Лошадь пошла вброд, но зато уверенно и скорым шагом, дно выложено вроде бы галечником, хотя повсюду торчат угловатые камни, недавно сверзнувшиеся с уступчатых и почти отвесных стен. Ориентиром была лишь белёсая, светящаяся ночью вода, всё остальное пропадало во тьме, а речные струи иногда пузырились, пенились, образуя завитки. И они, эти яркие струи и водовороты, как вспышки электросварки, впечатывались в зрительную память и потом ещё долго маячили перед глазами, поскольку в каньоне резко потемнело.
Один такой стрельчатый светящийся сполох зацепился за лоб лошади, утвердился там и долго сиял, пока она шла шагом. Казалось, где-то над головой стены сомкнулись, небо перестало отсвечивать, и наступил кромешный пещерный мрак. Но это длилось недолго, впереди опять возник призрачный свет, потом стены резко раздвинулись, раскатившись редкими глыбами, и речка вырвалась из теснины на простор, превратившись почти в равнинную и спокойную. Лошадь сама перешла на рысь, затем на галоп, ведомая невидимым в темноте гнедым жеребцом, и встречный ветер испепелил, развеял по воздуху светящийся рог на лбу кобылицы.
В голове таким же сполохом светилась единственная мысль: пронесло! Серая не споткнулась, не поскользнулась, и вдруг сама начала осаживать галоп, переходя на иноходную рысь. Бока у кобылицы вздымались, даже на узде вскипела пена. "Не мудрено, что конокрадка Укока в два-три года напрочь загоняет коней", - подумал Терехов.
Как пролетели границу и были ли там хотя бы какие-то знаки, столбы, аншлаги, Терехов не заметил. Впрочем, как и вышек, пеших пограннарядов, сигнализаций и прочего порубежного обустройства. И это был намёк, что они ушли в Казахстан, где не проводилось даже демаркации. В ту сторону вроде бы и перевал похожий есть...
Через несколько минут он услышал впереди голос Ланды:
- Оп, оп, оп...
Усмиряла раззадоренного гнедого, похоже, проскочили самый опасный участок. Но вместе с этим осознанием он словно получил ответы на вопросы, завязшие в мозгу перед рискованным заездом: логово, жилище, приют или чертоги Ланды были на территории сопредельного государства, поэтому духа Укока не могли найти все эти годы. По свидетельству конюха Мундусова, Луноход знал, где обитает неуловимая возлюбленная, но почему-то не навещал её каждое полнолуние в чертогах, а рыскал по плато, заставляя солдат красить небо тревожными ракетами и пугать контрабандистов...
Как Терехов не сдерживал кобылицу, не высматривал во тьме всадницу на гнедом - промахнулся, ускакал вперёд метров на сто и услышал голос Ланды уже позади себя. Он развернулся и бросил повод в надежде, что серая сама придёт к жеребцу, с которым ходит неразлучно. Она же встала, вскинув голову, выслушала пространство и поры-сила в противоположную сторону. На сей раз не всадница, но её гнедой подал голос, и он был за спиной.
- Куда же ты? - Терехов натянул повод и развернул кобылицу. - Вперёд!
Лошадь неохотно, однако повиновалась. Андрей был уверен, что едет точно на звук, но через минуту жеребец опять заржал позади него! То ли акустика здесь была такая, и эхо обманчиво отзывалось между невидимых скал, то ли Ланда играла в прятки. Он остановил кобылицу, однако та беспокойно завертелась на месте, будто сама потеряла, откуда исходят звуки. Местность показалась степной, пустынной, близость гор не ощущалась, если только где-то есть столбообразные останцы, путающие эхо...
Всадница появилась внезапно, будто соткалась из ночного пространства или бесшумно прилетела, как сова.
- Ничего, ты ещё научишься повиноваться стихии. Поезжай за мной!
В её рваном от ветра голосе послышалось разочарование, прикрытое властным тоном. Сказала так и опять исчезла!
Но серая устремилась по зримому только ей следу, уже не отставала, и Андрей вольно отпустил повод. Наконец, заехали в какой-то распадок и Терехов нагнал Ланду, когда она спешилась.
- Расседлай и отпусти кобылицу, - распорядилась мимоходом. - Приехали.
- Мы в Казахстане? - спросил он, расстёгивая мокрые и мыльные от пота подпруги.
- В России, - обронила всадница.
- Как же граница?
- По каньону идёт граница тьмы и света. Мы ехали по реке времени!
На самом деле всадница считалась самым загадочным явлением на Укоке, но на фоне иных "шизотериков" в первые часы общения создавала впечатление вполне здравомыслящей особы, каким-то образом существующей в суровых условиях. И эти её заявления никак не укладывались в первое о ней представление. Конечно, можно было сделать поправку на её творческий род занятий, художественное воззрение на окружающий мир, но только и всего. В остальном Терехов не замечал слишком явных отклонений, а женская властность - результат избалованности всеобщим поклонением, славой, которая бродила в умах туристов, пограничников и алтайцев. По крайней мере, она вряд ли ела мухоморы, чтобы совершать путешествия во времени и пространстве, не впадала в глубокие медитации, она угоняла коней, мастерски умела держаться в седле, каким-то способом дурачила мужиков, ввергая их в похмельное состояние. Была надежда, что и подземные чертоги её окажутся вполне реальной землянкой, а не жерлом вулкана, как утверждал "солдат удачи" Ёлкин.
Но после заявления о реке времени Терехова слегка покоробило: и у этой были свои тараканы. От пересечения неведомой границы тьмы не прибавилось и светлее не стало: небо в тучах, ветер и разве что за перевалом тепло и снега нет...
Ланда выдержала паузу, словно прислушиваясь к его размышлениям, и, похоже, усмехнулась.
- Мы проскочили границу зоны покоя, - снисходительно объяснила она, - выезжали с кладбища. Ты же чувствуешь - здесь уже нет могил. Река времени растворила и унесла скорбь.
И тем самым добавила ещё больше вопросов и сомнений.
Они прошли в узкий проход между высокими камнями, повернули резко в сторону и оказались под каким-то невидимым сводом, ибо над головой зазвучали их собственные шаги и повеяло теплом. Тьма была непроглядная, поэтому Терехов ориентировался на звуки движения впереди и обострившийся в замкнутом помещении цветочный запах.
- Повесь сюда седло, - сказала Ланда. - Пусть просохнет.
Он наугад сделал несколько шагов на её голос и так же наугад опустил куда-то седло.
- Ступай за мной, - прошелестело уже впереди.
В этой части подземелья пахло конями и навозом: должно быть здесь стояли лошади. Потом он услышал, как открывается тяжёлая, наверняка бронированная, дверь, и лишь после этого, будто бы сам собой возник тусклый свет, источающийся у самого пола от невидимых лампочек. Они оказались в довольно тесном и тёплом помещении с бетонными стенами и дощатым полом. После кромешного мрака скромное, скрытое освещение показалось ярким, хотя, чтобы различать предметы вокруг, надо было приглядываться.
- Это не преисподняя, - сказала она. - Это заброшенный военный бункер. А тепло - от котла на дизтопливе.
- От котла? - спросил Терехов, убеждённый, что она и слов-то таких знать не должна.
Он машинально осматривался, надеясь увидеть картины на стенах, однако ничего, кроме вешалки с одеждой, пучков и целых веников сухой травы, не обнаружил. Ещё висели какие-то змеистые корни, мешочки, оплетённые или обшитые тряпками, склянки, бутылки и солдатские фляжки. В общем - полный набор ведьминской лаборатории. Откуда-то потягивало тёплым сухим воздухом, хотя никаких батарей и труб не было видно.
Хозяйка оказалась негостеприимной и даже чаю не предложила, а после сумасшедшей скачки и трёх сошедших потов пить хотелось невероятно. Она только скинула доху и повела его дальше, через следующую железную дверь, напоминающую люк в подводной лодке.
Скорее всего, этот бункер был командным пунктом пограничной обороны времён китайской культурной революции. Причём не специально вырубленный в горе, а вписанный в старую штольню, поскольку сразу за люком оказалась обыкновенная горная выработка с потолочным освещением и сетчатой крепью, забросанной бетонным раствором. Правда, и так тусклые фонари на кровле были густо замазаны тёмно-зелёной краской, отчего свет был призрачный, лунный. Терехов проводил маркшейдерские работы по заказу таштагольской железнорудной шахты в Кузбассе и по таким выработкам исходил добрую сотню километров. Только здесь, от пола до кровли, всё было заставлено солдатскими кроватями: вероятно, в штольне должен был укрываться личный состав, хотя сейчас было прохладно, как во всяком неотапливаемом подземелье. Самое интересное: в дальнем углу этого помещения десятка три двухъярусных кроватей были аккуратно застелены и отгорожены брезентовой занавеской.
Они миновали эту импровизированную казарму, после чего Ланда отворила ещё одну дверь, деревянную и обшитую войлоком. За ней было тепло, но так темно, что мрак словно изливался оттуда, как изливается через дверь уличный холод в морозный день.
- Здесь у меня галерея, - предупредила она. - Входи, я включу свет. Тут тепло и сухо. Картины не переносят влажности.
Терехов переступил высокий порог, Ланда затворила за ним дверь и ушла. Он остался стоять у входа, потому что не видел, куда ступить и что перед ним. Пахло скипидаром, старым войлоком и ещё чем-то застоялым, музейным. Прошло больше минуты, прежде чем мигнули некие гирлянды вдоль стен, на секунду высветив просторное помещение в ширину всей штольни. Потом наконец-то зал осветился так ярко, что Андрей в первый миг зажмурился.
Глава 18
Вероятно, это было штабное помещение, сохранились новенькие армейские столы начала семидесятых годов, пульт с тумблерами, трубками полевых телефонов и раздвинутые шторы на стене, где, должно быть, висела оперативная карта. Военные построили бункер, но так его и не обжили: китайцы опомнились, перестали угрожать войной и объявили всему миру экономическое наступление. О командном пункте попросту забыли после развала СССР, и теперь всё это было переоборудовано под творческую мастерскую художника. Штабные столы завалены бумагами, кусками мешковины, заставлены банками, откуда торчали кисти, коробками с полувыдавленными тюбиками и подрамниками с холстом. Посередине стояло изделие из деревянных ящиков, явно сколоченное женской рукой и напоминающее мольберт. Но ещё более нелепо выглядело освещение, наскоро собранное из проводов и автомобильных лампочек, прикрученных изолентой и развешенных вдоль стен. Они должны бы были подсвечивать картины, однако висели как попало и светили в пол, отчего на полотна почти не попадало света. Словно кто-то второпях растянул гирлянду, набросив её на спинки суровых армейских стульев, и убежал.
Картин на стенах висело около трёх десятков, и прежде чем увидеть, что там изображено, Терехов подтаскивал или, напротив, отодвигал стулья с лампочками и всё равно толком ничего не рассмотрел.
Сначала вообще не мог понять, что на полотнах: то ли причудливые звери, то ли люди, то ли просто невообразимая по цвету мазня и разрушение всякой формы - абстракционизм. Он единственный раз был на такой выставке, однако ещё с курсантских времён уяснил: если явление называется красиво и элегантно, значит кто-то пытается прикрыть свою дурь, бесталанность или вовсе шизофрению. Так говорил курсовой офицер и, пожалуй, был прав. "Если подобным бредом кто-то восторгается и платит за него огромные деньги, это явный вызов обществу с нормальными мозгами и желание его унизить", - так считал заместитель начальника училища по политработе, и его мнение тоже имело право на существование.
При всей внешней рассудительности и адекватности беглая подруга Репья страдала явным расстройством психики. Алтайцы не зря считали её воплощением духа преисподней: чёрная сова рисовала неких бесформенных чёрно-зелёных или чернильно-фиолетовых существ, напоминающих жаб, ощипанных птиц и убогих людей с мерзкими физиономиями. По свидетельству запойных алкоголиков, такие чудовища грезятся во время белой горячки на третий-четвёртый день похмелья. Значит, она их видит и без спиртного, в своём больном воображении. Иначе этих уродов не придумать и не написать! Сумерки какие-то и на полотнах, и в сознании - сон разума. И ответ её он уже предугадывал: "Я таким вижу мир". Подобные творения следует показывать не искусствоведам, а психиатрам. Говорят, по картинам они устанавливают точный диагноз и назначают курс лечения.
Терехов сделал круг по этой галерее и только на одном полотне заметил два светлых, голубых мазка, и то небрежных, будто бы случайных. И ещё осталась в памяти единственная "реалистичная" картина, где две реки сливались в единую, образуя омут, в котором под водой свивались хвостами и руками некие существа. Остальная живопись оставляла гнетущее, неприятное впечатление, хотелось поскорее уйти, но он всё-таки ждал хозяйку вернисажа и не знал пока, что ей скажет. Если она привезла его на выставку, то непременно спросит, и тут либо надо говорить правду, либо прикинуться и восхищаться.
Знать бы только, чего она ждёт и что хочет услышать?
Интересно, кто ещё видел эту живопись? И почему она остановила свой выбор на нём? Казахский турист по прозвищу Зырян мог тут оказаться, не исключено и Сева Кружилин тоже - обоих увезли с диагнозом. Тогда что они могли сказать ей: что увидели или прикидывались знатоками абстракционизма? А вот Репей явно здесь не бывал, иначе бы не рыскал по плато в полнолуние. И конюх Мундусов видел! Пожалуй, он единственный, кто знает расположение чертогов и здесь часто бывает. Автомобильные лампочки современные, не советского производства, и аккумуляторы свежие, наверняка электростанция есть для подзарядки... Конюх - её слуга, сам признался, и Ланда ему полотна показывала, например, чтобы устрашить, поддержать свою славу духа земного дна.
Терехов подошёл к выходу и прислушался: кажется, в гулкой штольне за перегородкой было пусто. Он чуть толкнул дверь - не заперта...
В это время свет начал тускнеть, видимо, аккумулятор не выдерживал нагрузки трёх десятков лампочек и быстро садился. Потом и вовсе половина их погасла: то ли так было задумано, то ли каждая вторая сама отключилась от батареи, поскольку проводов тут было намотано - сразу и не разберёшься, что к чему. Если сеть собрана последовательно, стоит одной лампочке перегореть - и все остальные погаснут.
Как пресыщенный и уставший посетитель вернисажа, Терехов присел на стул возле стола: хотелось сейчас же уйти из этого пространства куда-нибудь на свет, на воздух, пусть даже под студёный ветер. Но именно в этот момент он понял, что надо сказать художнице всю правду, ибо при гнетущем состоянии духа врать, выражая восхищение, просто не получится. А лучше сначала попросить воды, ибо от жажды уже и язык стал, как тёрка.
Он уже встал, чтобы пойти к двери, и в этот миг взгляд случайно зацепился за тёмный прямоугольник ближнего полотна. Изображение на картине резко поменялось, словно чудесным образом вместе с освещением изменилась экспозиция. То, что воспринималось как бесформенное уродство жутких существ, обрело иные краски и формы.
Полотна преобразились так неожиданно и кардинально, что он слегка оторопел, пялясь на картину, где ещё минуту назад на зрителя наползала безобразная жаба с открытой пастью, куда залетало некое насекомое. Теперь зелень красок проявилась в многообразии оттенков, куда-то исчезла чернота, и на полотне отрисовалась совсем другая картинка: по изумрудному рассветному полю со сполохами густо-зелёных теней паслись салатного оттенка рогатые лошади. Ещё не утро, но уже и не ночь, схвачен некий переломный момент между концом тьмы и началом света. И ощущение, будто смотришь в мощный, пробивающий тьму тепловизор. И над всем этим миром парит мохнатая малахитоглазая сова.
Две картины на одном полотне!
Преображение было настолько неожиданным, содержательным и детально прописанным, что Терехову сначала всё это показалось игрой воображения. Он снова пошёл от картины к картине с чувством, что выставку резко поменяли. Мрачные подземные существа на холстах и картоне перевоплотились в узнаваемых животных, птиц, человекообразных существ и обыкновенные ночные пейзажи, где непременно присутствовала сова. Даже реалистичная картина слияния двух рек преобразилась: оказывается, на ней не реки, а обнажённые мужчина и женщина переплетались телами, свиваясь в единое целое.
Однако всё это было в зеленоватых тонах глубокой ночи, приглушённого лунного сияния либо предутренней туманной синевы. Луна так или иначе была на каждом полотне - от тонкого серпика до полной, отражённой в воде и роняющей отсвет в небо. Там, где было бесформенное нагромождение каких-то конструкций, проступило изображение архаров, которые жались на скальном уступе, доверчиво прильнув к вытянутому телу снежного барса. На других картинах волки соседствовали с людьми и оленями, изящные существа, похожие на русалок, купались с рыбами, у которых были головы и шеи коней.
Картины напоминали окна в некое другое пространство, где существовал фантастический ночной мир - без злобы, агрессии и хищников. Причём он будто оживал, двигался, дышал, и появлялось ощущение, что, перешагни зыбкую грань - и войдёшь в полотно, как в распахнутые двери. Рам на картинах не было, едва очерченные подрамниками края холстов сливались с тёмными стенами, и это вызывало желание заглянуть внутрь, как заглядывают в окошко чужого жилища. Пожалуй, Терехов сделал бы это, однако картины висели высоко и приходилось всё время задирать голову, отчего ныла шея и ощущалось лёгкое головокружение.
Всякий раз спотыкаясь о столы, стулья и тумбочки, он дважды прошёл вдоль стен этой галереи с чувством, что на всех холстах не хватает какой-то одной, привычной глазу краски. И только на третьем круге сообразил: нет ни единого оттенка красного! Нигде ни проблеска зари, ни солнечного луча! Нет светлых, тёплых, греющих огненных красок, ни даже слабых оранжевых, золотистых или бордовых. Одни только ночные синие, лунно-жёлтые, с зеленью и фиолетово-сиреневыми сполохами. Впрочем, не было и откровенно холодных: даже на том полотне, где он вначале заметил яркие голубые мазки, оказалось лицо женщины, взирающей из-под воды или льда.
Оставшиеся лампочки тускнели, и чем глубже становился сумрак в галерее, тем ярче высвечивались краски на картинах и рельефнее выступали формы и детали предметов. Ланда явно привезла его показать, что два мира могут вполне уживаться даже на одном холсте - всё зависит от освещения. И он увидел эти две реальности, оценил талант, изобретательность, ну а дальше-то что? Чего она хотела: заполучить поклонника своей живописи, узревшего параллельный мир, помощь в организации выставки где-нибудь в Новосибирске, в поисках спонсоров через богатый Газпром? Зачем ещё надо было охотиться за ним целый месяц, убирать с пути свидетелей, жёстко отгонять возможных соперниц, демонстрировать свои способности, приводя мужиков в похмельное состояние и угоняя коней?