Он вылез наружу, его обдало ночной прохладой; спеша и спотыкаясь, он запустил на полную мощность мотор грозной резальной машины и двинулся с нею на ракету. Ловко ворочая тяжелый резак, задрал его вверх, в лунное небо. Трясущиеся руки уже готовы были обрушить всю тяжесть на эту нахальную, лживую подделку, искромсать, растащить на части дурацкую выдумку, за которую он заплатил так дорого, а она не желает работать, не желает повиноваться!
- Я тебя проучу! - заорал он.
Но рука его застыла в воздухе.
Лунный свет омывал серебристое тело ракеты. А поодаль, за ракетой, светились окна его дома. Там слушали радио, до него доносилась далекая музыка. Полчаса он сидел и думал, глядя на ракету и на огни своего дома, и глаза его то раскрывались во всю ширь, то становились как щелки. Потом он оставил резак и пошел прочь и на ходу засмеялся, а подойдя к черному крыльцу, перевел дух и окликнул жену:
- Мария! Собирайся, Мария! Мы летим на Марс!
- Ой!
- Ух ты!
- Даже не верится!
- Вот увидишь, увидишь!
Дети топтались во дворе на ветру под сверкающей ракетой, еще не решаясь до нее дотронуться Они только кричали, перебивая друг друга.
Мария смотрела на мужа.
- Что ты сделал? - спросила она - Потратил все наши деньги? Эта штука никогда не полетит.
- Полетит, - сказал он, не сводя глаз с ракеты.
- Межпланетные корабли стоят миллионы Откуда у тебя миллионы?
- Она полетит, - упрямо повторил Бодони. - А теперь идите все домой. Мне надо позвонить по телефону, и у меня много работы. Завтра мы летим! Только никому ни слова, понятно! Это наш секрет.
Спотыкаясь и оглядываясь, дети пошли прочь. Скоро в окнах дома появились их тревожные, разгоряченные рожицы.
А Мария не двинулась с места.
- Ты нас разорил, - сказала она. - Ухлопать все деньги на это… на такое! Надо было купить инструмент, а ты…
- Погоди, увидишь, - сказал Фиорелло.
Она молча повернулась и ушла.
- Господи, помоги, - прошептал он и взялся за работу.
За полночь приходили грузовые машины, привозили все новые ящики и тюки; Бодони, не переставая улыбаться, выкладывал еще и еще деньги. С паяльной лампой и полосками металла в руках он опять и опять набрасывался на ракету, что-то приделывал, что-то отрезал, колдовал над нею огнем, наносил ей тайные оскорбления. Он запихал в ее пустой машинный отсек девять старых-престарых автомобильных моторов. Потом запаял отсек наглухо, чтобы никто не мог подсмотреть, что он там натворил.
На рассвете он вошел в кухню.
- Мария, - сказал он, - теперь можно и позавтракать.
Она не стала с ним разговаривать.
Солнце уже заходило, когда он позвал детей:
- Идите сюда! Все готово!
Дом безмолвствовал.
- Я заперла их в чулане, - сказала Мария.
- Это еще зачем? - рассердился Бодони.
- Твоя ракета разорвется и убьет тебя, - сказала она. - Какую уж там ракету можно купить за две тысячи долларов? Ясно, что распоследнюю дрянь.
- Послушай, Мария…
- Она взорвется. Да тебе с ней и не совладать, какой ты пилот!
- А все-таки на этой ракете я полечу. Я ее уже приспособил.
- Ты сошел с ума.
- Где ключ от чулана?
- У меня.
Он протянул руку:
- Дай сюда.
Мария отдала ему ключ.
- Ты их погубишь.
- Не бойся.
- Погубишь. У меня предчувствие.
Он стоял и смотрел на нее.
- А ты не полетишь с нами?
- Я останусь здесь, - сказала Мария.
- Тогда ты все увидишь и поймешь, - сказал он с улыбкой. И отпер чулан. - Выходите, ребята. Пойдем со мной.
- До свиданья, мама! До свиданья!
Она стояла у кухонного окна, очень прямая, плотно сжав губы, и смотрела им вслед.
У входного люка отец остановился.
- Дети, - сказал он, - мы летим на неделю. После этого вам надо в школу, а меня ждет работа. - Он каждому по очереди поглядел в глаза, крепко сжал маленькие руки. - Слушайте внимательно. Эта ракета очень старая, она годится только еще на один раз. Больше ей уже не взлететь. Это будет единственное путешествие за всю вашу жизнь. Так что глядите в оба!
- Хорошо, папа.
- Слушайте, старайтесь ничего не пропустить. Старайтесь все заметить и почувствовать. И на запах, и на ощупь. Смотрите. Запоминайте. Когда вернетесь, вам до конца жизни будет о чем порассказать.
- Хорошо, папа.
Корабль был тих, как сломанные часы. Герметическая дверь тамбура со свистом закрылась за ними. Бодони уложил детей, точно маленькие мумии, в подвесные койки и пристегнул широкими ремнями.
- Готовы?
- Готовы! - откликнулись все.
- Старт!
Он щелкнул десятком переключателей. Ракета с громом подпрыгнула. Дети завизжали, их подбрасывало и раскачивало.
- Смотрите, вот Луна!
Луна призраком скользнула мимо. Фейерверком проносились метеориты. Время уплывало змеящейся струйкой газа. Дети кричали от восторга. Несколько часов спустя он помог им выбраться из гамаков, и они прилипли носами к иллюминаторам и смотрели во все глаза.
- Вот, вот Земля!
- А вот Марс!
Кружили по циферблату стрелки часов, за кормой ракеты розовели и таяли лепестки огня; у детей уже слипались глаза. И наконец, точно опьяневшие бабочки, они снова улеглись в коконах подвесных коек.
- Вот так-то, - шепнул отец.
Он на цыпочках вышел из рубки и долго в страхе стоял у выходного люка. Потом нажал кнопку.
Дверца люка распахнулась. Он ступил за порог. В пустоту? Во тьму, пронизанную метеоритами, озаренную факелом раскаленного газа? В необозримые пространства, в стремительно уносящиеся дали? Нет. Бодони улыбнулся.
Дрожа и сотрясаясь, ракета стояла посреди двора, заваленного металлическим хламом.
Здесь ничего не изменилось - все те же ржавые ворота и на них висячий замок, тот же тихий домик на берегу реки, и в кухне светится окошко, и река течет все к тому же далекому морю. А на самой середине двора дрожит и урчит ракета и ткет волшебный сон. Содрогается, и рычит, и укачивает спеленатых детей, точно мух в упругой паутине.
В окне кухни - Мария.
Он помахал ей рукой и улыбнулся.
Отсюда не разглядеть, ответила она или нет. Кажется, чуть-чуть махнула рукой. И чуть-чуть улыбнулась.
Солнце встает.
Бодони поспешно вернулся в ракету. Тишина. Ребята еще спят Он вздохнул с облегчением. Лег в гамак, пристегнулся ремнями, закрыл глаза и мысленно помолился: только бы еще шесть дней ничто не нарушало иллюзию. Пусть проносятся мимо бескрайние пространства, пусть всплывут под нашим кораблем багровый Марс и его спутники, пусть не будет ни единого изъяна в цветных фильмах. Пусть все происходит в трех измерениях, только бы не подвели хитро скрытые зеркала и экраны, что создают этот блистательный обман Только бы должный срок прошел и ничего не случилось.
Он проснулся
Неподалеку в пустоте плыла багровая планета Марс
- Папа! - Дети старались вырваться из гамаков. Бодони посмотрел в иллюминатор - багровый Марс был великолепен, без единого изъяна. Какое счастье!
На закате седьмого дня ракета перестала дрожать и затихла.
- Вот мы и дома, - сказал Бодони.
Люк распахнулся, и они пошли через захламленный двор оживленные, сияющие.
- Я вам нажарила яичницы с ветчиной, - сказала Мария с порога кухни.
- Мама, мама, ну почему ты с нами не полетела! Ты бы увидала Марс, мама, и метеориты, и все-все.
- Да, - сказала Мария.
Когда настало время спать, дети окружили Бодони.
- Спасибо, папа! Спасибо!
- Не за что.
- Мы всегда-всегда будем про это помнить, папа. Никогда не забудем!
Поздно ночью Бодони открыл глаза Он почувствовал, что жена, лежа рядом, внимательно смотрит на него. Долго, очень долго она не шевелилась, потом вдруг стала целовать его лоб и щеки.
- Что с тобой? - вскрикнул он.
- Ты - самый лучший отец на свете, - прошептала Мария.
- Что это ты вдруг?
- Теперь я вижу, - сказала она. - Теперь я понимаю Не выпуская его руки, она откинулась на подушку и закрыла глаза.
- Это было очень приятно - так полетать? - спросила она.
- Очень.
- А может быть может быть, когда-нибудь ночью ты и со мной слетаешь хоть недалеко?
- Ну, недалеко - пожалуй, - сказал он.
- Спасибо. Спокойной ночи.
- Спокойной ночи, - сказал Фиорелло Бодони.
1950
The Rocket
© Перевод Норы Галь
Сезон неверия
Старая миссис Бентли и сама не могла бы сказать, как все это началось. Она часто видела детей в бакалейной лавке, - точно мошки или обезьянки, мелькали они среди кочанов капусты и связок бананов, и она улыбалась им, и они улыбались в ответ. Миссис Бентли видела, как они бегают зимой по снегу, оставляя на нем следы, как вдыхают осенний дым на улицах, а когда цветут яблони - стряхивают с плеч облака душистых лепестков, но она никогда их не боялась. Дом у нее в образцовом порядке, каждая мелочь на своем привычном месте, полы всегда чисто выметены, провизия аккуратно заготовлена впрок, шляпные булавки воткнуты в подушечки, а ящики комода в спальне доверху набиты всякой всячиной, что накопилась за долгие годы.
Миссис Бентли была женщина бережливая. У нее хранились старые билеты, театральные программы, обрывки кружев, шарфики, железнодорожные пересадочные билеты, - словом, все приметы и свидетельства ее долгой жизни.
- У меня куча пластинок, - говорила она. - Вот Карузо: это было в Нью-Йорке, в девятьсот шестнадцатом; мне тогда было шестьдесят и Джон был еще жив… А вот Джун Мун - это, кажется, девятьсот двадцать четвертый год, Джон только что умер…
Вот это было, пожалуй, самым большим огорчением в ее жизни: то, что она больше всего любила слушать, видеть и ощущать, ей сохранить не удалось. Джон остался далеко в лугах, он лежит там в ящике, а ящик надежно спрятан под травами, а над ним написано число… и теперь ей ничего от него не осталось, только высокий шелковый цилиндр, трость да выходной костюм, что висит в гардеробе. А все остальное пожрала моль.
Но миссис Бентли сохранила все, что могла. Пять лет назад, когда она переехала в этот город, она привезла с собой огромные черные сундуки - там, пересыпанные шариками нафталина, лежали смятые платья в розовых цветочках и хрустальные вазочки ее детства. Покойный муж владел всякого рода недвижимым имуществом в разных городах, и она передвигалась из одного города в другой, словно пожелтевшая от времени шахматная фигура из слоновой кости, продавая все подряд, пока не очутилась здесь, в чужом, незнакомом городишке, окруженная своими сундуками и темными уродливыми шкафами и креслами, застывшими по углам, будто давно вымершие звери в допотопном зоологическом саду.
Происшествие с детьми случилось в середине лета. Миссис Бентли вышла из дома полить дикий виноград у себя на парадном крыльце и увидела, что на лужайке преспокойно разлеглись две девочки и мальчик, - свежескошенная трава покалывала их голые руки и ноги, и это им явно нравилось.
Миссис Бентли благодушно улыбнулась всем своим желтым морщинистым лицом, и в эту минуту из-за угла появилась тележка с мороженым. Точно оркестр крошечных эльфов, она вызванивала ледяные мелодии, острые и колючие, как звон хрустальных бокалов в умелых руках, созывая и маня к себе всех вокруг. Дети тотчас же сели, и все разом, словно подсолнухи к солнцу, повернули головы в сторону тележки.
- Хотите мороженого? - спросила миссис Бентли и окликнула: - Эй, сюда!
Тележка остановилась, звякнули монетки и в руках у миссис Бентли очутились бруски душистого льда. Дети с полным ртом поблагодарили ее и принялись с любопытством разглядывать - от башмаков на пуговицах до седых волос.
- Дать вам немножко? - спросил мальчик.
- Нет, детка. Я уже старая и мне ничуть не жарко. Я, наверно, не растаю даже в самый жаркий день, - засмеялась миссис Бентли.
Со сладкими сосульками в руках дети поднялись на тенистое крыльцо и уселись рядышком на ступеньку.
- Меня зовут Элис, это Джейн, а это - Том Сполдинг.
- Очень приятно. А я - миссис Бентли. Когда-то меня звали Элен.
Дети в изумлении уставились на нее.
- Вы не верите, что меня звали Элен? - спросила миссис Бентли.
- А я не знал, что у старух бывает имя, - жмурясь от солнца ответил Том.
Миссис Бентли сухо засмеялась.
- Он хочет сказать, старух не называют по имени, - пояснила Джейн.
- Когда тебе будет столько лет, сколько мне сейчас, дружок, тебя тоже никто не станет называть "Джейн". Стариков всегда величают очень торжественно - только "мистер" или "миссис", не иначе. Люди помоложе не хотят называть старуху "Элен". Это звучит очень легкомысленно.
- А сколько вам лет? - спросила Элис.
- Ну, я помню даже птеродактиля, - улыбнулась миссис Бентли.
- Нет, правда, сколько?
- Семьдесят два.
Дети задумчиво пососали свои ледяные лакомства.
- Да-а, уж это старая так старая, - сказал Том.
- А ведь я чувствую себя так же, как тогда, когда была в вашем возрасте, - сказала миссис Бентли.
- В нашем?
- Конечно. Когда-то я была такой же хорошенькой девчуркой, как ты, Джейн, и ты, Элис.
Дети молчали.
- В чем дело?
- Ни в чем.
Джейн поднялась на ноги.
- Как, неужели вы уже уходите? Даже не доели мороженое… Что-нибудь случилось?
- Мама всегда говорит, что врать нехорошо, - заметила Джейн.
- Конечно нехорошо. Очень плохо, - подтвердила миссис Бентли.
- И слушать, когда врут - тоже нехорошо.
- Кто же тебе соврал, Джейн?
Джейн взглянула на миссис Бентли и смущенно отвела глаза.
- Вы.
- Я? - Миссис Бентли засмеялась и приложила сморщенную руку к тощей груди. - Про что же?
- Про себя. Что вы были девочкой.
Миссис Бентли выпрямилась и застыла.
- Но я и правда была девочкой, такой же, как ты, только много лет назад.
- Пойдем, Элис. Том, пошли.
- Постойте, - сказала миссис Бентли. - Вы что, не верите мне?
- Не знаю, - сказала Джейн. - Нет, не верим.
- Но это просто смешно! Ведь ясно же: все когда-то были молодыми!
Только не вы, - потупив глаза, чуть слышно шепнула Джейн, словно про себя. Ее палочка от мороженого упала в лужицу ванили на крыльце.
- Ну, конечно, мне было и восемь, и девять, и десять лет, так же как всем вам.
Девочки хихикнули, но, спохватившись, тотчас умолкли.
Глаза миссис Бентли сверкнули.
- Ладно, не могу я целое утро без толку спорить с маленькими глупышами. Ясное дело, мне тоже когда-то было десять лет и я была такая же глупая.
Девочки засмеялись. Том смущенно поежился.
- Вы просто шутите, - все еще смеясь сказала Джейн. - По правде, вам никогда не было десять лет, да?
- Ступайте домой! - вдруг крикнула миссис Бентли, ей стало невтерпеж под их взглядами. - Нечего тут смеяться!
- И вас вовсе не зовут Элен?
- Разумеется, меня зовут Элен!
- До свиданья! - сквозь смех крикнули девочки, убегая по лужайке; Том поплелся за ними. - Спасибо за мороженое!
- Я и в классы играла! - крикнула им вдогонку миссис Бентли, но их уже не было.
Весь день после этого миссис Бентли яростно громыхала чайниками и кастрюлями, с шумом готовила свой скудный обед и то и дело подходила к двери, в надежде поймать этих дерзких дьяволят - уж наверно они бродят где-нибудь поблизости и смеются. Впрочем… если она и увидит их снова, что им сказать? Да и с какой стати они занимают ее мысли?
- Подумать только, - сказала миссис Бентли, обращаясь к изящной фарфоровой чашечке, расписанной букетиками роз. - В жизни еще никто не сомневался, что и я когда-то была девочкой. Это глупо и жестоко. Я ничуть не горюю, что я уже старая… почти не горюю. Но отнять у меня детство - ну уж, нет!
Ей казалось - дети бегут прочь под дуплистыми деревьями, унося в холодных пальцах ее юность, незримую как воздух.
После ужина миссис Бентли, сама не зная зачем, с бессмысленным упорством наблюдала, как ее руки, точно пара призрачных перчаток на спиритическом сеансе, собирают в надушенный носовой платок некие необходимые предметы. Потом она вышла на крыльцо и простояла там не шевелясь добрых полчаса.
Наконец, внезапно, точно спугнутые ночные птицы, мимо пронеслись дети, но оклик миссис Бентли остановил их на лету.
- Что, миссис Бентли?
- Поднимитесь ко мне на крыльцо, - приказала она. Девочки повиновались, следом поднялся и Том.
- Что, миссис Бентли?
Они старательно нажимали на слово "миссис", как будто это и было ее настоящее имя.
- Я хочу показать вам несколько очень дорогих мне вещей.
Миссис Бентли развернула надушенный узелок и сперва заглянула в него сама, точно ожидала найти там нечто удивительное и для себя. Потом вынула маленькую круглую гребенку, на ней поблескивали фальшивые бриллиантики.
- Я носила ее в волосах, когда мне было девять лет, - объяснила она.
Джейн повертела гребенку в руке.
- Очень мило.
- Покажи-ка! - закричала Элис.
- А вот крохотное колечко, я носила его, когда мне было восемь лет, - продолжала миссис Бентли. - Видите, теперь оно не лезет мне на палец. Если посмотреть на свет, видна Пизанская башня, кажется, что она вот-вот упадет.
- Ну покажи мне, Джейн!
Девочки передавали колечко друг другу, и наконец оно очутилось на пальце у Джейн.
- Смотрите, оно мне как раз! - воскликнула она.
- А мне - гребенка! - изумилась Элис.
Миссис Бентли вынула из платка несколько камешков.
- Вот, - сказала она. - Я в них играла, когда была маленькая.
Она подбросила камешки, и они упали на крыльцо причудливым созвездием.
- А теперь взгляните, - и старуха торжествующе подняла вверх раскрашенную фотографию, свой главный козырь. Фотография изображала миссис Бентли семи лет от роду, в желтом, пышном, как бабочка, платье, с золотистыми кудрями, синими-пресиними глазами и пухлым ротиком херувима.
- Что это за девочка? - спросила Джейн.
- Это я!
Элис и Джейн впились глазами в фотографию.
- Ни капельки не похоже, - просто сказала Джейн. - Кто хочешь может раздобыть себе такую карточку.
Они подняли головы и долго вглядывались в морщинистое лицо.
- А у вас есть еще карточки, миссис Бентли? - спросила Элис. - Какие-нибудь попозже? Когда вам было пятнадцать лет, и двадцать, и сорок, и пятьдесят?
И девочки торжествующе захихикали.
- Я вовсе не обязана ничего вам показывать, - сказала миссис Бентли.
- А мы вовсе не обязаны вам верить, - возразила Джейн.
- Но ведь эта фотография доказывает, что и я была девочкой!
- На ней какая-то другая девочка, вроде нас. Вы ее у кого-нибудь взяли.
- Я и замужем была!
- А где же мистер Бентли?
- Он давно умер. Если бы он был сейчас здесь, он бы рассказал вам, какая я была молоденькая и хорошенькая в двадцать два года.
- Но его здесь нету, и ничего он не может рассказать, и ничего это не доказывает.