мысленно.
- Хорошо, - сказал я. - Начинай заполнять протокол, настоятель.
Я спокойно ждал, пока священник запишет все обязательные данные. Того-сего дня и года Господня, в таком-сяком месте, такие-сякие люди собрались на слушание, чтобы постановить… И так далее, и так далее. Это тянулось довольно долго, поэтому у меня была возможность приглядеться к Лоретте повнимательнее. Она лежала с закрытыми глазами, но у меня было странное ощущение, что она чувствует мой взгляд. Без всякого сомнения, она была красивой. Светлые, густые волосы и нежное лицо со слегка выступающими скулами, которые только добавляли очарования. Когда она говорила, я заметил, какие у неё ровные, белые зубы, что, поверьте мне, в наши суровые времена является исключением. Изящные кисти и ступни, стройные лодыжки, большие, крепкие груди… О да, любезные мои, Лоретта Альциг не вписывалась в Томдальц, и мне было интересно, отдаёт ли она себе в этом отчёт. Понятно, я уже допрашивал таких же красивых женщин, а может и красивее её. Основное инквизиторское наставление звучит: не обращай внимания на заманчивые формы. "Не будешь предвзятым к особе любой" - гласит Писание и добавляет: "Не судите по наружности".
- Лоретта, - сказал я, когда настоятель, наконец, закончил с формальностями. - Тебе предъявлено обвинение в колдовстве и тройном убийстве. Ты признаёшься по какому-либо из обвинений?
- Нет, - ответила она сверх ожидания уверенным голосом и посмотрела на меня.
Её глаза были полны неба.
- Тебе знакомы Дитрих Гольц, Бальбус Брукдофф и Петер Глабер?
- Да. Все они хотели взять меня в жёны.
- Они отписали тебе ценности в завещании?
Он молчала.
- Ты поняла вопрос?
- Да, - ответила она. - Я получила серебряный столовый набор от Бальбуса. Четыре вилки, ножи и ножички для фруктов.
- Всё ли это?
- Дитрих завещал мне серую кобылку, но его сын не дал мне её, а я не требовала.
Вообще-то, я знавал людей, что убивали из-за пары крепких сапог, но для меня было как-то неубедительно, чтобы Лоретта могла убить трёх людей ради серебряного столового набора. Сколько он мог бы стоить? Тридцать крон? Может тридцать пять…
- Ничего больше?
- Нет, господин.
- Они посягали на твою честь, угрожали тебе?
- Нет. - Как бы легкая улыбка расцвела на её губах. - Конечно же, нет.
Конечно. Можете себе представить, чтобы красивая молодая женщина добровольно избавилась от трёх влюблённых и соперничающих меж собой богачей (по крайней мере, они были богачами по местным меркам)? Кто же режет курицу, несущую золотые яйца?
- Ты получала от вышеназванных Дитриха Гольца, Бальбуса Брукдоффа и Петера Глабера подарки? Ценные предметы или деньги?
- Да, - ответила она. - Дитрих погасил долги моего покойного мужа, от Бальбуса я получила золотой перстень с изумрудом, камчатое платье и шерстяной плащ с серебряной застёжкой. Петер купил мне…
- Достаточно, - прервал я её. - Кто-нибудь из них требовал вернуть подарки?
- Нет. - Снова эта лёгкая усмешка.
Я посмотрел на настоятеля и бургомистра. Настоятель сидел помрачневший, ибо, похоже, понимал, в каком направлении двигается следствие, а бургомистр прислушивался ко всему с глуповато разинутым ртом.
- Ты слышала о колдовстве, Лоретта?
- Да.
- Ты знаешь, что насылание чар является смертным грехом, за который на земле карает Святая Служба, а после смерти Господь Всемогущий?
- Да.
- Ты знала кого-либо, кто накладывал чары или ворожил?
- Нет.
- Ты можешь объяснить, почему твои поклонники, Дитрих Гольц, Бальбус Брукдофф и Петер Глабер, умерли в муках, а из их тел выползли белые черви?
- Нет.
- Ты сберегала когда-нибудь волосы либо ногти кого-либо из них?
- Нет!
- Ты лепила куколок из воска, которые должны были их изображать, или вырезала из дерева, либо в ином материале?
- Нет! Нет!
- Ты молилась об их смерти?
- Нет, ей-Богу!
Она говорила правду. Поверьте мне. Хороший инквизитор понимает это в мгновение ока. Возможно, бывает сложнее, когда дело касается хитрого купца, учёного священника либо премудрого вельможи. Но никто мне не скажет, что Мордимер Маддердин, инквизитор Его Преосвященства епископа Хез-хезрона, не распознал бы лжи в словах мещаночки из захолустного городка.
- Найдены ли в доме обвиняемой подозрительные предметы? Такие, что могли бы служить для ворожбы и насылания чар? - Я обратился к настоятелю и бургомистру, хотя знал ответ.
- Нет, - ответил священник за них обоих.
- Объявляю перерыв в допросе, - сказал я. - Отведите обвиняемую в камеру.
Стражник развязал Лоретту, на этот раз несколько осторожнее, чем до этого, а мы отправились наверх. Я велел Смертуху налить мне пива, и порядочно отхлебнул.
- Ваши обвинения рассыпаются, как карточный домик, - сказал я, а Смертух позволил себе коротко гоготнуть. - Хотя, кто-то в этом городке и правда балуется с колдовством…
Бургомистр явно позеленел. И ничего удивительного. Никто не хочет иметь колдуна по соседству, если только этот колдун не шкворчит на костре. Да и тогда, поверьте мне на слово, это бывает опасным.
- И, несомненно, с вашей великодушной помощью, - я не скрыл в голосе даже грана иронии, - нам удастся выяснить, кто это. Но прежде чем я поручусь своей репутацией, что это не Лоретта Альциг, мы обыщем её дом. Или то, что вы соизволили оставить от её дома…
- Обыс-ссс…
- Знаю, что обыскали, - ответил я, - и даже верю, что вы нашли все ценные предметы. Но я загляну туда ещё раз. Первый, - я обернулся к близнецам, - идёшь со мной и Смертухом, а ты, Второй, можешь выпить на постоялом дворе.
- Спасибо тебе, Мордимер, - сказал он, хотя, как и я, понимал, что выпивка в таком месте также может быть работой.