Все таки – как портят нормальных людей книги, в какие бездны безумия они их могут увлечь!! Вот взять, к примеру, Собачницу – любая женщина сошла бы с ума при одной мысли о прогулке в ночной лес, да еще в компании с тремя обитателями психиатрической больницы. Эта же бодро шлепала больничными тапочками по ночным лужам, дымила хулигански закушенной в уголке рта сигаретой и не беспокоилась ни о чем. Витьку было просто наплевать на то, кто с ним что делает и куда его несут, а вот не двух его носильщиков следовало бы обратить внимание особо – на протяжении всего пути бедолага доктор и колотящийся в приступах страха и злобы Умник обменивались какими – то странными ужимками и гримасами и внимательно косились по сторонам, стараясь не обращать внимание на ровно двигающиеся рядом собачьи спины… но ничего примечательного с точки зрения побега найти не получилось – во все стороны шли довольно ровные улицы, на которых их, обессиленных нелегкой ношей, собаки настигли бы в два счета.
Процессия меж тем миновала цивилизованные участки города, где уходили в темное небо стены одиннадцатиэтажек, прошла кирпичные пятиэтажки, построенные руками пленных немцев, потом продрались сквозь кусты и покосившиеся заборы возле ветхих трехэтажных строений – и в измученные горячие лица носильщиков пахнуло сырым ветром безлюдных пространств.
– Оо – кокетливо объявила Собачница, которая дальше своего двора никогда не выходила – парк. Как это приятно.
Потом на по своему обыкновению закатила глаза и ответила невидимому собеседнику.
– Нет их, значит, тут? Очень приятно. Ну что ж, пошли.
Умник вздрогнул – впереди высилась сплошная черная стена без проблесков света, и к ней стоящая впереди безумная женщина протягивала руку. Вздрогнул и прошипел, обращаясь к доктору.
– Все, лепила, приехали…отсюда мы уже не уйдем…
– А куда нас денут?
Доктор потерял вместе с силами даже способность удивляться, испуг и осторожность тоже его покинули.
– На мясо – мрачно процедил Умник, который произошедшее с ними видел в исключительно черном свете. – куда нас еще?
– Поехали, рикши вы мои…
И рикши, ни слова ни говоря, тронулись. Как ни странно, дорога оказалась вполне приемлемой, только несколько раз Умник спотыкался об бугрившиеся на дороге корни и один раз треснулся лбом об нависший над дорогой полу поваленный ствол…
– Стой!! – приказала Собачница примерно через полчаса изнурительной, на последнем дыхании ходьбы. Приказала и добавила со странными интонациями.
– Вот. Привела. а они принесли. Что нам дальше делать?
И вот тут оба невольных гостя, Умник и Лепила, услышали прозвучавший в из головах тяжелое раскатистое рычание.
– На время отправь к алкоголикам. Прикажи развести костер. Свора греть их не будет. Проследите за моим хозяином… вроде он от дури избавился.
Оба невольника уставились друг на друга в полном онемении – а когда подошедшая Собачница слово в слово повторила то, что они и сами слышали в своих головах, то просто руками развели.
– Трам тарарам – пробормотала Собачница – а где же они тут алкашей содержат? Непонятно…
Но тем не менее она решительно шагнула в темноту и через короткое время лесную тишину взорвал профессиональный пятиэтажный мат. Суть живописных высказываний сводилась к следующему.
– Что за прекрасный, добрый и честный человек наступил в эту романтичную ночь мне на руку? Мне бы только посмотреть на его интеллектуальное лицо и сказать только несколько нежных слов о красоте его фигуры и моральных достоинствах…
Мужики застыли на месте, потом на время очнувшийся Витек простонал…
– Сильно… а где это мы?
Потом он опять провалился в беспамятство.
– Значит так – сказала Собачница командирским тоном – граждане ханурики… я вам привела еще трех человек. Дан приказ развести костер, спички тоже у них есть, и согреться. Завтра у вас будет много работы. Действуйте.
– Слышь, матрешка. – просипел другой, далеко не такой экспрессивный голос – зачем ты нам этих кекликов привела? Что, они такое же мясо, как и мы? На хрена нам костер? Вот баба бы нам не помешала… ну что, кеклики, давайте эту матрешку здесь на мху разложим.
Но из темноты раздалось такое внушительное рычание, что Кеклик, помолчав, произнес.
– Усе ясно. Если она так рычит, то как же она кусается? Давайте, мужики, огонь разводить…
Впервые зе несколько недель Умник смог расслабиться, впервые его отпустила постоянно давящая на сердце ненависть. Может, из-за костра, возле которого он сидел последний раз тридцать лет назад. Может, из-за неба, в котором играли тонкой огранкой звездочки. Но если бы остальные мужики оторвали бы взгляд от гипнотической пляски огня, то заметили бы, как часто смаргивает Умник что-то блестящее с век.
Остальные молча тянули к углям руки и думали о чем-то своем. Про то, во что они вляпались, никто предпочитал не говорить – все понимали, что ничего хорошего завтрашний день им не принесет. К тому же они прозябали здесь непонятно для какой цели уже несколько дней, пытались бежать несколько раз и каждый раз их легко ловили собаки и, оставив на руках несколько болезненных отверстий, приводили обратно.
Но Умник то этого не знал…
– Послушайте, мужики!! – вдруг обвел он людей глазами, в которых плескались все прежние чувства – какого черта мы здесь сидим и ждем, что нас на мясо для щенков пустят? Ноги надо делать. На нас же никто не смотрит, никто за нами не следит? Что ж мы здесь, как пионеры, блин, возле костра?
– Ну-ну, попробуй – мрачно предложил Кеклик – так его сразу прозвали за милую особенность. Всех мужчин – включая президента он за глаза называл кекликами. – мы здесь тоже не дураки сидим, тоже кой – чего пробовали. Вот, смотри.
Он закатал рукава и показал заживающие болячки.
– Видишь? Это …. Предупредительные укусы, так мне сказали.
– Кто сказал? – полюбопытствовал Умник, и Кеклик ответил.
– Да есть тут какой-то кеклик, приказания отдает. Никто его толком не видел, никто толком и не слышал.
– А как же приказания? – удивился Умник.
– А это очень просто. Сидишь ты и сидишь, и вдруг слышишь в голове голос – иди и делай то-то то-то. Не пойдешь, например, попрешь в отказ – приходят волкодавы и с ними уже не поспоришь.
– Откуда этот голос?
– Сие не ведомо никому – подал голос один из пойманных, испитой мужик с видом попа-расстриги – за грехи наши тяжкие божья кара на нас сошла в виде зверей апокалипсиса…. Пострадаем мы за грехи наших братьев и сестер, может, жизнь во всем мире легче станет…
– Ты что? – Взвился в темноте еще один, с чертами лица настолько невнятными, что и описать их невозможно – какой-то однообразно раздутый мешок – я ни за чьи грехи не хочу отвечать. Мне своих хватает… что то я буду еще за чьи-то грехи отвечать? Не буду я ни за чьи грехи…
– Ну, заладил – добродушно пробасил Расстрига. – а кто тебя будет спрашивать – хочешь ты или не хочешь? Возьмут за рога и заставят. Сколько ты лет прожил на белом свете?
– Ну, тридцать шесть – не очень уверенно ответил Опухший.
– И что за эти тридцать шесть лет ты сделал хорошего?
– А почему я должен делать что-то хорошее? Кто мне сделал что хорошее? Почему я должен делать что то хорошее?
Доводы Опухшего были несколько однообразны, но Расстригу это не смущало.
– Потому что погрязнешь в злобе и пороке и вся твоя жизнь станет одним сплошным кошмаром… Только и будешь думать, как бы кому отомстить и как бы тебе не отомстили. И спать из – за этого не сможешь, и есть тебе не захочется, и пить.
– Ну уж нет – глумливо усмехнулся Опухший – вот пить мне никогда не расхочется….
– Все в руках Божьих… вот думал ты когда – нибудь, что собаки, бессловесные и верные твари, будут нам диктовать условия?
– Нет – помотал щеками Опухший. Он вообще ни о чем не думал – за исключением пьянки или опохмелки.
– Вот и никто не думал. А оказалось, что они ничуть не хуже нас…все в руках Божьих.
Но Умнику такой расклад был не по душе – он с легким омерзением поглядел на своих товарищей по несчастью, поднялся, потянулся во весь свой не маленький рост (так что в тишине раздался хрусть суставов) и сказал.
– Я давил этих тварей, давлю и буду давить. И ни одна сволочь не заставит меня под ихними лапами пахать… я венец творения, правильно, поп? А поскольку я венец творения, то мне и решать, кто на это земле жить будет, а кто – нет.
– Очень плохо… – острое лицо Расстриги казалось в свете костра вырезанным из красного дерева – очень плохо, что ты так думаешь. Они ничуть не хуже нас с тобой, даже лучше, поскольку выбора им природа не оставила. Они могут делать только то, что им диктует инстинкт, и не больше. На них нет греха. Грех есть на нас.
– Первородный, что ли? – постепенно закипая, спросил Умник. – я не просил меня рожать, так почему же я греховным оказался?
– Греха первородства тоже нет. Есть грех выбора, и вот от этого нам никуда не деться.
– Почему? – Умник, сам того не желая, оказался втянутым в беседу – и при этом раздражение его становилось все меньше и меньше. Расстрига не давал отражения – на него можно были кричать, махать кулаками и все впустую.
– И бога в себе мы ежедневно убиваем. Каждый день мы совершаем не один грех, и даже не несколько… десятки. И даже не задумываемся об этом.
– Сейчас бы водочки – мечтательно произнес Опухший, и Расстрига посмотрел на него с грустью. А потом посоветовал.
– У меня на рясе веревка еще достаточно крепкая – так ты ее возьми. Зачем столько лет мучиться? Быстро и хорошо можно эти дела решить. Все равно потом в ад попадешь и будешь вечно мучиться.
– Ты про что? – уставился на него еле видимыми щелками Опухший – ты про что намекаешь? Это самое, что ли? Удавиться?
– Ага. – невозмутимо ответил Расстрига. – Повеситься.
Вместо ответа Опухший, двигая задом по бревну, на котором они сидели, подполз вплотную к Умнику и прошипел.
– Писец нашему попу настал. Крыша поехала. Я хотел просто водочки выпить, а он мне повеситься предложил. Я бля буду, все они такие ненормальные. Слушай, а может, связать его на хрен, а? Может, он убьет нас сейчас? Скажет – не хочешь вешаться, так я тебе помогу, все равно тебе в аду гореть? Давай свяжем?
Умник, морщась от запаха, долетавшего до него вместе со словами, отодвинул Опухшего рукой.
– Не мельтеши. Расстрига, а ты что хотел сказать, что-то я не въезжаю?
– Все очень просто – Расстрига с легкой улыбкой наблюдал за волнением Опухшего и был, как всегда, спокоен – все очень просто. Бог нам дал тело и венец творения – мозг. Любой алкоголь уничтожает в первую очередь мозг, что ведет к деградации, моральной смерти. Сначала моральной, что гораздо страшнее, а потом и материальной, физической. Понятно? Это тоже самоубийство, но только растянутое во времени. Это такой же грех, как и самоубийство быстрое. Так зачем время терять?
Умник усмехнулся. Потом поскреб с жестяным звуком щетинистую щеку и сказал.
– Молодец, расстрига, проняло. Проняло бы меня, говорю, если бы я был верующим. А так – не канает. В общем, чувак, ты давай, толкай свои идеи вот им, а я пока попытаюсь отсюда сдриснуть.
Расстрига пожал плечами, Опухший схватился за голову – оставаться один на один с безумным попом и спящим сном младенца Кекликом ему было страшно. Этот страх почувствовал Умник и посоветовал.
– Не боись, чудило. Он же поп, хоть и расстрига. Ему религия запрещает людей убивать. Даже собак и тех он мочить не может, слабак.
Сказав это, он смерил презрительным взглядом безмолвную согнутую фигуру в багровых отблесках остывающих углей и шагнул в темноту.
Он не знал, куда идти, и надеялся только на инстинкт, который, он был уверен, у человека в минуту опасности не слабее, чем у дикого животного – и поэтому ломанулся сквозь кусты.
Некоторое время продирался, нещадно треща ветками и рискуя потерять глаза, потом, повинуясь внезапному импульсу, остановился и почти бесшумно вернулся по своим следам к костру. Там было тихо и безмолвно, взятые в плен люди спали на холодной земле, прижавшись друг к другу.
Умник криво усмехнулся, представив, как собачий патруль идет по его следу в болото, и пружинистым бесшумным шагом двинулся по тропинке.
Но судьба в эту ночь не была к нему благосклонна – в серебристом узоре вдруг выглянувшей из-за туч луны он увидел прямо перед собой три звериных безухих силуэта, постоял, сплюнул и пошел обратно к костру.
* * *
Разбудили пленников без всякого уважения – бесшумно возникшие из утреннего тумана кавказцы сначала с обнюхали бледные лица, потом облизали их (Спящие мужики, не поняв, в чем дело, просто пытались закрыться) и наконец разразились таким громовым брехом, что бомжи просто рванули к лесу.
Опухшего ловить не пришлось – побег его кончился звучным ударом, после которого береза еще долго дрожала и роняла листву. Расстрига, прижатый к земле когтистыми лапами, громко читал Отче наш, Кеклик вопил – он попытался влезть на дерево, и теперь его оттуда за ногу стягивала пятнистая тварь размером с годовалого телка.
Только Умник и Лепила сохранили спокойствие и достоинство – впрочем, доктор дрожал мелкой дрожью, Умник, набычившись, сжимал к карманах кулаки.
Витька никто и не тронул – но он поднялся сам, морщась и держась за ягодицу.
Людей построили, собаки сели напротив – рыжая псина, облизываясь, не могла оторвать взгляда от кровоточащей голени Кеклика – потом во всех головах разом прозвучал низкий голос.
– Идите, господа, за моими друзьями. Что будет при попытке побега, вы уже знаете – посмотрите на Кеклика.
– А что с нами будет? – вдруг фальцетом закричал Опухший. К особенностям его физиономии прибавился растущий на лбу лиловый рог. – водки дадите? За так мы работать не согласные.
– Ты еще не понял, куда ты попал – с ноткой изумления ответил голос – ты будешь делать то, что тебе скажут. А насчет водки – не беспокойся, она тебе больше не понадобиться.
Голос звучал в мозгах людей, и поэтому выражения их лиц были говорившему недоступны – не мог оценить то ехидно-блудливое выражение, которое вмиг возникло на роже Опухшего. Умник покосился на него и крякнул – вот убоище, все события последних месяцев обошли его стороной. Ткнул соседа в дряблый бок и сказал.
– Слышь, толстячок – если они захотят, ты не только пить, ты срать перестанешь.
– а… – Опухший открыл рот и несколько секунд думал – а куда же я все это дену?
– В себе носить будешь – объяснил через плечо Умник, шагая за мохнатой спиной кавказца. – а потом операция. Зато деньги получишь…
– За что? – с испугом спросил Опухший. Он все воспринимал серьезно.
– Как это за что? Вот накопишь в себе удобрений тонны две, тебе и заплатят сразу, штук сто баксов.
– Заливаешь? – заволновался Опухший и попытался было обогнать Умника, чтобы заглянуть к нему в лицо, но был мгновенно схвачен зубами за ягодицу.
– Дурак – абсолютно искренне ответил Умник. Знаешь, как у птиц помет называется? Гуано. Почти то же самое. Бешеные деньги стоит.
Опухший пробормотал что то невнятное. Через несколько минут всем стало не до разговоров.
Псы – то ли по своей инициативе, то ли повинуясь неслышному приказу – взяли такой темп, что сначала отстал Опухший, который и на медленном ходу дышал с присвистом., а потом и все остальные растянулись цепочкой.
Расстрига вместе с подгоняемым испугом Лепилой, долгоногим и худым, первые выскочили на поляну, со всех сторон окруженную многовековыми дубами – тяжелые корявые ветви почти смыкались сверху, отбрасывая на покрытую бурой листвой землю узор теней. В центре, на ворохе листьев лежал здоровенный черно-белый пес, изучающий их со спокойным интересом.
Расстрига, некоторое время удивляющийся королевской стати собаки, уловил какое-то шевеление в кустах за ним, присмотрелся и ощутил озноб по спине. Не выходя на поляну, в зарослях до поры скрывались десятки, если не сотни собак. И настроены они были, похоже, не очень дружелюбно.
В спину Расстригу ощутимо толкнули, и взмыленный Умник, вытирая заливающий глаза пот, уставился на дога.
– Во, бляха муха – высказался он и крикнул через плечо.
– Витюха, брателло, вон твоя псина нашлась. Лежит, паразит, на листьях и в ус не дует. Ба… да тут целая собачья тусовка…
Витек, хоть и страдал от последствий сульфазина, вышел на поляну третьим, потом выпал из кустов держащийся за сердце Кеклик и наконец, сипя, как рваная гармонь, на четвереньках выполз Опухший.
Витюха повращал стеклянистыми желтоватыми белками, поморгал и скривил лицо то ли в гримасе, то ли в улыбке. Потом прохромал к собаке и замер перед ней в нерешительности. Пес был его – с одной стороны, но с другой – он чем то неуловимым отличался от того доходяги, который полз в свое время с ним по бульвару.
Дог разрешил его проблему – спрыгнул с кучи, подошел и, виляя искривлвенным хвостом, тяжело ткнулся башкой в живот…
– Что за материал вы доставили? – раздалось в головах людей непосредственно после этого – Что с ним делать? Один – комар, второй – дряблое сало, третий уже сегодня удрать собрался.
Им что, перед работой спортом придется заниматься?
Стоящие на смотринах мужчины переглянулись – они то считали себя мужиками хоть куда. Даже Расстрига, не перестающий думать о возвышенных вещах, ощутил укол недовольства.
– Это кто здесь материал? Это вы животные, а мы люди, венец творения… что вы с нами хотите делать? А если мы не позволим?
– Толмача сюда – пророкотало в сознании – незачем им знать то, что знать не положено.
Собачья стая в кустах зашевелилась, пропуская кого-то крупнее себя, и на поляну вышла Собачница. На больничный балахон она накинула невесть откуда взявшееся кожаное пальто на меху, растрепанные волосы подвязала черной, с золотым узором косынкой – и выглядела кем угодно, но только не душевнобольной. Она не стала спрашивать, что от нее требуется, только знакомо нахмурила брови…
– Так… ясно… вам велено передать, что на вас, возложена ответственная миссия – обучить собак приемам боя с человеком. Ваша популяция не хочет поддерживать сложившуюся мирную ситуацию, в некоторых местах не подчиняющиеся высшим существам люди не оставляют попыток уничтожить собак. В свете этого мы снимаем с себя обязательства не причинять людям вред и будем предпринимать ответные действия.
Будучи существами, лояльными ко всем формам жизни на Земле, в том числе и к виду гомо, мы не будем причинять вреда больше, чем это требует самооборона, то есть сопротивление будет равно агрессии.
После этого Собачница уставилась на мужиков мутными глазами и продолжила.
– Вам будут ежедневно выдаваться продукты в неограниченном количестве, а так же одежда и некоторая сумма за возможные покусы. В конце работы, когда вся московская популяция будет обучена, вас отпустят. Накопленными деньгами вы сможете распорядиться сами.
– А сколько? – прокричал неугомонный Опухший – сколько денег то дадите?
– Сумму – голосом зомби продолжала вещать Собачница – каждый из вас волен назначить по своему усмотрению. Как бы ни закончилось противостояние людей и собак, на вашем гонораре это не отразиться.