Рабочие оживились. Лагерь переживал новое перерождение: он снова должен стать декорацией – и ничем большим. Трудно придумать лучшую маскировку лагеря, чем маскировку под видом лагеря – но игрушечного. Звучит бредово, но работает отлично. Потемкинские деревни, ВДНХ и тому подобный цирк. Нет лучшего средства спрятать кровожадную массовку, чем внутри еще более масштабной человеческой массы. Сначала вот эти строители, новые статисты, потом привезут еще. Скоро прибудет новая съемочная группа – и кино продолжится.
Более того – всех тех, кто готовит на него убойные материалы он пригласит сюда лично. Забавно посмотреть на их вытянувшиеся лица. Еще раньше таблоиды запестрят заголовками на первых страницах: "ОЛИГАРХ СНИМАЕТ КИНО" или, скажем, "ПРОДАЮ ФУТБОЛЬНУЮ КОМАНДУ – ПОКУПАЮ ГОЛЛИВУД!"
А на главную роль… Хм… К примеру, ту же Анжелину Джоли. Только представьте ее в лагерной робе!
Вот так – в открытую, в лицо. Публика любит, когда ей лгут. Особенно – когда лгут красиво.
Павел смеялся над собственными фантазиями – уже в открытую, не в силах сдерживаться. Сзади на него хмуро смотрел Рустам. Ему не до смеха. Но он знает: босс выпутывался из разных историй.
Конечно, тогда он еще не свихнулся.
Переходящий дорогу вышел из-за административного здания, брезгливо стряхивая пыль с плаща. Нежданно-негаданно – как обычно. Это можно считать плохой манерой. Или особо изысканным стилем. В зависимости от настроения.
Сейчас настроение хорошее. Можно позволить себе некоторые вольности в общении с чудовищем.
– Как дела приятель? – насмешливо поинтересовался Павел.
Переходящий глянул на него с удивлением. Промолчал, пнул камешек. Неспеша прошелся, осматриваясь.
– Строишь новую жизнь? – задумчиво спросил он.
– Именно, – кивнул Павел. – Что-то я устал ждать. То жизни жду, то смерти. Пора, наконец, определиться.
– Думаю, ты делаешь правильный выбор, – одобрительно сказал Переходящий дорогу. – А ничего, что в твоей жизни слишком много условностей?
Он кивнул в сторону бараков.
– Издержки производства, – равнодушно сказал Павел, но голос его дрогнул.
Эта тварь никогда не оставит его в покое. Даже, если все станет идеальным, даже если забудутся ужасы прошлого – все равно будет приходить он. Чтобы напоминать.
– Рустам, – позвал Павел.
В этом не было необходимости: Рустам уже стоял за спиной незваного гостя. И на этот раз мистическая пронырливость ему не помогла.
– А-а! – удивленно вскрикнул Переходящий.
Рустам крепко держал его, быстро подбегали ребята из охраны. Рабочие, возводившие новые декорации удивленно посмотрели в эту сторону и отвели взгляды.
Ну, вот он, Переходящий дорогу – в руках. Смотрит растерянно, испуганно даже. Жалкое зрелище – делай с ним, что душе угодно. Только вот…
Странное чувство. Будто обманули, обвели вокруг пальца.
– Куда его? – спросил Рустам.
Переходящий и не думал сопротивляться. Он, вроде бы, отошел от первого шока, и на лице его была теперь совершенно неуместная покорность.
Он что же, опять играет?!
Павел нервно огляделся. И процедил:
– А давайте… туда.
И ткнул пальцем в сторону крематория. Проследил реакцию пленника. Переходящий реагировал вяло. Он как-то сник, обмяк, словно тело покинула злая сущность, отравлявшая жизнь многочисленным жертвам.
Даже неинтересно.
В пустом темном зале пахло смертью. И Павел, и Рустам, и охранники знали, что здесь происходит ночами. Правда, лишь Павел понимал смысл происходящего.
Тела находили – и тут же сжигали. Так что топка пришлась кстати. Хоть и строилась как декорация. Хм… А может, он обманывает себя? Никаких декораций – все с самого начала создавалось для боли, для мучений? Не нужно никакой правды – только наслаждение чужими страданиями?
А может… Может, он сам стал исполнителем непостижимой миссии – вроде Переходящего дорогу?! Продолжением этой жуткой функции?
Павел метнул взгляд на кирпичную стену. В ней до сих пор торчали массивные железные дубеля. Нет, до такого скотства опускаться не следует.
Переходящего бросили на цементный пол. Он беспомощно копошился в углу – подняться мешал плащ. Странно. Его никто не держит: он ведь может исчезнуть – просочиться сквозь стену, отвести взгляд…
Не может? Или не хочет?
Павел присел на корточки рядом с Переходящим, пытаясь увидеть его глаза. Не получалось: тот уставился в пол, ощупывая лицо. Будто не мог поверить в собственное существование.
– Говори, говори, сволочь, – сказал Павел с угрозой. – Ты опять играешь со мной? Ведь играешь?
Переходящий дорогу растерянно посмотрел на Павла. Глаза его осветились пониманием.
– Ах, вот оно что… – произнес он.
И рассмеялся своим отвратительным смехом. Похоже, он не играл – что-то и впрямь здорово рассмешило его.
– Хватит… – устало сказал Павел. – Перестань паясничать. Не то тебе сломают руку. Или ногу. Мои ребята умеют направлять беседу в серьезное русло.
Рустам рефлекторно подался вперед. Замер, остановленный жестом.
– Ох, не могу… Ведь это действительно смешно, – сказал Переходящий давясь от смеха.
– Поделись, – предложил Павел.
– Ну, как тебе сказать. Эта маленькая неприятность… То, что вы схватили меня. Я даже растерялся.
Переходящий снова расхохотался. Павел дал ему отсмеяться.
– В общем, все оттого, что ты… Перешел мне дорогу.
Улыбка на лице Переходящего замерла. Холодный взгляд впился в Павла.
Павел похолодел. Болезнь, смерть, кровь – все померкло перед сознанием того, что он только что из человека сам превратился в чудовище.
Теперь Переходящий наслаждался. Ловил его страх и растерянность, слизывал капельки холодного пота, обжирался ужасом и омерзением жертвы.
Павел нервно провел языком по засохшим губам.
– Я стал… Переходящим дорогу? Тобой? – пробормотал он.
Переходящий тихо засмеялся. Он снова в форме.
– Какой ты впечатлительный. Нет, все не совсем так. Считай, что я пошутил.
– Пошутил?..
Переходящий задумался. С мерзкой улыбочкой – словно решал занимательную задачку.
– Ну… – протянул он. – Просто я увидел в тебе свое отражение. Нет, не думай, что ты обрел какие-то там способности…
Переходящий нервно хохотнул. И лукаво погрозил Павлу:
– Ты ведь давно метишь на мое место? А? Ну, признайся!
Павел понял, что краснеет. Как мальчишка, уличенный в рисовании на стене туалета неприличных картинок.
Переходящий просто издевался.
– Ну, согласись: это же глупо! Как ты мог стать мною? Конечно, я понимаю: ты стремишься подражать мне. Это нормально, особенно при твоем завышенном самолюбии…
Павел почувствовал, что закипает.
– Заткнись… – прошипел он.
– Ну, вот, – сказал Переходящий. – Ты не в силах управлять собой, а хочешь властвовать над судьбами.
– Заткнись, я сказал!
– …ты слишком многого желаешь для себя – денег, славы, уважения. Почему-то думаешь, что весь мир сходит с ума, пытаясь решить – отчего же ты лишний? Хочешь правду? Единому наплевать – отчего. Никого не волнует, отчего деталь вышла с изъяном. Ее просто отбраковывают.
Павел медленно поднялся на ноги.
– А вот сейчас мы посмотрим, чего ты сам желаешь для себя, – с ненавистью сказал он. – Рустам, пристрели его. Посмотрим, обойдется ли без тебя твое Единое!?
Рустам хмурился, не понимая смысла разговора. Но пистолет достал мгновенно, нацелил Переходящему в голову. Вопросительно глянул на Павла.
– Пух! – всплеснул руками Переходящий дорогу.
Щелкнул боек.
Осечка.
– Надо же, – покачал головой Переходящий дорогу. – Похоже, я еще нужен. Слышишь? Я нужен. А ты – нет…
Павел метнул яростный взгляд на Рустама. Затвор пистолета заклинило.
Тихий смех – Переходящий уже на ногах. Отряхивается, как ни в чем ни бывало. Он снова стал собой – невозмутимым, непрошибаемым насмешником.
– Я, собственно, чего зашел… – сказал Переходящий, любуясь муками Рустама. – Просто хотелось добавить в твою жизнь немного остренького.
– О чем ты? – Павел сплюнул, не глядя в сторону проклятого клоуна.
– Ты так долго искал одного человека…
Павел вздрогнул.
– …что, думаю, тебе будет интересно услышать – что я сейчас скажу…
Павел сидел на жестком стуле, примеряя на себя роль тех, кому довелось уже провести здесь неприятные минуты. Пришло время и для него. Переходящий дорогу стоял у закрашенного белым окна. Казалось, он прекрасно видит сквозь мутно-белое стекло.
– Почему ты не говорил мне про нее… Ведь ты знал?
– Знал.
– Какая же ты сволочь!
– Не хочешь ли ты сказать мне, что я снова неправ?
– Тварь…
– О, да! Каких только эпитетов в свой адрес ни доводилось услышать… Только скажи – зачем она тебе?
– Она моя дочь.
– Ха-ха, с ума сойти! Вспомнил! Сколько же лет прошло? Сбился со счета? А хочешь, я скажу, отчего ты вдруг бросился искать ее?
– Не надо…
– …именно тогда, когда смерть взяла тебя за глотку, а?
– Заткнись!
– Да просто потому, что не дочь тебе нужна, нет! А всего лишь доказательство того, что ты зачем-то нужен на этой тоскливой планете! Ведь так?
Павел молчал, опустив голову. Переходящий медленно расхаживал по комнате, говоря громко и жестко – обвинитель и судья в одном лице. И не нет в его словах иронии. Нет злобы. Только то, что принято говорить в этой комнате.
– Только вот, в чем дело, – продолжил он. – Море людей в этом мире живет, плодит себе подобных, умирает – и среди них полным-полно лишних. Можно быть гениальным художником, конструктором ракет, издать сотню книг, но так и не стать нужным. Понимаешь?
– Но почему так? – прошептал Павел. – Это несправедливо.
Переходящий остановился, глянул на Павла с жалостью.
– В том-то и дело, что справедливости не существует, – сказал он. – А потому я далек от того, чтобы упрекать тебя. Ты продлеваешь свою лишнюю жизнь за счет других лишних жизней. И Единому от этого ни жарко, ни холодно. Валяй, продолжай в том же духе. Ты и раньше занимался этим – правда в более респектабельной форме. Когда кто-то дох от голода, на твоем "Феррари" меняли топливный фильтр.
– Болтовня… – мрачно усмехнулся Павел. – Ты мне лучше скажи… Я могу с ней увидеться?
Переходящий покачал головой:
– Она нужна для чего-то очень и очень важного. И тебе нет места в ее жизни.
– Только увидеться. Один раз.
– Ваши пути даже не пресекаются, – задумчиво сказал Переходящий дорогу. – По крайней мере, в этой жизни…
– Тогда…
Павел поднялся. Посмотрел слепым взглядом в грубо окрашенную стену. И сказал:
– Тогда меня действительно нет…
– Мне нравится твой оптимизм, – подбодрил его Переходящий дорогу.
– Раз у меня нет роли… Мне пора в массовку.
10
Столько разномастной военной формы, собранной вместе, ему еще не приходилось видеть. Пятнистая, черная, синяя… Фуражки, пилотки, каски самых разных видов, словно здесь собирались провести многокомандные соревнования по пейнтболу.
Правда, оружие было далеко не игрушечное. Зверского вида приземистые броневики ОМОНа и БТРы намекали на серьезность мероприятия.
Никто так и не рискнул взять на себя ответственность за решение проблемы, и ведомства решили действовать сообща. Похоже, несмотря на масштабность операции, ее подробности держали в тайне от средств массовой информации. По крайней мере, телевизор молчал, радио и газеты – тоже, и только Интернет бормотал что-то бессвязное по поводу активности спецслужб в Подмосковье.
Неудивительно: ситуация дикая, совершенно невообразимая и не находящая вразумительных объяснений. К тому же, дело происходит не на полумифическом Кавказе, где на безопасном расстоянии от столицы можно приятно щекотать нервы обывателей маленькими войнами и неутихающей стрельбой. А здесь – под боком у тех, кто головой отвечает за безопасность государства. К тому же имелась информация: в числе лиц, вовлеченных в эту подозрительную историю, имеются чиновники довольно высокого ранга и крупные бизнесмены.
Видимо, "для ясности", в конце-концов, ситуацию свели к банальному захвату заложников. Правда, тоже – с неизвестной пока целью.
Для силовиков нет ничего важнее четкости формулировок: терроризм, захват заложников – это, конечно, неприятно, зато подпадает под вполне внятный шаблон, в рамках которого отработаны конкретные действия. Которые, в свою очередь, ясно соответствуют ведомственным циркулярам.
В этом есть определенная логика: даже если представить, что предстоит финальная битва с силами самого ада – главное, с невозмутимым видом назвать это операцией по зачистке местности, а чертей – хорошо подготовленными боевиками. После чего по науке отметить в картах преисподней рубежи обороны, раздать лейтенантам кадила и карточки с секторами обстрела, а бойцам – кресты и сто грамм для храбрости. И все встанет на свои места.
Смех смехом – но руководство "операции по освобождению заложников" ничего толком не знает о происходящем в странном лагере. Лишь это, плюс участие в его судьбе следователя Ястребова, спасло Артемия от жесткой встречи.
Это не могло быть простым совпадением – то, что лагерь обложили аккурат к его появлению. Коридоры событий, ветвясь и кружась, сошлись, наконец, в одной точке.
Надо было видеть лицо Ястребова, когда он явился перед ним – ободранный, шатающийся, словно выбравшийся из леса партизан.
Впрочем, теперь Артемий смотрел на все равнодушно. Череда катастрофических неудач окончательно добила его. Тем не менее, его держали при штабе операции. Пока – в качестве свидетеля и консультанта.
Правда, вопросы в большей части задавались дурацкие, исходящие из узкого, "бандитско-террористического" понимания ситуации. Наверное, это правильно с точки зрения эффективности работы спецслужб. Только вот от этого становилось тоскливо и страшно: люди в форме хотят быстро решить проблему, не понимая толком сути происходящего.
Артемий мало знал из интересующего силовиков: схема лагеря, вооружение "террористов", их количество, намерения, требования, варианты снабжения, возможные пути отхода…
– Поймите, – говорил Артемий. – Самое главное там, в бараках. Там люди…
– Как они вооружены? Оттуда лучше всего просматривается местность? – отрывисто спрашивал молодой, но совершенно седой и хмурый полковник.
Сидели на складных стульях за походным столиком, на котором в изобилии имелись карты местности и даже фотографии лагеря, сделанные со спутника. Только что толку от всего этого?
– В бараках нет оружия, разве что у женщин… – Артемий пытался выразить словами свои мысли и не мог. – Там только статисты, массовка понимаете? Они…
– Кто-то из них поддерживает террористов? – немедленно реагировал полковник.
– Нет… – Артемий неопределенно пожимал плечами. – Дело в другом…
– Объясните. Только быстро и четко, – требовал полковник.
Вот оно: быстро и четко. Что здесь можно объяснить быстро и четко? Это надо чувствовать. Но не станешь же убеждать крепкого и решительного офицера в том, что ему суждено понять, лишь пройдя путь погибшего Переверзева.
И Артемий в ответ лишь качал головой: ему надоело сидеть под замком. Не хватало еще сумасшедшего дома для полной коллекции.
К полковнику подошел грузный военный, с таким же тяжелым взглядом, с той же сединой в волосах. Из короткого разговора стало ясно, что лагерь окружен, бандиты локализованы, и остается только ждать приказа на штурм.
Тут же появился некто в гражданской одежде, совершенно блеклой внешности, лицо которого Артемий забыл, едва тот отвел полковника в сторону. Одно ясно: штурм не начнется, пока не разберутся, какую роль во всем этом приписать главному, как считалось, виновнику происходящего.
Артемий усмехнулся: Хозяин, сам того не ведая, сумел задать задачку всему этому муравейнику…
Мысль о муравейнике позабавила: вот оно, еще одно проявление человечника.
Люди в форме.
Если вдуматься – что надо сделать с человеком, чтобы заставить его выполнять чьи-то приказы? Причем, в больше части – приказы нелогичные, противоречащие твоим желаниям и даже интересам службы? Что заставляет подчиняться тому, кто с очевидностью глупее, злее, подлее тебя?
Ведь это не может быть только страх. Взгляните: вон они бегают – бодрые азартные. Им нравится то, что они делают. Они с удовольствием засунули поглубже собственную волю, свои желания, интересы. Они легко и спокойно подчиняются командам, истинной сути которых не представляют. Они уверены, что поступают правильно. Они не сомневаются. Им нравится быть статистами, свирепыми боевыми муравьями…
Как это возможно – у разумных существ, у людей?!
Как после этого усомниться в существовании чего-то могущественного, подчиняющего себе волю миллионов?
Единого.
Похлопал себя по щекам. Мысли становились неприятно навязчивыми, отдающим паранойей.
Плевать на паранойю! Если жизни почти не осталось – можно сдохнуть и параноиком…
– О чем задумался? – на пустующий стул присел Ястребов. Выглядел он бодрым, таким же азартным, как и все здесь.
Наверное, эта операция для него сродни травле зверя. Тоже ведь для кого-то развлечение…
Ястребов со стуком поставил на столик блестящий металлический термос и плоскую бутылку. Потер руки.
– Кофе? С коньяком? – дружелюбно предложил он.
Артемию стало противно.
Эти люди даже не представляют, что происходит ТАМ. Они всего лишь выполняют свою работу. А кое-то уже подсчитывает дивиденды, с содранной шкуры редкого зверя.
Снова стало жалко Павла. Артемий подавил в себе это чувство. Не его следовало жалеть, а множество людей, его больной волей превращенных в монстра. Вернее – в одно, единое чудовище.
– Так что, кофе? – повторил Ястребов.
– Коньяку, – тихо сказал Артемий.
Ястребов с готовностью пододвинул бутылку. Артемий вытащил ароматную пробку и сделал глоток – прямо из горлышка. Хороший коньяк. Неплохо живут следователи, особенно готовящиеся к повышению.
Поставил бутылку. Толкнул обратно. Ястребов теперь смотрел внимательно, цепко. Очень непростой человек. Опасный.
– Все может пойти не так, – негромко сказал он. – Я чувствую. Я уже говорил об этом полковнику. И какому-то генералу – тоже. Не понимают…
– И не поймут, – сказал Ястребов. – Главное, чтобы мы с тобой понимали. А ты не болтай лишнего. Придет время, я подскажу, как себя вести, что писать, что говорить… Не бойся, мы из нашего клиента вытянем все по полной…
Артемия передернуло. Он поднялся.
– Пойду, пройдусь… – бросил он.
Отсюда, через лес не видно колючей проволоки и декораций. Лагерь до сих пор считали декорацией к какому-то недоснятому кино. Возможно, это еще больше путало карты тех, кто руководил операцией. Никто не мог поверить, что там, за лесом, в котором притаились снайперы – самый настоящий лагерь смерти.
Такое просто невозможно сейчас, в наше время. Когда у всех мобильники и компьютеры, а кумир миллионов – не сумасшедший фюрер, а гламурная блондинка. Не вяжется. Никак.