Романов придвинулась к нему ближе, слишком близко. Их руки соприкоснулись, и ее запах, цветочный с примесью мускуса, стал еще сильнее, так силен, что никакого другого он уже не чувствовал. Сквозь нарастающий рев в ушах он услышал ее голос, говорящий как сквозь сон:
- Ты мне не говорил, что ты - седьмой сын.
Он заставил себя засмеяться, шагнув от нее чуть в сторону. Очень он удивился и смутился, почувствовав, что у него резко, грубо и болезненно встал.
- Да стоит мне сказать, начинаются охи и ахи, так что я говорю редко… что ты делаешь?
Она протянула руку, взяла его сотовый и закрыла. Он почувствовал кого-то у себя за плечом, резко повернул голову. Там стоял смуглый мужчина в безукоризненном костюме, совершенно неуместный на проселочной дороге в долине, он будто соткался из воздуха. Ничего в его внешности не было такого, чтобы насторожить Лобисона, но он невольно попятился, сам того сперва не заметив, опустив голову, ссутулив плечи. Да, он встревожился. Что-то зловещее, даже угрожающее было в этом незнакомце, он не знал, что именно, но не потому он так долго прожил на опасной работе, что пренебрегал дурными предчувствиями, проявляющимися с такой силой. Он прижал рукой успокаивающую тяжесть пистолета в наплечной кобуре.
- Кто вы такой? - спросил он резко. - И что вам нужно?
- Все в порядке, - ответила ему Романов умиротворяющим голосом. - Это мой дядя. Дядя Маррано, это мой напарник, Бен Лобисон.
- Здравствуйте, сэр, - сказал Лобисон, кивнув коротко и не слишком дружественно. Волосы у него на шее встали дыбом. - Романов, ты извини, но какого черта делает твой дядя на осмотре места преступления?
- Здравствуйте, детектив Лобисон! - ответил дядя с улыбкой, которая была бы чарующей, будь клыки хоть чуть короче. А так казалось, будто он собирается во что-то их всадить. И ждет этого, предвкушая.
- Ты слышал? - сказала Романов своему дяде, понизив голос почти до шепота. - Он седьмой сын.
- Я слышал.
- Да при чем тут вообще, что я седьмой сын? Какое это имеет отношение к чему бы то ни было?
Она облизала губы - они стали полными, почти пухлыми над белыми острыми зубами, вдруг показавшимися такими же острыми, как у ее дяди. Веки опустились над тяжелыми глазами, взор устремился ему в лицо. Лобисон почувствовал, как начинается жар внизу живота и расходится по всему телу. Он распахнул парку, подставив кожу резкому, приятному холодному воздуху.
- У тебя день рождения двадцать четвертого декабря, Бен? - спросила она.
- Вот как? - Ее дядя смерил Лобисона оценивающим взглядом. - Отчего же ты нам не сказала, Нери?
- Я же не знала, что он седьмой сын. - Она не сводила глаз с Лобисона. - Сама по себе дата рождения мне не казалась достойной упоминания.
- Ты думаешь, что эта бабья сказка - правда?
- Я думаю, - ответила Романов, закинув голову назад и медленно улыбаясь, - что нам достаточно будет просто подождать.
Они на него смотрели с неослабевающим вниманием, и Романов была все так же слишком близко, невозможно было стоять на месте. Ветер усилился, заскрипели сучья, яркая луна бросала тени на снег. Лобисон смущался, чувствуя, что у него все еще стоит. Нехорошо будет, если заметит дядя Романов, но если подумать, в общем, плевать ему на Маннаро. Одежда стала слишком тесной, слишком жаркой, просто кожу обжигала. Он посмотрел на луну и отвел глаза - слишком ярко.
- А почему сейчас? Сегодня? - спросил дядя. - Ему - сколько там? - уже под сорок? Почему раньше не менялся?
- Первый раз мы меняемся со своей стаей. Наверное, стая ему и была нужна, чтобы перемениться. - Романов пожала плечами, не отрывая глаз от Лобисона. - Еще будет время над этим подумать. Потом.
- Слушайте, люди, - обратился к ним Лобисон, - у меня нет настроения играть в двадцать вопросов. Я устал, хочу помыться, у меня до сих пор в ушах звенит, а еще я есть хочу.
- Ты не просто есть хочешь, - сказал Маннаро. В голосе у него звучало понимание, граничащее с нежностью. - Ты голоден как волк.
Лобисон снова почувствовал, как урчит в животе, на этот раз - в ответ на эти слова. Он посмотрел на Маннаро, на Романов.
- Что это такое? - спросил он и едва узнал свой голос в вылетевшем из глотки рычании. - Что со мной?
- Ну-у-у-у, дя-а-дя! - взвыла Романов, и вдруг Лобисон понял, что она хочет его так же сильно, как он ее.
Он рвался наброситься на нее, сорвать одежду, упиваться этим телом. Слюна хлестала изо рта. Никогда он не был так голоден, так заведен, так похотлив.
Дядя посмотрел на полную луну, потом снова на Романов.
- Скоро уже, Нери.
- Хочу-у-у-у! - вырвалось у нее из уст.
Это был почти вой, и этот вой отдался у Лобисона во всех костях. Он чуял ее запах, ее возбуждение, похоть, он хотел пировать, насыщать это резкое, пульсирующее желание, хотел взять то, что принадлежит ему, а она в эту ночь принадлежала только ему, и он возьмет ее, тут нет вариантов, да и никогда не было. Лобисон шагнул вперед, дыша тяжело и быстро, так близко, что мог ткнуться носом ей в горло, учуять запах бегущей под кожей крови, вцепиться зубами.
Маннаро посмотрел, как они стоят вплотную, и рассмеялся понимающим смехом, смехом приглашения во тьму.
- Растет племя. Кто мог знать? Дар продолжает приносить дары. - Он обернулся на главного детектива, который перехватил репортершу второго канала и отводил ее в другую строну. - Ладно, - сказал он. - Давай.
И все трое исчезли между деревьями - Лобисон пошел за ними двумя будто по велению инстинкта. Зрение вдруг стало таким острым, что поток впечатлений ошеломил его. На суку сидела сова, моргая мудрыми глазами. Притаился в ложбинке заяц, почти сливаясь белой шкуркой с окружающим снегом, но Лобисон видел каждое подергивание его усиков, слышал каждое дрожание кончиков ушей, чуял запах густой красной крови, ощущал хруст костей на зубах. Здесь, между деревьями, естественно было сорвать всю одежду со своего тела, опуститься на руки, ставшие теперь лапами, лапами с длинными острыми когтями, вонзающимися в снег, по-хозяйски топчущими землю, принадлежащую ему, властелину лесов.
Маннаро понюхал воздух и взвыл. У этого грациозного черного волка клич оказался глубоким, проникновенным и повелительным, он дрожью отдался в черепе Лобисона, утопив в себе все другие звуки и ощущения. Повеление, которому нельзя было противиться.
И тут же ему ответила Романов, стоящая на четырех длинных изящных ногах, серебристая при луне. И этот вой разорвал на части все представления Лобисона о себе и его самого, а лунный свет выстроил его заново, в новое воплощение красоты, грации и голода.
Романов взвыла еще раз, долгим, злобным призывом желания. Опустив голову, она смотрела на Лобисона немигающими голубыми глазами.
Он посмотрел на нее в ответ, отзываясь на ее вой каждой косточкой и каждым сухожилием, каждым волоском покрывшей его серой шкуры. Он чуял ее запах, почти что ее вкус, соблазнительный, головокружительный запах ее мускуса. Он хотел ее так, как никогда не хотел никого, ничего, с той страстью дикаря, что гнала его, подобно демону, беспощадно, неустанно, неизбежно и непременно.
Она прыгнула на него, цапнула за плечо обжигающими зубами - и исчезла среди деревьев.
Ноздри Лобисона затопил запах его собственной крови, и волк пустился в бег за волчицей.
Кери Артур
Призрак прошлого Рождества
Кери - австралийка, выросла с драконами, эльфами, вампирами, вервольфами, иногда попадались и говорящие лошади. Все это ее родных волновало несказанно, но теперь она живет тем, что делит свою жизнь с вышеназванными созданиями, и поэтому родственники больше не рассматривают вариант вызова людей в белых халатах. Если Кери нет за клавиатурой, ее можно найти возле телевизора или же на прогулке с двумя ее собаками.
Вообще-то я Рождество люблю.
Люблю убирать свое чахлое деревце мишурой и украшениями, вешать рождественские огоньки в каждом углу своей односпаленной квартирки. Люблю готовить эггног и печь рождественские пряники, люблю, когда вдруг звучат веселые рождественские поздравления в хмуром офисе отдела паранормальных расследований. Даже люблю толчею в магазинах за "совершенно необходимыми" подарками для племянницы и племянников.
И всего этого и еще много чего я ждала в этом году - вознаградить себя за обгаженное Рождество прошлого года. Но опять не заладилось, а все из-за этого дурацкого положения.
Для начала: не очень легко впасть в рождественское настроение, когда стоишь посреди вьюги в костюме эльфа, отмораживая себе задницу.
Ну, ладно, не совсем это была вьюга, скорее с неба медленно и неуклонно сыпалось что-то мокрое и белое, но я торчала в зеленом дурацком наряде, даже не отороченном мехом, как у Санты, и в идиотских остроконечных туфельках, занудливо позванивающих при каждом шаге, так что можно эту хрень счесть и вьюгой. Просто не тепло, скажем так.
Но снег - это еще было не самое худшее. Может, я бы как-то его пережила, и холод тоже, и непоявление кого бы то ни было, похожего на злодея, если бы не некоторое шестифутовое и широкоплечее темноволосое явление, стоящее глубоко в тени дверного проема за десять футов слева от меня.
Это явление называлось Броуди Джеймс, эксперт по вервольфам и старший следователь отдела паранормальных расследований. Владелец неотразимой улыбки и тела, созданного рождать желание.
Именно он бросил меня без предупреждения ровно год назад.
С усилием выдохнув, я зазвонила громче, чем это было необходимо. Радостный звук прорезал тьму, но не привлек внимания спешащих прохожих. В такую ночь каждый хотел только одного: убраться с улицы. Мысль подать на благотворительность даже не всплывала в голове.
Черт побери, может, и у психа, убивающего сборщиков рождественской милостыни, тоже хватит ума сегодня не вылезать на улицу.
Тогда мне здесь стоять наживкой - именно настолько бесполезно, насколько мне кажется.
- Еще чуть громче - и колокольчик сломаешь, - сказал Броуди добродушным и веселым голосом.
Этот звук слишком часто за последний год наполнял мои сны.
Я не ответила. Может, я и буду с этим гадом работать время от времени, но разговаривать с ним больше, чем это необходимо, не стану. Мне еще надо спасибо сказать ему за то, что почти весь год он мотался по командировкам где-то за границами штата. Если бы мне пришлось с ним работать изо дня в день, я бы попросила о переводе.
И это был бы стыд и позор, потому что мне на самом деле нравилось быть членом группы - в тех случаях, когда это не означало отмораживать задницу в ночной вьюге, конечно. И уж точно я для этой работы подходила со своей способностью чуять "зло" - что в людях, что в ком другом. Наша группа была небольшим подразделением ФБР, и мы работали с каждым делом, где обнаруживались хотя бы намеки на проявление паранормального. Люди вполне смирились с существованием вампов, оборотней и прочего, что прячется в темноте, но черт их побери, если они хотят иметь с этим дело. А копы все, что пахнет мистикой, отфутболивают артистично.
Конечно, сама я человек, но из-за своего таланта чувствую себя в собственной расе чужаком. Хотя, когда Броди меня так неожиданно бросил, это не вызвало у меня ощущения, что нелюдям я так уж нужна.
- В конце концов тебе придется со мной разговаривать, - сказал он, слегка меняя положение. Густой и пряный его аромат донесся до меня в холодном воздухе, напомнив долгие ночи, которые я проводила в его объятиях, вдыхая именно этот запах.
Я слишком яростно тряхнула жестянкой перед пробегающей мимо женщиной. Она мотнула головой, на меня даже не посмотрев. Наверное, я еще и неправильный сборщик: детская благотворительность вряд ли долго прожила бы на моей выручке.
- А если я скажу, что виноват и мне очень жаль? - добавил он, помолчав.
- А если я тебе скажу, что мне это все равно? - огрызнулась я, мысленно тут же дав себе пинка за нарушение обета молчания, но не в силах все равно сдержать слов.
- Я не поверю.
Я обернулась, уставясь в темноту, где его никак было не увидеть.
- На прошлое Рождество мне было очень даже не все равно. А на это Рождество я только хочу поймать нашего убийцу, содрать этот идиотский костюм, уйти ко всем чертям из-под снега, пока задницу не отморозила, и встретить праздник с сестрой и ее детьми.
Я резко отвернулась, снова показав ему спину. И очень кстати, потому что снова ощутила на себе его взгляд. Жар в тех местах, где он скользил по моему телу, согревая заледеневшие кости и заставляя пульс неровно подскакивать и пропускать удары.
Где же этот рождественский маньяк шляется, когда он нужен?
- Почти полночь, - сказал Броуди. - Если наш убийца не проявит намерения атаковать и кого-либо обескровливать после этого магического часа, что ты скажешь на предложение найти кафешку и выпить по чашке кофе?
- Я лучше прямо домой.
Проводить с этим вот джентльменом больше времени, чем это строго необходимо, - не слишком удачная мысль. Моя сознательная личность не хочет с ним разговаривать, но некоторые части этой личности были бы счастливы вообще обойтись без разговоров.
- Оставь, Ханна! - сказал он ласково, вкрадчиво и так сексуально, что от такого голоса даже девственница из штанов бы выскочила. По крайней мере вот эта бывшая девственница когда-то так поступила. - Завтра же сочельник. Ну прояви ты какой-то дух Рождества?
- Тот самый, который проявил ты, когда бросил меня, слова не сказав? - спросила я очень доброжелательно.
- Ой, - вздохнул он очень тихо, а вслух добавил: - Я не говорил, что очень виноват и что мне жаль?
- Мне по-прежнему это безразлично.
- Я не говорил, что понял, каким был идиотом, но все тогда было так нелепо и так быстро…
- Мне по-прежнему безразлично, - ответила я, чувствуя себя заевшей пластинкой.
В дальнем конце улицы появился очередной прохожий. Я позвонила в звоночек, и он мельком глянул на меня - в темноте его лицо казалось призрачным. Замотав головой, он глубже укутался в воротник, перешел дорогу и пошел по другой стороне. Потрясающе, как возможные дарители меня обходят.
Весьма красноречивая характеристика моего внешнего вида. Или настроения.
Сделав глубокий вдох, я постаралась взглянуть на свое положение довольными глазами. Не думаю, что это удалось.
- Послушай, - снова начал Броуди. - Да, я гад, знаю, и у меня нет никакого оправдания за то, что я сделал. Это было необдуманно, сгоряча, и я очень, очень хотел бы это загладить.
Нет, сказала я гормонам, которые вдруг затанцевали при мысли о том, как Броуди будет заглаживать.
Помните прошлое Рождество? Он с нами очень плохо обошелся. Мы его не любим.
К несчастью, изо рта у меня раздалось совсем другое:
- Почему вдруг?
- Потому что сейчас Рождество, и потому что я по тебе невероятно тоскую.
Нашел, собака, куда бить, подумала я, когда мое предательское сердце на миг вильнуло в сторону. Хорошо еще, что где-то во мне держится на него злость, иначе я стала бы глиной в его руках. Черт, и до чего же приятно в этих руках…
- Да, ты настолько невероятно по мне тоскуешь, - ответила я, злясь сама на себя, - что даже не мог взять телефон и позвонить.
- Я звонил, - ответил он дружелюбно. - Но ты бросала трубку. Несколько раз.
Да, было.
- Это еще был этап обиды и злости. А тебе надо было это сделать, когда я вошла в стадию "все равно". Может, это вышло бы удачнее.
- Ты последние десять минут повторяешь, что тебе все равно, а у меня по-прежнему ничего не получается.
- Это потому, что сейчас я вошла в стадию "мне-все-равно-но-я-хочу-чтобы-ты-на-брюхе-поползал". Боюсь, что сегодня не твой день.
- Ох, - сказал он с такими проникновенными интонациями, что у меня даже пальцы на ногах чуть-чуть согнулись сами. - А если я уже и правда ползаю? В этом случае ты выпьешь со мной чашечку кофе?
- Нет, потому что не выношу, когда мужчина унижается.
Именно этот момент выбрал ветер, чтобы пронестись по улице порывом. Я сгорбилась ему навстречу и подумала, такие ли синие у меня ноги, как должны быть по ощущениям.
Может, и стоит согласиться на кофе?
Нет. Он очень плохо повлиял на наше здоровье, и мы его не любим. Забыла?
На той стороне улицы прохожий с бледным лицом запахивал разлетающиеся полы одежды, заворачивая вокруг себя. Руки такие белые, что казались руками скелета.
Перчатки, подумала я, хотя холодок уже побежал по спине. Не может быть, чтобы руки, не бывает таких белых рук, даже в такой холод. Разве что если ты вампир.
Мой паранормальный радар еще ничего не учуял неординарного, но я давно научилась не упускать из виду мелкие намеки на какие-то неправильности. И вот что-то такое - неправильное - в прохожем на той стороне улицы ощущалось.
- Тебе интересен его запах? - спросила я тихо у Броуди.
Резкий вдох у меня за спиной - я представила себе, как раздуваются у него ноздри, вбирая запахи ночи, прокатывая по вкусовым сосочкам, сортируя и каталогизируя. Я сто раз видела, как он это делает - за те месяцы, что мы были вместе, и сейчас это мне казалось не менее сексуальным, чем тогда. И это было странно, потому что до встречи с ним я никогда не видела в ноздрях ничего завлекательного.
Но надо сказать, что все прилагающееся к этим ноздрям было выше всех похвал.
- Воняет бухлом и сигаретами. - Еще один вдох. - И несколько дней не мылся.
- Значит, это не тот запах, что ты уловил на трех последних осмотрах места преступления?
- Нет… - Он замолчал. - Но похожий. Наверное, он с нашим киллером в родстве.
- То, что он родственник, не значит, что он что-то знает об убийствах.
- Но и обратного тоже не значит.
Незнакомец тяжело шагнул в сторону, налетел плечом на стену, что-то буркнул, чего я не расслышала, потом обернулся через плечо.
Мы встретились взглядами, и тут мои паранормальные чувства взревели сиреной. В этих синих глазах не было жизни, но была нежить. И ненависть, ненависть, перемешанная со злостью, и жажда проливать кровь и упиваться торжеством.
А под этим всем, глубже, - зло. То самое зло, что любит рвать, терзать и выпивать досуха.
- Может, он пахнет не так, как наша дичь, но уверена, он как-то связан с этими убийствами, - прошептала я.
Не успела я произнести этих слов, как вампир зарычал. Мелькнули пожелтевшие сломанные клыки, вампир оттолкнулся от стены и пустился в бег. Броуди выскочил из темноты, на ходу сбрасывая одежду, и стройное тело меняло форму, и уже бежал передо мною не человек, а скорее волк.
У меня по душе пробежала дрожь. Я видела уже сто раз, как он делает это, но все равно каждый раз дух захватывало.
- Подожди меня!
Но он не стал ждать. Он же вервольф, и мало кто из них считается с правилами, уставами или выкрикнутыми просьбами, кроме тех случаев, когда им самим хочется.