И снова – мрак, страх и невнятное бормотание. Голоса все громче, все страшнее. Они все ближе, ближе, прикосновения их все ощутимее…
– Не трогайте меня! Нет, нет!
Бессвязные звуки обретают смысл, а мельтешение складывается в размытую, но страшную картину.
Голос.
И искаженная уродливой гримасой морда…
– Прочь! Прочь! А!!!
Отчаянный, из последних сил удар.
Прямо в глупое рябое лицо Глиста.
Острая боль в костяшках пальцев возвращает к реальности.
Тяжело дыша, он сидел на полу и тупо смотрел на свой разбитый кулак. Боль пульсировала, словно сигнал тревоги, кричащий: "Ты вернулся!"
Голова раскалывается. Тошнит. Перед глазами плывут цветные пятна. А главное – не оставляет страх. Страх перед собственной памятью. Что это было? Наркотический бред? Или действительно – мир духов, второй дом шамана?
– Ты как?
Старик. С беспокойством поглядывает на него. Да нет же – не столько на него, сколько вокруг.
– Нормально…
Артемий огляделся. Со всех сторон на него пялилось множество глаз. По соседству скулил и жаловался, потирая разбитую губу, Глист. Тихо перешептывались Седой с Тощим.
А ближе всех стоял Херувим. Артемий встретился с ним взглядом и почувствовал в затылке мерзкий холодок. Херувим отвел взгляд, глаза его остекленели.
– В этого человека вселился демон, – торжественно сказал он. – Вы все свидетели…
Достойные за его спиной с ужасом уставились на Артемия. Он хотел что-то возразить, но слова застряли в пересохшем горле. Реальность вдруг предстала страшней эфемерного мира теней.
– Он уже не спасется… – бросил Херувим и, повернувшись, скрылся в толпе.
Слышать такое неприятно. Словно на лицо поставили дымящееся, воняющее мясом клеймо.
Его подхватили чьи-то руки, бросили на нары. Это оказалось не лишним: свои конечности по-прежнему слушались неохотно.
– Ну, и? – сдержанно спросил Старик.
Подсел ближе. По бокам придерживали Седой с Тощим.
– Что "и"? – нетвердым голосом спросил Артемий.
– Оно того стоило?
Артемий вяло улыбнулся.
– Кто его знает… Там… странно…
– Ага, – весело сказал Тощий. – Все наркоманы так говорят.
– Ты бы поосторожнее с этой дрянью, – заметил Седой. – Я видал всякое, но чтобы так вставляло с одного захода…
– Вы не понимаете… – беспомощно пробормотал Артемий.
– Ну, конечно! – подмигнул ему Тощий. – Куда нам…
Спорить было глупо. Тем более, что надо сказать прямо: опыт провалился. И понимания происходящего не прибавилось.
Если не стало еще меньше.
Тяжелый сон не избавил от усталости. Спать хотелось ужасно, но сердце колотилось, не давая расслабиться. Странное ощущение: совершенно невозможно понять, день сейчас или ночь? Тусклый свет красной лампы смешивается с бледным свечением из маленьких окон, совершенно сбивая с толку.
На соседних нарах беспокойно спал Старик. Артемий неожиданно почувствовал острую жалость. В голове вертелось только одно глупое слово: "Зачем?"
Едва высунулся в коридор, как с двух сторон его сжали двое. Пахнуло немытыми телами, смрадом нечищеных ртов вперемешку с табачной вонью.
Урки.
– Чего вам? – Артемий попытался освободиться.
Страха не было. Только отвращение и презрение.
– Пойдем с нами, – сказал один.
– К бугру, – пояснил другой.
Сопротивляться не было сил, да и не хотелось. Вообще ничего не хотелось.
Тащили не в "элитный" уголок барака, а совсем в другую сторону. Их провожали затравленные взгляды статистов и болезненно-одухотворенные – Достойных.
Камин сидел на краю чьих-то нар. Тюфяк с них сброшен вместе с одеялом, все это тряпье валялось на полу грязным комом.
Из душной темноты под нарами торчала нелепо заломленная рука. Артемий уставился на руку, пытаясь понять – как это удалось ее так скрутить? Эта дикая мысль увлекла его, он забыл о Камине, об урках, даже о том, что рука эта должна принадлежать живому человеку.
Когда-то живому.
– Ну, что скажешь, Арт? – спросил Камин, кивнув на руку.
Артемий перевел взгляд на бугра. Тот выглядел неважно, будто у него тоже были проблемы со сном. Да еще, пожалуй, с алкоголем: он не выпускал из рук коньячной бутылки.
– Что я должен сказать? – Артемий пожал плечами.
– Ну, что там? – прикрикнул Камин на кого-то.
– Шут его знает, – глухо донеслось из-под нар. – Прибили его к полу чем-то.
Теперь понятно, почему тело до сих пор не вытащили. Артемий поймал себя на мысли: сам факт нового убийства его волнует куда меньше, чем вопрос – чем его там приколотили? И, главное, зачем?
Возня под нарами продолжалась. Камин повертел перед носом Артемия мятой бумажкой.
– Стучат на тебя, – сказал он. – Даже малявы пишут. Мол, это ты актера завалил…
– Актера? – почему-то спросил Артемий. – Стоп, а я тут при чем?
Камин внимательно посмотрел на Артемия. Во взгляде улавливалась некоторая растерянность.
Это был уже не тот Камин, что держал в страхе массовку. Что-то изменилось, и теперь, похоже – он изо всех сил старается удержать собственный статус.
Только массовка тоже уже совсем не та…
– Ты, как бы это сказать… слишком выделяешься, что ли, – сказал Камин. – Отделяешься от коллектива. На тебя давно уже косо поглядывают. Лично я не очень-то верил, что это ты по ночам народ валишь. Но после вчерашнего…
Артемий напрягся, вспоминая вчерашний день. Воспоминания были обрывочные. Но и обрывков хватало, чтобы покрыться испариной.
– Слушай, а может, ты и впрямь дьяволу поклоняешься, а? – поинтересовался Камин. – Может, тебе человеческие жертвы нужны? Так ты скажи. Нам как-то беспонтово сидеть и ждать, пока ты нам во сне глотку перегрызешь…
– Вы что, обалдели? – пробормотал Артемий. – Зачем мне это?
– А мне это зачем?! – заорал Камин, вскакивая. – Зачем мне ЭТО?!
Он ткнул толстым пальцем в тело, которое выволакивали из-под нар за ту самую руку.
– По ходу, он не сразу преставился, – задумчиво сказал какой-то бритоголовый, склоняясь над телом. – Он еще долго вылезти оттуда пытался. Вон, аж руку вывернул. Да только бестолку…
Некоторое время молчали, разглядывая тело.
А он фантазер, этот ночной маньяк. Не реализовавшаяся творческая личность, непризнанный гений, мать его. Просто убить человека ему уже неинтересно. Гораздо забавнее зашить рот грубыми нитками и тщательно приколотить к полу гвоздями, предусмотрительно выдернутыми то ли из стен, то ли из тех же досок пола. И опять никто ничего не слышал…
Остекленевший взгляд сверлил потолок. Наверное, бедняга умер от страха, так и не дождавшись более приятной смерти от потери крови…
– Это не я… – тихо сказал Артемий.
– А мне плевать, – зло произнес Камин, ставя бутылку на пол. – Мне нужен порядок в моем браке. И я его наведу, даже, если придется прикончить десяток уродов вроде тебя…
– А с чего это ты решил, что барак твой? – раздался спокойный, немного даже насмешливый голос.
Херувим. Он приблизился к уркам без страха, в окружении своей верной паствы. Глаза Достойных Артемию не понравились. Такой блеск бывает во взглядах тех, кто уже все решил и расставил по полочкам. Таких ни в чем не переубедишь. И такие ничего не бояться.
Ведь они уже обрели бессмертие.
Они избранные.
– А чей же? – оскалился Камин. Глазки его забегали, словно ища какую-то точку опоры.
Со всех сторон потянулись урки, извлекая на свет припрятанное самодельное оружие.
– Это место принадлежит Достойным, – сказал Херувим.
– Ты отвечаешь за свои слова? – вкрадчиво произнес Камин. Казалось, он распаляет сам себя, чтобы преодолеть неуверенность.
– Это не имеет значения, – бросил Херувим. – Отдай нам этого человека.
– Зачем?
– Мы сами учиним над ним суд. Суд Достойных.
В глазах бугра мелькнула мысль.
– Ладно, – сказал он. – Я за справедливость. Если хотите разделаться с ним – давайте. Я не против.
Каков подлец! И сейчас пытается сохранить хорошую мину при плохой игре. Будто по собственной воле отдает жертву, продолжая при том контролировать массовку! Ведь Достойным плевать на формальную власть.
Артемия ухватили под руки и повели прочь.
– И куда направляемся? – поинтересовался Артемий. – Учтите, я здесь ни при чем.
Ему не ответили. Достойные не разговаривают с живыми воплощениями демонов. Теперь Артемий почувствовал настоящее беспокойство.
Павел сидел с закрытыми глазами. Он устал от человеческого уродства. Единственное, что заставляет пялиться на экраны – это все быстрее утекающее время.
Проклятая массовка обманула его. Не он – вершитель судеб этих несчастных.
Все как раз наоборот. Массовка сделала его своими придатком. Функцией поддержания собственной жизнедеятельности. Как поступила та, глобальная Массовка с Переходящим дорогу. Если верить в теории Старика, конечно.
Но если так – стоило ли сопротивляться, что-то доказывать?
Ведь именно сейчас, неожиданно, он почувствовал свою необходимость.
Он нужен этому монстру. Маленькому злому человечнику.
И от этого немного легче…
В дверь постучали. Павел с трудом разлепил воспаленные веки.
Рустам.
– Чего тебе?
– Привезли. Куда его?
– Кого?
– Этого… Константина Сергеевича. Коля его вычислил. Взяли на отдыхе, совсем тихо – охрана, наверное, до сих пор спит…
Потребовалось усилие, чтобы вспомнить, кто такой, этот Константин Сергеевич. С удивлением он понял, что давно уже забыл о своих первоначальных целях. О списке тех, кому предстояло попасть в массовку. Чтобы получить положенную порцию страха.
Этот человек давно заслужил неприятный разговор в Комнате Правды. Совсем недавно даже для Павла он был одним из недостижимых богов-олимпийцев, обладателем власти и силы, которую не купишь за деньги… Точнее – не купишь ее всю, не купишь особый статус, который возвысит тебя над толстосумами и знаменитостями.
Но можно купить благосклонность этой власти. Вот что такое настоящий кредит доверия: проценты по нему выплачиваются регулярно и аккуратно. Не дай бог пропустить платеж – на тебя немедленно обрушится гнев олимпийцев.
А богов на Олимпе так много. И каждому надо платить.
– Так куда его? – повторил Рустам.
– В массовку, – бросил Павел.
Желание общаться с этим человеком прошло. Он не стоил драгоценного времени.
Одна беда: этого точно будут искать. И куда более тщательно, чем прочих.
Времени совсем мало.
Настроение испортилось. Надо же – даже этого верткого лиса вычислили, выдернули из уютной норы. А того, кто больше всех нужен – больше мести, больше разгадки всех тайн, больше самой правды – найти не могут. Ни деньги, ни связи, ни спецы, ни умная электроника…
Наверно, это и есть самое главное наказание сил, что прячутся за Переходящим дорогу.
Лишить одной-единственной, последней встречи…
Подошел к окну, отодвинул полоску жалюзи. Рассвет неприятно колит глаза, словно стремится растворить лучами лагерный мрак.
Длинная корявая тень черной ладонью накрывает лагерь.
Крематорий ждет.
8
С отвратительным скрипом расползлись нары. От этого звука перекашивало лицо и ныли зубы. Достойные действовали слаженно. Не спорили – кому выполнять тяжелую работу, кому сторожить пленника, кому следить за порядком.
Артемий и глазом не успел моргнуть, как посреди барака образовалось обширное свободное пространство. Конечно, за счет тех, кому пришлось потесниться. Простые статисты, так и не примкнувшие к Достойным, не возражали. Боялись. А как не бояться тех, перед кем пасуют и беспощадные отморозки?
Достойные окружили пленника плотным кольцом – кто стоял, кто сидел на нижних нарах, кто на полу. Любопытствующие из числа прочих глазели из-за спин и с верхних полок. Артемий заметил наверху Седого и Тощего. Те с любопытством следили за происходящим. Вступиться за приятеля они так и не рискнули. Уркаганов во главе с Камином видно не было. Зато по полу, между нарочито серьезными Достойными ловко пролез Глист. Он возбужденно хмыкал, скалился, разглядывая толпу. Похоже, за последнее время у него еще больше сдвинулась крыша… Оглянулся, заметил неодобрительные взгляды, попятился. И пристроился где-то вне поля зрения.
Интересно, а где Старик?
Происходящее казалось полнейшим идиотизмом. Кто эти люди, что держат его, смотрят серьезно, осуждающе, даже с жалостью? По какому праву его судят? И вообще, кому нужен этот бредовый фарс, суть которого не поняли бы там, за барачными стенами.
Правда в том, что коридор событий вел даже не в тупик. Он вел в зловонную пропасть.
Тихонько свистнула над головой камера.
В центр круга медленно вышел Херувим. Нет, не просто медленно – величественно. Артемий смотрел на этого длинноволосого парня со страхом и удивлением.
Как вышло, что невзрачный юноша за считанные дни превратился из блеклого статиста в мессию? В чем тут дело? В природной харизме, в случайности? Или, все-таки, прав Старик: это – Массовка, тупое коллективное бессознательное, выбирает ни о чем не подозревающих людей своими вездесущими щупальцами? И чем тогда Херувим отличается от того же Переходящего дорогу?..
Из оцепенения Артемия вырвал хорошо поставленный голос:
– Слушайте, все! Я обращаюсь к тем, кто уже избран для спасения из ниспосланной нам череды испытаний. А так же к тем, кто еще не определился с самым главным для себя выбором. Вы еще можете исправить собственные ошибки и принять верную сторону. Но на вашем пути уже притаись злобные силы мрака. Рядом с нами, совсем близко есть некто, кто желает пресечь наш путь, столкнуть с нас с единственно верной дороги и отправить прямиком в преисподнюю. Вы видите его каждый день, дышите с ним одним воздухом и не подозреваете, какую участь приготовил он для каждого. Любой может услышать рядом его смрадное дыхание – дыхание тьмы и смерти. Мы долго ждали в страхе и нерешительности, и жизнь наша превратилась в череду ночей, наполненных кошмарами, и беспокойных дней между ними…
Статисты слушали Херувима, раскрыв рты. Артемий прекрасно понимал, что тот несет полнейшую ахинею. Но речь была наполнена такой убежденностью, такой силой, что хотелось без оглядки идти вслед за этим странным человеком и верить всему, что произнесут его уста, которыми, наверняка, вещают высшие силы…
– И вот он перед нами. Тот, кого не останавливает ни совесть, ни страх наказания. Хозяин, что милостиво ниспослал нам тяжелые испытания, ждет от нас правильного решения. Он не вмешивается в нашу жизнь, и нам кажется, он не требует от нас ничего – знай только, существуй, да еще – получай свои деньги. Но Достойные осознали: Хозяин ждет. Ждет, что мы совершим поступок. Что мы преодолеем страх, неуверенность – и сможем найти в себе силы справиться с тьмой. И сейчас мы должны сделать первый шаг…
Херувим ткнул пальцем в Артемия.
– Вы должны признать этого человека виновным во всех совершенных им злодеяниях…
– Мы? – неуверенно спросил кто-то.
– Да, да! – горячо произнес Херувим, и его маленькие кулаки сжались. – массовка должна все решать вместе, понимаете ли вы это? Мы – одно целое!
– А как же Достойные? – поинтересовался сверху Седой.
– Мы избраны, чтобы нести истину всем остальным, – невозмутимо сказал Херувим. – И мы ждем от вас правильного решения. Этот человек – убийца, посланник зла, уничтожающий нас изнутри. И он должен умереть…
Статисты одобрительно зашумели. Похоже, их не требовалось долго убеждать.
Сердце Артемия отчаянно колотилось. Это чувство затравленного зверя за мгновения до расправы. Пальцы охраняющих его Достойных крепче вцепилась плечи.
Хотелось протестовать, убеждать, кричать. Но мысли путались, слова отказывались выстраиваться в членораздельные фразы. Паника охватила сознание, разметав в клочья здравомыслие и рассудительность.
За спинами Достойных раздался слабый голос, что с трудом пробивался сквозь возбужденные выкрики:
– Стойте! Немедленно прекратите! Это все неправильно! Так не должно быть!
Херувим досадливо обернулся на голос.
Внутрь круга, расталкивая полосатые фигуры, пробрался Старик. Артемию было не до сантиментов, но сейчас он, пожалуй, испытал благодарность к этому человеку.
– Что – "неправильно"? – поинтересовался Херувим, упершись в Старика холодным взглядом.
– Если это суд, в законности которого я, вообще, сомневаюсь, то пусть его проведут, хотя бы, по правилам!
– По правилам? – несколько растерявшись, повторил Херувим.
– У подсудимого должен быть защитник, – пояснил Старик. – Я готов им стать, если никто не возражает. Должны быть обвинитель, свидетели и судья…
– Судьями будет люди, – Херувим театрально обвел руками присутствующих.
Массовка разразилась одобрительными криками.
Артемий почувствовал некоторое послабление со стороны душащих лап страха. Мысль прояснилась, сердце стало биться спокойней.
По крайней мере, теперь он не один.
– Тогда, получается, что обвинитель – я, – усмехнулся Херувим. – Что ж, я готов принять эту роль.
Он оглядел своих сторонников и поднял глаза на статистов, глазеющих со второго уровня. Пожалуй, он обращался именно к ним – ему не нужно было ничего доказывать тем, кто называли себя Достойными.
– Господа присяжные, – заговорил Херувим, и в голосе его не было ни капли иронии. – Я уже изложил суть своего обвинения, а потому не считаю нужным повторяться. Впрочем, я могу представить вам свидетельство виновности подсудимого. Вот эта записка…
Он потряс над головой измятой бумажкой.
– Я протестую! – спокойно сказал Старик, близоруко вглядываясь в лица статистов. Он заложил руки за спину и прошелся по грубым скрипучим доскам. – Какая-то записка не может являться доказательством при обвинении в убийстве…
– А я видел, как он ночами шастает! – нахмурившись, сказал один из Достойных.
– И я! – крикнул кто-то с верхних нар. – Чуть под себя со страху не наделал, когда он мимо крался…
– Вы хотели свидетелей? – развел руками Херувим. Он бледно улыбался.
Статисты зашумели, обмениваясь воспоминаниями и соображениями. Старик нетерпеливо поморщился и помахал над головой руками:
– Нет, нет, погодите! Кто-нибудь видел, как он убивал?
– А кто, если не он? – желчно сказал староста барака. Он не принадлежал к Достойным, но стоял в переднем ряду. – Говорят же – видели, как он ночами бродит. И все свидетели – он средь бела дня Сатану вызывал…
– Именно! – подхватил Херувим. – Подсудимый – на стороне тьмы, и как ему обойтись при этом без человеческих жертв, как?!
– Да что вы знаете об этом?! – Старик сердито засопел и, насупившись, оглядел присутствующих. – Вы несете полнейшую околесицу, ерунду городите!
– Это не аргумент, – парировал Херувим. – То, что вы называете ерундой, мы считаем вызовом силам света. А то, что вы сердитесь – признаком того, что вам нечего сказать в оправдание преступника…
– Преступником его еще не признали! – отрезал Старик. – У меня тоже есть свидетели!