К утру, когда в наши траншеи должны были явиться бостонцы, все было готово. Через каждые двадцать-двадцать пять метров выставили пулеметы, между каждой парой сидел второй номер, который должен был хоть как-то, худо-бедно, контролировать их, не давая перегреться стволам и подавая стрелкам новые ленты. Малые мортиры и легкие орудия, конечно, не удалось поставить настолько часто, но в данной ситуации они нам не особенно пригодятся. Разве только для того, чтобы не осталось ни одного живого бостонца. Основную работу будут делать пулеметы, именно поэтому я поставил к ним больше людей, иногда даже в ущерб остальному тяжелому вооружению.
Забросив на плечо карабин, я устроился наверху траншеи. Шлем снова остался лежать в бункере, вражеский снайпер мог легко понять, кто я, как раз по эмблеме на нем. Снимать ее, как делали некоторые малодушные офицеры, я не стал, предпочитая просто не носить его. Того же майора Фернера он не спас.
Приложив к глазам окуляры мощного бинокля, я внимательно вглядывался в далекую линию вражеских траншей. И вот, наконец, на ней появились фигурки врагов. Они поднялись ровной шеренгой и медленно пошли в нашу сторону. Даже без моей отмашки, солдаты начали готовиться к бою. Я услышал щелчки пулеметных затворов, чуть слышный скрежет открываемых казенников легких орудий, стук крышек минных ящиков.
- Без приказа не стрелять, - передал я по внутренней связи. - Кто выстрелит до команды - лично прикончу.
- Насколько подпускать будем? - поинтересовался незнакомый голос, скорее всего, кто-то из офицеров ландвера.
- До расстояния уверенного поражения из лучевой винтовки, - ответил я.
- Вас понял, - произнес тот же голос.
- Уверенно идут, сволочи, - пробурчал другой незнакомый голос, наверное, принадлежащий пожилому полковнику ландвера Яну Байеру.
- Попрошу не засорять эфир посторонними репликами, - мрачно бросил начальник связи нашего полка, майор Сорока. Пожилой человек, он так и не поднялся выше из-за тяжелого характера и постоянных придирок ко всем, включая старших по званию и должности, относительно соблюдения радиодисциплины.
Я скользил взглядом по нестройным рядам бостонцев. Среди них мелькали светло-коричневые плащи и широкополые шляпы Техасских рейнджеров, все они носили укороченные стилизованные карабины. Лица их были мрачны - понимали, что ничего хорошего в плену их не ждет, в то время как остальные бойцы, наоборот, улыбались, не скрывая своего веселья. Я всегда считал бостонцев плохими солдатами, не умеющими воевать. У них, конечно, были отличные спецподразделения, и некоторые полки были очень даже ничего, вроде тех же рейнджеров или Пустынных скорпионов, которые стали легендой на выжженных солнцем пространствах спорного мира Ордос. Однако в общей массе наемные войска Соединенных планет были не слишком хороши, особенно из-за своих повышенных требований к условиям жизни на фронте. Как метко сказал когда-то про них Быковский: "Без теплого сортира воевать не станут". Ходили слухи, что несколько раз правительству Соединенных планет приходилось прекращать войны из-за солдатских забастовок.
Вот и теперь обычные бойцы явно глядели на эту сдачу в плен, как на завершение утомительной работы. Им ведь заплатят за участие в боевых действиях в любом случае. Вернутся они домой с победой или же их депортируют по окончании войны. Стимула воевать, в общем-то, нет. Будет им уроком на будущее.
- Враг на расстоянии поражения лучевой винтовки, - сообщил мне Быковский.
- Огонь, - скомандовал я, вскидывая карабин.
И тут же затарахтели пулеметы. Почти залпом грохнули легкие орудия - осколочно-фугасные снаряды взорвались в задних рядах шагающих бостонцев, оставляя в них существенные прорехи. С неприятными хлопками в небо устремились мины из малых мортир - их взрывы уносили меньше людей, но падали они намного чаще. И, конечно же, открыли огонь драгуны и ландверьеры.
Так закончился инцидент на Баварии.
Комиссия по разбору Баварского инцидента, как стали официально называть события, в которых мы принимали участия, больше напоминала трибунал. Ведь разбирала-то она как раз в обстоятельствах расстрела сдающихся бостонцев. Сначала пригласили всех офицеров моего полка, потом ландверьеров, работали с ними почти двенадцать часов. Все это время я просидел на жестком стуле в небольшой приемной перед залом, где заседала комиссия. Мимо меня проходили, отдавая честь, другие офицеры, которых вызывали из существенно более удобно оборудованной общей комнаты. Больше я их уже не видел, значит, в зале, где заседает комиссия, есть вторая дверь. Распространенный психологический эффект. Я знал о нем, но менее действенным он от этого не становился. К тому же, так я не мог встретиться с офицерами и узнать у них, о чем, собственно, расспрашивает комиссия, и сделать на основе их ответов какие-то выводы для себя.
Затем пригласили и меня, но только для того, чтобы сообщить, что на сегодня заседание комиссии завершено и продолжено будет завтра в девять утра.
На следующий день я приехал за десять минут до начала заседания, но в приемной меня уже ждал нервозный лейтенант, сообщивший, что меня, как выяснилось, уже "давно ждут". Я ничего не стал говорить ему, только отдал честь и вошел в зал.
Как и вчера, за длинным столом некими призраками сидели люди в парадной военной форме. Судя по цвету, они были из пехотных и драгунских полков, быть может, кто-то из механизированных войск или артиллерии. Я не мог толком разглядеть их из-за приглушенного света ламп, установленных перед каждым из восьми членов комиссии. О лицах и говорить не приходится.
Перед столом был установлен такой же жесткий и неудобный стул, как в приемной, на который меня и пригласили присесть. Представляться мне члены комиссии посчитали излишним, поэтому я ориентировался только по голосам. Да и они звучали очень уж похоже, видимо, без соответствующей аппаратуры не обошлось.
- Вы - капитан Нефедоров Максимилиан Панкратьевич? - задали мне вопрос. Я очень быстро стал представлять себе всю комиссию как единое сообщество, тем более, что толком понять, кто со мной говорит, я просто не мог.
- Так точно, - ответил я.
- Временно исполняете обязанности командира Пятого Вюртембергского драгунского полка?
- Так точно.
- Приняли командование полком и приданными силами ландвера?
- Так точно.
- Незаконно расстреляли сдающиеся войска Соединенных планет?
- Никак нет.
- А как же тогда понимать ваши действия?
- Я предпринимал действия, направленные на отражение атаки противника на наши позиции.
- Вы не получали сообщения из штаба бригады об окончании войны и сдаче в плен вражеских сил?
- Не получал.
- Радист из штаба бригады сообщил, что передал ее в срок, и что она была получена вашим радистом.
- Я не получал никаких сообщений из штаба бригады.
- Вахмистр Быковский сообщил нам, что радист был убит вражеским снайпером.
- Он докладывал мне об этом.
- Шифрограммы при нем обнаружено не было?
- Тело не обыскивали. Возможно, бланк с ней так и остался у него в кармане формы. - Я решил позволить себе сделать предположение.
- Откуда у вас именной револьвер полковника Техасских рейнджеров?
- Я взял его в качестве военного трофея.
- Из этого револьвера был убит радист?
- Никак нет. Вахмистр Быковский еще не принес его мне.
- Вы намерено просили вахмистра Быковского искать этот револьвер?
- Никак нет. Он сделал это по собственной инициативе.
- Бланк шифрограммы не был обнаружен у радиста.
- Возможно, он счел сведения слишком важными и срочными и хотел передать их на словах, прежде чем вручать официальную шифрограмму на бланке.
- Это - нарушение устава! - Интересно насколько наигранным было возмущение в голосе члена комиссии.
- Радист был ландверьером. - Я сказал это так, будто этот факт все объяснял.
- Вы сообщили офицерам, находящимся в вашем непосредственном подчинении, что скоро будет наступление бостонцев. И предъявляли бланк шифрограммы, якобы из штаба бригады.
- Никаких свидетельств этого факта нет.
- Кроме слов ваших офицеров.
- И моих - против них.
- Вас считают выскочкой в полку. Из-за чего?
- Обстоятельств присвоения мне капитанского чина и перевода из Лейб-гвардии Кексгольмского полка в Пятый Вюртембергский драгунский полк.
- Официально вы подали рапорт о переводе в строевой полк для участия в боевых действиях.
- Есть факты, которые не отражены в моем личном деле, однако, уверен, комиссия знакома с ними.
- И вам нечего добавить к тому, что написано в нем?
Мелькают клинки. Звенят при каждом столкновении, отдаваясь болью в уставшей руке. Шпага с каждой секундой как будто наливается тяжестью., как будто кто-то заливает в рукоятку свинец.
Взмах! Выпад! Отбив! Новый выпад!
Вражеский клинок распарывает форму на плече, но крови нет, значит, схватка продолжается.
Выпад! Выпад! Парирование!
Скрежет стали неприятно режет уши.
Подшаг! Выпад!
Клинок шпаги срезает четверть пышного пшеничного уса и оставляет на широком лице фон Блюхера кровавую отметину.
- Стоп! - взлетает рука секунданта. - Дуэль окончена!
- Так точно.
- Замечательная карьера. А насколько искренним было ваше желание перейти в строевую часть? Стать настоящим, окопным, офицером.
- При всем уважении к пехотным частям, драгун нельзя назвать окопными частями. У нас другие цели.
- Ответьте на вопрос относительно искренности вашего рапорта о переводе.
- Гвардия воюет не меньше строевых частей.
- Замечательный ответ.
Мне показалось, что сказавший это готов в ладоши хлопнуть, отдавая должное моему ответу.
- Вам бы в контрразведке служить или в разведке.
Я понял, что допрос закончился, раз пошли свободные реплики членов комиссии.
- Вы свободны, - сказали мне.
Я поднялся с неудобного стула, отдал честь и покинул комнату.
По возвращении на казенную квартиру, предоставленную мне, я обнаружил на столе приглашение - именно приглашение - на завершающее заседание комиссии. Это было странным делом. Вроде бы раньше ограничивались устными приказами, а тут - такое.
Время было указанно, и я решил снова явиться четвертью часами раньше. Всегда был уверен, что приходящий раньше человек, а особенно офицер, производит лучшее впечатление, пусть даже приходится иногда ждать при не самой лучшей погоде.
Молодой лейтенант с нервозными пятнами вокруг глаз в этот раз не производил такого неприятного впечатления, как при прошлой встрече. Он спокойно отдал честь, картинно глянул на часы и попросил подождать до назначенного времени. Надо сказать, ровно в десять утра, как и было написано в приглашении, на столе, за которым сидел лейтенант, прозвонил аппарат-коммуникатор. Тот поднял трубку, выслушал, кивнул и пригласил меня.
В этот раз зал наполнял яркий свет, и я мог разглядеть всех членов комиссии. Блистали парадные аксельбанты и золотые погоны, среди них я заметил несколько эполет. Сидевший в центре стола пожилой генерал-майор с роскошными седыми бакенбардами в зеленой пехотной форме - не он ли спрашивал вчера про окопных офицеров? - поднялся со своего места.
- Максимилиан Панкратьевич, - обратился он ко мне, четкое произношение говорило либо об отличном знании русского, либо о том, что второй официальный внутренний язык империи был для него родным, как и для меня, - по результатам расследования, проведенного нашей комиссией, признано, что злого умысла в ваших действиях нет. Не было обнаружено каких-либо поддельных бланков шифрограмм из штаба экспедиционной бригады. Молодой унтер-офицер ландвера, принявший сообщение, вполне мог не отпечатать его на официальном бланке, а поспешить сообщить вам новость устно и был убит бостонским снайпером, также не знавшем о перемирии. - Генерал-майор перевел дух и продолжил. - Учитывая тот факт, что вы приняли на себя командование полком и всеми силами, штурмовавшими укрепрайон, и взяли его, вам присваивается чин полковника и вы назначаетесь командующим Пятым Вюртембергским драгунским полком.
Эта новость едва не сбила меня с ног. Не хуже вражеской пули в грудь.
Тем временем генерал-майор взял со стола два листа. Первый оказался патентом на полковничий чин, второй - приказом о назначении меня командиром полка.
Теперь меня будут считать еще большим выскочкой. Почему-то в голове крутилась только эта мысль. Да еще вспомнилось, генерал-майор в своей речи ни словом не обмолвился о том, что офицеры полка и ландвера упоминали поддельный бланк шифрограммы. Хотя о самой поддельной шифрограмме вроде и сказал, но как-то вскользь.
Так я в неполные тридцать стал полковником.
Часть первая.
ПАНГЕЯ
Глава 1.
Родной Вюртемберг встретил нас зимой и метелью. Полк вернулся на квартиры в столице Новониколенской губернии. После сражений на Баварии казармы полка почти пустовали. К концу кампании от списочного состава осталась, дай бог, чтобы половина, и еще четверть от них абшидировали по состоянию здоровья. Пока шла война, они годились, а теперь перестали отвечать строгим требованиям армии Доппельштерна. Всем выдали удвоенное месячное жалование и отправили по домам. Правда, поставив на учет в министерстве колоний. Как только будет объявлен очередной набор для переселения на вновь открытую планету, всем им, вместе с семьями, если они таковыми обзаведутся, будет предложено переселиться туда, обеспечив тем самым крепкий тыл имперскому гарнизону.
Вернувшись домой я почти с головой ушел в бумажную работу. Конечно, мне, как и всем офицерам, полагались две недели отдыха, но одновременно отпустить всех я не мог, а потому остался и сам. Иначе поступить не мог.
На меня сразу же навалилась груда бумажной работы. В первый же день ко мне явился начальник канцелярии полка, остававшийся на Вюртемберге, и вместе мы наметили фронт работ.
Полдня у меня ушло только на подписание медицинских заключений об абшиде, а после этого я разбирался с последними письмами погибшим солдатам, унтерам и офицерам полка, которые циничная солдатская молва прозывала "письмами счастья". Надо сказать, эта работа утомила меня намного больше целого дня тяжелых боев. Когда я увидел какой, на самом-то деле, толстой была стопка этих "писем счастья", мне невольно стало не по себе.
Наверное, не столь уж толстокожим я был, как хотел показаться другим.
Следующий день заняло решение вопросов с зампотылом и вербовщиками, которых тот привел мне. В этот раз были другие списки. Призывников и добровольцев, желающих вступить в ряды имперской армии. Отдельно числились те, кого рекомендовали в дисциплинарные подразделения. Это были преступники, предпочитавшие службу длительным срокам заключения в тюрьмах или на каторге. Некоторые командиры полков предпочитали набирать из таких разведвзоды и швырять в самое пекло, куда ни за что не отправили бы нормальных, так сказать, солдат. Но у нас была несколько иная специфика, если честно, я бы никогда не доверил оружие, особенно тяжелое, человеку, который был осужден за какое-то тяжкое преступление.
Поэтому их список я первым делом отложил в сторону и занялся рассмотрением оставшихся двух. Конечно, стоило брать в первую очередь добровольцев, охотников, как их звали тут, потому что большую часть населения Новониколенской губернии составляли русские. Однако и среди них могли быть те, кому доверять не особенно стоило. Во-первых: сразу следовало отсеять всех, напротив кого стояли отметки, означающие, что эти люди находятся под подозрением в совершении преступлений. Вербовочные конторы плотно сотрудничали с полицией, оперативно получая информацию обо всех призывниках и охотниках.
С оставшимися я приказал разбираться зампотылу, в конце концов, это именно его обязанности. Не могу же я разбираться с каждым кандидатом в драгуны нашего полка. Отпустив вербовщиков, видимо, все уже было решено и требовалось только мое формальное разрешение, зампотылу выдал мне бланки заявок на оружие, запчасти, доспехи, расходные материалы (которыми числились патроны к разнокалиберному оружию, снаряды к легким орудиям и легким мортирам, батареи к лучевым карабинам, всего около двух десятков наименований, от числа напротив них мне стало слегка не по себе). Вот никогда бы не подумал, что один наш полк потребляет столько боеприпасов. Пока был всего лишь командиром роты, про короткий срок службы в гвардии и вовсе молчу, как-то не сильно над этим задумывался. А вот теперь придется думать об этих цифрах.
- Без вашей подписи на запросах, - объяснил зампотылу, - мне их ни за что не одобрят.
- Конечно, - кивнул я. - Если будет надо, можете приписать по нолику к каждому наименованию. Места, как вижу, вполне хватит.
- И последний список, - сказал зампотылу, кладя передо мной небольшой лист с фамилиями и званиями всех оставшихся офицеров полка. Раз вас так удачно продвинули в звании, отметьте здесь тех, кто, по вашему мнению, также достоин повышения.
- Таких нет, - ответил я, отталкивая листок. - Скажу сразу, господин майор, что и себя не считаю достойным командной должности. Но на меня взвалили эту тяжесть и мне ее нести. Лейтенантов полка я видел в бою, и могу сказать, что ни один из них не готов к тому, чтобы командовать подразделением крупнее взвода.
- А быть может дело в том, как вас приняли в полку после перехода из гвардии в строевую часть? - с намеком поинтересовался зампотылу.
- Только с их поведением в бою, - ледяным тоном ответил я.
Первые дни в полку были самыми жаркими, однако после этого все заработало как хорошо отлаженный механизм. Канцелярия выдавала кипы бумаг, которые "варились" внутри нее, не требуя моего вмешательства. Зампотылу выбивал для нас как можно больше всего, что можно было выбить из военного министерства. А после этого, еще немного, а потом - еще чуток, а затем - еще самую малость... И так, наверное, до бесконечности.
Поняв, что все работает и без меня, я решил, что пора и мне отдохнуть. Хотя тут была одна загвоздка. У меня не было начальника штаба, такая должность просто не предусмотрена в ударных полках, вроде нашего, драгунского, который был устроен по принципу кавалерийских полков прошлого. И командир первой роты не замещал его. Единственным заместителем моим был, как ни странно, именно зампотылу, не начальнику же канцелярии поручать, пусть и временное, командование полком. Или занудному начальнику связи майору Сороке с его вечным "соблюдением радиодисциплины". Тогда меня точно проклянет весь полк. Кандидатуры лейтенантов я даже не рассматривал.
В общем, мне ничего не оставалось, кроме как назначить вместо себя зампотылу, которого звали, кстати, Фома Петрович Дрезнер. Сам же я отправился в кратковременный отпуск. Больше недели я позволить себе просто не мог. Да и не высижу я дольше дома. Такая уж у нас, Нефедоровых, натура. Отца я в детстве больше этого срока не видел, а потом и старшего брата тоже. Да и сам довольно быстро пропал из родного дома, как только достиг возраста поступления в военное училище. И появлялся не чаще и старшего брата.
Передав дела майору Дрезнеру, я поймал такси и назвал адрес родного дома. Как же давно я, все-таки, не был там.