31
- Итак, Максим Лобанов, тридцать один год, не женат, в армии служил, никогда не привлекался, сейчас живет один, родители умерли, с двадцати одного года работает санитаром в морге, поступал в медицинский институт, но бросил учебу на втором курсе, - майор Вилентьев сидел в микроавтобусе и короткими фразами знакомил бойцов спецназа с подозреваемым. Командир и трое бойцов невозмутимо сидели, словно майор говорил не для них, но Вилентьев прекрасно знал, что каждое его слово находит слушателей. Эксперт деловито копошился в своем чемоданчике, и тоже внимательно слушал.
- Предположительно, он и есть убийца. Умеет обращаться с ножом. На жертв нападал ночью, значит, хорошо ориентируется в темноте. Ранен, - укус овчарки за бедро, за помощью не обращался. Живет на последнем этаже в пятиэтажке. Квартира однокомнатная, номер восемнадцать. Желательно взять живым.
Командир кивнул, и майор махнул рукой водителю - поехали.
Иван Викторович чувствовал приятное возбуждение и изредка по спине пробегал легкий холодок. Если всё сложится хорошо, и его версия подтвердится, то это будет очень хорошо, и в первую очередь, для карьерного роста. И чувство опасности, от которого немного сводит живот - совсем недавно всего лишь год назад он так же поехал на задержание, и трое бойцов были ранены, причем, один из них так тяжело, что еле выкарабкался.
Обычная пятиэтажка. Три пожилые женщины у подъезда замерли в ужасе, когда мимо них пробежали бойцы в касках и с оружием. Взлетев на пятый этаж, командир знаками показал бойцам их места и, посмотрев на деревянную дверь с нужным номером, приложил ухо к ней, и замер.
Тихо.
Кивнув широкоплечему бойцу, командир показал на дверь - ломай. Тот, коротко разбежавшись, телом выбил преграду. За ним сразу же забежали бойцы, быстро рассредоточившись по комнатам.
Когда до пятого этажа добрался майор Вилентьев, пыль уже осела. Всего на площадке было три квартиры, но на шум, ни одна дверь не открылась, хотя наверняка дверные глазки не пустовали. Командир спецназовцев встретил его в дверном проеме и помотал головой - пусто. Иван Викторович выдохнул, словно только что затащил большой груз на пятый этаж, и вошел в квартиру.
В прихожей полка для обуви с парой кроссовок и тумбочка с телефоном. На стене вешалка с пустыми крючками. Тут же совмещенный санузел, из которого вышел боец и показал жестом, что всё чисто. Направо кухня, налево комната. Дверь на балкон закрыта на защелку. Все окна и форточки тоже наглухо закрыты. В квартире душно. Понюхав воздух, майор ничего не почувствовал - странно, но запахов здесь не было. В жилой квартире всегда есть запахи.
- Спасибо, капитан, - сказал Вилентьев командиру, - пусть твои парни скажут эксперту, чтобы шел сюда.
Он прошел в комнату. Слева продавленный диван у стены, напротив телевизор. Справа у окна пустой стол. Майор равнодушно скользнул взглядом по предметам обстановки, и посмотрел на подоконник. Одинокий кактус.
Почти пустая комната. Ничего интересного.
- Майор, - услышал он голос капитана, - иди сюда.
Вилентьев быстрым шагом пошел на кухню.
- Посмотри сюда, - сказал капитан, стоя у открытого холодильника.
Иван Викторович заглянул внутрь. И внезапно ему стало холодно.
В почти пустом холодильнике на средней полке стояла трехлитровая банка с прозрачной жидкостью. На дне лежали белые шарики небольшой величины, часть из которых смотрели на них темными зрачками. Майор автоматически пересчитал белые шары - шесть. И с трудом проглотил комок в горле.
- Это то, что я думаю? - спросил он капитана внезапно охрипшим голосом.
- Да. Это, действительно, наш парень.
Капитан отошел от холодильника и, приподняв рацию, висящую на груди, сказал:
- Второй, третий, четвертый. Доложить.
- Второй - у машины.
- Третий - на лестничной клетке. Чисто.
- Четвертый - на чердаке. Пока всё чисто.
- Будьте внимательны. Парень может быть где-то рядом.
Иван Викторович заворожено смотрел на банку в холодильнике и впервые подумал о том, насколько близко он подобрался к Киноцефалу.
Настолько близко, что внезапно снова появилась тянущая боль внизу живота. И слабость в коленях. Он вспомнил тот вечер, когда он стоял перед открытой дверью и боялся войти. Непроизвольно смахнув рукой капли пота со лба, майор Вилентьев подумал о том, что он так хочет сделать следующий карьерный шаг и больше никогда не выезжать на место преступления или в квартиру предполагаемого преступника.
Уже вечером Иван Викторович добрался до дома Марии Давидовны. Услышав звонок, она подошла к двери и посмотрела в глазок. Затем открыла замок и махнула рукой - проходите.
- Со щитом или на щите? - спросила она Вилентьева.
Когда полчаса назад майор позвонил и попросил разрешения приехать к ней домой, она уже по тону поняла, что ничего не вышло. Но прямо майор ничего не сказал, поэтому она и задала вопрос.
- Его не было дома, но мы нашли доказательства того, что это он убивал. Максим Лобанов и есть Киноцефал.
- Маску нашли?
- Нет. У него в холодильнике стояла трехлитровая банка с глазными яблоками жертв. Шесть штук, по две от трех жертв, - зачем-то уточнил Вилентьев.
- Трехлитровая? - удивилась Мария Давидовна. - Зачем так много?
- Наверное, он думал, что набьет её глазами доверху, - ухмыльнулся майор, - решил, что он неуловим. Но, теперь, когда мы знаем, кто убийца, его поимка всего лишь вопрос времени.
В его голосе появились нотки самодовольства и уверенности в себе. Это он просчитал преступника. Да, он не отрицает, что с помощью психологического портрета, нарисованного доктором Гринберг, но главные умозаключения сделаны им. И он не собирается преуменьшать свои заслуги.
- Ну, и что вы думаете, Мария Давидовна? - спросил майор.
Женщина подняла глаза на собеседника и ответила просьбой:
- Иван Викторович, пожалуйста, когда найдете Максима, не убивайте его при задержании.
Майор вздохнул и сжал губы:
- Не всё от меня зависит. Я, конечно, скажу ребятам, что его надо брать живым, но как сложится ситуация, я не знаю. Всё-таки он опасный убийца и неизвестно, как он поведет себя при задержании.
Он развел руки. И она кивнула.
- Да, конечно, я понимаю. Но вы постарайтесь.
Когда Вилентьев ушел, Мария Давидовна устало и как-то обреченно села на диван. Протянув руку, она вытащила из-под скатерти на столике карточку. Тоскливо посмотрев на фотографию доктора Ахтина, она сказала-спросила:
- Надеюсь, это не ты.
Не получив ответ, она вернула фото на место, откинулась на спинку дивана и закрыла глаза. Сделав глубокий вдох, она представила себе большой воздушный шар на пустом зеленом поле. Она складывает в корзину шара все свои предположения, тревоги, страхи и ужасы. Не задумываясь об их значимости или необходимости. Просто и быстро, пока не захотелось вернуть их себе обратно. Затем, когда корзина заполнена доверху, она отвязывает веревку и воздушный шар, медленно набирая высоту, исчезает в голубой бездне неба.
На этом воздушном шаре улетают всё её проблемы.
32
Она видит его. Пока со спины, но она наверняка уверена в том, что это он. Человек сидит на скамейке в парке. Поникшие плечи, ссутулившаяся спина. Наверняка, он так сидит давно, ожидая её. А она только сейчас поняла, как долго её ждут.
Она бежит. Что есть сил.
Она выкрикивает имя.
Но - спина неподвижна, словно человек не слышит крик. Словно он вообще ничего не слышит.
Когда устаешь ждать, перестаешь воспринимать окружающие шумы. Окружающая действительность замирает. Она знает это.
Расстояние до скамьи сокращается. Она уже видит седые пряди в коротких волосах. Пестрая рубашка с короткими рукавами.
Неожиданно силы оставляют её. Появляется слабость в ногах. Она уже не бежит, а медленно идет. Она заставляет себя переставлять ноги, словно к ним привязаны тяжелые гири. Протянув руку, как бы пытаясь дотянуться до него, и снова выкрикивая имя, будто звук может что-то изменить.
Безуспешно.
Время - натянутая и готовая порваться струна. Пространство - мягкая вата. Она барахтается в нем, глядя на звенящую от напряжения струну времени.
Она стремится успеть.
Она зовет, шепотом произнося имя.
И - неожиданно он поворачивается.
Словно слышит её тихий голос. Будто знает, что она рядом.
Встретив его взгляд, она забывает. Себя. Свое имя и кто она.
Она забывает, зачем бежала и что хотела.
Она просто видит его глаза, в которых находит ответ. И, тем не менее, все равно спрашивает:
- Почему я боюсь тебя? Люблю и боюсь? Так ведь нельзя - любить человека и бояться Бога, зная, что это одно и то же?! Я не могу спокойно жить. Я каждый день думаю о тебе. Я не хочу верить в то, что ты Бог, потому что тогда в моей жизни умирает любовь. Я не могу любить человека, в божественной сути которого почти уверена. Что мне делать? Скажи, как мне жить?
Мудрые глаза.
Худощавое лицо.
Края рта растягиваются в хищной улыбке.
На грани безумия она вопит раскалывающимся надвое сознанием, глядя в глаза, где зрачки меняют свой цвет и размер.
И - внезапно она ускользает из этой реальности.
Из безумия этого сна.
Тяжело дыша, Мария Давидовна сидела на диване и смотрела на свет торшера. Когда сознание немного прояснилось, она перевела взгляд на часы - полшестого утра. Она почувствовала, как к липкому от пота телу прилип халат. Скинув его, она пошла в ванную, и там, под прохладными струями воды, вдруг поняла, что именно сейчас надо идти в больницу. Она должна именно сейчас пойти на работу.
Да, именно сейчас. Пришло время, когда надо что-то делать. Нельзя просто сидеть и ждать. Надо разорвать вязкую вату будней. Надо идти, потому что он ждет её. Этот сон, как откровение, как призыв о помощи, как протянутая рука падающему в бездну.
Понимая иррациональность своих мыслей, Мария Давидовна, тем не менее, быстро вытерлась полотенцем и, выйдя из ванной, стала одеваться.
- Он ждет меня, а я здесь сижу, как дура, - говорит она, словно убеждая незримого собеседника.
Пусть она пока не знает, зачем это делает, но странное чувство - смесь страха, надвигающейся опасности, ошеломляющего счастья и желания жить - захлестнуло её, заставляя игнорировать голос рассудка, который как-то неуверенно говорил ей, что она поступает глупо. И очень рискованно.
Голос рассудка сказал:
- Куда ты? Сейчас еще ночь. Киноцефал все еще на свободе.
- Ерунда. Он ждет меня, а я здесь сижу, - отмахнулась Мария Давидовна.
Она, подхватив свою сумку, вышла из квартиры.
И быстро пошла на работу по дороге, которая стала уже настолько привычной, что она даже не смотрела под ноги в темноте.
Майор Вилентьев проснулся, услышав телефонный звонок, тихо пробормотал ругательство, посмотрел на часы и протянул руку к аппарату.
- Да.
- Говори уже.
- В такую рань? Куда?
- Иди за ней. Смотри в оба. И помни, что я говорил.
Иван Викторович нажал на кнопку и снова посмотрел на часы - без десяти минут шесть.
- Куда ты пошла? - спросил он тишину спальни.
Жена, которая даже не услышала звук телефонного звонка, неожиданно всхрапнула. Перевернувшись на бок, снова затихла.
Вилентьев тихо вылез из постели и вышел из комнаты, прихватив с собой телефон.
Что-то происходило, но что он пока понять не мог. И это заставило его забыть про сон. Одеваясь, он постоянно смотрел на телефонную трубку, но так ничего не дождавшись, майор Вилентьев тоже вышел в ночь.
33
Мария Давидовна, ощущая странное и приятное чувство эмоционального подъема, - я знаю, что скоро произойдет что-то очень важное, что-то прекрасное и необычное - шла по тротуару, ничего не замечая вокруг. До больницы она дошла быстро. Центральный въезд, куда обычно подъезжает скорая помощь. Пройдя мимо охранника у закрытого шлагбаума, она улыбнулась, не заметив удивления на его лице.
Она шла и улыбалась. Замечательное настроение и чувство любви - да, именно, любви - к каждому человеку в отдельности и ко всем людям в целом, - несло её вперед. Мария Давидовна именно сейчас поняла, что она не ошиблась. Вчера вечером она видела Михаила Борисовича. Или она просто не успела догнать его, или он не захотел встречаться с ней. Хотелось верить в первое. И она отметала доводы разума, воздвигая в сознании стену из логических размышлений и радостного предвкушения.
Доктор Ахтин в городе, и скоро она встретится с ним.
Когда она услышала сзади шум, то не сразу поняла, что ей грозит опасность. Доктор Гринберг все с той же улыбкой повернулась. И увидела, как увернувшись от удара и выбив пистолет из руки парня в футболке, черный человек в маске собаки - где-то на краю сознания возникла мысль, что прав был первый свидетель - снизу наносит удар ножом. Коротко охнув, парень прижимает руки к животу и валится на бок. Киноцефал прыгает сверху и бьет еще раз. Затем он встает, поворачивается и, чуть прихрамывая, бежит к ней.
Мария Давидовна, сразу же забыв о прожитых годах и давнем остеохондрозе, о своем настроении и чувстве вселенского счастья, поворачивается и со всех ног бежит, проклиная любимые туфли на каблуке и длинную юбку. Она понимает, что далеко ей не убежать, и, прогоняя от себя это знание, мчится, не разбирая дороги. С нереальным желанием взлететь - ну почему же люди не летают?
И при следующем шаге у неё внезапно получается - мысли материализуются, она ведь знала это всегда. Взлетев, она раскидывает руки в стороны, чтобы поймать ветер, который вынесет её вверх. Подальше от этого страшного места. Как можно дальше от людей, которые убивают друг друга. Пусть даже к солнцу, - лучше сгореть в адском пламени, чем быть изнасилованной и разрезанной на части. Лучше раствориться в безвоздушном пространстве, чем принять такую ужасную смерть.
И, взлетев, на одно чудное мгновение испытав счастье полета, Мария Давидовна неожиданно падает на асфальт.
И боль от удара приводит её в чувство.
Она не взлетела, она просто споткнулась о бордюр.
Через боль в руках - кожа содрана на локтях и ладонях - она поворачивается. Боль заставляет её мыслить разумно. У неё нет ни одного шанса. Как врач, работающий с психически больными людьми, она прекрасно понимает, что ни просьбы, ни слезы сейчас не помогут. Она хочет встретить смерть лицом к лицу. Она не хочет, чтобы убийца подумал, что она испугалась.
Киноцефал уже не бежит. В тишине - странно, почему так тихо, ведь здесь и сейчас умирают люди - он приближается. В правой руке нож.
Мария Давидовна неожиданно для себя улыбается. Беспричинный смех разрывает её сознание. Она смотрит на маску убийцы, который стоит над ней и заносит нож для удара, и видит перед собой персонажа из детской сказки.
- Ну, волк, погоди! - хрипит она сдавленным смехом, и, когда нож останавливается в верхней точке замаха, - убийца от неожиданности на секунду замирает - справа прилетает что-то огромное, сбивая Киноцефала с ног.
Мария Давидовна не может подавить смех. Она беззвучно смеется, глядя, как высокий бородатый человек наносит удары кулаком. Затем, подобрав выпавший нож, спаситель подтаскивает тело к одинокой липе, стоящей во дворе больницы. Приподняв ладонь убийцы, он вонзает нож в неё, пригвоздив Киноцефала к дереву.
Она смеется и плачет одновременно.
Слезы текут по лицу. На лице застыла улыбка.
Она смотрит, как бородатый человек уходит.
Она узнала его практически сразу. Фигура, походка, движения. Она не могла его не узнать. Даже в полной темноте. Только по ощущениям и звукам.
Она плачет.
И смеется.
В этом замкнутом корпусами больничном дворе она мысленно кричит ему вслед единственное слово - люблю - заранее зная, что ответа не будет.
Но это не важно. Может быть, он услышит, и этого вполне хватит.
Мария Давидовна Гринберг лежит на асфальте, прижав к себе дрожащие окровавленные руки, и смотрит на светлеющий край неба. Она не слышит топот бегущих ног и крики людей. Она не видит лицо охранника, губы которого шевелятся. Она не знает, что только что тихий безжизненный больничный двор превратился в гудящий улей.
Этот безумный мир снова выкинул забавную шутку, над которой она смеялась так, что чуть-чуть не потеряла разум.
34
Затаившись, я стою за контейнерами с мусором, которые стоят в центре больничного двора.
Я видел, как Мария Давидовна рано утром вышла из подъезда. Через минуту из припаркованного автомобиля вылез парень и последовал за ней. Я шел за ними и думал. Мне не нравилось то, что происходило. Я не знал, что за парень идет за женщиной. Какую роль он играет в том представлении, которое должно было скоро разыграться?
Женщина идет, не оборачиваясь.
Парень, почти не скрываясь, шагает следом.
И всё это настораживает.
Вязкое время медленно течет, обтекая здания на пустынных улицах города. Я срезаю путь, перескочив через больничный забор. И занимаю удобное место за контейнерами, практически в партере - третий звонок, представление вот-вот начнется.
Я вижу Марию Давидовну, которая, широко шагая, пересекает больничный двор. Парень, идущий за ней, чуть отстает перед тем, как выйти на пустое пространство. Появляется еще одно действующее лицо - человек в маске собаки. Невысокий ростом, в черном костюме, он двигается быстро, не смотря на то, что немного прихрамывает. Когда перед парнем, преследующим женщину, возникает человек в маске собаки, он от неожиданности замирает. И теряет те секунды, которые могли бы спасти его жизнь. Заметив отлетевший в сторону пистолет, я понимаю, что это милиционер.
Я улыбаюсь, - если это человек Вилентьева, то капитан думает, что эта женщина что-то значит для меня. Что рано или поздно я приду к ней. В какой-то степени он оказался прав.
Я, действительно, пришел.
Время помчалось вперед семимильными шагами. Я смотрю, как от удара ножом в живот, медленно умирает оперативник. И жду еще чуть-чуть, глядя, как человек в маске бежит за женщиной, которая, споткнувшись, падает на асфальт. И только потом выскакиваю из-за контейнеров. Я вижу занесенный для удара нож в руке убийцы. Он сейчас опустит его. И будет поздно. В прыжке я пролетаю последние метры и, сбив с ног убийцу, падаю сверху на него.
И вижу веселый волчий оскал. Круглые глаза сквозь отверстия маски, которые смотрят прямо на меня. Левой рукой прижав руку противника, в которой зажат нож, я правой бью по морде волка. Кулак сминает картон, и где-то внутри я смеюсь. Так смеется хищник, когда понимает, что в битве с другим хищником он победил, и поверженный боец не так страшен, как кажется. Это всего лишь маска, под которой прячется обычный человек. И это человек уже повержен.
Я совершаю простые движения. Поднимаю кулак и опускаю. Раз за разом. И когда нож вываливается из руки убийцы, я останавливаюсь.
Это не моя жертва.
Я не хочу, и не буду совершать ритуал.
Вполне достаточно того, что я сделал. Остановил преступника, который пользовался моим именем.
Подтащив безжизненное тело к дереву, я с силой загоняю нож в ладонь и дерево - это, по моему мнению, сейчас лучший способ оставить преступника на месте. Мне бы не хотелось, чтобы он смог убежать.