И тут он понял. Понял, какого он дурака в очередной раз свалял! Ну конечно, раз Метрополиарх ездит в вагонах с грязными стеклами, значит, это специально! Разумеется, это часть имиджа. Официально рекламируемая скромность или, может, неряшливость в качестве официально афишируемого недостатка… А он, идиот, полез чистить окно и нарушать целостность имиджа Отца Нации!
В открытую дверь вагона вошел Метрополиарх. Поглядел на Дэна.
- М-да… До изрядного возраста я дожил, а в людях разбираться так и не научился! Значит, все-таки покушение?
- Какое покушение?!
- Ну довольно уж дурака валять! Зачем вы стали окно чистить? Чтобы видимость для снайпера появилась? Вы, стало быть, знали, что я в поезде с тонированными стеклами езжу и всегда в разных вагонах, - так решили втереться в доверие и изнутри меня раскрыть, подать своему снайперу на блюдечке с голубой каемочкой?
Метрополиарх подошел к вмонтированному в стену вагона устройству связи "пассажир - машинист".
- Алло, машинист? Это пассажир. Хочу вам сообщить: рядом со мной находится лицо в пачкающей одежде, курящее и занимающееся попрошайничеством… Шутка. Давай-ка, Кузьмич, поворачивай к Лобной чаше.
Дэн стоял на дне котлована. На голове у него был рогатый шлем викинга. В этом шлеме Дэн был во время ареста, потом его, вместе с прочими личными вещами, забрали, а теперь Метрополиарх водрузил шлем на голову Дэну со словами: "Уйдите достойно, в своем головном уборе!" Как его конкретно, физически, лишат сейчас жизни - догадаться было невозможно, и от этого было особенно страшно. Рядом на дне Лобной чаши - ни гильотины, ни виселицы, ни электрического стула. Сверху на краю котлована стояло несколько человек, но все без оружия. Некоторые из них, в том числе и Метрополиарх, время от времени посматривали на часы. Наконец глава государства воскликнул:
- Осемь!
Откуда-то сверху на Дэна упал мощный луч света. И в том свете он начал растворяться.
Так это выглядело со стороны. Сам же Дэн почувствовал, что его тело теряет вес и будто бы взлетает в воздух. И в то же время он оставался на дне чаши, видел стены котлована и даже слышал голос Метрополиарха:
- По святой традиции, об ушедших - или критически, или никак. Что ж, из уважения к только что покинувшему нас, скажу несколько слов… Денис Валерьевич был дрянным человеком. Ненавидя народ и государство…
А потом Дэн услышал скрежет ржавых подшипников и увидел над головой острую косу маятника.
Двое милиционеров, проезжавших мимо стройки, стали свидетелями необъяснимого явления. Крюк, свисавший со стрелы башенного крана, вдруг, ни с того ни с сего, резко пошел в сторону и вверх, будто оттянутый невидимой гигантской рукой. Повисев пару секунд наверху, крюк полетел вниз, качнулся вверх в противоположную сторону, снова опустился вниз и… резко застыл. Будто и не качался вовсе.
Менты переглянулись.
- Ты видел то же, что и я? - спросил первый.
- Ага, - ответил напарник.
- Не будем никому рассказывать. А то попрут из органов. Сумасшедших только в рекламных агентствах уважают.
- Ага.
Послышался звон разбитой чашки. Два молодых человека, увлеченно беседовавших за соседним столиком, обернулись. Позади них сидел какой-то придурок в рогатом шлеме. В таких обычно ходят футбольные фанаты, только у тех шлемы раскрашены в цвета клубов, а этот какой-то непонятный, серенький. Словом, придурок, да еще наверняка и под кайфом. Но вроде не агрессивный. Молодые люди вернулись к своему разговору.
- Короче, таких денег за девиз, как этот ССМБ, нам еще никто не предлагал! Но им нужно сегодня до восьми вечера. Там, типа, эфир уже проплачен наперед, время в сетке вещания зарезервировано… Короче, все через жопу, как обычно… Уже миллион вариантов им предложили! Ничего не берут: "Мы называемся "Самый Серьезный Московский Банк", наш девиз должен хорошо сочетаться с солидностью названия!" Я уж чего только не предлагал: "Уверенность в завтрашнем дне", "Уверенность и надежность", "Надежность и стабильность"… "Гарантия вашего спокойствия"…
- Извините, пожалуйста…
Опять этот козел в рогатом шлеме! Домотался-таки! Молодые люди хмуро уставились на Дэна.
- Разрешите вас спросить… Простите, я просто слышал ваш разговор про московский банк… Этот город называется Москва? Мы сейчас в Москве находимся? Пожалуйста, я не сумасшедший, я просто не совсем здоров, у меня проблемы с памятью…
- В Москве, - хмыкнув, ответил один из молодых людей.
- А Москва - столица России?
- Ну.
- Смерть Метрополиарху!
- Что?!
- Простите… Огромное вам спасибо! Да… Насчет девиза для банка. Что, если так попробовать: "Самый Серьезный Московский Банк. Тили-тили, трали-вали!"
- Слуша… - начал один из молодых людей.
И тут второй вдруг заржал.
- Чё, прикольно! Нет, ты вслушайся! Это же атас просто: "Самый Серьезный Московский Банк. Тили-тили, трали-вали!" Круто! Я бы взял!
- Да у меня даже язык не повернется такое шефу предлагать! Там у всех нервы на пределе, а я издеваться буду!
- Звони, звони! Я тебе реально говорю: гениальный девиз!
Через пятнадцать минут за столиком уже пили французский коньяк. Шеф в идею врубился и нашел в себе достаточно безумия, чтобы предложить девиз клиенту. Невероятно, но парадоксальность этого "тили-тили, трали-вали" очаровала и управляющего банком…
- Братан, половина гонорара твоя! Вторая половина уж все-таки моя. Согласен, справедливо?
- Согласен. Сорок шесть процентов - справедливо.
- Да нет, почему сорок шесть? Я крысятничать по мелочам не собираюсь. Сказал - половина, значит, половина, все пятьдесят процентов… Слушай, ты вообще откуда? Поработать с нами не хочешь?
Через некоторое время Дэн вышел на улицу освежиться. Март только начался, но снега уже почти нигде не было. Первое весеннее солнышко отражалось в стеклах проносящихся мимо машин.
"Ну здравствуй, Москва! Я вернулся!"
Стоя на углу тротуара. Дэн наблюдал, как люди, самые обыкновенные, простые горожане, густым потоком затекают в Метро. "Демократично тут у них, - подумал Дэн, - заходи кто хочет в мраморные царские дворцы, катайся на поездах сколько влезет!"
Вспомнил о друзьях. "Что они подумали о моем исчезновении? Небось похоронили уже… Надо будет придумать, что им сказать. Интересно, как тут Лелик с Иркой…"
И тут вспомнилась Оля, недавняя подруга. Дэн вздохнул. Попытался представить себе Ирку лысой… Не получилось. Сумасшедшая мысль пришла в голову: "А что если всякий, кого в Чанчос-Айресе приговаривают к высшей мере, попадает сюда? Может, и Ольгу тоже приговорят… ну, за дружбу со мной… и она сюда попадет?"
А в это время двое молодых людей в кафе, воодушевленные как успехом, так и коньяком, продолжали бурно восторгаться девизом, который придумал этот ненормальный парень в рогатой шапке и с провалами в памяти. Недаром говорят: все гении - сумасшедшие!
Молодые люди не обращали никакого внимания на работающий в углу телевизор. Да и не было там ничего заслуживающего внимания. Все какая-то надоевшая уже до смерти политическая реклама. Ну, выборы же скоро. Вот и сейчас на экране агитировал за себя какой-то Петр Рыбка - мужик с татуировкой на шее в виде креста: "…отбывал наказание… жизненный урок… бесценный опыт… на благо сограждан… за одного раскаявшегося осемь праведников дают…"
Кофе из кофейной машины
Подходишь к кофейной машине. Ставишь чашку. Нажимаешь кнопочку "Большая чашка".
На дисплее появляется надпись: "Воздушная пробка".
Поворачиваешь рычажок сбоку, выпускаешь лишний пар. Нажимаешь кнопочку "Большая чашка".
Аппарат пишет: "Переполнен контейнер".
Вынимаешь контейнер, высыпаешь отработанный кофейный порошок, возвращаешь контейнер обратно. Нажимаешь кнопочку "Большая чашка".
Машина сообщает: "Недостаточно воды".
Снимаешь крышку, наполняешь резервуар водой, нажимаешь кнопочку "Большая чашка".
На дисплее надпись: "Введите пароль".
Хлопаешь глазами.
Новая надпись: "Если вы забыли пароль, введите свой e-mail и пароль будет вам выслан".
Берешь чашку, поворачиваешься, чтобы уйти. За спиной раздается тревожный писк. Возвращаешься, читаешь на дисплее: "Уже и пошутить нельзя! Поставьте чашку на место. А то куда я буду наливать?"
Нажимаешь кнопочку "Большая чашка".
Некоторое время аппарат жужжит. Потом докладывает: "Нет кофейных зерен".
Насыпаешь зерна. Нажимаешь кнопочку.
Чашка наполняется.
Бросаешь в чашку сахар и уходишь.
На дисплее остается надпись: "А "спасибо"?"
Два товарища
27 сентября.
Федор.
Дорогой Григорий! Прежде всего, спешу сообщить тебе, что гордимся мы тобою безмерно - и я, и все иные твои товарищи, а уж в рассуждении девиц наших университетских - так об том и говорить нечего! Кто бы мог подумать, что выбор сей раз на тебя падет! А я так честно признаюсь: завидую тебе отчаянно! Что мы? Сидим тут в стольном граде, что твои маменькины сынки. Двадцатилетия достигли, иные и того старше, а жизни не постигли! Небо коптим да дарами Отечества, не нами созданными, довольствуемся. Тебе же карта выпала и Отечеству доблестью послужить, и с зерцалоликими пришельцами сразиться, и мир повидать… Где-то ты теперь, друг мой?
Хватились мы тебя в тот же день, как ты в университет не явился. После занятий принялся я твой дальнофон накручивать - нет ответа, лишь белый шум в раковине. Взял извозчика, поехал к тебе. Тут Фрол твой все мне и доложил.
Тут же сообщил я всем нашим, уговорились вечером собраться у "Волжского речника". Пили за твои будущие ратные подвиги. По-моему, в компании нашей, кто мужеского полу - все тебе завидуют. Девицы же в экзальтации пребывают, коей, право, не замечал я за ними ранее, а Татьяна Белецкая - возьми вдруг да истерику учини! Сию особу неразумную пришлось мне утешать и до дому проводить. Настояла, чтобы непременно назавтра идти в комендатуру, выяснять про тебя, что да как. Явилась ко мне с утра, я едва позавтракал, кофию даже выпить не успел. Разлетелась, щеки пылают, перчатки в руках мнет: "Ах, едемте же, Федор, едемте же скорее!" Явились в комендатуру, и в оном присутственном месте изволили нас удостоить официальным ответом: "Дворянин Григорий Давыдов, 20 лет от роду, студент Ярославского естественнонаучного университета призван для исполнения священного воинского долга пред Отечеством". (Ну, держитесь теперь, зерцалоликие!) И то еще сообщили в комендатуре, что возможности писать нам письма ты лишен из соображений военной секретности, зато мы тебе писать можем. Такая, стало быть, получается у нас с тобою симплексная связь. Да что ж тут поделаешь! На конверте должно номер воинской части указывать и имя твое, и таковые письма наши будут исправно в твои руки поступать. Спешу же отправкою этого первого к тебе послания, преисполненный прегорячего желания явить тебе дружескую преданность и поддержать твой боевой дух!
Сердечно твой, Федор, и кланяется тебе все наше студенчество.
P.S. А Белецкая-то, пожалуй, влюблена в тебя!
24 сентября.
Григорий.
Приветствую тебя, любезный друг мой Федор! Поверишь ли, откуда пишу к тебе? Да впрочем, прежде признайся честно: заметил ли, что товарищ твой исчез невесть куда? Эх, как же хотел бы я перемолвиться с тобою ныне по эфирному дальнофону, да нельзя, брат - сугубая секретность. Изъят у меня и самый дальнофон. Пишу же я сейчас, пребывая во чреве гондолы воздушного дирижабля, что несет меня и еще дюжины четыре молодых людей в место расположения воинской части.
Подлинно так, брат! Этаким макаром, изволишь ли видеть, распорядилась мною фортуна in comedia vitae! Летит по небу и творит тебе послание Григорий-воин, будущий защитник Отечества от зерцалоликих супостатов. Кто мог вчера еще предположить подобное? Хотя ведь, по правде сказать, имелось предчувствие! Третьего дня сон мне был: будто стою я в беседке, что на Стрелке, гляжу вниз, на воду, и вдруг отрывается беседка от земли, да в небеса взлетает. Старый Фрол мой, коему поведал я поутру о том сновидении, не преминул истолковать: "Значит сие, барин, что в передней доле гипофиза гормон у вас вырабатывается, усиленному росту тканей поспешествующий!" Посмеялся я над суеверием его, да и забыл о том сне. А вон он чем обернулся!
Явились ночью, часов около трех. Насилу Фролу достучались. От шума уж и я пробудился. Фрол сперва - гнать их взашей, но как услышал: "Именем Главы!" - отпер тут же. Являются: Фрол со свечами, а за спиной его - двое комендантских вырастают.
- Григорий Давыдов?
- Чем могу служить, господа, в сей поздний час?
- Не нам. Отечеству послужите. Собирайтесь.
И вот - лечу ныне по небу к месту прохождения службы. Оно, конечно, с одной стороны, жаль прошлой жизни! Университет, театры, товарищи дорогие, девицы милые, Ярослав-столица. Эхма, где оно все теперь? Увижу ль вновь? Бог весть. Однако ж, правду сказать: в воодушевлении пребываю изрядном и дух занялся чувствами весьма романтическими! Поневоле героем романа сам себе рисуюсь. Даже и стыдно, право, как гимназист-мальчишка! А ведь не шуточное дело война-то, друг мой Федор! Не шуточное. Как знать, может уж чрез несколько дней в бой вступлю с зерцалоликими монстрами из иного измерения…
Порядки в армии - успел уж я постичь: строги весьма. Как что начальник укажет - надлежит ответствовать по Кодексу: "Базара нет!" и исполнять немедля.
За сим вынужден перо отложить, поелику скомандовали "Приготовиться к посадке!" Стало быть, с земли сию эпистолу тебе и отошлю. В скором времени, как случится досуг, отпишу много подробнее, а ныне прощаюсь. Поклон от меня всем товарищам нашим.
Твой Григорий.
P.S.
Черт побери! Вот печаль нежданная! Часа два тому назад приземлились мы. Станция промежуточной посадки. Баллон наш могучий газом подзаправить, а личный состав - удовольствовать аскетической военною трапезой. Улучил минуту, поинтересовался, где бы письмо отправить, да и узнал, что переписка-то запрещена! То есть вовсе никаких сношений с мирным населением совершать не можно! Секретность, охрана государственной и военной тайны. Этакий номер! А полагал я доселе, что с военными переписка ведется. Как-то, помню, в библиотеке нашей случилось мне соседствовать по столу со Стрельниковой Еленой с биологического факультета. У оной Елены жених также в армии обретается. Афанасий, что химические практикумы совместно с нами посещал на первом курсе. Помнишь ли его? Так случайно заметил я тогда: на столе у Елены листок лежал исписанный. "Здравствуй, милый мой Афанасий…" Ну, далее я читать не стал, разумеется. Просто невольно верхняя фраза в глаза бросилась. Понял, что Елена милому в армию пишет.
А тут огорошили меня: ни отсылать, ни получать корреспонденции не дозволяется! Крушусь паче всякого чаяния.
Ну а с другой стороны, пристало ли роптать воину Отечества? Война ведь, а не забавы детские. Придется, стало быть, потерпеть без переписки. Вот победим агрессоров зерцалоликих, тогда вернусь и уж наговоримся. Обо всем поведаю да и тебя уж попытаю об событиях, в мое отсутствие бывших.
Где пребываем географически в сей момент промежуточной посадки - сие нам не сообщается. Тоже тайна. Одно знаю за верное: движемся к северу. В Ярославе-то по сю пору без пальто фланировали. Не то здесь. Воздух прохладен весьма, поеживаемся. Одежду, кто какую прихватил из дому, всю на себя надели. Меня жилетка шерстяная спасает, спасибо Фролу - сунул в последний момент. Но настроение у будущих воинов, в целом, бодрое. Сидим на своих "сидорах" (так по Кодексу надлежит называть мешки с личным имуществом), ждем команды на погрузку.
(Сам не ведаю: для какой причины ныне я все это пишу, коли отправить нельзя?)
29 сентября.
Федор.
Здравствуй, Григорий!
Все гадаю: где ты в настоящее время находишься? Отъехал ли куда в составе своего подразделения или же по сей день в Ярославе? Вчера на Демидовской видал одного со спины: почудилась, что походка твоя и осанка. Он за угол - я за ним! "Чем черт не шутит, - думаю, - А ну как отпустили в увольнение?" Догнал, вижу - нет, не ты…
Третьего дня засиделись у Ивана Карловича на кафедре почитай до полуночи. Началось с материй естественных. Профессор наш ныне склоняется к тому образу мыслей, что эфирными волнениями можно бы канцер не только инициировать но и, напротив, исцелять. Ежели, мол, напитать пораженные ткани веществом, каковое при воздействии эфира будет нагреваться до разрушения сих тканей. Постигаешь ли концепцию? (Я, признаться - не вполне). Много экспериментирует. В Белокаменном же от него обратного требуют: подавай им увеличение мощности поражающих радиантов. Все для фронта, все для победы… Началось, стало быть, с материй естественных, продолжилось же противоестественными. Повел наш Иван Карлович речи, можно сказать, крамольного свойства. Критиковать принялся Белокаменный и самого Главу. "Живет, - говорит, - наше Отечество сугубо за счет продажи за границу ископаемого эмиссиония!" Загнул и того похлеще - усомнился, что добыча сего опаснейшего для живого организма минерала производится исключительно при посредстве механизмов. Предполагает участие в процессе и живых людей. Как тебе таковая гипотеза? Статочное ли дело?! Кто ж станет здоровье свое губить на этакой работе? Нет, профессор наш, спору нет - ученый величайший, подлинного вежества муж, но заносит его, порой, как, наверное, и всякого гения…
Поведаю о курьезном. Случился тут у нас форменный скандал в газетах! На сцене Драматического поставили ванмейеровского "Варвара". В минувшую субботу премьеру давали. Представь себе: одну из ролей (настоятеля) танцует там не кукла механическая, а живой человек. (Некто Троелыков). Крику-то теперь! Иные восхищены: "Смелость истого гения! Революция на театре!" Большинство же осуждает. Изрядная часть театралов скандализирована донельзя. Молодежь большей частью веселится. Татьяна Белецкая, однако, выразилась в том смысле, что ярославский Драматический все ж не место для авангардных экспериментов. Впрочем, об том, не сомневаюсь, она самолично тебе отпишет, да много подробнее, нежели чем я, и главное: со знанием предмета.
Ох, Григорий, прости великодушно, что пишу тебе ныне всякий вздор! Пишу, а сам думаю: "До веселия ли теперь тебе, в войске пребывающему, до театров ли наших - там-то, на ином театре - военных действий?" Как знать, может, ты уж и в бою побывал?