Там зашел разговор о наказаниях, которые бывают за разные проступки. Мы узнали, что если муж, имея больную бездетную жену, купит для рождения наследника рабыню, а та родит дитя, то продавать ее уже нельзя, и она почти равна свободной. Но если она станет превозноситься перед госпожой, то закон велит заклеймить ее и снова обратить в рабство. И возник спор - как быть, если больная бездетная жена умрет, получается ли, что наглая рабыня вновь обретает свободу как родившая наследников хозяину, и как с ней быть, если он уже успел ее продать. И другие запутанные случаи обсуждали мы, сидя у маленького костра, пока я не спросил, что будет простому парню за убийство жреца, если жрец сам в этом виноват. Тут беседа как-то быстро кончилась.
Утром мы подстерегли Бель-Иллиля у храма, и он стал кричать:
- Нет, нет, нет! Скажите ему одно слово - нет! Я ничего делать не стану! Он выжил из ума на старости лет. Запомните это слово - нет!
Прибежали другие жрецы и какие-то люди с палками. За нами погнались, но мы убежали и спрятались в храме Асторет - том самом, где Гамид повстречал Таш.
- Как бы хозяин за такой ответ не уложил нас на пол и не позвал человека с бичом, - сказал Абдад. - Хотел бы я знать, что он выдавил на той табличке. Вдруг там написано о деньгах, и он обвинит нас в том, что мы присвоили деньги?
Я перепугался - ведь если такой господин, как наш хозяин, толкует о деньгах со жрецом храма Мардука, то речь там не о "кувшинах"! И страх мне кое-что подсказал.
- А почему бы нам это не узнать? - спросил я.
- А как?
- Я сохранил табличку на всякий случай и поместил ее знаками к дощечке, которую подобрал на рынке. Мы можем дать "кувшин" кому-то из жрецов Асторет, и нам прочитают табличку. Может быть, тогда мы сообразим, что сказать хозяину, и он не будет нас ругать.
Абдад, как старший, взял из моих рук табличку и пошел по храму, высматривая жреца помоложе и с не слишком сытым лицом. Наконец такой нашелся - стройный и красивый, как девица.
- Господин, наше спасение в твоих руках, - сказал Абдад, щегольнув вежливостью на городской лад. - Наш господин прислал нам табличку с приказанием, которое нужно исполнить срочно, - видишь, он даже не успел ее обжечь. Но человек, который обычно читает нам его таблички, ушел из дома, и мы не знаем, где он. Мы заплатим тебе, только помоги нам.
Я порадовался тому, какое складное вранье получилось у Абдада.
- Хорошо, - сказал жрец и прочитал вслух: - "К стопам припадаю..."
Я почувствовал, что краснею. Жрец посмотрел на меня, на Абдада и дочитал до конца:
- "Предоставь жилище в отдаленных храмовых домах троим людям. Пусть это останется тайной. Я тебе заплачу".
- Это неправильная табличка, - догадался сказать Абдад. - Наверно, господин одновременно посылал две, и слуги их перепутали.
- Что же у вас за господин такой, посылающий сразу две необожженные таблички? - спросил жрец и очень внимательно оглядел нас.
- Он живет в поместье за рекой, - быстро ответил Абдад, потянул меня за руку, мы отступили на три шага, потом разом повернулись и побежали. Табличка же осталась у жреца.
- Не вышло бы беды, - сказал я, когда мы остановились.
- Там не сказано, к чьим стопам припадает хозяин. И его имени тоже нет.
- Почему же мы убежали?
- Дурень ты деревенский! Ты разве не заметил, как он глядел на наши пропуска? Мы же не догадались спрятать их под туники. Он мог сообразить, что мы из башни - из Нашей Башни, из Другой Башни или из какой-нибудь еще! Говорят, на том берегу видели Двойную Башню.
- Как это - двойная?
- Понятия не имею!
Мы еще раз обсудили это дело и решили, что раз речь не о деньгах - нам ничто не угрожает. Весь день мы развлекались в городе, даже купили подарки Арбуку, Бубуку и женщине Фош, перед наступлением темноты вышли из ворот и довольно скоро оказались в Другой Башне.
Выслушав наш отчет, хозяин помрачнел.
- Что же делать? - спросил он. - Я, умный человек, не знаю что делать, так, может, вы, простофили, знаете?
Потом он закричал на нас - мы провели в городе лишний день, и он не мог подняться на верхние ярусы, чтобы следить за строительством, там были его ученики и помощники, но они все лентяи и дармоеды! Наутро мы впряглись в носилки и взялись за работу.
А вечером меня отыскал Гугуд.
- Меня послали к тебе за деньгами, - сказал он. - Дай сколько можешь.
- А что стряслось?
Он промолчал.
- Говори уж! - прикрикнул я, потому что он был моим младшим.
- У тебя поесть ничего не найдется? - спросил он.
Женщина Фош была довольна - мы принесли ей благовония в маленьком пузырьке, и я выпросил у нее сухих лепешек. Гугуд съел их, даже не запивая водой.
- У нас совсем плохо, - признался он. - Нам нечего есть.
- Как? - спросил я. - Как это может быть? Кто виноват?
- Не знаю. Как-то само получилось.
Я тащил из него каждое слово, как сорняк с длинным корнем из грядки, и понял наконец глубину нашего несчастья.
Гамид пошел к Зубастому и сказал, что с утренней и вечерней кашей - сплошной обман, так пусть Зубастый дает ее цену деньгами, а мы будем варить сами. К его удивлению, Зубастый не спорил, согласился сразу и даже обещал с завтрашнего дня прибавлять цену каши к дневному заработку. Гамид прибежал к нашим довольный, и все хвалили его за то, что он сумел настоять на своем. Он чувствовал, что в этом деле есть какой-то подвох, но еще не сознавал всего коварства Зубастого.
Весь вечер парни праздновали победу над обманом. А наутро они пошли в харчевню, и им там сказали, что кормить не велено. Обижаться на Зубастого они не могли - он всё сделал по уговору. Поэтому они побежали искать разносчика лепешек. А что такое лепешки по сравнению с жирной кашей? И сколько их нужно съесть, чтобы набить живот? Много!
Нужно было за день что-то придумать насчет каши. Они решили, что варить будут по очереди, и тут поняли, что варить-то не в чем. Нужен большой котел, а где его взять? И нужен мешок ячменной крупы, который тоже денег стоит.
Они бы нашли и котел, и мешок, и соль, и приправы, и горшок с гусиным жиром, но в то время, когда открыты лавки, им нужно гонять тачки, а когда хозяин отпускает, уже ни одного торговца не найдешь.
К счастью, они догадались добежать до Реш, и она поздно вечером тайно вынесла им остатки каши - полторы миски на пятерых. И сказала, что они могут прийти к ней на пятый ярус ранним утром - там кормят парней, гоняющих тачки с третьего на шестой ярус, но только каша будет стоить дороже, чем в харчевне Зубастого. Кроме того, она объяснила, где купить котел и дала на время три миски.
Днем Гамид с Гугудом побежали за котлом. Торговец сказал, что у него на продажу либо маленькие котелки, либо двухведерный. Пришлось брать двухведерный за немыслимую цену в три "раба". Два "раба" стоил большой мешок крупы. А еще нужно было устроить место для очага, раздобыть дрова, купить горшки с жиром и уговориться, в каком порядке поочередно варить кашу.
Тут лишь парни узнали, сколько времени эта самая каша в большом котле варится...
Не сумев наладить хозяйство, они опять пошли утром к Реш. Она им всё растолковала, и до них дошло, что сделана большая глупость. Но признаться в том, что это их собственная глупость, они не хотели, и поэтому решили, что их опять обманул Зубастый: он не должен был соглашаться!
- А с чего всё началось, ты не знаешь? - спросил Гугуд.
Я знал. Началось с того подлеца, которого мы поймали в будке. Это он наплел про кашу! Это он сбил всех с толку!
- Я знаю, кто виноват, - сказал я. - Если вам попадется человек, утверждающий, что он знает правду, хватайте его, вяжите и зовите меня. Я сам выбью ему последние зубы.
Поскольку парни истратили всё, что было накоплено, на двухведерный котел, в котором можно сварить барана, и на большой мешок ячменя, и на миски, и на соль, а проку от этих покупок пока что не было, я пошел в свой уголок, достал накопленные деньги и отдал их Гамиду. Всё было очень плохо. Мы остались без денег, а ползти на брюхе к Зубастому, чтобы опять пустил в харчевню, разумеется, не хотели.
- Почему? - спросил я, подняв голову к небу. - Почему доверчивый человек не может жить в этом мире? Почему богам угодны только пронырливые и подозрительные? Почему те, кто желает немногого, не получают ничего?
Но небо не ответило мне.
Ночью я видел во сне высокую и светлую башню, сияющую, как солнце, и оттуда доносились веселые голоса девушек, там играли на свирелях и тимпанах. И я шел к ней, и шел, и шел, таща за руку Лиш, а она никак не приближалась.
Несколько дней мы тратили на еду всё, что зарабатывали. Я отдавал парням свои деньги, а они пытались наладить варку каши. Однажды до рассвета к ним пришла Реш. Кашеваром был Абад, и она его кое-чему научила. После этого Гамид строго сказал Абаду, что со свадьбой тянуть нельзя - в хозяйстве нужна женщина. Но у нас не было денег на обряд, а брать их у Реш мы не могли, это было бы уже совсем неприлично.
Но настал день, когда всё переменилось.
Случилось это внезапно. Хозяин велел вынести себя из башни и доставить к большим печам, где обжигали кирпич. Вместе с нами шли носильщики подрядчика Норомука Афрака, носильщики хозяйского помощника Карбака Хромого, и еще за нами следовали двое учеников. Все они хотели спорить с подрядчиком Астаком Балуком о качестве и величине кирпичей.
Оставив их у печей, я побежал к большой глиняной куче, чтобы встретиться с братьями. Они стояли понурые - над ними все смеялись и показывали пальцами. Я встал рядом - раз мы все из Субат-Телля, то пусть и на меня показывают пальцем.
- Я не знаю, что делать, - сказал Левад. - А Тахмад говорит: раз уж мы забыли старые законы, он уйдет гонять тачки к парням из Хакмат-Телля. По крайней мере, там ему, старшему, не придется мешать в котле подгорающую кашу деревянной ложкой.
- Хакмат-Телль - это не наши родственники. Мы никогда не брали оттуда невест, - ответил я.
- Он говорит, что ему наплевать.
Возле большой глиняной кучи появляются только парни с тачками и парни с лопатами, другим там делать нечего. Когда мы увидели, что к ней сворачивают носилки, сопровождаемые стражниками на ослах, мы решили, что эти люди заблудились. Но эти носилки, нарядные, с куполом, похожие на передвижной шатер, остановились у самой кучи, и оттуда вышла Таш, одетая так, как, наверно одеваются царские жены.
- Здравствуй, Тахмад, - сказала она, подойдя. - Я виновата перед вами всеми. Я не заплатила вам за труд. Но меня не было в Другой Башне, я уезжала и вот вернулась. Протяни руку, Тахмад.
Он повиновался, и Таш отсчитала шесть сиклей! Шесть серебряных сиклей! По сиклю на человека!
Все смотрели на нас! Все видели, как знатная госпожа отсчитывает нам сикли! Это был день нашей славы!
Но это не всё. Таш обвела нас взглядом, нашла Гамида и посмотрела на него так, как женщина смотрит на мужчину, если желает подозвать его взглядом. Он же уставился в землю и делал вид, будто демоны украли у него зрение и слух.
- Ты доволен, Тахмад? - спросила Таш.
- Да, госпожа.
- Если вас будут обижать, скажи мне, и я накажу обидчика.
- Да, госпожа.
- Хорошо ли с вами обходится Зубастый Бабрук? Вовремя ли платит?
- Да, госпожа, - тоже уставившись в землю, произнес Тахмад.
- Вы при нужде сможете найти меня на тринадцатом ярусе, мое жилище возле жилища торговца зерном Рардака Герука, его еще зовут Беспутным.
Таш села в носилки и уехала, сопровождаемая стражниками, а те, мимо кого ее проносили, втягивали ноздрями воздух и блаженно жмурились, такой силы и красоты было ее благовоние.
Мы обнялись и заметили, что в кругу объятий нас только пятеро. Гамид пропал, осталась одна тачка.
Он появился, когда все уже нагрузили тачки, очень недовольный.
- Она думает, я побегу за ней, - буркнул он, получая свою монету. - Ошибается! Никогда я ни за кем не бегал.
Я немного проводил парней и вернулся туда, где должен был ждать хозяина. Ожидание - приятное занятие, можно болтать с другими носильщиками, можно просто дремать на солнышке, можно купить у разносчика кружку пива и сушеную рыбу. Можно даже подойти вплотную к дому, где собрались наши хозяева, и слушать, как они ругаются.
Наконец они до чего-то договорились, и мы понесли господина Осейфа домой.
Парни еще гоняли тачки, когда мы доставили его в жилище.
- На сегодня вы свободны, ослятки мои, - сказал он. - Я чувствую себя так, будто пробежался отсюда до Вавилона с мешком мелких камней на плечах, а потом меня замучила в постели толстая и злая старуха. Буду лежать и слушать историю о том, как богиня Асторет добивалась любви Гильгамеша. Арбук, найди таблички. Бубук, садись сюда, будешь читать.
Мы получили дневной заработок, поклонились и радостно выскочили из жилища.
Я побежал по норе к третьему ярусу, чтобы встретить там своих. Шесть сиклей, по сиклю на брата! Счастье переполняло мою душу. Теперь мы могли сыграть свадьбу Абада и Реш, забрать ее из харчевни и приставить к нашему собственному котлу с кашей.
Обсуждая с Левадом будущую свадьбу, я пошел вниз, а следом с пустыми тачками Тахмад, Гугуд, Абад и Гамид. Мы вышли из ворот норы и неторопливо направились к глиняной куче. А нам навстречу от нее шел Зубастый и смеялся.
- Ну что, поумнели, деревенские дурни? - спросил он. - Благодарите добрую госпожу, с сегодняшнего вечера вы можете опять есть кашу в моей харчевне. Я не шучу. После работы ступайте к ней и кланяйтесь, и целуйте пыль у подошв ее сандалий. Никого другого я бы не послушал, но устоять перед госпожой Ташахегаль не мог!
И я понял, что такое настоящее счастье. Это когда не приходится самому куда-то бегать, о чем-то просить, а есть люди, которые всё уладят, а ты гоняй себе свою тачку, гоняй ее честно, утирая пот, но зная, что никуда не денется твоя миска жирной каши.
При этом можно и помечтать о высокой прекрасной башне, где никто никого не обманывает, где нет большой разницы в ценах между ярусами, где за хорошую работу дадут тебе комнатку где-нибудь на втором ярусе, пусть даже окном на жаркий юг, и там твоя жена родит тебе детей...
- Мы пойдем и поблагодарим, господин, - ответил за всех Тахмад. Как старший.
- Ох, парни, меньше бы вы слушали дурных советов. Разве вам со мной плохо живется? - спросил Зубастый проникновенно, как жрец в храме. - Я вот расширяю свое дело, беру еще четвертый и пятый ярусы. Я выкупил право гонять там тачки. Будете покорны - подниметесь выше!
- Мы будем покорны, господин, - пообещал Тахмад.
Зубастый ушел к башне, а мы погнали тачки к куче.
Гамид шел последним. Я нарочно отстал, чтобы оказаться Рядом с ним. Если ему хочется наговорить гадостей про Таш, то пусть говорит, я послушаю и никому не передам.
Но у него на уме было другое.
- Нужно найти того мерзавца, - сказал он, - и накормить его мокрой глиной, чтобы она забила ему все кишки. А потом спросить - что он называл правдой. Вагад, только никому ни слова. Слышишь?
- Слышу.
- Я не хочу всю жизнь гонять тачки.
- А чего ты хочешь?
- Стать подрядчиком, - сразу ответил он. - Это для начала. Вагад, я много сейчас понял. Я ошибся, да! Но ошибка меня так научила думать, как ни один наставник в храме. Я понял, как много чисел составляют правду! Я знал только три или четыре, а надо было знать по меньшей мере десять. Ты понял, о чем я?
- Да, понял. Тебе нужно поместить в голову счетное устройство Самариаха, - ответил я.
- Да. Ты правильно сказал. Я должен научиться работать с числами. Сейчас мы получаем жалкие бляшки за то, что работаем с тачками, и не понимаем, откуда деньги у тех, на верхних ярусах. А они просто умеют работать с числами. Из трех чисел они делают четвертое, из него - два новых, выворачивают числа наизнанку - и рождаются деньги! Настоящие деньги, монеты!
- Как-то ты загадочно говоришь...
- Ты не понял. Деньги только у тех, кто покорил числа. Нужно изловить мерзавца и заставить его говорить. Теперь я уже сумею отличить вранье от правды.
- Каким образом?
- А я сравню числа! Посмотрю, как они друг другу соответствуют. А потом я научусь работать с большими числами - теми, что на тридцатом ярусе и выше. Если ты всю жизнь хочешь гонять тачку или таскать носилки - твое дело. А если нет, то ты мне поможешь.
- Чем тебе не угодили мои носилки? - спросил я. - Мне достался хороший хозяин. У меня есть свой угол. Правда, он мал, и я не могу привести туда Лиш...
- И я не хочу обнимать женщину, от которой пахнет сальными подгоревшими тряпками!
Я хотел дать ему по уху, но передумал. Во-первых, бить человека, чьи руки заняты тачкой, нехорошо. А во-вторых, вот он и проговорился. Вся эта чушь с цифрами овладела им, хуже демона, из-за Таш.
Мы отлично знали, что она вербовщица, переманивающая людей из башни в башню. Она высматривала простых парней, заманивала их, собирала вместе, рассказывала им всякие сказки, нас вот водила на Первую Башню. И ей за это платили. Только не всё у нее получалось. Те двое, которые копались в Первой Башне, наверняка были ее неудачей, она привести-то их привела, а убедить, что там нет сокровищ, не сумела.
И мне, скажем, не нравится, когда у женщины волосы, как красная овечья шерсть. Мне не нравятся женщины, которые сегодня - в платье жрицы Асторет с открытой грудью, завтра - в тунике стражника, а потом - в закрытом до горла и расшитом узорами одеянии царской жены. Такие женщины подозрительны. В жены они уж точно не годятся.
Гамид всё это знал не хуже меня.
Но он вечно лез куда не надо. И вечно ему требовалось не то, что обычным парням. И сейчас у него в голове была путаница - нам уже незачем было убивать Таш, поскольку она расплатилась и сделала для нас доброе дело, но она сделала это дело напоследок, на прощание, она красиво рассталась с нами, вот что для него было хуже всего. Он охотнее гонялся бы за ней с ножом, чем знал, что больше никогда ее не увидит. Разве что издали, когда он будет вкатывать по дороге тяжелую тачку к площадке перед воротами норы, а ее пронесут мимо в богато убранных носилках.
Так я всё это понял.
Мы подошли к куче, парни встали в очередь, первым - Тахмад. И я задумался - ведь ему ничего не нужно делать для того, чтобы его считали старшим и слушались. Если выяснится, что тот же Гугуд умнее, Гугуд старшим не станет. А умен ли Тахмад - это еще вопрос. Он просто привык быть старшим, а привычка и ум не одно и то же.
Тахмад словно подслушал мои мысли. Он повернулся и сделал рукой знак, чтобы мы все подошли к нему.
- Зубастый прав, нужно поблагодарить госпожу, - сказал он. - Мы вечером поднимемся на тринадцатый ярус, чтобы поклониться ей.
- Я не пойду, - отрубил Гамид. - Идите без меня.
- И я не пойду, - неожиданно высказался Абад. - Меня ждет невеста.
- Тогда и я не пойду, - добавил Левад. - Пока на тринадцатый ярус добредешь да пока вниз спустишься - рассвет настанет. А у меня нога болит, я хотел вечером отлежаться.
Гугуд посмотрел на меня. По старшинству ему полагалось говорить последним, но я молчал.
- Я тоже не пойду. Я не хочу нюхать ее подошвы!