На нем был рубчатый черный свитер, вполне подходящий для зим в Джорджии, черные джинсы и черные же ботинки. Волос не было видно под лыжной шапочкой, но подбородок и щеки покрывала спутанная седая борода. И ноги у него были толстые и сильные.
Он наблюдал из лесу целый день, чтобы удостовериться, что ночью Лерман будет один. Когда уехали Спинелли, он понял, что они перед Рождеством последние покупатели, и улыбнулся. Ладони зачесались - он вытер их о свитер коротким движением, почесал правую об угол пряжки ремня. Снова выглянул в бинокль. Лерман вешал гирлянды на каждую из собачьих клеток.
- Очень, очень празднично, - повторил человек.
Собаки очень затруднили его задачу, заставив искать нестандартное решение - он не мог проникнуть в склад и поставить жучки. Пришлось использовать комбинацию устройства дальнего подслушивания, работающего на отраженном от оконного стекла инфракрасном излучении, и перехвата сигнала сотового телефона. Но это решение все равно оставляло пробелы в улавливании звука. А когда кто-нибудь из этих проклятых псов начинал гавкать, то от инфракрасного излучателя сразу становилось толку как от карманного фонарика.
Лерман развернул шестифутового картонного Санта-Клауса и стал его вешать на стену.
- А вот это уже просто безвкусно, - скривился наблюдатель.
Чирикнул сотовый телефон. Человек с биноклем присел и включил звук.
Лерман взял телефон со стола.
- "Сторожевые псы Лермана", - сказал он в трубку.
- Здравствуй, Сэм, - произнес знакомый голос, и Лерман на миг крепче сжал телефон. - Ты слушаешь?
- Здравствуй, Мона, - ответил он.
- Сегодня рождественский вечер, Сэм. Я подумала, может быть, тебе захочется общества.
- Оно у меня есть.
- Ты меня понял. Собаки не считаются.
- Лучшие друзья человека, - ответил Лерман. - Ты не знала?
- Только если у человека нет женщины. Сэм, ты в Джорджии, не на Аляске. В Джор-джи-и. В Джорджии человеку не нужно встречать единственное в году Рождество в компании собак.
- Ты выпила, Мона?
- Ночь обещается красивая. Морозная и ясная, с полной луной. Полная луна на Рождество, Сэм. Такое нечасто бывает. Может быть, увидим, как летит по небу Санта на санях. Я встречаю Рождество одна, и я выпила. Можно мне приехать? Не должен ты быть один на Рождество с собаками.
- Собаки верны, Мона, - сказал он и тут же пожалел, что сказал.
Она замолчала. На миг ему показалось, что она разорвала соединение, но потом он услышал, что она плачет.
- Как поживает Ники? - спросил он, неуклюже меняя тему.
- Ники - здоровенная, пушистая, чудесная лапушка, - ответила она. - Сегодня я буду спать с ней в обнимку. А могла бы с тобой, могли бы маршмеллоу на огне пожарить…
- У меня нет камина.
- Сэм, пусти меня обратно в свою жизнь, - попросила она тихо. - Не выгоняй меня навсегда.
- Доброй ночи, Мона. Счастливого Рождества.
Он повесил трубку.
Человек в лесу посмотрел на часы, потом на небо. Солнце клонилось к горизонту. До ночи еще примерно час. Он посмотрел в бинокль - Лерман с несчастным видом сидел у стола, глядя на сотовый телефон. Потом отключил его.
- Бедняга Сэм, - вздохнул наблюдатель. - Полная луна - и пустые объятия.
Сработал будильник. Карсон, пятилетний самец немецкой овчарки, поднял голову.
- Спокойней, мальчик, - сказал ему Лерман. - У нас еще целый час, полно времени. Доешь сперва.
Пес вернулся к еде, но поглядывал на окна.
Рано она сегодня начала пить, подумал Лерман. Бог знает что бывает с человеком на праздники. Черт возьми, его от двухминутного разговора с ней трясет, а он-то трезв.
- Чертовски удачное время она выбрала для звонка, - сказал он собаке, и пес сочувственно скривился.
Лерман вспомнил, как она впервые вошла в его дверь. Когда это было - года три назад? Да, три года и месяц. Середина ноября, и он тогда дрессировал ротвейлершу, еще почти щенка десятимесячного.
Женщина была изящна, смугла, сложена как бегунья. Одета она была с тщательной небрежностью, требующей немалых затрат. В ушах у нее висели рубиновые капли, и еще несколько таких же - на золотом ожерелье, уходящим в ложбину между грудей.
Лерман играл с ротвейлершей в "а ну-ка, отними", используя палку от метлы, завернутую в несколько слоев ткани. Собака держала крепко и упиралась когтями в мат, стараясь вырвать палку из рук Лермана. И похоже было, что могла победить. Женщина наклонилась вперед, положила руки на загородку площадки и стала смотреть.
- Дай! - внезапно сказал Лерман.
Собака подняла глаза, но палку не выпустила.
- Дай! - повторил Лерман.
Собака неохотно выпустила палку и села возле правой ноги Лермана. Там и осталась, напустив на морду презрительное выражение.
- Молодец, - похвалил Лерман и дал ей кусочек мяса. - Чем могу вам быть полезен, мэм?
- Я не хотела бы вас прерывать, - улыбнулась она. - Это сырое мясо?
- Да.
- Тогда вы не будете возражать, если я воздержусь от рукопожатия?
- Про меня говорят, что иногда я мою руки, - сказал Лерман. - Дайте мне минутку, а тем временем можете пожать лапу этой собаке.
- И она при этом меня не тронет?
- Она никого не тронет, если ей этого не приказать, - ответил Лерман. - По крайней мере так оно должно быть.
- Рискну, - сказала женщина, входя в загородку. Она присела перед собакой. - Ну, здравствуй. Меня зовут Мона Хавелка. А тебя?
- Это Ники. Ники, дай лапу.
Собака тут же протянула лапу, и Моника ее пожала.
- Очень приятно, Ники.
- Дайте ей вот это, - сказал Лерман, протягивая ей кусочек мяса. Мона взяла его и отдала Ники. Та осторожно взяла мясо, потом облизала руку.
- Ну вот, нет смысла в этих церемониях. - Мона протянула руку Лерману. - Вы владелец?
- Сэм Лерман, - представился он, пожимая руку. - Очень приятно. Давайте я вам покажу, где можно вымыть руки.
Он отвел ее к крану в подсобке и выдал кусок мыла.
- Гостья первой, - сказал он, включая воду. - Надеюсь, вы не против того, чтобы вместе.
- Джентльмен, - сказала она с уважением. - И при этом такой романтичный.
- Сам удивляюсь, - улыбнулся он, когда она отдала ему мыло. - Так чем могу быть полезен?
- Я хотела с кем-нибудь поговорить насчет собаки.
- Кто-нибудь - это я. Так какую собаку вы имели в виду?
- Такую, чтобы защищала меня во сне.
- Квартира или свой дом?
- Таун-хаус, - ответила она. - В городе.
- Вам чтобы гавкала или чтобы кусалась? - спросил он, выходя вместе с ней из подсобки в комнату.
Она посмотрела на него, и улыбка сбежала у нее с лица.
- Ее гавканье должно внушать страх божий любому, у кого хватит глупости ко мне вломиться. А тех, кому хватит глупости не обратить внимания на лай, должен отправлять прямо в ад укус.
Лерман взяла, рукой за подбородок и ненадолго задумался.
- Есть у меня по-настоящему злобный такс, который под спецификации подходит, - сказал он.
Она уставилась, не веря своим ушам.
- Я, понимаете, этого сволоченка уже много лет пытаюсь сбыть с рук.
И на миг он весело сморщил нос.
- Сторожевой такс, - засмеялась она.
- За лодыжки хватает намертво, - сказал он серьезно. - А дайте ему разбежаться, и он может вырвать приличный кусок ляжки.
- Вот как? - удивилась она. - Никогда бы не подумала.
- Элемент внезапности, - пояснил он. - Всегда застает врага врасплох.
- Давайте теперь серьезно, - попросила она.
- Хорошо. - Он открыл ворота площадки. - Ники, ко мне.
Собака подошла, села перед ними, глядя ожидающими глазами. Лерман посмотрел в них, потом обернулся к Моне.
- Вот ваша собака.
Лерман вернулся в холодильную камеру, взял тушу барана и положил на колоду. Потом взял пилу и разрезал тушу пополам. Одну половину вернул в холодильную камеру, другую отнес в большую пустую клетку, стоящую отдельно от прочих. Проверил, что в клетке достаточно воды, вернулся в кабинет, где ждал Карсон, лениво почесывая ухо задней лапой.
- У тебя все? - спросил его Лерман.
Пес кивнул. Лерман вывел его из кабинета, потом обошел здание, проверяя замки.
- Как это ты научился так здорово работать с собаками? - спросила она его как-то ночью, лежа рядом. Ники сидела внизу, изгнанная на свою собачью лежанку, как обычно, когда ночевал Лерман.
- Я с ними вырос, - ответил он. - И когда я начал их разводить, они росли со мной. Мы просто друг друга лучше знаем, чем бывает обычно у собак и людей.
- А дрессировка? - не отставала она. - Они тебя так слушаются - я подобного вообще не видела.
- Что-то такое, наверное, есть у меня в голосе, - высказал он предположение. - Наверное, какие-то аудиальные штрихи, которых я сам не осознаю.
- А они слышат, - сказала она. - А может, вообще все не так, и это собаки тебя дрессируют, а не ты их.
- Может быть, - ответил он, нежно проводя пальцами по изгибу ее тела. - Никогда такое в голову не приходило.
Он дал руке волю блуждать и гладить, и Мона изогнулась дугой.
- Как ты научился так здорово работать со мной? - выдохнула она, и он вместо ответа притянул ее к себе.
* * *
- Все задраено, - сказал он Карсону, вбивая цифры на последнем замке и закрывая дверь. - Карсон, в дозор.
Пес неспешным шагом стал обходить дом.
Наблюдатель вытащил сотовый телефон и нажал кнопку.
- Код доступа есть? - спросил он тихо.
- Есть.
- Отлично, - сказал наблюдатель, разорвал связь и стал нетерпеливо ждать. Весь день он находился в состоянии вынужденного спокойствия, но сейчас, когда приближался миг, он нервничал. Можно подумать, говорил он про себя, что азарт убийства за годы должен заглохнуть. Ярость остынуть. Время - оно все раны лечит. Просто смешно слышать. С каждым новым убийством рана будто открывалась все шире и шире, жажда крови росла, и единственное, о чем он мог думать, - о следующей жертве. Может быть, Лерман эту жажду на время удовлетворит. Наверняка с ним будет очень, очень интересно. Лерман - это его подарок самому себе к Рождеству.
Эдвардс настороженно замер на краю кукурузного поля, внимательно наблюдая за складом, пока не увидел, как Лерман вошел внутрь. Тогда он отполз назад, в сухие стебли, где уже можно было осторожно стоять, пригнувшись. Все еще не выпрямляясь, он отступил за сарай, где стоял припаркованный фургон наблюдения. Постучал в боковую дверь дважды, потом трижды. Дверь чуть отъехала в сторону, и он забрался внутрь.
За рулем сидел Кеннер. Идальго в глубине слушал полицейское радио.
- Кофе осталось? - спросил Эдвардс.
- В кофейнике, - ответил Идальго. - Быстрее давай, уже почти время.
Эдвардс налил себе чашку кофе, бросил три куска сахара, добавил сухих сливок, размешал и в два глотка выпил. Потом стал надевать ватные накладки.
- Ребята, у вас никогда не было такого чувства, будто мы работаем на психа? - спросил он.
- Иногда, - ответил ему Кеннер. - А потом я получаю чек, и это чувство развеивается.
- И не такой уж он псих, - вставил Идальго.
- Почему ты так думаешь? - спросил Эдвардс, затягивая ремни и проверяя, что все важные части тела закрыты.
- Потому что первым пускает внутрь тебя.
- Разумно, - согласился Эдвардс. - А не бывает у тебя чувства, что я стал психом?
- Давно есть, - ответил Кеннер, глядя на часы и проверяя пистолет.
Лерман вернулся к большой клетке и посмотрел на часы. Пятнадцать минут. Он разделся, повесил одежду на крючки. Потом снял часы и положил на стол так, чтобы из клетки их было видно. Проверил таймер на замке, вошел и захлопнул дверцу. Замок защелкнулся.
Карсон подошел и сел перед клеткой.
- Заперто, - сказал Лерман, встряхнув решетку, чтобы убедиться. - Спасибо, друг, что проверил. У меня все хорошо.
Пес гавкнул и пошел дальше патрулировать.
Щелчок замка отдался в наушнике наблюдателя. Он улыбнулся.
- Следующий, - сказал он тихо.
В доме Спинелли Уолдо тщательно проинспектировал каждую комнату. Потом услышал свист и рванул галопом в прихожую.
Салли ждала его с поводком.
- Пошли гулять, Уолдо, - сказала она, пристегивая поводок к ошейнику. - Мам? Мы с Уолдо пойдем вокруг квартала.
- Только недолго, деточка, а то уже темнеет, - ответила мать из кухни.
- Да ладно, дорогая, не переживай, - отозвался ее муж. - Ты подумай, кто с ней. Самая охраняемая девочка во всей округе. Гуляй сколько хочешь. И покажи там Уолдо, кто тут нормальные и где тут психи.
- Ладно, пока!
Салли вывела пса наружу.
Лерман посмотрел на часы сквозь прутья решетки. Пять минут.
Он сел по-турецки посреди клетки и начал медленно и глубоко дышать. Опустил руки по бокам, повернул ладонями вверх.
За окном наступала ночь.
- Ом, - пропел он как заклинание. - Ом.
Перемена всегда рождалась в груди, и грудная клетка начинала расширяться. Окружающие ее мускулы секунду сопротивлялись, потом растягивались, меняли форму, охватывая больший объем.
- Ом, - продолжал он тем же речитативом, - ом.
Перемена расходилась по плечам и шее, вниз, через живот, к ногам, и кости смещались, потрескивая, как сучья на огне. Выступила густая шерсть, грубая, серая.
- Ом.
Он цеплялся за этот звук, сосредоточился на нем всем своим существом.
Перемена пошла по рукам и ногам, когти вылезли из пальцев. Эта боль всегда была самой сильной, речитатив стал хриплым, Лерман задыхался им, но силой заставлял себя произносить звуки. И тогда выдались вперед челюсть, зубы, клыки. Разум.
- Ом, - проскулил он, но ему хотелось выть. Один раз завыть.
Что плохого будет, если завыть? Позволь себе.
- Ом! - выкрикнул он. И сделал глубокий вдох.
- Ом, - продолжал он петь.
Другие собаки - он это чувствовал - смотрят на него внимательно из рядов клеток. Завороженно и завистливо.
Сердцебиение замедлилось до нормального - каким бы это нормальное ни было.
Карсон подошел и сел перед клеткой, глядя на Лермана.
- Все нормально, дружище, - сказал Лерман. - Дашь мне пульт? Посмотрим, что сегодня по телевизору.
Карсон подошел к столу, где лежал рядом с часами пульт от телевизора. Осторожно взяв его зубами, он отнес его в клетку, где вервольф почесывал себе спину. Положив на пол, пес подтолкнул пульт носом между прутьями.
- Спасибо, друг. - Лерман взял пульт и включил висящий на стене монитор. Оторвал кусок бараньей туши и сунул его собаке через прутья. Карсон взял кусок и пошел совершать свой обход.
Обычные рождественские передачи. Повторение специальных выпусков, которые он же сто раз видел. Прощелкал все. Остановился на "Острове некрасивых игрушек", где Лайнус сворачивал одеяло, чтобы доставить на берег это жалкое деревце.
Недовольно зарычав, Лерман выключил телевизор.
- Ой, как я вот это люблю! - воскликнула она. - Лучший рождественский гимн!
Они сидели на диване внизу, обнявшись, и перед ними на кофейном столике стояла тарелка попкорна и эггног с бурбоном. Ники свернулась в углу дивана, заставив их придвинуться друг к другу вплотную. Он подумал, не нарочно ли она.
- Вот этот "Мистер Магу" - самый лучший, - сказал Лерман.
- Никогда его не видели.
- Его показывали, когда я был маленьким. Призрак Будущего Рождества пугал меня до судорог.
- Не удивительно. Будущее тебя всегда пугает.
Он посмотрел на нее:
- С чего ты так решила?
- Да ладно, Сэм, брось. Сегодня сочельник, третий раз с тех пор, как мы вместе. Но ведь не совсем вместе?
- Я здесь почти каждую ночь, разве нет?
- А я жадная стерва, Сэм. Мне надо чтобы без "почти". Во вторник ночью ты где был?
- Дома.
- А вот это просто вранье. Я тебе звонила домой, и ты не ответил. Я приехала, и никого не было.
- Постой, вторник, говоришь? Ты права, не было меня дома. Почти всю ночь провел в складе. Уолдо было нехорошо. Это новый щенок-доберман, если помнишь…
- Я тебе звонила на сотовый, Сэм.
- Аккумулятор сел. Я забыл его зарядить.
- И я приехала к складу, Сэм.
Он на миг замолчал.
- Приехала, значит.
- Именно. Свет был включен, но на стук в дверь никто не отозвался.
- Задремал я, наверное. Странно, что Карсон не залаял. Понял, наверное, что это ты.
- Знаешь, - сказала она задумчиво, - если бы Карсон умел говорить, он бы мог тебя отмазывать куда лучше любого собутыльника.
- У меня нет собутыльников, - сказал он.
- Ты мне не хочешь сказать, что происходит?
- Почему из всех ночей года ты выбрала именно эту ночь? - спросил он устало.
- Потому что мне надоело быть с человеком, который со мной быть не хочет, Сэм Лерман. Я устала от твоих тайн, которые ты от меня хранишь. Не могу я жить с мужчиной, у которого от меня тайны.
- Тайны есть у каждого.
- Есть. Но я хочу, чтобы свои ты доверил мне, Сэм. Чтобы знать, что ты мне доверяешь.
Он положил руки ей на плечи:
- Есть такие вещи, которые про меня никто знать не должен.
- Я понимаю, что такое тайна, - ответила она слегка раздраженно. - Мне плевать, если ты беглый преступник, или подбираешь на дороге попутчиков, чтобы потом расчленить, или амфетаминовый наркоман. Но я хочу знать правду.
- Я не фанат амфетаминов, - ответил он. - Не беглый преступник, а попутчиков если и подбирал, то не расчленял почти никогда.
- Ночь вторника, Сэм. Я хочу знать, где ты был.
- На складе, Мона, и видит бог, это чистая правда.
- Один?
- Только я и собаки. Ни одного человека поблизости.
- И что ты там делал?
- Ничего, что тебя могло бы заинтересовать.
- Меня интересуешь ты.
- Я тебя люблю и тебе доверяю, - сказал он. - И сейчас я тебя прошу поверить мне, когда говорю: есть нечто, со мной связанное, о чем я не могу говорить ни с тобой, ни с кем бы то ни было. Но на моих чувствах к тебе это не сказывается, иначе бы…
- Выметайся, - сказала она устало.
- Что?
- Выметайся, уходи и не возвращайся. Убирайся из моего дома и из моей жизни. Мне не так уж много осталось хороших лет, Сэм, и черт меня побери, если я захочу их тратить на тебя. Убирайся.
- Но ведь канун Рождества, Мона! - возмутился он.
- В этой гостинице нет больше мест, Сэм. И нет яслей, которые ждали бы тебя за домом. А если встретишь трех волхвов, спроси их, с чего они мнят себя такими умными, что не допустили в свою жизнь женщин.
Он встал, подошел к двери, обернулся на диван, где сидели женщина и собака. Собака посмотрела на него, женщина не повернула головы.
- Заботься о ней, Ники, - сказал он.
Собака кивнула.
И он ушел.